Продолжение 5 главы ЧМ. Амай легендарный, Амай исторический, Амай реальный
Начало 5 главы "Черты Мира" - вот здесь.
**************************
3. Амай легендарный, Амай исторический, Амай реальный
Основная сложность повествования об Амае состоит в том, что материалы его биографии (всевозможный фольклор, установленные факты и воспоминания разных лиц) исключительно неоднородны и местами плохо склеиваются между собой. То обстоятельство, что сам Амай уже давным-давно жив, внесению ясности не способствует и устранению сумятицы не препятствует - поскольку наш герой умудрился перенести целых два сильных потрясения, сопряжённых с нарушениями памяти: одно по ходу войны с лешими, другое в связи с оживлением. В последнем случае изрядная доля вины лежит на мне, и то, что виноват я не один, притом невольно, по неопытности, мало что меняет. Как это всё случилось, я расскажу погодя, а сейчас нам важно отметить лишь то, что Амай далеко не всё о своей жизни помнит и далеко не обо всём готов разговаривать открыто, в каком-либо ином формате кроме подтверждения или отрицания предлагаемых ему версий. Конечно, состояние и расположение его постепенно улучшается, да и наши знания об отечественной истории растут не по дням, а по часам - однако ждать у моря погоды я полагаю делом нестόящим, так что постараюсь просто скомпилировать здесь наиболее подтверждённые фактами сюжеты. Для нашей цели этого будет вполне достаточно.
Итак, начнём с имени. Как и многие наши соотечественники, Амай пользовался целым рядом имён и прозвищ; имя "Амай" сопровождает его с рождения, обозначение же "Герой Эпоса" проистекает из множества посвящённых ему повествований - хотя целый ряд баек о нём содержит более старые сюжеты, подогнанные под это легендарное лицо, вплоть до: "По дороге на Север Основатель Центра зашёл в харчевню, сыграл там в кости, проигрался и по этому поводу сказал афоризм…" или "Вот любовная песенка, которую Основатель напевал, следуя верхом на Север…" Его именуют Основатель Центра, а также просто Основатель и просто Централ, а также Фондор и Сантэр (Сэнтар), что не однозвучно, но однозначно предыдущим прозваниям, а также Золотой Звон (Фон-д-ор) и Пепел (Сэндр) - что не однозначно, но однозвучно второй паре указанных имён - а также ещё по-всякому, перебирать варианты далее нет резона.
Наиболее вероятно, что имя "Амай" связано с островом под названием Ама, сыгравшим в истории рождения нашего героя важную роль. Остров Ама, именуемый "Ама-Яма" - довольно большой низкий остров в западных водах, по пути на Южный Материк. По причине ураганов и других превратностей погоды Аму регулярно заливает, так что тамошние обитатели, называемые Амáты или Амáи - ребята весьма жизнестойкие, весёлые и вместе с тем суровые: у кого-то из проезжающих могут всё отнять, другого, наоборот, щедро одарить. Именно на Аме оказались родители Героя Эпоса в ключевой для них момент; зачат он не там и не тогда, но несомненно под благословением этого необычного места.
Подтверждаемые рядом фактов легенды сходятся на том, что Амай родился под княжеским кровом, в законном браке телохранителя одного из князей Константинов и несостоявшейся невесты означенного князя. Княжескую невесту звали Полынь, Горькая Звезда, Стéлла Мéрра, и указанный телохранитель спас её во время кораблекрушения. Они провели несколько дней наедине, в том числе на Аме, при этом он не касался её, сберегая как наречённую своего князя - однако сама она втайне прониклась к нему любовью и по возвращении домой стала чахнуть. Имеющие свой интерес лица из окружения князя поспешили отправить телохранителя на смертельное предприятие, а Стеллу Мерру опоили снадобьями, чтобы она выглядела цветущей и была безропотной, и поспешили устроить её свадьбу с князем. Однако телохранитель чудом спасся и с победой явился на свадьбу - невеста бросилась к любимому, тот хотел покончить с собой, но растроганный князь не дал ему погибнуть и немедля обвенчал их. В дальнейшем князь женился на другой, много раз менял супруг и наложниц, и ребёнок одной из его пассий был выкормлен Стеллой Меррой, так что был молочным братом Амая и отчасти даже его воспитанником. Его имя Пáуль ("Младший") или Павлúн (Полúн, "дитя Полыни"). И Амай, и Павлин считались чадами Константинова гнезда, однако Павлин полагал себя непризнанным сыном князя и вообще много о себе понимал; неприятели-интриганы немало морочили юношу, провоцируя на выходки, так что из-за Павлина доставалось и Амаю. Легенда гласит, что однажды кое-кто из старших княжичей издевательски посоветовал Амаю поискать себе другой стольный град, и Амай принял это как благословение - отправился на Север строить свою столицу. Так оно было или не так, не слишком важно; куда важнее то, что существовали силы, заинтересованные отколоть Амая и/или Павлина от Константинова гнезда, чтобы их руками устроить новое государство с центром или в Лунной Чаше, или в Солнечной Роще.
Эти силы, обозначенные нами как "имеющие свой интерес лица" и "неприятели-интриганы", представляют собою явление в историческом масштабе весьма важное и притом довольно-таки мало заметное простым глазом. Явление сие может быть названо народом, сообществом, особым видом живых существ - практически же речь идёт о наиболее значимой части разумных детей Матери Алестры: о социуме, носящем имя "Артигемόны", то есть "Владыки Искусств". Особенность их прежде всего в том, что Мать Алестра стабильно возрождала одних и тех же Артигемόнов на протяжении всей истории, вплоть до конца Стелламарской войны, в то время как другие жители Земли уже не имели возможности оживать снова - что давало Артигемонам огромное преимущество. К сему следует прибавить множество дарований, которые Артигемоны унаследовали от своих Отцов, наших общих Старших. Щедро одарив Артигемонов умениями и силами, Старшие ожидали, что эти необыкновенные дети будут поддерживать всё человечество, однако отношения в ойкумене сложились совсем не так, и виноваты в этом отнюдь не одни Артигемоны. Прямо скажем, хороши были все. У Артигемонов не было единства в воззрениях, однако с течением времени среди них взяли верх безжалостные интриганы, а порядочные и добросердечные оказались подавлены - так что по идее ждать от Артигемонов следовало скорее плохого, чем хорошего, ну а на практике бывало по-всякому. Вплоть до конца Стелламарской войны Артигемоны участвовали в исторических событиях вполне материальным образом, в человеческих телах, впоследствии же - когда Мать Алестра оказалась не в силах телесно возрождать их - некоторая часть Артигемонов продолжала жить внутри суперсистем, оказывая влияние на внешний мир в качестве "бесплотных духов".
Во времена Амая, то есть за тысячу лет до Черты Мира и за пятьсот лет до Стелламарской войны, Артигемоны вполне телесно процветали на Западе и на Востоке, давали правителям советы, устраивали сделки и провоцировали конфликты, имели множество разных интересов - в том числе и насчёт основания нового арийского государства в северных краях. К сожалению, сейчас трудно понять, чего и кому нужно было тогда: участвовавшие в тех делах Артигемоны затрудняются в объяснениях, ибо планов было много, единства не было, а события всё равно складывались как попало. Очевидно лишь, что одних интересовало государство с центром в Чаще Солнца и социальные аспекты ситуации, других - государство с центром в Чаше Луны и "мистические", то есть суперсистемные аспекты. Данными противоречиями артигемоновских интересов и объясняется целый ряд нескладух в жизни Амая и Павлина, эти же самые противоречия отражены в сказочных образах "ангела и демона", "доброго и злого духов", которые поочерёдно дают Амаю с Павлином странные советы.
Как бы то ни было, на Север Амай прибыл с весьма предвзятыми представлениями. Легенды повествуют, что некие советчики-мудрецы объяснили ему, что в лесах обитают враждебные существа, отнимающие у людей тепло, теснящие их чащобами и болотами, насылающие метели и морозы, склоняющие неарийцев к непокорности и враждебности духу просвещения. В качестве этих злых сил были названы, как ни странно, не Великие Духи и не шаманы, а лешие; именно поэтому Амай так долго не хотел идти с лешими на переговоры.
О том, как было выбрано место для Центра, легенды говорят по-разному; некоторые из них указывают на роль матери Амая - будто бы Полынь дала сыну золотой бубенчик (обыгрывается имя "Золотой Звон"), и этот амулет Амай уронил в Клáйру, реку Центра, заключив тем самым с нею союз, после чего начал строительство на её берегах. Достоверно можно сказать одно: матушка Клáйра - давно и глубоко спящая локса, и тот факт, что она встрепенулась и выглянула, когда Амай появился в её краях, много значит для тех, кто знал Клайру ещё юной, в незапамятные времена. Есть основания полагать, что линия Полыни восходит к древним локсам, так что в качестве княжеской невесты она была выбрана неспроста; неудивительно, что и матушке Клайре пришёлся по сердцу ладный потомок кого-то из милых сестёр.
Лешие свидетельствуют, что никто из них поначалу Амая не обижал и на войну не провоцировал, однако он стал строить на священном месте город, грубо уродуя землю, осушая болота и подпаляя лес. Лешие были в трансе от его манеры выжигать вокруг любого лагеря и строительства защитную полосу, вдобавок Амай гонял местных неарийцев, что было чревато кровопролитием, а сочетание огня и крови грозило тем, что начнёт разрастаться колючий кустарник - "пламенный цветок скорби", áспер, терновник, неумолимо вытесняющий лес. Лешие боялись, что далее начнёт разрушаться почва, иссякнут болота и истоки рек, питающих озёра, а если и сюда придут степи, то в итоге вся страна может стать полупустыней с солончаками на Юге и вечной мерзлотой на Севере. Вдобавок лешие полагали, что деятельность Амая окончательно убивает систему Чаши и Чащи, на которую они возлагали надежды в отношении своих кладок.
Сначала лешие пытались говорить с Амаем через неарийцев, но вскоре шаманы возбранили им это, потому что к добру оно не приводило: местные не могли ничего пришлым объяснить, а только нагнетали суеверия. В задачу Амая входило обустроить тут сельское хозяйство по южному образцу - под девизом доверять не дарам леса, а плодам своих трудов - так что параллельно со строительством его соратники занимались распашкой земли; лешие выходили прямо к работающим в поле и пытались показать им картины того что будет - но люди Амая считали это за блазь, за насилие над волей и защищались, в ответ на каждое такое явление выжигая куски леса. Лешие как могли теснили пришлых, стараясь обойтись малой кровью, однако взаимная непереносимость нарастала; лешим приходилось тяжко, но и людям Амая тоже. Это продолжалось в течение всего лета, а к осени стало ясно, что урожая не будет, что дома не достроены, что предстоит зима, холод и голод. Сподвижники начали разбегаться - сперва понемногу, потом массово - и в итоге Амай оказался практически один: в его лагере остались лишь те, кто не в силах был выбраться - раненые, больные, преследуемые законом. Амай не мог бросить их и уйти на Юг до следующей весны, так что пребывал в полном отчаянии. Лешие снова и снова пытались вступить с ним в переговоры, но Амай держал вокруг себя заграждение из огней и амулетов, угрожая убить себя, если лешие попытаются завладеть его рассудком.
Он сломался, когда выпал первый снег, и стоял один на вспаханном поле, а потом упал на колени - и тогда лешие рискнули к нему подойти. Он умирал от одиночества; он спрашивал, почему его оставила та, которая первой приветствовала его здесь; он снова и снова повторял дивную и страшную песню, известную под названием "Псалом о Выжженной Земле":
Дышало небо вечной весной
И ветви гнулись к тихой воде,
И был здесь истинный рай земной,
Но места не было для людей -
А люди пришли со мной.
В плотину злобно била вода,
Метался зверь, обожжён и слеп -
Я эти рощи пожару отдам,
Чтобы для братьев посеять хлеб,
Для тех, кто пришёл сюда.
Мой урожай созревал, но вот
Упала засуха на поля.
Река иссякла, и через год
Пустыней стала моя земля -
Но где же ты, мой народ?
Нет вас, о братья, на дне реки,
Нет, вы не гибли в пляске огня,
Не пыль над вами и не пески -
Не вы ль уходите от меня,
Безжалостны и дики?
Да будет с вами палящий зной
И шорох убитой мною травы,
Да будет с вами весь ад земной!
Мне камни - братья больше, чем вы:
Они остались со мной.
Он наконец-то захотел выслушать леших о том, кто они и что они делают; он позволил прикасаться к своей голове изнутри, чтобы ему смогли показать былое и будущее; он тяжело болел, и лешие ухаживали за ним, а когда выздоровел - заключил с ними союз. Лешие открыли Амаю многое, чего он не знал, но и он тоже поведал им немало нового о происходящем в мире людей; лешие уже потеряли Восток и Приморье и не хотели бы потерять Север, так что и они слушали его со вниманием. Амай и лешие договорились действовать так, чтобы сохранить северную землю в целости, но и людям дать на ней место.
После наступления весны работы возобновились, и таким образом был построен Центр. Что касается Северного Города, то история его основания связана с Павлином: на определённом этапе лукавые советчики настроили Павлина против Амая, и однажды в отсутствие Амая Павлин учинил в Центре едва ли не мятеж, желая захватить власть. Попытка оказалась неудачной, Амай сумел вовремя вернуться и усмирить дерзкого брата - после чего отправил его вместе с его сторонниками вон из Центра, посоветовав им построить себе отдельную столицу в ещё более северных краях, то есть в Чаше Луны. Это самое и было Павлином с успехом проделано; легенды об основании Северного Города содержат немало интересного, но к этому мы вернёмся несколько погодя - а сейчас мне хочется хотя бы вкратце поведать о том, как мы оживили Амая и почему я считаю себя перед ним виноватым.
Всё началось с того, что в январе 01 года по Черте Мира группа старших боевых товарищей обратилась к группе младших боевых товарищей с интересным предложением. Напомню, что Чертой Мира именуется условная граница между последним годом войны и первым годом мирного времени; этот самый первый год мирного времени на дворе и был, означенная условная граница была пересечена совсем недавно, но тогда мы об этом ещё ничего не знали, потому что Черта Мира была установлена позже, в самом конце лета. Группу старших товарищей составляли несколько офицеров и следователей из правительства Центра, то есть из Штаба и Школы; группу младших товарищей составляли несколько моих друзей и я сам. Ничего более точного по поводу обстоятельств разговора сказать не могу, ибо он происходил во время разудалой пирушки - так что даже на вопрос о количестве присутствующих ответить проблематично. Без устали наполняя резво мелеющие бокалы, мы обсуждали современное положение; задача по налаживанию мирной жизни в стране, столько лет не знавшей мира, требовала щедрых возлияний, на которые ни старшие, ни младшие товарищи не скупились. По всей видимости, вышеозначенное предложение родилось у старших товарищей в какой-то момент застолья - хотя нельзя исключать и того, что они уже успели посовещаться без нас, и попойка лишь только прибавила им драйва оную идею озвучить. Как бы то ни было, высказано было следующее: "Вон какие сложные нынче времена - умных голов не хватает, хоть и прибавляется с каждым днём; а ведь в своё время жил здесь, в Центре, великий человек по имени Герой Эпоса, который не только построил Центр и Северный Город, не только поддерживал взаимно приемлемые отношения с неарийцами, но ещё и с лешими сумел поладить - вот бы сейчас как раз он пригодился! Рассказывают, что лешие помнят Героя Эпоса до сих пор, а ведь вы с лешими знаетесь - так спросите их, пусть они расскажут вам о нём, пусть дадут вам его пеленг - вы оживите его, и он сумеет нам всем помочь!" Время жизни указанного деятеля было вычислено просто и легко: всем известно, что война с неарийцами именуется трёхсотлетней, и коли при Герое Эпоса она ещё не началась - стало быть, она началась после него, а значит, он жил так примерно триста лет назад, ну в крайнем случае чуть пораньше. "Да, собственно, спросúте вы у леших, когда это было, - ничтоже сумняшеся посоветовали нам старшие боевые товарищи. - Лешие же помнят те времена, они жили тогда и всё хорошенько вам объяснят!"
Сказано - сделано: мы обратились с вопросом к лешим, лешие с энтузиазмом сказали - ну конечно, помним, как не помнить, Герой Эпоса, это да!.. - после чего градус энтузиазма заметно снизился, однако, почесав в репе, они всё-таки пообещали вскорости познакомить нас кое с кем, кто означенного деятеля и вправду знал. Интермедия сия нас не смутила и сомнений в правильности вычислений не заронила, а простая мысль о том, что человеку, выдернутому из незнамо какой древности, может оказаться здесь, мягко говоря, некомфортно, в наши головы не пришла. Трудно судить, как видели эту ситуацию старшие боевые товарищи, подавшие идею; самое вероятное, что они пребывали в состоянии опьянения, но не вином, а фантасмагорией событий: наступил мир, мёртвые оживают, вокруг шастают ребята с несусветными возможностями… - и это мешало им увидеть расклад не мифопоэтически, а реально. В этом смысле часть вины, несомненно, лежит на них, но это малая часть, другая малая часть лежит на леших… - строго говоря, на каждого из нас выпадает по довольно-таки малой части вины, потому что участников этого дела получилось много, но в итоге крайними остались двое: собственно Амай Герой Эпоса и я. Амай - потому что это он оказался один в незнакомом мире далёкого будущего, а я - потому что это я принял ответственное решение и осуществил оживление.
Лешие и в самом деле познакомили нас с тем, кто помнил Амая, кто был близко дружен с ним тогда; имя этого свидетеля - Отец Леший, и теперь понятно, что лешие пережили большое смятение, прежде чем решились показать его нам. Отец Леший - существо совершенно необыкновенное; на последнем этапе он был единственным из "старых леших", "настоящих леших" - не таких, кто вступил в Конгрегацию Леших из мира людей, а тех самых, кто прошёл сквозь кладки. Ничего этого мы заранее не знали, однако впечатление он на нас произвёл сильнейшее. Огромный, тихий, желтоглазый, более всего напоминающий старую любимую игрушку, которую ребёнок обнимает, засыпая - чуть колышущийся, весь покрытый глубоким мехом то ли пухом, в который можно погружаться, покуда твоё ровное дыхание не сольётся с биением его пульса… Трудно вообразить, какими были все они, тогдашние лешие, скорее всего они были разными, и похожими и непохожими на него - однако встретившись с этим существом нетрудно понять, почему нынешние лешие так дрожат не только над ним лично, но и над своими кладками вообще.
Отец Леший вспоминал Амая с нежностью, мы провели с ним вместе немало часов; он рассказывал и про Амая, и про те времена, когда они общались, и про другие времена, куда более древние… Заслушиваясь его, мы улетали мыслями в дальние дали, всё казалось и близким, и нереальным одновременно. И печальные, и светлые сказки о прошлом были равно чарующими, щемили сердце; лесная ли колыбель Матери Алестры отзывалась во мне, людская ли детская память земли моего первого рождения?.. Позже я многократно вспоминал эти встречи, то утешаясь, а то сердясь на себя самого: слушая Отца Лешего, я верил его сказкам так, как если бы они документальными сводками вчерашнего дня - и не понимал, что он видит вещи совсем иначе, что миф и былое практически неразличимы для него. В моей жизни был период, когда я с горечью думал, что леших вообще нельзя слушать, что они ничего не помнят и сочиняют на ходу, даже не осознавая, что врут - но потом, когда наши познания о древности радикально возросли, моё мнение о леших вновь изменилось к лучшему. Многое из отметённого мною как "абсурдные выдумки" оказалось правдой, преломлённой сквозь призму сознания, превращающего в сказку любую быль; зная саму быль, мы можем усмотреть её каркас и в сказке, не зная - обречены на домыслы.
Главной нашей ошибкой в отношении Амая была недооценка давности прошлого: погружаясь в воспоминания, Отец Леший говорил о нём так, словно они расстались вчера - и мы вместе с ним верили, что Амай воспримет ситуацию аналогично. А оказалось совсем не так. К нашему общему счастью, опыт встречи с лешими всё-таки сыграл для Амая амортизирующую роль; трудно судить о том, что творилось у него в душе в первые по оживлении дни, но думается мне, что восприятие реальности в ключе "лешачьих мифов" смягчило шок овердрайва, прохождения через смерть в новую реальность, которого он не заказывал и не ожидал. Увы, я не помню многих важных моментов общения - скажем, был ли Отец Леший в числе тех, кто со мною вместе Амая оживлял, или же он подключился на следующем этапе - но в любом случае мы буквально сразу же поведали Амаю, что узнали о нём от Отца Лешего, который любит его и ждёт. Это дало Амаю возможность воспринять новую жизнь для начала хотя бы как знакомую сказку, как продолжение того овердрайва, который он пережил, оставшись наедине с "Псалмом о выжженной земле" и сдавшись лешим; однако прогуляться в мир мифа хорошо ненадолго, а потом-то пора и на землю!.. - тогда Амай вернулся к людям и продолжил строительство Центра, а теперь?..
Я хорошо помню, что какое-то время мы с ним общались уже без Отца Лешего, в том числе часами бродили по Центру - показывали Амаю, каким стал его город, рассказывали про войну и её конец, выслушивали его собственные повествования. В каком-то смысле ситуация была подобной ситуации нашего общения с Отцом Лешим: Амай рассказывал нам сказки - но тогда мы не понимали этого, принимали всё за чистую монету; осознание пришло сильно спустя. Глядя в прошлое с высоты сегодняшнего дня, я понимаю, что Амай развлекал нас байками и быличками, как если бы мы были малышнёй, оставленной на его попечение на денёк; быть может, он даже сам для себя играл в это - чтобы найти хоть какую-то зацепку, якорь, причал. Позже я неоднократно пытался вспомнить, о чём говорил он тогда? - пока слушали, казалось, что о чём-то действительном, пережитом… - но потом стало ясно, что нет: в лучшем случае это были побасёнки из тех, что ходили о нём ещё при его жизни, типа "однажды Основатель зашёл в харчевню…" - только от первого лица. Это было началом той политики, которой Амай в дальнейшем жёстко придерживался до недавних времён: о реальном прошлом - ничего. Его пригласили сюда пасти малышню и делать другие общественно-полезные дела - ОК, он охотно будет всем этим заниматься; воспоминания о предыдущем неуместны, разговор окончен, точка.
Помню, что в какой-то момент этих прогулок с беседами он изнемог, со вздохом сказал, что устал, что ему нужна женщина - есть у нас тут где-нибудь настоящая, взрослая женщина?.. Мы затрепетали; самой взрослой из известных нам свободных женщин была восточница по имени Мать Литта, гостившая в то время в Центре, и мы повели его к ней. Мать Литта (Лолита, Мама Лилит или попросту Волшебница) была у себя на Востоке наставницей школы известного философского направления, соединяющего искусство танца, искусство игры с огнём и искусство любовного общения; за много лет она вырастила плеяду славных танцовщиц и просто славных добрых девочек, так что чувствовала себя бабушкой - одиноким деревом, укрывающим под раскидистой сенью россыпь резвящихся цветочных фей. Живи она хотя бы на тысячу лет раньше, ей нетрудно было бы войти в силу праматери-локсы и найти пару себе под стать - зияющие же пустоты нынешнего времени (ох эти ангелы, ежедневно делающие ничто!..) не позволяли ей увидеть никого, кто был ей подобен. Когда Амай, перешагнув тысячелетие, взошёл на её порог, она сразу почуяла в нём своего, и он тоже её опознал - видать, не зря удержала Клайра заветный бубенчик, небось праматери-локсы договорились между собой!.. "Спасибо, - сказал Амай, не глядя пожимая мне руку, - спасибо и до свидания: кажется, это как раз то, что мне нужно." Помнится, они даже не говорили ничего вслух, словами, просто не отрывали друг от друга глаз; он поклонился, она показала ему проходить - а мы ушли.
В самом скором времени Амай обзавёлся ещё и друзьями; это были господа из тех старших боевых товарищей, которые столь ловко придумали его оживить. С парочкой наиболее циничных из них шутников Амай сошёлся всерьёз и надолго, так что в дальнейшем их имена произносились через запятую. Чтобы не уводить повествование чересчур далеко в сторону, отмечу лишь факт, что один из новых друзей Амая, Рагард по прозвищу Начштаба Центра, известен тем, что лет за двадцать пять до Черты Мира и впрямь успел побывать Начальником Штаба Центра, то есть диктатором - в тяжёлой для столицы ситуации он взял на себя власть и руководил обороной, покуда опасность не миновала, после чего сложил полномочия и по обычаю пошёл под суд: Начальником Штаба Центра можно стать лишь на краткий период военных действий, с последующим трибуналом и риском казни. Рагард был популярен и диктатура его была почти бескровной, так что процесс завершился не расстрелом, а ссылкой; он без малого дотянул до мира и по оживлении был сразу же взят на работу в правительство Центра. Не исключено, что именно его присутствие и породило идею оживить и припахать к делу не кого-нибудь, а самого Героя Эпоса - типа, экс-Начштаба-Центра у нас уже есть, а не слабό ли пригласить кого повыше?! Пусть-ка великие предки поразбирают, чего тут в их честь наворотили их потомки!..
Как уже было сказано, Амай решительно и надолго отсёк от себя прошлое, сделавшись одним из рядовых штабных работников новой поры. Его компания выделяется из прочих разве что особенным озорством: и Амай, и Рагард, и их третий друг по прозванию Шеф Контрразведки - большие мастера и любители розыгрышей, сочинители уморительных сплетен, бижанриков и эпиграмм. К осени первого года мира можно было констатировать, что Амай вполне сумел адаптироваться, хотя это очень дорого ему встало: невозможность разговаривать о жизни до оживления - без преувеличения страшная цена. Невозможность сия была обусловлена тем, что при оживлении около Амая не оказалось никого, пребывающего в его контексте: никого, кто помнил бы известные ему места и события, никого, кто знал бы его друзей и близких, никого даже, кто пользовался бы теми же присловьями-присказками! - а ведь человек может говорить лишь с тем и лишь о том, в ком и в чём имеет надежду найти понимание. Если для того чтобы поделиться переживаниями нужно слишком многое объяснять предварительно - опускаются руки и накатывает немота. Позже из этой ситуации были сделаны выводы и в основу современной разведдеятельности был заложен принцип воссоздания контекста, однако Амай и ещё кое-какие люди, оказавшиеся в подобном положении, пали жертвами нашей неопытности, образно говоря - проложили собою гать к счастливому будущему прошлых поколений. Одно время весьма востребованным было сообщество взаимной психологической поддержки под названием "Люди без звёзд" (то есть люди, так далеко унесённые от своего времени, что даже созвездия, под которыми они рождены, изменили свой вид), куда входили обитатели разных эпох, по тем или иным причинам оказавшиеся вне контекста; позднее, когда нам удалось раскидать мостки контекстов достаточно широко и глубоко в прошлое, многие члены этого сообщества получили облегчение. Сам Амай свидетельствует, что ему сильно помогло общение в кругу лиц существенно более раннего происхождения, чем он сам - как он выражается, клин клином; однако это стало возможно лишь недавно, после того как разведдеятельность форсировала рубеж Стелламарской войны, вследствие чего мы вышли на Артигемонов и вступили в открытое общение с Обитателями Глубин.
А теперь наконец отвлечёмся от Амая, чтобы поговорить про Павлина и про основание Северного Города.
Примечание:
"ох эти ангелы, ежедневно делающие ничто!.." - подразумевается старая притча про ангелов, которые неверно поняли указание "делать нечто каждый день" - и принялись усердно "делать ничто", ежедневно выметая метлой вон из мира попеременно хорошее и плохое.
К оглавлению написанной части "Черты Мира"
**************************
3. Амай легендарный, Амай исторический, Амай реальный
Основная сложность повествования об Амае состоит в том, что материалы его биографии (всевозможный фольклор, установленные факты и воспоминания разных лиц) исключительно неоднородны и местами плохо склеиваются между собой. То обстоятельство, что сам Амай уже давным-давно жив, внесению ясности не способствует и устранению сумятицы не препятствует - поскольку наш герой умудрился перенести целых два сильных потрясения, сопряжённых с нарушениями памяти: одно по ходу войны с лешими, другое в связи с оживлением. В последнем случае изрядная доля вины лежит на мне, и то, что виноват я не один, притом невольно, по неопытности, мало что меняет. Как это всё случилось, я расскажу погодя, а сейчас нам важно отметить лишь то, что Амай далеко не всё о своей жизни помнит и далеко не обо всём готов разговаривать открыто, в каком-либо ином формате кроме подтверждения или отрицания предлагаемых ему версий. Конечно, состояние и расположение его постепенно улучшается, да и наши знания об отечественной истории растут не по дням, а по часам - однако ждать у моря погоды я полагаю делом нестόящим, так что постараюсь просто скомпилировать здесь наиболее подтверждённые фактами сюжеты. Для нашей цели этого будет вполне достаточно.
Итак, начнём с имени. Как и многие наши соотечественники, Амай пользовался целым рядом имён и прозвищ; имя "Амай" сопровождает его с рождения, обозначение же "Герой Эпоса" проистекает из множества посвящённых ему повествований - хотя целый ряд баек о нём содержит более старые сюжеты, подогнанные под это легендарное лицо, вплоть до: "По дороге на Север Основатель Центра зашёл в харчевню, сыграл там в кости, проигрался и по этому поводу сказал афоризм…" или "Вот любовная песенка, которую Основатель напевал, следуя верхом на Север…" Его именуют Основатель Центра, а также просто Основатель и просто Централ, а также Фондор и Сантэр (Сэнтар), что не однозвучно, но однозначно предыдущим прозваниям, а также Золотой Звон (Фон-д-ор) и Пепел (Сэндр) - что не однозначно, но однозвучно второй паре указанных имён - а также ещё по-всякому, перебирать варианты далее нет резона.
Наиболее вероятно, что имя "Амай" связано с островом под названием Ама, сыгравшим в истории рождения нашего героя важную роль. Остров Ама, именуемый "Ама-Яма" - довольно большой низкий остров в западных водах, по пути на Южный Материк. По причине ураганов и других превратностей погоды Аму регулярно заливает, так что тамошние обитатели, называемые Амáты или Амáи - ребята весьма жизнестойкие, весёлые и вместе с тем суровые: у кого-то из проезжающих могут всё отнять, другого, наоборот, щедро одарить. Именно на Аме оказались родители Героя Эпоса в ключевой для них момент; зачат он не там и не тогда, но несомненно под благословением этого необычного места.
Подтверждаемые рядом фактов легенды сходятся на том, что Амай родился под княжеским кровом, в законном браке телохранителя одного из князей Константинов и несостоявшейся невесты означенного князя. Княжескую невесту звали Полынь, Горькая Звезда, Стéлла Мéрра, и указанный телохранитель спас её во время кораблекрушения. Они провели несколько дней наедине, в том числе на Аме, при этом он не касался её, сберегая как наречённую своего князя - однако сама она втайне прониклась к нему любовью и по возвращении домой стала чахнуть. Имеющие свой интерес лица из окружения князя поспешили отправить телохранителя на смертельное предприятие, а Стеллу Мерру опоили снадобьями, чтобы она выглядела цветущей и была безропотной, и поспешили устроить её свадьбу с князем. Однако телохранитель чудом спасся и с победой явился на свадьбу - невеста бросилась к любимому, тот хотел покончить с собой, но растроганный князь не дал ему погибнуть и немедля обвенчал их. В дальнейшем князь женился на другой, много раз менял супруг и наложниц, и ребёнок одной из его пассий был выкормлен Стеллой Меррой, так что был молочным братом Амая и отчасти даже его воспитанником. Его имя Пáуль ("Младший") или Павлúн (Полúн, "дитя Полыни"). И Амай, и Павлин считались чадами Константинова гнезда, однако Павлин полагал себя непризнанным сыном князя и вообще много о себе понимал; неприятели-интриганы немало морочили юношу, провоцируя на выходки, так что из-за Павлина доставалось и Амаю. Легенда гласит, что однажды кое-кто из старших княжичей издевательски посоветовал Амаю поискать себе другой стольный град, и Амай принял это как благословение - отправился на Север строить свою столицу. Так оно было или не так, не слишком важно; куда важнее то, что существовали силы, заинтересованные отколоть Амая и/или Павлина от Константинова гнезда, чтобы их руками устроить новое государство с центром или в Лунной Чаше, или в Солнечной Роще.
Эти силы, обозначенные нами как "имеющие свой интерес лица" и "неприятели-интриганы", представляют собою явление в историческом масштабе весьма важное и притом довольно-таки мало заметное простым глазом. Явление сие может быть названо народом, сообществом, особым видом живых существ - практически же речь идёт о наиболее значимой части разумных детей Матери Алестры: о социуме, носящем имя "Артигемόны", то есть "Владыки Искусств". Особенность их прежде всего в том, что Мать Алестра стабильно возрождала одних и тех же Артигемόнов на протяжении всей истории, вплоть до конца Стелламарской войны, в то время как другие жители Земли уже не имели возможности оживать снова - что давало Артигемонам огромное преимущество. К сему следует прибавить множество дарований, которые Артигемоны унаследовали от своих Отцов, наших общих Старших. Щедро одарив Артигемонов умениями и силами, Старшие ожидали, что эти необыкновенные дети будут поддерживать всё человечество, однако отношения в ойкумене сложились совсем не так, и виноваты в этом отнюдь не одни Артигемоны. Прямо скажем, хороши были все. У Артигемонов не было единства в воззрениях, однако с течением времени среди них взяли верх безжалостные интриганы, а порядочные и добросердечные оказались подавлены - так что по идее ждать от Артигемонов следовало скорее плохого, чем хорошего, ну а на практике бывало по-всякому. Вплоть до конца Стелламарской войны Артигемоны участвовали в исторических событиях вполне материальным образом, в человеческих телах, впоследствии же - когда Мать Алестра оказалась не в силах телесно возрождать их - некоторая часть Артигемонов продолжала жить внутри суперсистем, оказывая влияние на внешний мир в качестве "бесплотных духов".
Во времена Амая, то есть за тысячу лет до Черты Мира и за пятьсот лет до Стелламарской войны, Артигемоны вполне телесно процветали на Западе и на Востоке, давали правителям советы, устраивали сделки и провоцировали конфликты, имели множество разных интересов - в том числе и насчёт основания нового арийского государства в северных краях. К сожалению, сейчас трудно понять, чего и кому нужно было тогда: участвовавшие в тех делах Артигемоны затрудняются в объяснениях, ибо планов было много, единства не было, а события всё равно складывались как попало. Очевидно лишь, что одних интересовало государство с центром в Чаще Солнца и социальные аспекты ситуации, других - государство с центром в Чаше Луны и "мистические", то есть суперсистемные аспекты. Данными противоречиями артигемоновских интересов и объясняется целый ряд нескладух в жизни Амая и Павлина, эти же самые противоречия отражены в сказочных образах "ангела и демона", "доброго и злого духов", которые поочерёдно дают Амаю с Павлином странные советы.
Как бы то ни было, на Север Амай прибыл с весьма предвзятыми представлениями. Легенды повествуют, что некие советчики-мудрецы объяснили ему, что в лесах обитают враждебные существа, отнимающие у людей тепло, теснящие их чащобами и болотами, насылающие метели и морозы, склоняющие неарийцев к непокорности и враждебности духу просвещения. В качестве этих злых сил были названы, как ни странно, не Великие Духи и не шаманы, а лешие; именно поэтому Амай так долго не хотел идти с лешими на переговоры.
О том, как было выбрано место для Центра, легенды говорят по-разному; некоторые из них указывают на роль матери Амая - будто бы Полынь дала сыну золотой бубенчик (обыгрывается имя "Золотой Звон"), и этот амулет Амай уронил в Клáйру, реку Центра, заключив тем самым с нею союз, после чего начал строительство на её берегах. Достоверно можно сказать одно: матушка Клáйра - давно и глубоко спящая локса, и тот факт, что она встрепенулась и выглянула, когда Амай появился в её краях, много значит для тех, кто знал Клайру ещё юной, в незапамятные времена. Есть основания полагать, что линия Полыни восходит к древним локсам, так что в качестве княжеской невесты она была выбрана неспроста; неудивительно, что и матушке Клайре пришёлся по сердцу ладный потомок кого-то из милых сестёр.
Лешие свидетельствуют, что никто из них поначалу Амая не обижал и на войну не провоцировал, однако он стал строить на священном месте город, грубо уродуя землю, осушая болота и подпаляя лес. Лешие были в трансе от его манеры выжигать вокруг любого лагеря и строительства защитную полосу, вдобавок Амай гонял местных неарийцев, что было чревато кровопролитием, а сочетание огня и крови грозило тем, что начнёт разрастаться колючий кустарник - "пламенный цветок скорби", áспер, терновник, неумолимо вытесняющий лес. Лешие боялись, что далее начнёт разрушаться почва, иссякнут болота и истоки рек, питающих озёра, а если и сюда придут степи, то в итоге вся страна может стать полупустыней с солончаками на Юге и вечной мерзлотой на Севере. Вдобавок лешие полагали, что деятельность Амая окончательно убивает систему Чаши и Чащи, на которую они возлагали надежды в отношении своих кладок.
Сначала лешие пытались говорить с Амаем через неарийцев, но вскоре шаманы возбранили им это, потому что к добру оно не приводило: местные не могли ничего пришлым объяснить, а только нагнетали суеверия. В задачу Амая входило обустроить тут сельское хозяйство по южному образцу - под девизом доверять не дарам леса, а плодам своих трудов - так что параллельно со строительством его соратники занимались распашкой земли; лешие выходили прямо к работающим в поле и пытались показать им картины того что будет - но люди Амая считали это за блазь, за насилие над волей и защищались, в ответ на каждое такое явление выжигая куски леса. Лешие как могли теснили пришлых, стараясь обойтись малой кровью, однако взаимная непереносимость нарастала; лешим приходилось тяжко, но и людям Амая тоже. Это продолжалось в течение всего лета, а к осени стало ясно, что урожая не будет, что дома не достроены, что предстоит зима, холод и голод. Сподвижники начали разбегаться - сперва понемногу, потом массово - и в итоге Амай оказался практически один: в его лагере остались лишь те, кто не в силах был выбраться - раненые, больные, преследуемые законом. Амай не мог бросить их и уйти на Юг до следующей весны, так что пребывал в полном отчаянии. Лешие снова и снова пытались вступить с ним в переговоры, но Амай держал вокруг себя заграждение из огней и амулетов, угрожая убить себя, если лешие попытаются завладеть его рассудком.
Он сломался, когда выпал первый снег, и стоял один на вспаханном поле, а потом упал на колени - и тогда лешие рискнули к нему подойти. Он умирал от одиночества; он спрашивал, почему его оставила та, которая первой приветствовала его здесь; он снова и снова повторял дивную и страшную песню, известную под названием "Псалом о Выжженной Земле":
Дышало небо вечной весной
И ветви гнулись к тихой воде,
И был здесь истинный рай земной,
Но места не было для людей -
А люди пришли со мной.
В плотину злобно била вода,
Метался зверь, обожжён и слеп -
Я эти рощи пожару отдам,
Чтобы для братьев посеять хлеб,
Для тех, кто пришёл сюда.
Мой урожай созревал, но вот
Упала засуха на поля.
Река иссякла, и через год
Пустыней стала моя земля -
Но где же ты, мой народ?
Нет вас, о братья, на дне реки,
Нет, вы не гибли в пляске огня,
Не пыль над вами и не пески -
Не вы ль уходите от меня,
Безжалостны и дики?
Да будет с вами палящий зной
И шорох убитой мною травы,
Да будет с вами весь ад земной!
Мне камни - братья больше, чем вы:
Они остались со мной.
Он наконец-то захотел выслушать леших о том, кто они и что они делают; он позволил прикасаться к своей голове изнутри, чтобы ему смогли показать былое и будущее; он тяжело болел, и лешие ухаживали за ним, а когда выздоровел - заключил с ними союз. Лешие открыли Амаю многое, чего он не знал, но и он тоже поведал им немало нового о происходящем в мире людей; лешие уже потеряли Восток и Приморье и не хотели бы потерять Север, так что и они слушали его со вниманием. Амай и лешие договорились действовать так, чтобы сохранить северную землю в целости, но и людям дать на ней место.
После наступления весны работы возобновились, и таким образом был построен Центр. Что касается Северного Города, то история его основания связана с Павлином: на определённом этапе лукавые советчики настроили Павлина против Амая, и однажды в отсутствие Амая Павлин учинил в Центре едва ли не мятеж, желая захватить власть. Попытка оказалась неудачной, Амай сумел вовремя вернуться и усмирить дерзкого брата - после чего отправил его вместе с его сторонниками вон из Центра, посоветовав им построить себе отдельную столицу в ещё более северных краях, то есть в Чаше Луны. Это самое и было Павлином с успехом проделано; легенды об основании Северного Города содержат немало интересного, но к этому мы вернёмся несколько погодя - а сейчас мне хочется хотя бы вкратце поведать о том, как мы оживили Амая и почему я считаю себя перед ним виноватым.
Всё началось с того, что в январе 01 года по Черте Мира группа старших боевых товарищей обратилась к группе младших боевых товарищей с интересным предложением. Напомню, что Чертой Мира именуется условная граница между последним годом войны и первым годом мирного времени; этот самый первый год мирного времени на дворе и был, означенная условная граница была пересечена совсем недавно, но тогда мы об этом ещё ничего не знали, потому что Черта Мира была установлена позже, в самом конце лета. Группу старших товарищей составляли несколько офицеров и следователей из правительства Центра, то есть из Штаба и Школы; группу младших товарищей составляли несколько моих друзей и я сам. Ничего более точного по поводу обстоятельств разговора сказать не могу, ибо он происходил во время разудалой пирушки - так что даже на вопрос о количестве присутствующих ответить проблематично. Без устали наполняя резво мелеющие бокалы, мы обсуждали современное положение; задача по налаживанию мирной жизни в стране, столько лет не знавшей мира, требовала щедрых возлияний, на которые ни старшие, ни младшие товарищи не скупились. По всей видимости, вышеозначенное предложение родилось у старших товарищей в какой-то момент застолья - хотя нельзя исключать и того, что они уже успели посовещаться без нас, и попойка лишь только прибавила им драйва оную идею озвучить. Как бы то ни было, высказано было следующее: "Вон какие сложные нынче времена - умных голов не хватает, хоть и прибавляется с каждым днём; а ведь в своё время жил здесь, в Центре, великий человек по имени Герой Эпоса, который не только построил Центр и Северный Город, не только поддерживал взаимно приемлемые отношения с неарийцами, но ещё и с лешими сумел поладить - вот бы сейчас как раз он пригодился! Рассказывают, что лешие помнят Героя Эпоса до сих пор, а ведь вы с лешими знаетесь - так спросите их, пусть они расскажут вам о нём, пусть дадут вам его пеленг - вы оживите его, и он сумеет нам всем помочь!" Время жизни указанного деятеля было вычислено просто и легко: всем известно, что война с неарийцами именуется трёхсотлетней, и коли при Герое Эпоса она ещё не началась - стало быть, она началась после него, а значит, он жил так примерно триста лет назад, ну в крайнем случае чуть пораньше. "Да, собственно, спросúте вы у леших, когда это было, - ничтоже сумняшеся посоветовали нам старшие боевые товарищи. - Лешие же помнят те времена, они жили тогда и всё хорошенько вам объяснят!"
Сказано - сделано: мы обратились с вопросом к лешим, лешие с энтузиазмом сказали - ну конечно, помним, как не помнить, Герой Эпоса, это да!.. - после чего градус энтузиазма заметно снизился, однако, почесав в репе, они всё-таки пообещали вскорости познакомить нас кое с кем, кто означенного деятеля и вправду знал. Интермедия сия нас не смутила и сомнений в правильности вычислений не заронила, а простая мысль о том, что человеку, выдернутому из незнамо какой древности, может оказаться здесь, мягко говоря, некомфортно, в наши головы не пришла. Трудно судить, как видели эту ситуацию старшие боевые товарищи, подавшие идею; самое вероятное, что они пребывали в состоянии опьянения, но не вином, а фантасмагорией событий: наступил мир, мёртвые оживают, вокруг шастают ребята с несусветными возможностями… - и это мешало им увидеть расклад не мифопоэтически, а реально. В этом смысле часть вины, несомненно, лежит на них, но это малая часть, другая малая часть лежит на леших… - строго говоря, на каждого из нас выпадает по довольно-таки малой части вины, потому что участников этого дела получилось много, но в итоге крайними остались двое: собственно Амай Герой Эпоса и я. Амай - потому что это он оказался один в незнакомом мире далёкого будущего, а я - потому что это я принял ответственное решение и осуществил оживление.
Лешие и в самом деле познакомили нас с тем, кто помнил Амая, кто был близко дружен с ним тогда; имя этого свидетеля - Отец Леший, и теперь понятно, что лешие пережили большое смятение, прежде чем решились показать его нам. Отец Леший - существо совершенно необыкновенное; на последнем этапе он был единственным из "старых леших", "настоящих леших" - не таких, кто вступил в Конгрегацию Леших из мира людей, а тех самых, кто прошёл сквозь кладки. Ничего этого мы заранее не знали, однако впечатление он на нас произвёл сильнейшее. Огромный, тихий, желтоглазый, более всего напоминающий старую любимую игрушку, которую ребёнок обнимает, засыпая - чуть колышущийся, весь покрытый глубоким мехом то ли пухом, в который можно погружаться, покуда твоё ровное дыхание не сольётся с биением его пульса… Трудно вообразить, какими были все они, тогдашние лешие, скорее всего они были разными, и похожими и непохожими на него - однако встретившись с этим существом нетрудно понять, почему нынешние лешие так дрожат не только над ним лично, но и над своими кладками вообще.
Отец Леший вспоминал Амая с нежностью, мы провели с ним вместе немало часов; он рассказывал и про Амая, и про те времена, когда они общались, и про другие времена, куда более древние… Заслушиваясь его, мы улетали мыслями в дальние дали, всё казалось и близким, и нереальным одновременно. И печальные, и светлые сказки о прошлом были равно чарующими, щемили сердце; лесная ли колыбель Матери Алестры отзывалась во мне, людская ли детская память земли моего первого рождения?.. Позже я многократно вспоминал эти встречи, то утешаясь, а то сердясь на себя самого: слушая Отца Лешего, я верил его сказкам так, как если бы они документальными сводками вчерашнего дня - и не понимал, что он видит вещи совсем иначе, что миф и былое практически неразличимы для него. В моей жизни был период, когда я с горечью думал, что леших вообще нельзя слушать, что они ничего не помнят и сочиняют на ходу, даже не осознавая, что врут - но потом, когда наши познания о древности радикально возросли, моё мнение о леших вновь изменилось к лучшему. Многое из отметённого мною как "абсурдные выдумки" оказалось правдой, преломлённой сквозь призму сознания, превращающего в сказку любую быль; зная саму быль, мы можем усмотреть её каркас и в сказке, не зная - обречены на домыслы.
Главной нашей ошибкой в отношении Амая была недооценка давности прошлого: погружаясь в воспоминания, Отец Леший говорил о нём так, словно они расстались вчера - и мы вместе с ним верили, что Амай воспримет ситуацию аналогично. А оказалось совсем не так. К нашему общему счастью, опыт встречи с лешими всё-таки сыграл для Амая амортизирующую роль; трудно судить о том, что творилось у него в душе в первые по оживлении дни, но думается мне, что восприятие реальности в ключе "лешачьих мифов" смягчило шок овердрайва, прохождения через смерть в новую реальность, которого он не заказывал и не ожидал. Увы, я не помню многих важных моментов общения - скажем, был ли Отец Леший в числе тех, кто со мною вместе Амая оживлял, или же он подключился на следующем этапе - но в любом случае мы буквально сразу же поведали Амаю, что узнали о нём от Отца Лешего, который любит его и ждёт. Это дало Амаю возможность воспринять новую жизнь для начала хотя бы как знакомую сказку, как продолжение того овердрайва, который он пережил, оставшись наедине с "Псалмом о выжженной земле" и сдавшись лешим; однако прогуляться в мир мифа хорошо ненадолго, а потом-то пора и на землю!.. - тогда Амай вернулся к людям и продолжил строительство Центра, а теперь?..
Я хорошо помню, что какое-то время мы с ним общались уже без Отца Лешего, в том числе часами бродили по Центру - показывали Амаю, каким стал его город, рассказывали про войну и её конец, выслушивали его собственные повествования. В каком-то смысле ситуация была подобной ситуации нашего общения с Отцом Лешим: Амай рассказывал нам сказки - но тогда мы не понимали этого, принимали всё за чистую монету; осознание пришло сильно спустя. Глядя в прошлое с высоты сегодняшнего дня, я понимаю, что Амай развлекал нас байками и быличками, как если бы мы были малышнёй, оставленной на его попечение на денёк; быть может, он даже сам для себя играл в это - чтобы найти хоть какую-то зацепку, якорь, причал. Позже я неоднократно пытался вспомнить, о чём говорил он тогда? - пока слушали, казалось, что о чём-то действительном, пережитом… - но потом стало ясно, что нет: в лучшем случае это были побасёнки из тех, что ходили о нём ещё при его жизни, типа "однажды Основатель зашёл в харчевню…" - только от первого лица. Это было началом той политики, которой Амай в дальнейшем жёстко придерживался до недавних времён: о реальном прошлом - ничего. Его пригласили сюда пасти малышню и делать другие общественно-полезные дела - ОК, он охотно будет всем этим заниматься; воспоминания о предыдущем неуместны, разговор окончен, точка.
Помню, что в какой-то момент этих прогулок с беседами он изнемог, со вздохом сказал, что устал, что ему нужна женщина - есть у нас тут где-нибудь настоящая, взрослая женщина?.. Мы затрепетали; самой взрослой из известных нам свободных женщин была восточница по имени Мать Литта, гостившая в то время в Центре, и мы повели его к ней. Мать Литта (Лолита, Мама Лилит или попросту Волшебница) была у себя на Востоке наставницей школы известного философского направления, соединяющего искусство танца, искусство игры с огнём и искусство любовного общения; за много лет она вырастила плеяду славных танцовщиц и просто славных добрых девочек, так что чувствовала себя бабушкой - одиноким деревом, укрывающим под раскидистой сенью россыпь резвящихся цветочных фей. Живи она хотя бы на тысячу лет раньше, ей нетрудно было бы войти в силу праматери-локсы и найти пару себе под стать - зияющие же пустоты нынешнего времени (ох эти ангелы, ежедневно делающие ничто!..) не позволяли ей увидеть никого, кто был ей подобен. Когда Амай, перешагнув тысячелетие, взошёл на её порог, она сразу почуяла в нём своего, и он тоже её опознал - видать, не зря удержала Клайра заветный бубенчик, небось праматери-локсы договорились между собой!.. "Спасибо, - сказал Амай, не глядя пожимая мне руку, - спасибо и до свидания: кажется, это как раз то, что мне нужно." Помнится, они даже не говорили ничего вслух, словами, просто не отрывали друг от друга глаз; он поклонился, она показала ему проходить - а мы ушли.
В самом скором времени Амай обзавёлся ещё и друзьями; это были господа из тех старших боевых товарищей, которые столь ловко придумали его оживить. С парочкой наиболее циничных из них шутников Амай сошёлся всерьёз и надолго, так что в дальнейшем их имена произносились через запятую. Чтобы не уводить повествование чересчур далеко в сторону, отмечу лишь факт, что один из новых друзей Амая, Рагард по прозвищу Начштаба Центра, известен тем, что лет за двадцать пять до Черты Мира и впрямь успел побывать Начальником Штаба Центра, то есть диктатором - в тяжёлой для столицы ситуации он взял на себя власть и руководил обороной, покуда опасность не миновала, после чего сложил полномочия и по обычаю пошёл под суд: Начальником Штаба Центра можно стать лишь на краткий период военных действий, с последующим трибуналом и риском казни. Рагард был популярен и диктатура его была почти бескровной, так что процесс завершился не расстрелом, а ссылкой; он без малого дотянул до мира и по оживлении был сразу же взят на работу в правительство Центра. Не исключено, что именно его присутствие и породило идею оживить и припахать к делу не кого-нибудь, а самого Героя Эпоса - типа, экс-Начштаба-Центра у нас уже есть, а не слабό ли пригласить кого повыше?! Пусть-ка великие предки поразбирают, чего тут в их честь наворотили их потомки!..
Как уже было сказано, Амай решительно и надолго отсёк от себя прошлое, сделавшись одним из рядовых штабных работников новой поры. Его компания выделяется из прочих разве что особенным озорством: и Амай, и Рагард, и их третий друг по прозванию Шеф Контрразведки - большие мастера и любители розыгрышей, сочинители уморительных сплетен, бижанриков и эпиграмм. К осени первого года мира можно было констатировать, что Амай вполне сумел адаптироваться, хотя это очень дорого ему встало: невозможность разговаривать о жизни до оживления - без преувеличения страшная цена. Невозможность сия была обусловлена тем, что при оживлении около Амая не оказалось никого, пребывающего в его контексте: никого, кто помнил бы известные ему места и события, никого, кто знал бы его друзей и близких, никого даже, кто пользовался бы теми же присловьями-присказками! - а ведь человек может говорить лишь с тем и лишь о том, в ком и в чём имеет надежду найти понимание. Если для того чтобы поделиться переживаниями нужно слишком многое объяснять предварительно - опускаются руки и накатывает немота. Позже из этой ситуации были сделаны выводы и в основу современной разведдеятельности был заложен принцип воссоздания контекста, однако Амай и ещё кое-какие люди, оказавшиеся в подобном положении, пали жертвами нашей неопытности, образно говоря - проложили собою гать к счастливому будущему прошлых поколений. Одно время весьма востребованным было сообщество взаимной психологической поддержки под названием "Люди без звёзд" (то есть люди, так далеко унесённые от своего времени, что даже созвездия, под которыми они рождены, изменили свой вид), куда входили обитатели разных эпох, по тем или иным причинам оказавшиеся вне контекста; позднее, когда нам удалось раскидать мостки контекстов достаточно широко и глубоко в прошлое, многие члены этого сообщества получили облегчение. Сам Амай свидетельствует, что ему сильно помогло общение в кругу лиц существенно более раннего происхождения, чем он сам - как он выражается, клин клином; однако это стало возможно лишь недавно, после того как разведдеятельность форсировала рубеж Стелламарской войны, вследствие чего мы вышли на Артигемонов и вступили в открытое общение с Обитателями Глубин.
А теперь наконец отвлечёмся от Амая, чтобы поговорить про Павлина и про основание Северного Города.
Примечание:
"ох эти ангелы, ежедневно делающие ничто!.." - подразумевается старая притча про ангелов, которые неверно поняли указание "делать нечто каждый день" - и принялись усердно "делать ничто", ежедневно выметая метлой вон из мира попеременно хорошее и плохое.
К оглавлению написанной части "Черты Мира"