ОБ ЭРОСЕ, СВОБОДЕ, ЭТИКЕ И АНТИХРИСТИАНСТВЕ
ОБ ЭРОСЕ, СВОБОДЕ, ЭТИКЕ И АНТИХРИСТИАНСТВЕ
Возвышенная и честная форма половой жизни, форма страсти,
обладает нынче нечистой совестью. А пошлейшая и бесчестнейшая - чистой.
(Фридрих Ницше)
Каждый шаг вперед в развитии мысли и нравов считается аморальным, пока он не получил признание большинства.
Поэтому исключительно важно защищать аморальность от нападок тех, кто имеет только одно мерило - обычай….
(Бернард Шоу)
В предвкушении наслаждения - особенно в этом состоянии - я обнаружил, что нет большего блаженства, чем соединение любовного пыла с легким прикосновением.
Что может быть слаще этого? Когда ты охвачен экстазом, вспоминай того, кто дал тебе эти услаждающие формы и влечения.
Даже в припадке безумия помни, вспоминая о том, как сила землетрясения низвергает гóры и раскалывает каменные стены.
Позволь этой глубинной энергии превозмочь твой припадок.
Когда тебя пугает некто, имеющий власть, и ущемляющий тебя - в этих страхах, точно так же, как при полном простирании во время молитвы - вкушай присутствие.
Любезная нам детская непосредственность исходит из суматошной путаницы в желаниях ребенка, так и беспорядочно развешанная на стенах чеканка и каллиграфия украшают наше жилище.
В нашей любви и вожделении плоти - в их качественном оттенке - мы прославляем источение света в образы.
(Утопленная книга. Размышления Бахауддина, отца Руми, о небесном и земном.( XIII в.) )
«И любовь, и смерть настигают человека совершенно неожиданно, это абсолютно невозможно предугадать. Появление новой жизни - рождение человека мы можем ориентировочно или даже совсем точно прогнозировать. Смерть, так же как и любовь могут быть случайны, это неконтролируемые явления». (Из частного разговора)
Разве любые окрашенные нежностью, доверием, дружбой, желанием (не запятнанным властью и страхом) отношения, в том числе свободно-сексуальные - не разновидность любви? Как возможно извращение в любви? Я определяю извращение, как желание, искалеченное страхом (чаще всего страхом, спровоцированным в детстве) и превращенное из желания взаимного наслаждения в желание унижать. Само же по себе желание, либидо - чисто, целомудренно, оно природный дар и наш возможный дар другому человеку и людям вообще.
Обычно понятия "бесстыдно" и "целомудренно" противопоставляются. Для меня только то "без - стыдно", что целомудренно и наоборот. Целомудрие не знает социального стыда, как не знали его "в раю" Адам и Ева "до яблока", и как не знают его в нашем смысле слова аборигены тихоокеанских островов и других "райских" мест на земле, которых становится все меньше. Но, в отличие от православного, католического, и прочего классического христианства, я не считаю таким образом понятое грехопадение (то есть непослушание и обретение знания о разнице между Добром и Злом) реальным грехопадением. Человек не выбирал это знание (вопреки Ветхому завету), оно принадлежит человеку просто потому, что у него есть речь и сознание, которое со-знает, то есть раз-личает.
Другими словами, Адам и Ева до ослушания и вкушения плода были не людьми, а в момент вкушения от Древа просто ими стали, родились, как люди, обладающие речью и сознанием. Это интересный и двойственный момент в библейской антропологии. Иудейско-христианская традиция (к которой я полностью принадлежу) приписывает человеку вину за то, за что он заведомо НЕ может нести вины: за то, что он вообще человек, а не кто-то другой (и отсюда весь драматизм взаимоотношений библейского и христианского человека с Богом).
Но реально мы не знаем людей, которые не обладали бы сознанием и речью, то есть способностью раз-личать. Реальные Маугли (то есть не киплинговские), людьми не становились, оставались животными (хотя это не упрек). Мы не виноваты, что мы люди. И, следовательно, не лежит на нас первородный грех. Но в древней категории греха бессознательно зашифрована способность человека быть просто человеком, а, следовательно, злоупотреблять своей свободой. Но это злоупотребление вовсе не является непослушанием Богу. Злоупотребление свободой - это нарушение свободы и прямое унижение другого человека.
Поэтому мораль, ставящая человека в положение вины перед Богом, то есть "космической", первородной, метафизической вины - такая мораль в основе своей безнравственна. И в той мере, в какой христианство придерживается такой морали - оно безнравственно, так как такая мораль всегда может приводить и приводит к злоупотреблению властью над телом и душой другого человека, что мы и видим в реальной истории христианства, в том числе в истории христианских семей, не только государств. То есть в христианскую мораль, как в систему явно выраженных запретов и ценностей, не встроен механизм, процедура, которая не позволила бы кому бы-то ни было злоупотребить этой системой ценностей, какой бы высокой она не казалась. Такой системой запретов (заповедей) и ценностей всегда можно злоупотребить, чем человек с удовольствием занимался, занимается и будет заниматься.
Показательно, что единственная подлинно этическая заповедь не включена ни в ветхозаветный, ни в новозаветный канон: НЕ УНИЖАЙ [1]. Эта заповедь сильнее и этически важнее заповеди «не убий» (вспомним проблему эвтаназии), не говоря уж о других, в том числе «не прелюбодействуй». Что касается последней, то к разговорам о сексменьшинствах и их правах давно необходимо добавить также открытое обсуждение проблемы несексисткой (то есть не архаической, а цивилизованной) полигамии. Иначе адюльтер и профессиональная проституция обречены оставаться вечными тенями моногамной морали.
Сексуальность есть не что иное, как заложенное природой стремление к наслаждению, сезонное у животных, свободное у людей. Так называемый "инстинкт размножения", «продолжения рода» - поздняя выдумка, концепт новоевропейского человека. Собственно, и "бисекусальность" уже концепт. Природа пансексуальна, и человек тоже.
Нужно признать, что в человеке пансексуальность норма, а гетеросексуальность и гомосексуальность - отклонения. Используя и переосмысляя жаргон геев, «натуралы» - бисексуалы, так как они ближе к пансекуальности. При решении проблем политкорректности по отношению к «сексуальным меньшинствам», не мешало бы радикально поменять риторику, и сформулировать принцип: гетеросексуальное большинство - это такое же отклонение от «нормы», как и гомосексуальное меньшинство. Причины этих отклонений носят конкретный культурно-исторический характер. Гетеросексуальность не более природна в человеке, чем гомосексуальнось.
Размножение в некотором смысле - случайное следствие сексуального акта. Долгое время, на заре истории, человек не подозревал, что то, чем он занимается с таким удовольствием,
приводит через 9 месяцев к рождению ребенка. Понадобились столетия, если не тысячелетия, чтобы человек связал эти два внешне никак не связанных события.
Бисексуальность во всех морально нецентрализованных, то есть не претендующих на тотальную власть над душами людей, культурах, например в европейской античности, и позже, вплоть до итальянского Ренессанса [2], или в древней Индии, Египте, Иране, была нормой. Гомосексуальность не помечалась как отклонение, потому что в «чистом виде» гомосексуального поведения не было.
Гомосексуальность как преимущественный тип поведения, как выделенный в общественном сознании особый феномен могла возникнуть только на фоне государственно-социального осуждения и запрета. Что мы и наблюдаем впервые всерьез только в постренессансной, то есть «протестантской» (в широком смысле, включая контрреформацию) европейской культуре. Говорю это с тем большей убежденностью, что сам я, как и большинство моих современников, по семейным и культурным причинам не склонен ни к гомо-, ни к бисексуальности.
В России до 1917 года тоже было удивительно мягкое отношение к гомосексуальности. Только сталинский большевизм (то есть в некотором роде государственный советский «протестантизм» [3]) привел к тотальному запрету гомосексуальности, и к государственной гомофобии. Аналогичные причины привели к юридическому осуждению самоубийства, что тоже свойственно только системам, претендующим на абсолютный контроль над душами и свободой людей.
Нравственность - это забота о том, чтобы не нарушить, по возможности, свободу и автономное достоинство другого, и она (в отличие от морали) связана с постоянным выбором. То есть нравственность не вертикальна и не статична, как мораль, а горизонтальна и динамична, что хорошо понимал Бердяев. Но вряд ли Бердяев был готов выдвинуть такой нравственный тезис: делай что угодно, но не нарушай и береги свободу того, кто рядом с тобой. Присмотревшись, мы обнаруживаем, что такой максимой злоупотребить невозможно, так как она сама себя корректирует, строится как форма взаимодействия, а не как моральная догма.
Но что делать, если ты очень ХОЧЕШЬ нарушить свободу другого? Никто не может этому желанию помешать. Но как-то регулировать может - и это правовая система либерального государства. Почему именно либерального? Потому, что в основу всей сложной системы либерального права положена вышеупомянутая максима "Делай все, что угодно, если ты не нарушаешь свободу и не унижаешь того, кто рядом с тобой". И она, в свою очередь, выражена в фундаментальном, только по видимости чисто правовом, но, по сути ЕДИНСТВЕННОМ собственно НРАВСТВЕННОМ принципе (это значит, что было бы желательно его превратить из внешнего во внутренний), принципе ПРЕЗУМПЦИИ НЕВИНОВНОСТИ. Очень многим хотелось бы мыслить этот принцип, как только внешний, чисто юридический.
Но, если мы ищем глубинные основания ПОСТХРИСТИАНСКОЙ НРАВСТВЕННОСТИ, мы вынуждены воспринять презумпцию невиновности, то есть утверждение, что человек невиновен, пока не доказана в строгой юридической процедуре его виновность (и то, этот результат может быть поставлен всегда под сомнение) как ВНУТРЕННИЙ РЕГУЛЯТИВ НАШЕЙ НРАВСТВЕННОЙ ЖИЗНИ ПО ОТНОШЕНИЮ К ДРУГИМ ЛЮДЯМ. Важнейший же вопрос о совести, то есть о проблеме ТВОЕЙ собственной вины перед лицом своего внутреннего суда, должен, вероятно, (если здесь вообще применима риторика долженствования) регулироваться максимой ненарушения свободы и неунижения другого, со всеми непростыми смыслами понятия "другой" (этот "другой" есть и внутри нас). А взаимосвязь этой максимы и презумпции невиновности, надеюсь, не нуждается в особом доказательстве.
Мои темы свободы и мое постхристианство, конечно же, постницшеанские. Но именно - «пост-». Критика Ницше христианства кажется мне сейчас довольно наивной. Думаю, что мои антихристианские аргументы более точны, чем у Ницше. Мой путь к теме свободы был связан с собственным экзистенциальным и религиозным опытом, глубинным диалогом и тяжелым внутренним спором с православием, и, с христианством в целом. Этот спор, между прочим, по определению, перманентен. Я имел евхаристический, и, если бы это не звучало нескромно, я бы сказал - мистический опыт (что, впрочем, не только не противоречит одно другому, а, по существу, эквивалентно). Опыт внутренней молитвы мне и сейчас близок, не смотря на мое последовательное антихристианство и агностицизм. И я считаю, что здесь работает логика дополнительности Н. Бора. То есть я хотел бы радикально пересмотреть представление о целостности личности.
Целостность личности строится, с моей точки зрения, как дополнительная структура, а не как синтезируемая. То есть как ансамбль противоположных, но дополнительных личностей, обладающих общим центром, но это центр эквивалентен либеральному парламенту, то есть нашему рассудку и нашей способности осуществлять выбор. Но этот личный выбор, для того, чтобы, как и в парламентской системе оставаться свободным, должен быть таков, чтобы оставлять возможность дальнейшего выбора.
Не случайно уже абсолютно больной Ницше свои последние письма подписывал "Распятый", на что обратил внимание Т.Манн в своих статьях о Ницше и Гете, сравнивая «нехристианское христианство» Гете и «христианское антихристианство» Ницше. Я предполагаю, более того выдвигаю радикальный тезис, что подлинность христианского опыта в наше время может быть выражена только в умном (включая старинные коннотации этого слова, как в "умной молитве") антихристианстве.
[1] В «Десяти заповедях родителя» Я.Корчака Пятая заповедь так и формулируется: 5. Не унижай. Великий педагог и мученик Треблинки Корчак как всегда радикален, человечен и точен. Приведем его программное высказывание: «Одна из грубейших ошибок - считать, что педагогика является наукой о ребенке, а не о человеке».
[2] См.А.Ф.Лосев «Эстетика Возрождения». Глава 4, «Обратная сторона титанизма». Поощрение «классической» проституции для уменьшения гомосексуальных увлечений духовенства интересно потому, что тем самым реально способствовало именно бисексуальности. Так же говорит сама за себя чрезвычайная популярность в это время «Гермафродита» Панормита.
[3] Я тем самым не осуждаю классический протестантизм, напротив, ценю и серьезно учитываю работы М.Вебера по протестантской этике, просто указываю на поздние «издержки» этического ригоризма.