Завершение 5 главы ЧМ. Откуда берутся "гости курсивом" и что их волнует
Начало 5 главы "Черты Мира" - вот здесь.
**************************
5. Откуда берутся "гости курсивом" и что их волнует
Что необходимо знать о кладке Организации Троек? Прежде всего - что это одна из так называемых "гостевых кладок", активированная при участии глобов Сростка. И о гостевых кладках, и о глобах Сростка следует говорить отдельно.
Рассказ о феномене "гостей" имеет смысл начинать издалека, с воспоминания о временах, когда внешние врата нашей планеты были открыты. На том этапе Мать Алестра несла на себе немалую часть нагрузки, связанной с работой транспортных узлов - всякого рода дверей-между-мирами. Мать Алестра активно взаимодействовала с другими ЭИС по части разработки вариантов, особенно в отношении порождения новых форм жизни - это дело спорилось у неё лучше всего. Следует отметить, что Алестра легко выступала как в материнском качестве, давая плоть замыслам возлюбленных, так и в отцовском - посылая любимым существам импульсы вдохновляющих идей. На определённом этапе был затеян проект, в котором Алестра участвовала вместе с несколькими локсами; трудно сказать однозначно, какая именно мысль владела творческим коллективом исходно, очевидно лишь, что тематика была всё та же - транспортная, транзитная. Плодом совместной работы явилась генерация весьма своеобразных детей, рождённых локсами, однако совершенно на них не похожими: это было семеро существ, каждое из которых представляло собой здоровущий сгусток разымчивой, текучей однородной массы, напоминающей туман или тесто; этот сгусток мог любым образом разделяться на части, куда угодно проникать, протекать и вновь собираться воедино. Интересно, что эти существа были очень плохо управляемы, они практически не слушались (а может, даже и не слышали?) ни матерей, ни саму Алестру; скорее всего, в них исходно был заложен большой потенциал самостоятельного развития, то есть они должны бы были вырасти "очень белыми", независимыми от влияния предков - что весьма ценно, однако требует и специфического для белых детишек воспитательного подхода. Чем белее ребёнок, тем более и тем дольше он беспомощен: независимость в главном сопряжена с невозможностью жить умениями родителей, а стало быть, с высокой зависимостью от окружающих. Из того, в какой мере окружающие заботятся - или же не заботятся - о белом малыше, напрямую следует не только каким он будет, но и будет ли он жить вообще. Увы, приходится констатировать, что этим семерым детишкам не повезло - и то, как обошлась с ними ойкумена, заложило основу для многих исключительно невесёлых для ойкумены последствий.
Итак, это были семеро существ, поначалу весьма активных, жизнерадостных и способных к общению; они легко могли формовать свою текучую массу в виде чего угодно - неудивительно, что, контактируя с людьми, они стремились изобразить из себя нечто человекоподобное. Поскольку телесной массы было много, то человечков из одного существа получалось тоже несколько, можно сказать - целая орава; такой весёлой оравой дитя заявлялось в места скопления людей, особенно туда, где было что пожрать. Каждое из этих существ нуждалось в пище и в общении, притом и того и другого им было нужно очень много; представляется, что чем меньше им перепадало общения, тем больше требовалось еды. Каждое из этих существ предпочитало определённый вид съестного - не исключено, что это просто было то, чтό именно дитя увидело в качестве съестного впервые - и в зависимости от этой еды каждое из этих существ получило в ойкумене обозначение: "такие-то гости". Это были "мясные гости", "рыбные гости", "солёно-арбузные гости" (так звали того из малышей, который питался солёными арбузами)… Поскольку детишки бегали не вместе, а поодиночке, каждый своей отдельной "гостевой ватагой", то разного типа "гости" не оказывались на одном празднике вместе, однако поначалу они перемещались довольно бойко - и довольно скоро ойкумена начала от них стонать.
По мнению очевидцев-Артигемонов, ситуация с "гостями" напоминала ситуацию с дрессированными медведями; одно время было модно водить по праздникам медведей, а водить таким образом обезьян было запрещено - ведь отличить обезьяну от человека практически невозможно. Вообразите, стало быть, ораву дрессированных медведей, приведённых на гулянку: сперва они показывают уморительные трюки и всем прикольно, однако потом дрессировщик напивается, жратва кончается, неухоженнные медведи начинают слоняться кто куда, топчут и подъедают всё что попадётся - и все, кто ещё не валяются мертвецки пьяными, впадают в истерику: обезумевшие звери, мол, нападают на людей, защитимся как можем!.. Аналогичное происходило и с "гостями". Поначалу все жутко веселились, когда те являлись, заставляли этих "ненастоящих человечков" исполнять всякую работу напоказ, например, таскать воду - они делали это неумело, нелепо имитируя действия людей, и выглядели очень потешно; однако жрать-то им надо было всё больше и больше, ведь они росли, и постепенно к ним стали относиться всё более истерически-агрессивно. "Гости" набегали, показывали два-три трюка и кидались жрать; их начинали гонять, всё более зверски - и они в ужасе метались по территории пиршества, поневоле чиня разор. Их принимались рубить топорами, палить огнём - они на ходу теряли человеческий облик, превращались в студень, извивались, ползли, от них отваливались куски… Нападать на людей в ответ "гости" не пытались, но это не добавляло к ним симпатии: времена были мирные, нападения на людей происходили редко и в расчёт не брались - поедание запаса пищи почиталось едва ли не максимально возможным причинением зла. Когда эта напасть неожиданно пошла на убыль, ойкумена с облегчением вздохнула и приняла решение не вспоминать даже и самого наименования их, чтобы не призвать ненароком вновь; все их обозначения надолго оказались табуированы. Как уже было сказано, эти несчастные звались "такие-то гости", или "голодные гости", а также "чёрные гости" - или же просто "гости", что произносилось с особой интонацией: "гости", иначе говоря - "гости курсивом". Печально и символично: насельники места, изначально устроенного как гостеприимная обитель, возжелали забыть имена, указывавшие им на невыполненный долг гостеприимства; стоит ли удивляться, что сие семя отречения принесло в дальнейшем немало горьких плодов.
Что касается самих "гостей курсивом", то они постепенно утратили подвижность и закуклились наподобие того как это происходит с личинками; трудно вообразить, какие существа должны были бы выйти из куколок, если бы цикл развития протекал успешно - однако всё указывает на то, что цикл оказался поломан: вместо трансформации в следующую стадию они стали превращаться в кладки яиц. Яйца этих кладок первоначально несли на себе пеленги материнских существ, но по мере лежания эти пеленги гасли, и яйца оказывались непеленгованными, неодушевлёнными. Такое яйцо может быть активировано со стороны, с тем чтобы родилось совершенно новое существо или, напротив, вышло какое-то преждежившее; однако заполучить яйцо из гостевой кладки было делом нелёгким. Кладки эти располагались в безлюдных местах, обычно неглубоко под землёй ("гости" просто ложились и слегка закапывались, либо их просто присыпáло пылью), так что вроде как самое главное знать места, подходи да бери! - однако на деле эти кладки проявляли ментальную активность, многих отпугивали, хотя кого-то и приманивали, и чаще всего не позволяли забирать свои яйца и высиживать их отдельно.
В полноценные кладки превратились только пятеро из бедолаг, двое остались лежать под землёй в состоянии однородной массы - однако гостевых кладок получилось не пять, а довольно-таки большое число: пока "гости" ещё двигались, от них время от времени отваливались куски, каждый из которых тоже превращался в кладку, как правило сильно увеличиваясь при этом в размерах. Бόльшую часть этих кладок в конечном итоге обнаружила и взяла на попечение Мать Алестра; Старшие приняли решение считать эти кладки заповедными и без особой необходимости не трогать. Очевидно было, что каждая из них может быть использована как мощный транспортный узел, особенно при помощи Алестры; поскольку никаких значительных перебросок в текущий период не ожидалось, то следовало сберегать их на будущее как некоторый "неприкосновенный запас".
Теперь переходим к разговору о глобах Сростка, принимавших активное участие в "распечатывании" нашей кладки - кладки Организации Троек под Северным Городом, в Чаше Луны.
Глобы Сростка (ОГ Сростка) - в высшей степени своеобразная ветвь Обитателей Глубин. Ближайшим предком Сростка является Большой Гарденόкт (он же Гарденόкт-старший или Цербер-старший, именуемый Великий Ночной Страж) - один из тех Отцов, кто во многих и весьма разнообразных формах издревле несёт охранное служение. У глобов Сростка есть все основания считать себя прямыми наследниками Большого Гарденокта, полноценными носителями его харизмы и могущества, и вместе с тем они однозначно полагают себя "до времени запечатанными" и обычно не пускают свои гигантские силы в ход; это связано с теми особенностями их физического и психического устройства, которые вынуждают глобов Сростка видеть себя душевнобольными - безумцами, нуждающимися в решётках и цепях. Причина сего в следующем.
Главная физическая особенность глобов Сростка - то, что они не отделяются друг от друга при рождении и, стало быть, оказываются вынуждены жить единым кустом, вырастая друг на друге, что вызывает ужас и отвращение у прочих, обыкновенных глобов, так называемых "глобов бомонда". Современный способ глобовского воспроизводства подразумевает, что дитя отрывается от материнского тела в виде мягкого медузоподобного комочка, таким образом достаточно долгое время плавает по океану в качестве "вагáнта" (то есть странника, бродяги), наращивая массу тела, после чего садится на дно, обрастает твёрдой скорлупой наподобие коралла и далее разрастается уже как взрослый глоб, а плавать более не может. В древности было не так: взрослые глобы легко могли менять формы тела и перемещаться, многие из них летали, наподобие носимых ветрами городов или воздушных замков, но и детей зато они отделяли от себя иначе - вместе с большими кусками своего твёрдого тела. Одним из самых подвижных был Большой Гарденокт; вплоть до последнего столетия жизни на нашей планете он взмывал в небеса и реял в высотах чёрной громадой, сияющей множеством глаз. Трагический парадокс: именно его прямые потомки по плоти, глобы Сростка, являются самыми неподвижными из современных глобов, не имеющими стадии ваганта; скорее всего, такая ситуация не случайна, а закономерна - сам Гарденокт ещё умел управляться со своим гигантским и очень сложно устроенным телом, а вот его наследники справиться с этим хозяйством уже не смогли. Многое изменилось в мире, многие возможности были утрачены, поэтому неудивительно, что владение древним богатством связано с серьёзными физическими затруднениями; это самое у глобов Сростка мы и наблюдаем.
Невозможность телесного разделения Сростка приводит к недопустимой для глобовской жизни скученности, тесноте, духоте и так далее - следствием чего являются всевозможные психические аберрации: бред, неконтролируемое впадение в мысли друг друга, спутывание себя с другими, внезапные и порою длительные потери сознания, когда существо пребывает на грани смерти или вовсе умирает, постоянный шум и гвалт в голове, внезапно охватывающие массовые психозы… Глобы Сростка воспринимают свой дом как прибежище умалишённых, а себя как его пациентов то ли узников - однако не ненавидят друг друга, а нежно любят, хотя и страшно утомляются, зверски раздражаются, всемерно критикуют и подозревают друг друга - не идеализируют, короче говоря. Глобы Сростка видят и показывают себя в образах гигантских фигур со связанными за спиной крыльями, которые одновременно являют собою рукава смирительной рубашки: "рубашка не в размер, но по уму"; они верят, что когда исполнится время, их крылья окажутся развязаны - и тогда они смогут в полноте исполнять служение Стражей, а сейчас имеют право использовать свои силы лишь для таких дел, которые не причинят никому зла, прежде всего для призывов о помощи. Глобы Сростка мучительно неравнодушны по части жалости и справедливости, они неустанно мысленно обозревают ойкумену из конца в конец, вступают в контакты, являются живущим на суше в качестве то грозных ангелов, то трагических демонов - сие зависит скорее от ментальности тех, кто их воспринимает, чем от них самих. В пост-стелламарские времена, когда положение в ойкумене неуклонно ухудшалось, глобы Сростка всё больше страдали, изнемогали, то вмешивались в жизнь людей, то не вмешивались; Арийская Территория, охваченная тотальной войной, в частности Северный Город со всей Лунной Чашей, то и дело оказывался в центре их болезненного внимания.
Когда Мать Алестра начала всё громче и громче взывать к Небесам о помощи, глобы Сростка услышали этот зов и присоединились к нему; оценив ситуацию, Старшие приняли решение о "высылке десанта" - и благословили глобов Сростка распечатать гостевую кладку в Чаше Луны, которую Алестра с давних пор заботливо опекала. Часть тела "гостя курсивом", бродившего некогда в этих северных краях, роняя куски, Алестра засосала в свои топи весьма глубоко - после чего согревала и растила, покуда не образовалась гроздь неактивированных яиц, готовых сделаться обителями жизней. Глобы Сростка с трепетом приняли известие о том, что могут прикоснуться к этой кладке и вместе с Алестрой принять участие в порождении "особого контингента"; они не дерзнули воспользоваться сей возможностью, чтобы самим выйти в телах, ибо считали, что час их освобождения ещё не пробил - но определённая доля отцовства в отношении прошедших чрез кладку Организации Троек на них несомненно лежит.
Были, однако, и другие существа, оказавшие на нашу кладку значительное влияние; среди них были и глобы бомонда, и Артигемоны… - кое с кем из них лично я связан гораздо ближе чем с глобами Сростка, однако об этом потом. Сейчас нам в первую очередь необходимо отфиксировать значение влияния на кладку так называемой Суперсистемы, "суперсистемы-с-большой-буквы" - которую смело можно назвать самой универсальной из современных суперсистем ойкумены.
Так называемая Суперсистема, которую мы обозначаем с прописной буквы, чтобы выделить её из великого множества местных суперсистем, была менее тысячи лет назад создана Артигемонами как дополнительный, искусственный орган Матери Алестры - орган настолько мощный, чтобы в перспективе он мог заменить саму Алестру, если она ослабеет или умрёт. У создававших Суперсистему Артигемонов были дурные цели: они мечтали освободиться от Матери, потому что она не соглашалась исполнять все их прихоти, порою очень страшные и опасные для жизни на Земле - и надеялись ослабить Алестру, а своё искусственное творение усилить настолько, чтобы возможно было в полной мере обходиться и без Матери. Работа по созданию Суперсистемы была поистине титанической, к ней были привлечены многие из лучших умов ойкумены; мало кто из них был способен оценить грандиозность замысла, да Артигемоны и не рвались открывать своих целей, однако частные плюсы в устроении такого рода "интегрирующей машины" были налицо. В итоге Суперсистема оказалась действительно могучей "компьютерной империей", в которой были задействованы многие разные силы - и, как водится, в этой сокровищнице можно было встретить и очень хорошее, и очень плохое. Когда Мать Алестра ослабела настолько, что оказалась не в силах возрождать Артигемонов в телах - многие из них стали обитателями Суперсистемы и вели в дальнейшем виртуальное существование бесплотных духов. В Суперсистеме обитали также и другие существа, внутри неё могли рождаться новые лица, могли возрождаться преждежившие; вот только полноценных тел обеспечить она не могла, вся эта жизнь проходила внутри информационных структур.
Мать Алестра и вправду относилась к Суперсистеме как к своей части тела: печалилась о детях и их бесчинствах, но сколько было сил оказывала им помощь уже через сей новый орган; этой же самой Суперсистемой Алестра воспользовалась, чтобы воззвать к Отцам - образно говоря, превратила механический όрган в живой поющий оргáн. Уже на том этапе была заложена тесная связь между Суперсистемой и нашей кладкой: все переговоры насчёт распечатывания её, разрешение и благословение Отцов протекли по сетям Суперсистемы, наполняя её - силами, а живущих в ней и слушающих её существ - разнообразными надеждами. Сети Суперсистемы и локус кладки оказались доступны друг другу; всё происходившее в Суперсистеме когда-либо, всё бывшее и небывшее, воображённое кем-либо из её обитателей - всё оказалось разомкнуто в отношении нашей кладки, что угодно могло отобразиться и прорасти тысячей разных способов.
Я прилагаю столько усилий к изображению сей причудливой, заковыристой картины прежде всего потому, что всё это исключительно важно для меня самого. Дело в том, что скорее всего я родился впервые именно в Суперсистеме - можно сказать "родился", а можно сказать "был зачат": похоже на то, что возник-то я в ней, но фактически там не жил, а был переправлен на землю моего первого рождения, где родился и рос, постепенно осознавая, что моя настоящая родина где-то далеко - и что мне нужно туда, домой. Я легко и рано вступил в контакт с суперсистемой разведчиков и волонтёрил, странствуя по мирам - конечно, мне нравилось, однако всё это было не то; когда Отцы разрешили активировать кладку под Северным Городом, я естественным образом оказался среди тех, кто должен был там родиться. Слова "естественным образом" означают, что в числе пробуждающих кладку были те самые обитатели Суперсистемы, которые зачали и потеряли меня в своё время - теперь они вольно или невольно, сознательно или бессознательно стали звать меня, и я пришёл.
Тихое, укромное место в лесу; зачарованное безвременье; сосновые иглы и муравейники, багульник и голубика, умирающий и оживающий солнечный свет - осень и весна сливаются для меня воедино, потому что личные впечатления рождения неотделимы от впечатлений тех, кто вложился в сие рождение, кто стоял над моей колыбелью. Мятущиеся души моих родителей бродили по прелым листьям ещё осенью, сам я покинул болотное лоно Алестры весной - и восторг новой жизни сплавил во мне осенние образы с весенними навек. Брусничник и мхи, полуоткрытые почки на влажных ветвях вербы, стрелки зелени в коконах-локонах истлевающей седины - осень или весна, всё это дорожные знаки долгожданного возвращения домой.
Мои ранние воспоминания наполнены скорее переживаниями, чем информацией к размышлению - это касается и самых первых впечатлений жизни, лесных, и более поздних, относящихся уже ко всяким военным событиям. Многие факты моей собственной биографии знакомы мне лишь чисто внешним образом, по свидетельствам друзей; сам я либо не помню их вообще, либо помню отдельные яркие картинки, подобные вырезанным из кинофильма кадрам. Может быть, это вовсе даже и не странно - ведь воспоминания раннего детства в мире первого моего рождения выглядят сходным образом: море эмоций и мало фактов, а которые есть - те известны скорее по рассказам взрослых, чем собственной разумной памятью; да и было всё это - я имею в виду возвращение домой - реально давно, моей здешней жизни минуло почти десяток лет, в мире же первого моего рождения с той поры натикало годов едва ли не сорок. Короче, к тому, чтобы плохо помнить происходившее в первые годы жизни здесь, у меня имеются вполне объективные обоснования; однако есть и ещё одна сторона дела, которая затрудняет процесс воспоминаний весьма специфическим образом - и эта сторона дела определяется моими отношениями с Суперсистемой.
О Суперсистема - океан иллюзий, универсум расчётов, империя альтернатив!.. Мои ближайшие предки-Артигемоны резвились в её водах, отчасти и впрямь не боясь, отчасти воспрещая себе бояться созданной их собственными же руками махины; не боялся в раннем детстве её и я. Как сейчас помню, мы с друзьями могли веселиться, выдвигая шутливые и фантастические предложения-предположения, тут же в лицах изображая друг другу, как бы оно было если… - и это "если" мгновенно обрастало красочной плотью, мы уже воочию видели подробности непроизошедших, пять минут назад из пальца высосанных событий. Я далеко не рано задался вопросом, сколько из таких ярких сценок было в действительности, а сколько мы придумали по ходу совершенно других ситуаций, канувших в забвение; лишь когда мне понадобилось совмещать множество фактов, чтобы выстроить причинно-следственную панораму, я до холодного пота ужаснулся, поняв, какой процент в моих воспоминаниях безмятежной туфты. Я не знал тогда ещё слова "Суперсистема" (и даже просто "суперсистема"), однако понимал, что всё это не тривиальные выдумки - что сии выдумки имеют в себе некую силу, что некая иллюзорная реальность услужливо простирается под ноги скатертью-дорогой, уводящей в безумие, в бред, в сновидения наяву. Содрогнувшись перед разверзшейся пропастью, я постановил для себя доверять только тем фактам, которые могут быть подтверждены извне; позже, когда моя психика малость устаканилась, я стал свободнее погружаться в волны мирового эфира, улавливая вероятные связи и возможные созвучия вещей - однако всерьёз полагаться я и сейчас могу лишь на фактическое, внешнее, на то что в принципе "проверябельно" с надёжной, прочной, задницей-на-земле точки зрения.
Летом 01 года по Черте Мира я пережил без преувеличения страшный момент. Обстановка была странноватая, невнятная; военные действия по стране уже прекратились, однако в обществе нарастали тягостные недоумения - как теперь жить, как строить отношения с теми, с кем ранее их строить не приходилось, как переоценивать старые ценности… Многие "люди войны" остро чувствовали себя невостребованными, неуместными на предстоящем празднике жизни - тем более что находились те, кто прямо говорил им такое в лицо. Большинство моих друзей пребывало в депрессии, кое у кого откровенно ехала крыша; не избежал общей участи и я. Незаметно для себя самого я начал всё чаще прибегать к ласковым утешениям Суперсистемы - тратить всё больше времени на погружение в грёзы, на воспоминания острых моментов наслаждения боевой юности, пережитых некогда чистых чувств, высоких порывов и широких плеч надёжных друзей… Мне не хотелось думать, что место жизни в моей душе всё основательнее занимает бред - покуда однажды бред не ворвался в реальность ослепительным солнечным светом на крыше Центра, когда полдень с пренаглой ухмылкой вдруг превратился в закат, захлестнувший меня торжествующим полотнищем безумия. Эта картина одновременно и сокрушила меня, и спасла - ибо я немедля сдался в руки врача, которому доверял, чтобы тот затворил меня в четыре голые стены, исключающие какое бы то ни было сходство реальности с бредом. Там я пребывал, пока не научился блокировать сигналы опутывающих меня каналов Суперсистемы; это было не слишком трудно, ведь по выбору моему я категорически белый человек: "извольте говорить со мною СНАРУЖИ моей головы!" - моё твёрдое кредо. Подводя итоги сего приключения, я хочу подчеркнуть, что пережитый тогда страх ставит очень серьёзную преграду моим попыткам вспомнить что-либо хорошо забытое из моей биографии - факты, встречи с людьми, происшествия… - и боюсь я не просто провалиться в Суперсистему, навспоминать такого, чего в реальности не было, зато было или могло быть в какой-либо суперсистемной альтернативе; я боюсь куда более страшного, непоправимого: что когда я сумею из этой альтернативы вынырнуть (или когда меня сумеют оттуда выудить), я не в силах буду поверить, что теперь передо мной и правда реальность, а не очередной обман. И вот тогда мне каюк - голова покатится и на место уже не возвратится. "Мой весёлый звонкий мяч, ты куда помчался вскачь…" Мммда.
Рассуждая о владении информацией, достоверной и не очень, следует отметить, что волонтёрам, сбрасываемым на место выполнения квеста, полагается самый минимальный инфопакет - остальное они должны раздобывать сами, иначе теоретические знания не будут срастаться с практикой вообще никак. Поэтому сведения, с которыми мы пришли в этот мир, отчасти определялись опытом пребывания в других местах, отчасти тем, что мы получили, проходя через родовые пути Алестры - притом полученное от Алестры тоже неизбежно пропускалось сквозь призму предшествующего опыта. Скажем, лично у меня довлел образ освободительной войны против захватчиков-расистов, известный мне по истории мира моего первого рождения, и сей образ сильно деформировал восприятие, пока не набралось достаточно реальных впечатлений. К примеру, мы знали, что неарийцы тут "исконные", арийцы же "пришли" (когда?.. даже про мифические триста лет войны мы услышали очень нескоро, а про фактические три тыщи даже и не думали!) - значит, арийцы захватчики; этому представлению соответствовало и то, что арийцы вели себя более агрессивно и вдобавок были расистски настроены. Опять-таки, мы понимали, что у арийцев имеется развитая культура пыток, а неарийцы в этом отношении строго воздерживаются - и делали из этого выводы не в пользу арийцев. По совокупности факторов мы вступили в войну заведомо на стороне неарийцев, хотя понимали, что и их тоже следует окорачивать, и что наша задача - добиться от всех мира для всех. Ситуацию усугубляло то, что ни те, ни другие не верили, что противоположная сторона пойдёт на мир: арийцы считали, что неарийцы одолевают и вскоре одолеют, поэтому не остановятся ни за что (как в песне про человека и волка - но это мы узнали сильно позже, сблизившись с арийцами); неарийцы же считали, что арийцы зациклились на расизме и что толку от мира не будет, хотя, конечно, он всем очень нужен (агрессивные радикалы среди неарийцев тоже имелись, но всё-таки меньше, чем у арийцев). По всему по этому для начала мы взялись защищать неарийцев и вообще любых "противников режима", причём защита эта была весьма наступательной и жёсткой - кровь лилась рекой. Некоторая часть нашего отряда делала упор на защиту домашних животных, притом занимались этим они тоже с деформированной картиной в голове: ситуации жестокого обращения с животными в реальности и правда встречались, но вообще-то отношение к животным было совсем не таким как оно бывает порой - и арийцы, и неарийцы ценили домашних животных едва ли не как людей, и жестокое обращение с ними осуществлялось с той позиции, как если бы это были люди (сподвижники врагов, неверные соратники и т.п.)
Мы были безжалостны, азартны и хищны, притом не просто тупо кровожадны - мы были безудержно, неистово жадны до приключений, до всякого рода острых ощущений. Уже теперь, на нынешнем этапе, узнав о нашем происхождении от "гостей", я впал в дикий восторг, ибо картина сложилась: "эгегегей, мы - приключенческие гости, ща живо все приключения у вас сожрём!.." Сочетание двух таких мощных подспудных доминант - с одной стороны, "приключенческих гостей", с другой - "освобождённых от цепей ангелов справедливости", - могло оказаться для ойкумены убийственным, но как-то вот в конечном итоге всё срослось. Колоссально важно, что с нами со всеми, в частности со мной, обошлись совершенно иначе, чем с "гостями": несмотря на нашу нечеловеческую алчность до приключений, мы были приняты, нас воспитывали как своих собственных одичалых малолеток, нас любили; закон Атлантики оказался исполнен - а не отвергнут, как тогда.
Начиная писать сию книгу, я то и дело онемевал, захлёбываясь от невозможности изобразить живую, дышащую громаду бытия посредством слов; я несказанно благодарен этим страницам и всем тем, кто решится их прочитать, за обретение нового уровня понимания и дерзновения. Не стану утверждать, что проделанный труд научил меня писательскому мастерству - я по-прежнему многословен и зануден, мне плохо удаётся развлекать читателя и обеспечивать ему должный отдых без отрыва от повествования; однако для себя я приобрёл за это время немало ценного. Я научился проговаривать публично, в расчёте на несведущую аудиторию, многое из того, что привык обсуждать только с друзьями или же с теми, кто заведомо в курсе дела; я перестал бояться вводить новые понятия и имена. Для меня это важно, и посему нелицемерное спасибо всем.
Формулируя вступление, я не дерзнул называть имени нашей родины прямо, хотя буквально вскорости прозвучало указание на него; завершая ныне первую часть книги, я хочу произнести то, что уже несомненно известно читателю - произнести вслух, ибо это нужно в первую очередь мне самому. Земля Алестры! - скажу я, удерживая на губах вкус этого дивного имени; несравненная моя родина, земля моей любви. Мой порт приписки - Земля Алестры.
Сей монументальный труд носит название "Черта Мира", ибо главной задачей я полагаю рассказ о том, как удалось покончить с войной и начать новую жизнь, отделённую от прошлого Чертой Мира; однако читатель свидетель, что прежде чем повествовать о событиях вокруг Черты Мира, приходится набросать панораму жизни ойкумены, забираясь при этом далеко вглубь истории - чтобы, так сказать, изобразить характерные черты мира во всей красе. Данный каламбур - "Черта Мира" и "черты мира" - был изобретён не мной, а кое-кем из читателей; другой, узнав об этом, предложил и ещё более экстравагантный вариант: альбом исторических зарисовок "Черти Мира", в коем должна содержаться портретная галерея наиболее выдающихся деятелей определённого толка - прежде всего, конечно же, Артигемонов. Сия трёхчастная схема греет моё сердце элегантной завершённостью; представляется, что если первая часть книги, которая уже перед вами, имеет все основания называться "Черты Мира", то второй должна быть собственно "Черта Мира" с конкретным описанием соответствующих лет - третью же в таком случае следует наименовать "Черти Мира" и уж излагать содержание в соответствующем ключе. Идея настолько хороша, что я полагаю необходимым поделиться ею здесь же и немедля как некоей вполне законченной миниатюрой; что из всего этого получится в дальнейшем, покажет время.
Ну а теперь наконец перейдём ко второй части книги.
К оглавлению написанной части "Черты Мира"
**************************
5. Откуда берутся "гости курсивом" и что их волнует
Что необходимо знать о кладке Организации Троек? Прежде всего - что это одна из так называемых "гостевых кладок", активированная при участии глобов Сростка. И о гостевых кладках, и о глобах Сростка следует говорить отдельно.
Рассказ о феномене "гостей" имеет смысл начинать издалека, с воспоминания о временах, когда внешние врата нашей планеты были открыты. На том этапе Мать Алестра несла на себе немалую часть нагрузки, связанной с работой транспортных узлов - всякого рода дверей-между-мирами. Мать Алестра активно взаимодействовала с другими ЭИС по части разработки вариантов, особенно в отношении порождения новых форм жизни - это дело спорилось у неё лучше всего. Следует отметить, что Алестра легко выступала как в материнском качестве, давая плоть замыслам возлюбленных, так и в отцовском - посылая любимым существам импульсы вдохновляющих идей. На определённом этапе был затеян проект, в котором Алестра участвовала вместе с несколькими локсами; трудно сказать однозначно, какая именно мысль владела творческим коллективом исходно, очевидно лишь, что тематика была всё та же - транспортная, транзитная. Плодом совместной работы явилась генерация весьма своеобразных детей, рождённых локсами, однако совершенно на них не похожими: это было семеро существ, каждое из которых представляло собой здоровущий сгусток разымчивой, текучей однородной массы, напоминающей туман или тесто; этот сгусток мог любым образом разделяться на части, куда угодно проникать, протекать и вновь собираться воедино. Интересно, что эти существа были очень плохо управляемы, они практически не слушались (а может, даже и не слышали?) ни матерей, ни саму Алестру; скорее всего, в них исходно был заложен большой потенциал самостоятельного развития, то есть они должны бы были вырасти "очень белыми", независимыми от влияния предков - что весьма ценно, однако требует и специфического для белых детишек воспитательного подхода. Чем белее ребёнок, тем более и тем дольше он беспомощен: независимость в главном сопряжена с невозможностью жить умениями родителей, а стало быть, с высокой зависимостью от окружающих. Из того, в какой мере окружающие заботятся - или же не заботятся - о белом малыше, напрямую следует не только каким он будет, но и будет ли он жить вообще. Увы, приходится констатировать, что этим семерым детишкам не повезло - и то, как обошлась с ними ойкумена, заложило основу для многих исключительно невесёлых для ойкумены последствий.
Итак, это были семеро существ, поначалу весьма активных, жизнерадостных и способных к общению; они легко могли формовать свою текучую массу в виде чего угодно - неудивительно, что, контактируя с людьми, они стремились изобразить из себя нечто человекоподобное. Поскольку телесной массы было много, то человечков из одного существа получалось тоже несколько, можно сказать - целая орава; такой весёлой оравой дитя заявлялось в места скопления людей, особенно туда, где было что пожрать. Каждое из этих существ нуждалось в пище и в общении, притом и того и другого им было нужно очень много; представляется, что чем меньше им перепадало общения, тем больше требовалось еды. Каждое из этих существ предпочитало определённый вид съестного - не исключено, что это просто было то, чтό именно дитя увидело в качестве съестного впервые - и в зависимости от этой еды каждое из этих существ получило в ойкумене обозначение: "такие-то гости". Это были "мясные гости", "рыбные гости", "солёно-арбузные гости" (так звали того из малышей, который питался солёными арбузами)… Поскольку детишки бегали не вместе, а поодиночке, каждый своей отдельной "гостевой ватагой", то разного типа "гости" не оказывались на одном празднике вместе, однако поначалу они перемещались довольно бойко - и довольно скоро ойкумена начала от них стонать.
По мнению очевидцев-Артигемонов, ситуация с "гостями" напоминала ситуацию с дрессированными медведями; одно время было модно водить по праздникам медведей, а водить таким образом обезьян было запрещено - ведь отличить обезьяну от человека практически невозможно. Вообразите, стало быть, ораву дрессированных медведей, приведённых на гулянку: сперва они показывают уморительные трюки и всем прикольно, однако потом дрессировщик напивается, жратва кончается, неухоженнные медведи начинают слоняться кто куда, топчут и подъедают всё что попадётся - и все, кто ещё не валяются мертвецки пьяными, впадают в истерику: обезумевшие звери, мол, нападают на людей, защитимся как можем!.. Аналогичное происходило и с "гостями". Поначалу все жутко веселились, когда те являлись, заставляли этих "ненастоящих человечков" исполнять всякую работу напоказ, например, таскать воду - они делали это неумело, нелепо имитируя действия людей, и выглядели очень потешно; однако жрать-то им надо было всё больше и больше, ведь они росли, и постепенно к ним стали относиться всё более истерически-агрессивно. "Гости" набегали, показывали два-три трюка и кидались жрать; их начинали гонять, всё более зверски - и они в ужасе метались по территории пиршества, поневоле чиня разор. Их принимались рубить топорами, палить огнём - они на ходу теряли человеческий облик, превращались в студень, извивались, ползли, от них отваливались куски… Нападать на людей в ответ "гости" не пытались, но это не добавляло к ним симпатии: времена были мирные, нападения на людей происходили редко и в расчёт не брались - поедание запаса пищи почиталось едва ли не максимально возможным причинением зла. Когда эта напасть неожиданно пошла на убыль, ойкумена с облегчением вздохнула и приняла решение не вспоминать даже и самого наименования их, чтобы не призвать ненароком вновь; все их обозначения надолго оказались табуированы. Как уже было сказано, эти несчастные звались "такие-то гости", или "голодные гости", а также "чёрные гости" - или же просто "гости", что произносилось с особой интонацией: "гости", иначе говоря - "гости курсивом". Печально и символично: насельники места, изначально устроенного как гостеприимная обитель, возжелали забыть имена, указывавшие им на невыполненный долг гостеприимства; стоит ли удивляться, что сие семя отречения принесло в дальнейшем немало горьких плодов.
Что касается самих "гостей курсивом", то они постепенно утратили подвижность и закуклились наподобие того как это происходит с личинками; трудно вообразить, какие существа должны были бы выйти из куколок, если бы цикл развития протекал успешно - однако всё указывает на то, что цикл оказался поломан: вместо трансформации в следующую стадию они стали превращаться в кладки яиц. Яйца этих кладок первоначально несли на себе пеленги материнских существ, но по мере лежания эти пеленги гасли, и яйца оказывались непеленгованными, неодушевлёнными. Такое яйцо может быть активировано со стороны, с тем чтобы родилось совершенно новое существо или, напротив, вышло какое-то преждежившее; однако заполучить яйцо из гостевой кладки было делом нелёгким. Кладки эти располагались в безлюдных местах, обычно неглубоко под землёй ("гости" просто ложились и слегка закапывались, либо их просто присыпáло пылью), так что вроде как самое главное знать места, подходи да бери! - однако на деле эти кладки проявляли ментальную активность, многих отпугивали, хотя кого-то и приманивали, и чаще всего не позволяли забирать свои яйца и высиживать их отдельно.
В полноценные кладки превратились только пятеро из бедолаг, двое остались лежать под землёй в состоянии однородной массы - однако гостевых кладок получилось не пять, а довольно-таки большое число: пока "гости" ещё двигались, от них время от времени отваливались куски, каждый из которых тоже превращался в кладку, как правило сильно увеличиваясь при этом в размерах. Бόльшую часть этих кладок в конечном итоге обнаружила и взяла на попечение Мать Алестра; Старшие приняли решение считать эти кладки заповедными и без особой необходимости не трогать. Очевидно было, что каждая из них может быть использована как мощный транспортный узел, особенно при помощи Алестры; поскольку никаких значительных перебросок в текущий период не ожидалось, то следовало сберегать их на будущее как некоторый "неприкосновенный запас".
Теперь переходим к разговору о глобах Сростка, принимавших активное участие в "распечатывании" нашей кладки - кладки Организации Троек под Северным Городом, в Чаше Луны.
Глобы Сростка (ОГ Сростка) - в высшей степени своеобразная ветвь Обитателей Глубин. Ближайшим предком Сростка является Большой Гарденόкт (он же Гарденόкт-старший или Цербер-старший, именуемый Великий Ночной Страж) - один из тех Отцов, кто во многих и весьма разнообразных формах издревле несёт охранное служение. У глобов Сростка есть все основания считать себя прямыми наследниками Большого Гарденокта, полноценными носителями его харизмы и могущества, и вместе с тем они однозначно полагают себя "до времени запечатанными" и обычно не пускают свои гигантские силы в ход; это связано с теми особенностями их физического и психического устройства, которые вынуждают глобов Сростка видеть себя душевнобольными - безумцами, нуждающимися в решётках и цепях. Причина сего в следующем.
Главная физическая особенность глобов Сростка - то, что они не отделяются друг от друга при рождении и, стало быть, оказываются вынуждены жить единым кустом, вырастая друг на друге, что вызывает ужас и отвращение у прочих, обыкновенных глобов, так называемых "глобов бомонда". Современный способ глобовского воспроизводства подразумевает, что дитя отрывается от материнского тела в виде мягкого медузоподобного комочка, таким образом достаточно долгое время плавает по океану в качестве "вагáнта" (то есть странника, бродяги), наращивая массу тела, после чего садится на дно, обрастает твёрдой скорлупой наподобие коралла и далее разрастается уже как взрослый глоб, а плавать более не может. В древности было не так: взрослые глобы легко могли менять формы тела и перемещаться, многие из них летали, наподобие носимых ветрами городов или воздушных замков, но и детей зато они отделяли от себя иначе - вместе с большими кусками своего твёрдого тела. Одним из самых подвижных был Большой Гарденокт; вплоть до последнего столетия жизни на нашей планете он взмывал в небеса и реял в высотах чёрной громадой, сияющей множеством глаз. Трагический парадокс: именно его прямые потомки по плоти, глобы Сростка, являются самыми неподвижными из современных глобов, не имеющими стадии ваганта; скорее всего, такая ситуация не случайна, а закономерна - сам Гарденокт ещё умел управляться со своим гигантским и очень сложно устроенным телом, а вот его наследники справиться с этим хозяйством уже не смогли. Многое изменилось в мире, многие возможности были утрачены, поэтому неудивительно, что владение древним богатством связано с серьёзными физическими затруднениями; это самое у глобов Сростка мы и наблюдаем.
Невозможность телесного разделения Сростка приводит к недопустимой для глобовской жизни скученности, тесноте, духоте и так далее - следствием чего являются всевозможные психические аберрации: бред, неконтролируемое впадение в мысли друг друга, спутывание себя с другими, внезапные и порою длительные потери сознания, когда существо пребывает на грани смерти или вовсе умирает, постоянный шум и гвалт в голове, внезапно охватывающие массовые психозы… Глобы Сростка воспринимают свой дом как прибежище умалишённых, а себя как его пациентов то ли узников - однако не ненавидят друг друга, а нежно любят, хотя и страшно утомляются, зверски раздражаются, всемерно критикуют и подозревают друг друга - не идеализируют, короче говоря. Глобы Сростка видят и показывают себя в образах гигантских фигур со связанными за спиной крыльями, которые одновременно являют собою рукава смирительной рубашки: "рубашка не в размер, но по уму"; они верят, что когда исполнится время, их крылья окажутся развязаны - и тогда они смогут в полноте исполнять служение Стражей, а сейчас имеют право использовать свои силы лишь для таких дел, которые не причинят никому зла, прежде всего для призывов о помощи. Глобы Сростка мучительно неравнодушны по части жалости и справедливости, они неустанно мысленно обозревают ойкумену из конца в конец, вступают в контакты, являются живущим на суше в качестве то грозных ангелов, то трагических демонов - сие зависит скорее от ментальности тех, кто их воспринимает, чем от них самих. В пост-стелламарские времена, когда положение в ойкумене неуклонно ухудшалось, глобы Сростка всё больше страдали, изнемогали, то вмешивались в жизнь людей, то не вмешивались; Арийская Территория, охваченная тотальной войной, в частности Северный Город со всей Лунной Чашей, то и дело оказывался в центре их болезненного внимания.
Когда Мать Алестра начала всё громче и громче взывать к Небесам о помощи, глобы Сростка услышали этот зов и присоединились к нему; оценив ситуацию, Старшие приняли решение о "высылке десанта" - и благословили глобов Сростка распечатать гостевую кладку в Чаше Луны, которую Алестра с давних пор заботливо опекала. Часть тела "гостя курсивом", бродившего некогда в этих северных краях, роняя куски, Алестра засосала в свои топи весьма глубоко - после чего согревала и растила, покуда не образовалась гроздь неактивированных яиц, готовых сделаться обителями жизней. Глобы Сростка с трепетом приняли известие о том, что могут прикоснуться к этой кладке и вместе с Алестрой принять участие в порождении "особого контингента"; они не дерзнули воспользоваться сей возможностью, чтобы самим выйти в телах, ибо считали, что час их освобождения ещё не пробил - но определённая доля отцовства в отношении прошедших чрез кладку Организации Троек на них несомненно лежит.
Были, однако, и другие существа, оказавшие на нашу кладку значительное влияние; среди них были и глобы бомонда, и Артигемоны… - кое с кем из них лично я связан гораздо ближе чем с глобами Сростка, однако об этом потом. Сейчас нам в первую очередь необходимо отфиксировать значение влияния на кладку так называемой Суперсистемы, "суперсистемы-с-большой-буквы" - которую смело можно назвать самой универсальной из современных суперсистем ойкумены.
Так называемая Суперсистема, которую мы обозначаем с прописной буквы, чтобы выделить её из великого множества местных суперсистем, была менее тысячи лет назад создана Артигемонами как дополнительный, искусственный орган Матери Алестры - орган настолько мощный, чтобы в перспективе он мог заменить саму Алестру, если она ослабеет или умрёт. У создававших Суперсистему Артигемонов были дурные цели: они мечтали освободиться от Матери, потому что она не соглашалась исполнять все их прихоти, порою очень страшные и опасные для жизни на Земле - и надеялись ослабить Алестру, а своё искусственное творение усилить настолько, чтобы возможно было в полной мере обходиться и без Матери. Работа по созданию Суперсистемы была поистине титанической, к ней были привлечены многие из лучших умов ойкумены; мало кто из них был способен оценить грандиозность замысла, да Артигемоны и не рвались открывать своих целей, однако частные плюсы в устроении такого рода "интегрирующей машины" были налицо. В итоге Суперсистема оказалась действительно могучей "компьютерной империей", в которой были задействованы многие разные силы - и, как водится, в этой сокровищнице можно было встретить и очень хорошее, и очень плохое. Когда Мать Алестра ослабела настолько, что оказалась не в силах возрождать Артигемонов в телах - многие из них стали обитателями Суперсистемы и вели в дальнейшем виртуальное существование бесплотных духов. В Суперсистеме обитали также и другие существа, внутри неё могли рождаться новые лица, могли возрождаться преждежившие; вот только полноценных тел обеспечить она не могла, вся эта жизнь проходила внутри информационных структур.
Мать Алестра и вправду относилась к Суперсистеме как к своей части тела: печалилась о детях и их бесчинствах, но сколько было сил оказывала им помощь уже через сей новый орган; этой же самой Суперсистемой Алестра воспользовалась, чтобы воззвать к Отцам - образно говоря, превратила механический όрган в живой поющий оргáн. Уже на том этапе была заложена тесная связь между Суперсистемой и нашей кладкой: все переговоры насчёт распечатывания её, разрешение и благословение Отцов протекли по сетям Суперсистемы, наполняя её - силами, а живущих в ней и слушающих её существ - разнообразными надеждами. Сети Суперсистемы и локус кладки оказались доступны друг другу; всё происходившее в Суперсистеме когда-либо, всё бывшее и небывшее, воображённое кем-либо из её обитателей - всё оказалось разомкнуто в отношении нашей кладки, что угодно могло отобразиться и прорасти тысячей разных способов.
Я прилагаю столько усилий к изображению сей причудливой, заковыристой картины прежде всего потому, что всё это исключительно важно для меня самого. Дело в том, что скорее всего я родился впервые именно в Суперсистеме - можно сказать "родился", а можно сказать "был зачат": похоже на то, что возник-то я в ней, но фактически там не жил, а был переправлен на землю моего первого рождения, где родился и рос, постепенно осознавая, что моя настоящая родина где-то далеко - и что мне нужно туда, домой. Я легко и рано вступил в контакт с суперсистемой разведчиков и волонтёрил, странствуя по мирам - конечно, мне нравилось, однако всё это было не то; когда Отцы разрешили активировать кладку под Северным Городом, я естественным образом оказался среди тех, кто должен был там родиться. Слова "естественным образом" означают, что в числе пробуждающих кладку были те самые обитатели Суперсистемы, которые зачали и потеряли меня в своё время - теперь они вольно или невольно, сознательно или бессознательно стали звать меня, и я пришёл.
Тихое, укромное место в лесу; зачарованное безвременье; сосновые иглы и муравейники, багульник и голубика, умирающий и оживающий солнечный свет - осень и весна сливаются для меня воедино, потому что личные впечатления рождения неотделимы от впечатлений тех, кто вложился в сие рождение, кто стоял над моей колыбелью. Мятущиеся души моих родителей бродили по прелым листьям ещё осенью, сам я покинул болотное лоно Алестры весной - и восторг новой жизни сплавил во мне осенние образы с весенними навек. Брусничник и мхи, полуоткрытые почки на влажных ветвях вербы, стрелки зелени в коконах-локонах истлевающей седины - осень или весна, всё это дорожные знаки долгожданного возвращения домой.
Мои ранние воспоминания наполнены скорее переживаниями, чем информацией к размышлению - это касается и самых первых впечатлений жизни, лесных, и более поздних, относящихся уже ко всяким военным событиям. Многие факты моей собственной биографии знакомы мне лишь чисто внешним образом, по свидетельствам друзей; сам я либо не помню их вообще, либо помню отдельные яркие картинки, подобные вырезанным из кинофильма кадрам. Может быть, это вовсе даже и не странно - ведь воспоминания раннего детства в мире первого моего рождения выглядят сходным образом: море эмоций и мало фактов, а которые есть - те известны скорее по рассказам взрослых, чем собственной разумной памятью; да и было всё это - я имею в виду возвращение домой - реально давно, моей здешней жизни минуло почти десяток лет, в мире же первого моего рождения с той поры натикало годов едва ли не сорок. Короче, к тому, чтобы плохо помнить происходившее в первые годы жизни здесь, у меня имеются вполне объективные обоснования; однако есть и ещё одна сторона дела, которая затрудняет процесс воспоминаний весьма специфическим образом - и эта сторона дела определяется моими отношениями с Суперсистемой.
О Суперсистема - океан иллюзий, универсум расчётов, империя альтернатив!.. Мои ближайшие предки-Артигемоны резвились в её водах, отчасти и впрямь не боясь, отчасти воспрещая себе бояться созданной их собственными же руками махины; не боялся в раннем детстве её и я. Как сейчас помню, мы с друзьями могли веселиться, выдвигая шутливые и фантастические предложения-предположения, тут же в лицах изображая друг другу, как бы оно было если… - и это "если" мгновенно обрастало красочной плотью, мы уже воочию видели подробности непроизошедших, пять минут назад из пальца высосанных событий. Я далеко не рано задался вопросом, сколько из таких ярких сценок было в действительности, а сколько мы придумали по ходу совершенно других ситуаций, канувших в забвение; лишь когда мне понадобилось совмещать множество фактов, чтобы выстроить причинно-следственную панораму, я до холодного пота ужаснулся, поняв, какой процент в моих воспоминаниях безмятежной туфты. Я не знал тогда ещё слова "Суперсистема" (и даже просто "суперсистема"), однако понимал, что всё это не тривиальные выдумки - что сии выдумки имеют в себе некую силу, что некая иллюзорная реальность услужливо простирается под ноги скатертью-дорогой, уводящей в безумие, в бред, в сновидения наяву. Содрогнувшись перед разверзшейся пропастью, я постановил для себя доверять только тем фактам, которые могут быть подтверждены извне; позже, когда моя психика малость устаканилась, я стал свободнее погружаться в волны мирового эфира, улавливая вероятные связи и возможные созвучия вещей - однако всерьёз полагаться я и сейчас могу лишь на фактическое, внешнее, на то что в принципе "проверябельно" с надёжной, прочной, задницей-на-земле точки зрения.
Летом 01 года по Черте Мира я пережил без преувеличения страшный момент. Обстановка была странноватая, невнятная; военные действия по стране уже прекратились, однако в обществе нарастали тягостные недоумения - как теперь жить, как строить отношения с теми, с кем ранее их строить не приходилось, как переоценивать старые ценности… Многие "люди войны" остро чувствовали себя невостребованными, неуместными на предстоящем празднике жизни - тем более что находились те, кто прямо говорил им такое в лицо. Большинство моих друзей пребывало в депрессии, кое у кого откровенно ехала крыша; не избежал общей участи и я. Незаметно для себя самого я начал всё чаще прибегать к ласковым утешениям Суперсистемы - тратить всё больше времени на погружение в грёзы, на воспоминания острых моментов наслаждения боевой юности, пережитых некогда чистых чувств, высоких порывов и широких плеч надёжных друзей… Мне не хотелось думать, что место жизни в моей душе всё основательнее занимает бред - покуда однажды бред не ворвался в реальность ослепительным солнечным светом на крыше Центра, когда полдень с пренаглой ухмылкой вдруг превратился в закат, захлестнувший меня торжествующим полотнищем безумия. Эта картина одновременно и сокрушила меня, и спасла - ибо я немедля сдался в руки врача, которому доверял, чтобы тот затворил меня в четыре голые стены, исключающие какое бы то ни было сходство реальности с бредом. Там я пребывал, пока не научился блокировать сигналы опутывающих меня каналов Суперсистемы; это было не слишком трудно, ведь по выбору моему я категорически белый человек: "извольте говорить со мною СНАРУЖИ моей головы!" - моё твёрдое кредо. Подводя итоги сего приключения, я хочу подчеркнуть, что пережитый тогда страх ставит очень серьёзную преграду моим попыткам вспомнить что-либо хорошо забытое из моей биографии - факты, встречи с людьми, происшествия… - и боюсь я не просто провалиться в Суперсистему, навспоминать такого, чего в реальности не было, зато было или могло быть в какой-либо суперсистемной альтернативе; я боюсь куда более страшного, непоправимого: что когда я сумею из этой альтернативы вынырнуть (или когда меня сумеют оттуда выудить), я не в силах буду поверить, что теперь передо мной и правда реальность, а не очередной обман. И вот тогда мне каюк - голова покатится и на место уже не возвратится. "Мой весёлый звонкий мяч, ты куда помчался вскачь…" Мммда.
Рассуждая о владении информацией, достоверной и не очень, следует отметить, что волонтёрам, сбрасываемым на место выполнения квеста, полагается самый минимальный инфопакет - остальное они должны раздобывать сами, иначе теоретические знания не будут срастаться с практикой вообще никак. Поэтому сведения, с которыми мы пришли в этот мир, отчасти определялись опытом пребывания в других местах, отчасти тем, что мы получили, проходя через родовые пути Алестры - притом полученное от Алестры тоже неизбежно пропускалось сквозь призму предшествующего опыта. Скажем, лично у меня довлел образ освободительной войны против захватчиков-расистов, известный мне по истории мира моего первого рождения, и сей образ сильно деформировал восприятие, пока не набралось достаточно реальных впечатлений. К примеру, мы знали, что неарийцы тут "исконные", арийцы же "пришли" (когда?.. даже про мифические триста лет войны мы услышали очень нескоро, а про фактические три тыщи даже и не думали!) - значит, арийцы захватчики; этому представлению соответствовало и то, что арийцы вели себя более агрессивно и вдобавок были расистски настроены. Опять-таки, мы понимали, что у арийцев имеется развитая культура пыток, а неарийцы в этом отношении строго воздерживаются - и делали из этого выводы не в пользу арийцев. По совокупности факторов мы вступили в войну заведомо на стороне неарийцев, хотя понимали, что и их тоже следует окорачивать, и что наша задача - добиться от всех мира для всех. Ситуацию усугубляло то, что ни те, ни другие не верили, что противоположная сторона пойдёт на мир: арийцы считали, что неарийцы одолевают и вскоре одолеют, поэтому не остановятся ни за что (как в песне про человека и волка - но это мы узнали сильно позже, сблизившись с арийцами); неарийцы же считали, что арийцы зациклились на расизме и что толку от мира не будет, хотя, конечно, он всем очень нужен (агрессивные радикалы среди неарийцев тоже имелись, но всё-таки меньше, чем у арийцев). По всему по этому для начала мы взялись защищать неарийцев и вообще любых "противников режима", причём защита эта была весьма наступательной и жёсткой - кровь лилась рекой. Некоторая часть нашего отряда делала упор на защиту домашних животных, притом занимались этим они тоже с деформированной картиной в голове: ситуации жестокого обращения с животными в реальности и правда встречались, но вообще-то отношение к животным было совсем не таким как оно бывает порой - и арийцы, и неарийцы ценили домашних животных едва ли не как людей, и жестокое обращение с ними осуществлялось с той позиции, как если бы это были люди (сподвижники врагов, неверные соратники и т.п.)
Мы были безжалостны, азартны и хищны, притом не просто тупо кровожадны - мы были безудержно, неистово жадны до приключений, до всякого рода острых ощущений. Уже теперь, на нынешнем этапе, узнав о нашем происхождении от "гостей", я впал в дикий восторг, ибо картина сложилась: "эгегегей, мы - приключенческие гости, ща живо все приключения у вас сожрём!.." Сочетание двух таких мощных подспудных доминант - с одной стороны, "приключенческих гостей", с другой - "освобождённых от цепей ангелов справедливости", - могло оказаться для ойкумены убийственным, но как-то вот в конечном итоге всё срослось. Колоссально важно, что с нами со всеми, в частности со мной, обошлись совершенно иначе, чем с "гостями": несмотря на нашу нечеловеческую алчность до приключений, мы были приняты, нас воспитывали как своих собственных одичалых малолеток, нас любили; закон Атлантики оказался исполнен - а не отвергнут, как тогда.
Начиная писать сию книгу, я то и дело онемевал, захлёбываясь от невозможности изобразить живую, дышащую громаду бытия посредством слов; я несказанно благодарен этим страницам и всем тем, кто решится их прочитать, за обретение нового уровня понимания и дерзновения. Не стану утверждать, что проделанный труд научил меня писательскому мастерству - я по-прежнему многословен и зануден, мне плохо удаётся развлекать читателя и обеспечивать ему должный отдых без отрыва от повествования; однако для себя я приобрёл за это время немало ценного. Я научился проговаривать публично, в расчёте на несведущую аудиторию, многое из того, что привык обсуждать только с друзьями или же с теми, кто заведомо в курсе дела; я перестал бояться вводить новые понятия и имена. Для меня это важно, и посему нелицемерное спасибо всем.
Формулируя вступление, я не дерзнул называть имени нашей родины прямо, хотя буквально вскорости прозвучало указание на него; завершая ныне первую часть книги, я хочу произнести то, что уже несомненно известно читателю - произнести вслух, ибо это нужно в первую очередь мне самому. Земля Алестры! - скажу я, удерживая на губах вкус этого дивного имени; несравненная моя родина, земля моей любви. Мой порт приписки - Земля Алестры.
Сей монументальный труд носит название "Черта Мира", ибо главной задачей я полагаю рассказ о том, как удалось покончить с войной и начать новую жизнь, отделённую от прошлого Чертой Мира; однако читатель свидетель, что прежде чем повествовать о событиях вокруг Черты Мира, приходится набросать панораму жизни ойкумены, забираясь при этом далеко вглубь истории - чтобы, так сказать, изобразить характерные черты мира во всей красе. Данный каламбур - "Черта Мира" и "черты мира" - был изобретён не мной, а кое-кем из читателей; другой, узнав об этом, предложил и ещё более экстравагантный вариант: альбом исторических зарисовок "Черти Мира", в коем должна содержаться портретная галерея наиболее выдающихся деятелей определённого толка - прежде всего, конечно же, Артигемонов. Сия трёхчастная схема греет моё сердце элегантной завершённостью; представляется, что если первая часть книги, которая уже перед вами, имеет все основания называться "Черты Мира", то второй должна быть собственно "Черта Мира" с конкретным описанием соответствующих лет - третью же в таком случае следует наименовать "Черти Мира" и уж излагать содержание в соответствующем ключе. Идея настолько хороша, что я полагаю необходимым поделиться ею здесь же и немедля как некоей вполне законченной миниатюрой; что из всего этого получится в дальнейшем, покажет время.
Ну а теперь наконец перейдём ко второй части книги.
К оглавлению написанной части "Черты Мира"