Знаете такую поговорку?
«Русак тороват, пруссак вороват».
Я вот не знал, а теперь знаю благодаря Набокову.
Федор Константинович направился в чащу, где оставил одежду. В ямке под кустом, всегда так услужливо укрывавшей ее, он теперь нашел только одну туфлю: все остальное - плед, рубашка, штаны, - исчезло. Есть рассказ о том, как пассажир нечаянно выронивший из вагонного окна перчатку, немедленно выбросил вторую, чтобы по крайней мере у нашедшего оказалась пара. В данном случае похититель поступил наоборот: туфли, вероятно, ему не годились, да и резина на подошвах была в дырках, но, чтоб пошутить над своей жертвой, он пару разобщил. В туфле, кроме того, был оставлен клочек газеты с карандашной надписью: "Vielen Dank".
Федор Константинович побродил кругом да около, никого и ничего не найдя. Рубашка была поношенная, Бог с ней, но клетчатого пледа, вывезенного из России, и хороших фланелевых штанов, купленных сравнительно недавно, было немного жалко. Со штанами ушли двадцать марок, третьего дня добытые для частичной хотя бы уплаты за комнату. Еще ушел карандашик, платок и связка ключей. Последнее было почему-то неприятнее всего. Если сейчас никого дома нет, что вполне вероятно, то попасть в квартиру невозможно.
Ветер пробежал по его груди, волнение медленно ослабло, всё было темно и душно, надо было спешить домой. Он еще пошарил под кустами; пожал плечами, потуже завел резиновый поясок трусиков - и отправился в обратный путь.
Когда он вышел из леса и стал переходить улицу, смоляное прикосновение асфальта к босой ступне оказалось приятной новинкой. Дальше, по панели, было тоже интересно идти. Легкость сновидения. Пожилой прохожий в черной фетровой шляпе остановился, глядя ему вслед, и грубо сказал что-то, - но тут же, в виде благого возмещения убытка, слепой, сидящий с гармоникой спиной к каменной ограде, пробормотал, как ни в чем ни бывало, просьбу о малой милости, выжимая многоугольный звук (странно всё же, - ведь он должен был слышать, что я бос). Два школьника с кормы трамвая окликнули голого мимоездом, и затем воробьи вернулись на газон, между рельсов, откуда их спугнул гремящий желтый вагон. Начал капать дождь, и это было так, словно кто-то прикладывал к разным частям его тела серебряную монету. От газетной будки медленно отделился и перешел к нему молодой полицейский.
"Так по городу гулять воспрещается", - сказал он, глядя Федору Константиновичу в пупок.
"Всё украли", - объяснил Федор Константинович кратко.
"Этого случаться не должно", сказал полицейский.
"Да, но всё-таки случилось", - сказал, кивая, Федор Константинович (несколько человек уже остановилось подле и следило с любопытством за диалогом).
"Обокрали ли вас или нет, ходить по улицам нагишом нельзя", - сказал полицейский, начиная сердиться.
"Однако я должен же как-нибудь дойти до стоянки таксомоторов, - как вы полагаете?".
"В таком виде - не можете".
"К сожалению, я неспособен обратиться в дым или обрасти костюмом".
"А я вам говорю, что так гулять нельзя", - сказал полицейский.
("Неслыханное бесстыдство", - комментировал чей-то толстый голос сзади).
"В таком случае, - сказал Федор Константинович, - вам остается пойти за такси для меня, а я пока постою здесь".
"Стоять в голом виде тоже нельзя", - сказал полицейский.
"Я сниму трусики и изображу статую", - предложил Федор Константинович.
Полицейский вынул книжечку и так вырвал из нее карандаш, что уронил его на панель. Какой-то мастеровой подобострастно поднял.
"Фамилия и адрес", - сказал полицейский, кипя.
"Федор Годунов-Чердынцев", - сказал Федор Константинович.
"Перестаньте делать виды и скажите ваше имя", - заревел полицейский.
Подошел другой, чином постарше, и полюбопытствовал, в чем дело.
"У меня в лесу украли одежду", - терпеливо сказал Федор Константинович и вдруг почувствовал, что совершенно влажен от дождя. Кое-кто из зевак убежал под прикрытие навеса, а старушка, стоявшая у его локтя, распустила зонтик, едва не выколов ему глаз.
"Кто украл?" - спросил вахмистр.
"Я не знаю, кто, и главное, мне это совершенно безразлично, - сказал Федор Константинович. - Сейчас я хочу ехать домой, а вы меня задерживаете".
Дождь внезапно усилился и понесся через асфальт, по всей плоскости которого запрыгали свечки, свечки, свечки. Полицейским (уже в конец свалявшимся и почерневшим от мокроты) ливень, вероятно, показался стихией, в которой купальные штаны - если не уместны - то, во всяком случае, терпимы.
Младший попробовал еще раз добраться до адреса Федора Константиновича, но старший махнул рукой, и оба, слегка ускорив чинный шаг, отступили под навес колониальной лавки. Блестящий Федор Константинович, побежал среди шумного плеска, завернул за угол и нырнул в автомобиль.
Доехав и велев шоферу подождать, он нажал кнопку, до восьми часов вечера автоматически отпиравшую дверь, и ринулся вверх по лестнице. Его впустила Марианна Николаевна: в прихожей было полно народу и вещей: Щеголев, без пиджака, двое мужиков, возившихся с ящиком (в котором, кажется, было радио), миловидная шляпница с картонкой, какая-то проволока, горка белья из прачешной...
"Вы с ума сошли!" - вскрикнула Марианна Николаевна.
"Ради Бога, заплатите за такси", - сказал Федор Константинович, холодным телом извиваясь между людей и вещей, - и, наконец, через баррикаду чемоданов, он дорвался до своей комнаты.
«Дар»
Я вот не знал, а теперь знаю благодаря Набокову.
Федор Константинович направился в чащу, где оставил одежду. В ямке под кустом, всегда так услужливо укрывавшей ее, он теперь нашел только одну туфлю: все остальное - плед, рубашка, штаны, - исчезло. Есть рассказ о том, как пассажир нечаянно выронивший из вагонного окна перчатку, немедленно выбросил вторую, чтобы по крайней мере у нашедшего оказалась пара. В данном случае похититель поступил наоборот: туфли, вероятно, ему не годились, да и резина на подошвах была в дырках, но, чтоб пошутить над своей жертвой, он пару разобщил. В туфле, кроме того, был оставлен клочек газеты с карандашной надписью: "Vielen Dank".
Федор Константинович побродил кругом да около, никого и ничего не найдя. Рубашка была поношенная, Бог с ней, но клетчатого пледа, вывезенного из России, и хороших фланелевых штанов, купленных сравнительно недавно, было немного жалко. Со штанами ушли двадцать марок, третьего дня добытые для частичной хотя бы уплаты за комнату. Еще ушел карандашик, платок и связка ключей. Последнее было почему-то неприятнее всего. Если сейчас никого дома нет, что вполне вероятно, то попасть в квартиру невозможно.
Ветер пробежал по его груди, волнение медленно ослабло, всё было темно и душно, надо было спешить домой. Он еще пошарил под кустами; пожал плечами, потуже завел резиновый поясок трусиков - и отправился в обратный путь.
Когда он вышел из леса и стал переходить улицу, смоляное прикосновение асфальта к босой ступне оказалось приятной новинкой. Дальше, по панели, было тоже интересно идти. Легкость сновидения. Пожилой прохожий в черной фетровой шляпе остановился, глядя ему вслед, и грубо сказал что-то, - но тут же, в виде благого возмещения убытка, слепой, сидящий с гармоникой спиной к каменной ограде, пробормотал, как ни в чем ни бывало, просьбу о малой милости, выжимая многоугольный звук (странно всё же, - ведь он должен был слышать, что я бос). Два школьника с кормы трамвая окликнули голого мимоездом, и затем воробьи вернулись на газон, между рельсов, откуда их спугнул гремящий желтый вагон. Начал капать дождь, и это было так, словно кто-то прикладывал к разным частям его тела серебряную монету. От газетной будки медленно отделился и перешел к нему молодой полицейский.
"Так по городу гулять воспрещается", - сказал он, глядя Федору Константиновичу в пупок.
"Всё украли", - объяснил Федор Константинович кратко.
"Этого случаться не должно", сказал полицейский.
"Да, но всё-таки случилось", - сказал, кивая, Федор Константинович (несколько человек уже остановилось подле и следило с любопытством за диалогом).
"Обокрали ли вас или нет, ходить по улицам нагишом нельзя", - сказал полицейский, начиная сердиться.
"Однако я должен же как-нибудь дойти до стоянки таксомоторов, - как вы полагаете?".
"В таком виде - не можете".
"К сожалению, я неспособен обратиться в дым или обрасти костюмом".
"А я вам говорю, что так гулять нельзя", - сказал полицейский.
("Неслыханное бесстыдство", - комментировал чей-то толстый голос сзади).
"В таком случае, - сказал Федор Константинович, - вам остается пойти за такси для меня, а я пока постою здесь".
"Стоять в голом виде тоже нельзя", - сказал полицейский.
"Я сниму трусики и изображу статую", - предложил Федор Константинович.
Полицейский вынул книжечку и так вырвал из нее карандаш, что уронил его на панель. Какой-то мастеровой подобострастно поднял.
"Фамилия и адрес", - сказал полицейский, кипя.
"Федор Годунов-Чердынцев", - сказал Федор Константинович.
"Перестаньте делать виды и скажите ваше имя", - заревел полицейский.
Подошел другой, чином постарше, и полюбопытствовал, в чем дело.
"У меня в лесу украли одежду", - терпеливо сказал Федор Константинович и вдруг почувствовал, что совершенно влажен от дождя. Кое-кто из зевак убежал под прикрытие навеса, а старушка, стоявшая у его локтя, распустила зонтик, едва не выколов ему глаз.
"Кто украл?" - спросил вахмистр.
"Я не знаю, кто, и главное, мне это совершенно безразлично, - сказал Федор Константинович. - Сейчас я хочу ехать домой, а вы меня задерживаете".
Дождь внезапно усилился и понесся через асфальт, по всей плоскости которого запрыгали свечки, свечки, свечки. Полицейским (уже в конец свалявшимся и почерневшим от мокроты) ливень, вероятно, показался стихией, в которой купальные штаны - если не уместны - то, во всяком случае, терпимы.
Младший попробовал еще раз добраться до адреса Федора Константиновича, но старший махнул рукой, и оба, слегка ускорив чинный шаг, отступили под навес колониальной лавки. Блестящий Федор Константинович, побежал среди шумного плеска, завернул за угол и нырнул в автомобиль.
Доехав и велев шоферу подождать, он нажал кнопку, до восьми часов вечера автоматически отпиравшую дверь, и ринулся вверх по лестнице. Его впустила Марианна Николаевна: в прихожей было полно народу и вещей: Щеголев, без пиджака, двое мужиков, возившихся с ящиком (в котором, кажется, было радио), миловидная шляпница с картонкой, какая-то проволока, горка белья из прачешной...
"Вы с ума сошли!" - вскрикнула Марианна Николаевна.
"Ради Бога, заплатите за такси", - сказал Федор Константинович, холодным телом извиваясь между людей и вещей, - и, наконец, через баррикаду чемоданов, он дорвался до своей комнаты.
«Дар»