* * *
Говоря о том, что для этой подглавки у меня припасено так примерно три с половиной сюжета, я имел в виду именно "двоение" темы Пони / темы "держания мира на себе": то ли это единый сюжетный блок, то ли всё-таки два отдельных. Последний по счёту сюжет (о невзрачном юноше) я в любом случае рассматриваю отдельно от этих двух/ двух с половиной предыдущих - хотя смысловым образом он связан с тем самым, о чём я только что рассказывал. Я имею в виду тему пребывания на Арийском Западе множества людей, которые несут мощные дарования чёрной крови - и сами об этих своих возможностях до поры до времени не догадываются; порою это открывается в критический момент, совершенно неожиданно для них самих.
Подобно предыдущим, нижеследующий сюжет равно бытует и в устной, и в новеллической форме. Я излагаю его приблизительно в том виде, в каком услышал в первый раз - а это было именно устное повествование. Спешу обратить внимание читателя на, если можно так выразиться, сугубо настоящее время изложения сюжета; думается, что вводными словами для него были "Представь себе…" или "Вообрази…" - сейчас я, к сожалению, не помню точно обстоятельств, при которых этот рассказ был мною услышан. В любом случае, произнесённое или же подразумеваемое "Представь себе…" / "Вообрази…" превращает рассказываемое в некое подобие кинофильма - действие разворачивается как бы непосредственно перед глазами слушателя (= зрителя). Это - важный момент, указывающий на участие в "пересказе" глобов; есть и ещё кое-какие детали, говорящие о глобовском сотворчестве, но о них я скажу пару слов чуть погодя.
* * *
О невзрачном юноше и о погибшем отряде
Живёт один молодой человек, шестнадцати с половиной лет, тихий, невзрачный, с неброской внешностью - бледный, тонкие плечи и бёдра, фигура неоформленная, лицо размытое, волосы сероватые. И вот однажды утром его вызывает офицер и под началом капрала отправляет в поход, чтобы вычертить план какого-то неарийского укрепления - парень отлично чертит. Им придан ещё десяток солдат.
Вот они выходят из города, идут, и в первый же день один из солдат наступает на змею; она его кусает, у солдата распухает нога, его сперва берут на руки, но потом - нога никуда не годится, страшные боли от укуса - его приканчивают. На ночлег все становятся мрачные и подавленные. На мальчика эта смерть производит очень сильное впечатление: сперва он начинает бояться, что тоже наступит на змею, потом воображает, что уже наступил и что она его укусила - а это мокрая коряга - и начинает сильно хромать. Едва все останавливаются на ночлег, он забирается в шалаш и начинает там кататься и стонать. Остальные думают - его укусило какое-то насекомое. После ужина один из солдат, друг убитого, идёт мимо шалаша, и вдруг ему слышится, что стонет его покойный друг. Он оборачивается и говорит: "Фред!?" Тот отзывается. Солдат входит в шалаш, садится около (видит, что это и Фред, и тот мальчик - то есть вроде как бы мальчик, но и голос, и движения, и выражение лица - Фредовы) и пытается ему помочь и успокоить его. Он даёт Фреду напиться, обмывает и прижигает ранку от укуса - и Фреду постепенно становится лучше, яд его отпускает. Они встают и перебираются к костру, там сидят всю ночь и разговаривают о своём, очень хорошо. Друг обращается к Фреду, но постепенно ночь проходит, светлеет - и явственно становится заметно, что это не Фред, а мальчик. Однако другу уже всё равно, он отходит и ложится, он измотан, но выложился - и больше он не думает о своей смерти, не зовёт её.
Они продолжают путь и натыкаются на движущийся неарийский отряд. В перестрелке наповал убивают одного пожилого солдата, и его подруга, которая идёт с отрядом, переодетая в солдатскую форму - в полном отчаянии. Вечером мальчик принимает образ убитого и до рассвета пребывает с нею в её шалаше. Утром снова проступают черты мальчика. Это происходит не по его воле - он просто очень впечатлительный.
Они двигаются вперёд много дней, уже понимая, что отклонились от правильного пути, что кроки неверны. Всех одного за другим убивают, наконец остаются только сам мальчик, капрал и двое солдат. Капрал - фанатик, он ведёт их несмотря ни на что, но однажды ночью, поняв, что заблудился, кончает с собой. Утром оставшихся двоих поднимает мальчик, перевоплотившийся в капрала, и ведёт вперёд. Они быстро обнаруживают искомое неарийское укрепление, мальчик делает чертёж, и они поворачивают назад. Обратная дорога проходит там, где они теряли своих, и мальчик каждый раз преображается в убитого здесь - но ненадолго, и, не давая этим двум возможности лечь и умереть, снова становится капралом и гонит их вперёд, к городу. Однако около самого города эти двое гибнут от одной пули - стреляет охранник у ворот.
И вот горожане, готовые встретить отряд, слышат шум марширующих ног, смех и восклицания. Это всё голоса членов отряда. Отряд приближается - и вот все, кто ждёт, видят его с порогов - но видят не своих близких, а одного только мальчика. Исхудавший, бледный, тощий, он идёт по улице, а вокруг него - голоса как облако.
* * *
Итак, мои комментарии на данный сюжет. На эту тему можно было бы говорить и говорить - тут огромное количество безумно интересных нюансов! - но я постараюсь по возможности "ужаться", отметить только самое главное.
Выше я уже обратил внимание читателя на "киношность" настоящего времени изложения, свидетельствующую об участии глобов в "пересказе"; на глобовское восприятие указывает также и размытость - невнятность - несуразность деталей, которая бросается в глаза каждому, знакомому с западным бытом. Какое такое "неарийское укрепление" - да тем более, укрепление, в котором никого нет (иначе бы они не смогли начертить его план)? За каким хреном этот план вообще понадобился? Почему им приходится идти так далеко? Какие такие "городские ворота", если это город, а не форт?.. - фантастичность всех этих деталей в полной мере объясняется тем, что при ретрансляции сюжета глобами обстоятельства одних историй сливаются-спутываются с обстоятельствами других, подобных оным по внутренней логике событий и по эмоциональной гамме. Сейчас нам нет смысла пытаться "расчислить" их, "разделить" один сюжет на несколько похожих; для нас важнее увидеть в них общее.
В связи с легендой о Князе Преображений я уже упоминал о служении Высоких Грифонов, способных перевоплощаться в умерших, чтобы исполнить за них то, чего они не успели при жизни, чтобы умершие могли проститься и примириться с близкими и т.п. За многие столетия погребального служения грифоновская кровь широко разбежалась по всей ойкумене - да, вообще-то, и многие другие чёрные к исполнению такого рода служения вполне способны, просто Высокие Грифоны занимались этим, так сказать, профессионально и с полной самоотдачей, так что это накрепко впечаталось в их плоть. Как бы то ни было, людей с подобного рода дарованиями на Арийском Западе всегда было много - а после Стелламарской войны их количество сильно увеличилось за счёт беглецов с моря и с Востока. Для нашей западной жизни, как уже не раз было сказано, такие дарования весьма актуальны; возможность по-хорошему проститься с уходящим - драгоценность не сравнимая ни с чем, в каких-то ситуациях даже более важная, чем надежда на спасение жизни. Особое значение имеет указание на возраст юноши - шестнадцать с половиной лет; шестнадцать лет для Арийского Запада означает возраст гражданского совершеннолетия, и указанное "шестнадцать с половиной" следует понимать как этап самого начала вхождения в полноценный "взрослый" статус. Это же подчёркивается наименованием "мальчик". Герой легенды начинает своё вхождение во взрослость - а именно, в статус Высокого Грифона, служителя погребения, наиболее - увы! - востребованного на нашей земле.
Два слова на тему "невзрачный юноша", он же - "безвидный отрок". Указание на невзрачность героя легенды ещё более значимо, чем указание на его возраст; это - культовый момент, связанный с тем же самым погребальным служением. Высокий Грифон по самому своему существу "невзрачен" (= "безвиден"), ибо он принадлежит не самому себе и представляет/ являет не самого себя - а того, кто на данный момент нуждается в его помощи. Одно из принятых грифоновских имён - Афан / Атан - можно понимать в двух смыслах: "безвидный" и "бессмертный". И то, и другое в равной мере даёт отсылку на это самое служение прощания, преодолевающее безысходность смерти. Образ "безвидного отрока", несущего на себе груз чужих скорбей и грехов, дающего простор излиянию чужих невыплаканных слёз, присутствует в священных текстах разных религий ойкумены - память о самоотрешённом грифоновском служении сохраняется по меньшей мере в символах и архетипах, хоть историческая подоплёка и забыта.
А теперь наконец перейдём к поэтической-песенной части - быть может, она покажется читателю если не веселее, то хотя бы малость поживее.
К оглавлению написанной части "Черты Мира"