Доктор Эсперанто
Публикуется с любезного разрешения автора
ШУЛАМИТ ШАЛИТ
Памятники доктору Заменгофу стоят во многих странах, жители разных городов считают его своим земляком, в том числе и два города в Литве - Каунас и Вейсеяй. Один из домов в старом Ковно принадлежал когда-то Александру Зильбернику, куда Заменгоф приезжал вместе с женой Кларой, дочерью хозяина дома. Спустя многие годы, учась в Москве, я писала маме и брату письма на адрес: Каунас, улица Заменгофа, 5, потому что они жили именно в этом доме, но всему свое время…
В 1858 году в Белостоке, расположенном в северо-восточной части Польши около границы с Белоруссией, встретились
молодой учитель Марк Заменгоф, ему шел 21-й год, и 18-летняя Розалия Софер. Они полюбили друг друга, поженились, а через год, 15 декабря 1859-го, родился их первенец, которого записали как Элиэзер, на идише это Лейзер. Впоследствии в России его звали Лазарь Маркович, но в энциклопедиях всего мира он известен как создатель международного языка эсперанто Людвик Лазарус Заменгоф, хотя на его могиле запись сделана в другом порядке: Lazaro Ludoviko Zamenhof (на эсперанто).
Всего в этой семье было девять детей, но самым знаменитым стал именно Элиэзер. Второе имя Людовик, или Людвик, он добавил себе во время учебы в Московском университете в честь Фрэнсиса Лодвика, голландского лингвиста (Francis Lodwick или Lodowick,1619-1694), но использовать стал позднее, в 1901-м.
О том,
какую важную роль в становлении языка эсперанто сыграл именно небольшой городок Белосток (по-польски Bialystok, тогда он входил в состав Российской империи), Заменгоф писал так:
"Место, где я родился и провёл детство, дало направление всей моей дальнейшей деятельности. Население в Белостоке составляют русские, поляки, немцы и евреи. Все они говорят на своём языке и враждебно относятся друг к другу. В этом городе сильнее, чем где-либо ещё, впечатлительная натура ощущает силу языкового разделения и убеждается на каждом шагу, что различие языков есть единственная или, по крайней мере, главная причина разобщения человеческой семьи на враждебные друг другу части. Воспитанный идеалистически и привыкший сознавать, что все люди - братья, я постоянно, на улице, во дворе, везде, на каждом шагу ощущал, что человек сам по себе как бы не существует, а есть только русские, поляки, немцы, евреи и другие. Это всегда мучило мою детскую душу, хотя у многих может вызвать улыбку эта “боль за весь мир”. Мне тогда казалось, что взрослые люди обладают неким всемогуществом, и я повторял себе, что когда вырасту, то непременно уничтожу это зло".
В 1865 году Заменгоф поступает в начальную 4-годичную школу. В девять лет он уже разговаривает на польском, русском, идише, немецком, немножко понимает и литовский, а ивритом и греческим языками занимается с отцом дома. Затем учится в гимназии, которую оканчивает с серебряной медалью. Еще в гимназии он задумывается о необходимости создания универсального языка, чтобы все понимали друг друга, ибо в его сознании именно разноязычие - причина розни между людьми.
Изучая и латинский, французский, английский, итальянский, испанский языки, он понял, что ни один из известных ему языков не может стать общим для всего человечества. Нужен новый язык, который легко учить, который быстро станет доступным для всех и предоставит всем равные возможности.
Отец, Марк Фабианович (как дед Заменгофа Иехуда-Лейб стал Фабианом, мне неизвестно, но знаю, что в его память одного из внуков назвали Феликс-Фабиан), сам преподаватель французского и немецкого языков, был изначально против самой идеи "нового" языка, считая ее не просто фантазией сына, но чуть ли не сумасбродством. В 1873-м, когда Заменгофу было 14 лет, семья переезжает в Варшаву. Отца приняли преподавателем немецкого языка в Ветеринарную академию и реальную гимназию. Одну комнату семья сдавала гимназистам. Жили скудно, в семье было уже семеро детей, после Элиэзера родились Фани (Фейга), Гита, Сора-Двора, Феликс, Генрик и Мина (Леон родится в 1875, а Александр в 1877).
За пять месяцев с помощью отца Элиэзер подготовился к экзаменам, занимаясь и латынью, и греческим, и французским языками, и был принят в реальную гимназию. Но и идея "нового" языка не оставляла его. Сначала он думал, что нейтральный международный язык должен основываться на латыни и древнегреческом, но понял, что мертвые языки, как они ни звучны и красивы, слишком сложны для современного общества. Кроме того, никакой этнический язык не будет принят всем человечеством, надо изобрести новый язык. По сравнению с грамматикой русского и немецкого языков английская грамматика показалась ему более простой, и он сел за работу. Весь его "новый" язык уместился на нескольких страничках, но оставалась проблема словаря. Как-то, гуляя по улицам Варшавы, он обратил внимание на вывески: "Швейцарская" (от швейцар, а не Швейцария), "Кондитерская" и другие подобного типа, и его осенило, что "ская" указывает на место, помещение, значит, с помощью приставок и суффиксов можно создавать массу слов. И проблема словаря теоретически была решена.
В 1878 году, к своему 19-летию, Заменгоф закончил первую рукопись учебника международного языка, но свою тайну открыл только самым близким друзьям, родителям и 10-летнему брату Феликсу. Мама была покорена нравственным порывом сына, отец оценил его лингвистические способности, но особого восторга не выразил, а друзья тут же принялись переписывать словарь и вскоре уже пытались разговаривать между собой на языке, у которого пока не было названия. День рождения Элиэзера, 15 декабря, в тот год пришелся на воскресенье, но торжество решили перенести на будний день, на вторник, 17-е, отпраздновав одновременно и создание нового языка. Пока молодежь болтала и шутила, сидевший за столом сотрудник отца, увлекавшийся психологией, шепнул родителю, что в "назойливой" идее его сына о международном языке есть опасный симптом помешательства. Отец, как потом оказалось, не забыл этого предупреждения.
Гимназия была успешно окончена, но свой главный труд Элиэзер продолжает совершенствовать, как ни противится его занятиям отец.
В 1879-м Заменгоф поступает в Московский университет на медицинский факультет. Отец нашел тем временем дополнительную работу, он подрабатывает как государственный цензор. Отправляя сына в Москву, он забрал все его записи и запер в шкафу. И еще потребовал, чтобы тот выбросил из головы идею своего нового языка, просто перестал о нем думать. Элиэзер, теперь его называют Лазарь, иногда Лазарь Маркович, только через два года, после возвращения в Варшаву, узнает, что сразу после его отъезда отец принял решение уничтожить оставленную на хранение рукопись и просто-напросто сжег ее. Потом он объяснит сыну, что считал опасным для него, бедного еврейского студента, хранить его рукопись на каком-то "секретном" языке.
После Белостока и Варшавы, где национальная рознь ощущалась на каждом шагу, в московской студенческой среде Заменгоф на первых порах чувствовал себя прекрасно: многонациональный студенческий коллектив университета отличался терпимостью к "чужакам", в том числе и к евреям. В Московском университете у студентов-евреев существовала касса взаимопомощи. Это импонировало взглядам Заменгофа.
Одновременно он наблюдал и национальное пробуждение еврейской молодежи. Именно в Москве Лазарь Заменгоф впервые знакомится с идеями сионизма, становится сторонником движения "Ховевей Цион" ("палестинофилов"). Спустя два года, в 1881-м, сразу после убийства царя Александра II народовольцем Игнатием Гриневицким, выходцем из польской дворянской семьи, стали распространяться слухи о его еврейском происхождении, и атмосфера товарищества, толерантности, которая так пленила молодого студента Заменгофа в университете, резко изменилась. К власти пришел Александр III, и государственный курс на ограничение прав нерусских национальностей, на "укрепление самодержавия, православия, народности» немедленно сказался на евреях: во многих местах, особенно на юге России, начались погромы. Заменгоф не был их свидетелем, но видел и чувствовал, что не только университет, но и всю Москву захлестнула волна антисемитизма. Да и отцу все труднее было содержать огромную семью и помогать сыну-студенту. Правильным решением было перевестись в Варшавский университет, что Лазарь и сделал.
В Варшаве он продолжает самостоятельно изучать еврейскую историю и философию, становится организатором первой "палестинофильской" студенческой группы, публикует в еженедельнике "Рассвет" статью о необходимости направить еврейскую эмиграцию в Палестину, но приходит к выводу, что само сионистское движение слишком "эксклюзивно", и вскоре снова целиком отдается своей идее о всеобщем международном языке. После "предательства" отца он решил, что свободен от данного отцу обещания и восстанавливает по памяти сожженную отцом рукопись, потому что его "язык" все это время живет в его мыслях.
В 1881 году был закончен новый вариант. Позднее Заменгоф запишет:
"Уже исчезли тени того или иного языка, с которым я имел раньше дело, новый язык приобрёл свой собственный дух, собственную жизнь, собственное лицо, не зависящее ни от какого влияния. Речь течёт сама по себе, гибко, грациозно и совершенно свободно как будто это живой, родной язык".
Его "родной язык" приобретал популярность среди друзей, а потом у друзей и знакомых его друзей, у него появлялось все больше восторженных почитателей, но и через четыре года он все еще не мог найти издателя, готового опубликовать эту работу.
В январе 1885 года Заменгоф оканчивает Варшавский университет и едет работать в Литву, в Вейсеяй, где живет его сестра Фани. Она замужем за аптекарем по фамилии
Пиковер. Молодой доктор живет в доме сестры, лечит больных, и часто бесплатно, к тому же покупая для них лекарства на свои деньги. Так проходят четыре месяца, и он понимает, что врачом-терапевтом ему не быть, при его чувствительности к людским страданиям, он скоро не выдержит сам, и возвращается в Варшаву. Но спустя некоторое время снова уезжает, на сей раз в Плоцк, где практикует почти полгода. На заработанные деньги отправляется в Вену, стажируется у крупных специалистов-офтальмологов и уже как врач-окулист открывает в Варшаве собственную клинику. Свою профессию он не оставлял в течение всей жизни. Когда его брат Леон тоже станет врачом и тоже сделает себе табличку "Доктор Л.Заменгоф", Лазарь добавит к своему имени еще одну букву Л, и станет подписываться "Л.Л.Заменгоф" - Людвик Лазарус Заменгоф. Но это произойдет, как мы говорили, уже в 1901 году. А пока назревают в жизни крупные перемены.
"В конце 1886 года я занялся практикой окулиста в Варшаве, и тогда же познакомился со своей нынешней женой, Кларой Зильберник из Ковно … 9 августа 1887 г. мы поженились. Своей невесте я объяснил суть моей идеи и планы дальнейшей деятельности. И спросил её, желает ли она связать со мной свою судьбу. Она не только согласилась, но и предоставила в моё полное распоряжение все свои деньги, что дало мне возможность, после долгих и тщетных поисков издателя, наконец, самому издать первые четыре мои брошюры на русском, польском, немецком и французском языках".
Разумеется, "все деньги" принадлежали не Кларе, а ее отцу, А.Зильбернику.
Тесть Заменгофа, Александр Лейбович (Сендер бен Лейб) Зильберник, жил в Ковно, в старом городе, но, собственно, нового тогда еще и не было. Неподалеку от его дома находилась и принадлежавшая ему небольшая фабрика по изготовлению мыла, точнее, мыловаренный завод. К тому же у него был дом-усадьба в польском городке Тикочин, так что он считался промышленником и был человеком зажиточным.
В его доме в Каунасе, на улице Алитусской, 5 (Alytaus), ныне это улица Заменгофа, сегодня находится Союз эсперанто (Litova Esperanto-Asocio) и Центр туризма.
И вот теперь позвольте мне отступление от темы, потому что именно в этом доме зародился мой интерес к личности Заменгофа.
В 50-е годы прошлого века в этом доме в двух нижних этажах находилась контора "Утильсырья", а на третьем этаже жила семья Геера Хацкеля: он сам, его жена Малка и их сын Файвл (в Израиле Хацкель стал Иехезкелем Гайером, а его сын - Шрагой). В 1956 году, когда я уехала учиться в Москву, а Гееры уехали в Израиль, в их квартире поселились мои мама и брат. Однажды к ним пришли двое, еще не старые мужчина и женщина, сказали, что детьми они жили в этом доме и именно здесь, на третьем этаже, в этой самой квартире, была их детская. Они были депортированы в Сибирь в 1941-м, накануне войны, и вот вернулись. Просили только посмотреть квартиру и ушли. Моему брату было тогда лет 14, и ему не пришло в голову спросить их фамилии.
Были ли они внуками Зильберника или детьми человека по фамилии Штейн, которому перед войной принадлежал то ли весь дом, то ли один этаж, неизвестно. Об этом Штейне рассказал мне сам Хацкель, живущий и поныне в мошаве недалеко от Тель-Авива. Штейн будто бы пригласил инженеров из Германии, и в доме был сделан ремонт, но сохранились и старинные мезузы на дверях, и окошко в кухонном потолке, как принято было у евреев, если во дворе не было сукки (шалаша, где религиозные люди проводят неделю на праздник Суккот), а в доме террасы.
Было еще много необычного в этой квартире: маленькая комнатка для прислуги, сразу за кухней; большая ванная комната с какой-то ручкой на цепочке, и если ее потянуть, то в коридоре раздавался звонок, наверное, чтобы хозяйка, нежась в ванне, могла позвонить служанке; из туалета внутренняя дверца вела в длинный закуток, где у моей мамы иногда перед праздниками жили куры… Потолки этой, боковой части квартиры, были скошенными, оконца внизу прямоугольные, а сверху - треугольные; из большого окна в гостиной видно было реку Неман, а окно в спальной комнате выходило во двор.
Уезжала я в Москву из квартиры на улице Бирштоно, а на первые же каникулы приехала домой вот в эту необычную квартиру на улице Алитаус (Алитусская). В 1959 году, когда на Зеленой горе снесли скульптуру Сталина, а Сталинскому проспекту вернули название Лайсвес аллея (Аллея Свободы), поменяли название и нашей улицы, она стала улицей Заменгофа, в связи с его 100-летием...
После женитьбы на Кларе Зильберник Заменгоф приезжал именно сюда, в дом тестя, в этот дом. И, может быть, поднимался и на третий этаж, в "нашу" квартиру.
В 70-е годы рядом с домом № 5 началось строительство нового дома, и нам сказали, что здесь будет Музей Заменгофа. Но когда строительство закончилось, произошли две невеселые вещи: в нашей кухне стало темно, тусклый свет проникал только через окошко в потолке, и даже днем приходилось включать электричество, а дом №5-А "оккупировали" сами его строители, и - никакого музея! Только в годы перестройки, когда Литва снова стала независимой, бывший дом Зильберника перешел в ведение эсперантистов, и если о бывшем хозяине знают немногие, то именем Заменгофа гордятся. Я видела в интернете даже такие "перлы", как "Литва - колыбель эсперанто".
Громко сказано. А доказательства? Первое: "ведь за деньги каунасца (!) появилась на свет internacia lingvo". И второе: "В Вейсеяй он (язык эсперанто) был отшлифован, а в Балстоге (Белостоке), который входит в состав исторической Литвы, зародился". Но даже в книге серьезного историка, живущего ныне в Израиле, написано, что Заменгоф жил в Каунасе пять лет, что, говоря деликатно, не вполне соответствует истине. Да, приезжал с женой к тестю, может, и с детьми, Адамом, Софьей и Лидой, и на фабрику заглядывал, а долго ли гостил или коротко, неизвестно. Осенью 2009, когда мой брат побывал в Литве, он по моей просьбе сделал много снимков и самой улицы Заменгофа, и нашего дома. Его отреставрировали, но форма окон осталась прежней. Запущенный когда-то дворик стал очень привлекательным, уютным.
И я рада, что сегодня дом, где бывал Заменгоф, служит местом встреч эсперантистов, продолжателей его дела. Остается добавить, хотя читатель понял, наверное, и сам, откуда у меня "особый" интерес к личности Заменгофа, да, он появился там и тогда…
Кстати, мама откуда-то знала, что у А.Зильберника были и другие дети, но больше всех он любил двух дочерей - одна, имени ее не запомнила, жила впоследствии в Варшаве (это к ней приезжала Клара, и у нее в доме она познакомилась с Заменгофом), а старший его сын, Кадиш (это имя помню, потому что оно звучало необычно,
а мама сказала, что нельзя, мол, еврейского ребенка называть как молитву), выучившийся на врача, рано оставил дом отца, уехав, по слухам, то ли в Гродно, то ли в Харьков. И отец прекратил с ним всякую связь. К своему удивлению, нашла два подтверждения тому, что доктор Константин (по другому источнику -КадЫш) Александрович Зильберник, действительно, существовал и был знаменит в Лебедине Харьковской губернии. Сохранился его портрет и маленькая замечательная табличка.
А подробности о нем можно прочесть в статье Валерия Лобинцева - "Кто Вы, доктор Зильберник ?" . Автор статьи выражает благодарность за помощь в сборе материалов о докторе и, в частности, за фотографии коллективу краеведческого музея в Лебедине. А я благодарна еще и ему самому, потому что читаю, смотрю и понимаю, что не только доктор, но и этот журналист - благородной души люди.
А мы вернемся в год 1886-й. Александру Зильбернику очень понравились и сам зять, и его идея универсального языка, так что еще в период жениховства, за несколько месяцев до свадьбы дочери, он предложил Заменгофу издать его книгу за свой счет, в качестве части приданого Клары. Отец Заменгофа, Марк Фабианович, возможно, и благодаря восторженному отношению будущего "мехутена" (тестя) Зильберника к идеям своего сына и столь щедрому подарку, не просто сменил гнев на милость, но и уговорил своего друга и коллегу стать цензором книги, так что публикация книги прошла без проволочек.
В книге, точнее, в брошюре, было всего 40 страниц.
Называлась она “Международный язык. Предисловие и полный учебник”. Автор книги подписался псевдонимом "Д-р Эсперанто", что значит "доктор надеющийся", и сам язык получил название "эсперанто".
Стремясь доказать, что, несмотря на свою простоту, эсперанто может стать литературным языком, Заменгоф, не прекращая врачебной практики, все свободное время посвящал делу своей души, переводам с разных языков на эсперанто художественной классики - это "Ревизор" Гоголя, "Гамлет" Шекспира, "Разбойники" Шиллера, а также произведения Гете, Гейне, Мольера, Ожешко, Андерсена, Диккенса… С иврита он сначала перевел на эсперанто только фрагменты из Торы, а под конец жизни и всё Пятикнижие.
В 1888 году Заменгоф издаст вторую брошюру, уже полностью на эсперанто, озаглавленную «Dua Libro de l' Lingvo Internacia» («Вторая книга международного языка»).
В чем достоинства языка эсперанто? Кратко и четко объясняет это специалист-эсперантистка Анна Буткевич (на сайте "Мир эсперанто"):
"Лексика взята из европейских языков, в основном, романских. Но гениальным творением д-ра Заменгофа является его грамматика, которая умещается на 3-4 страницах. Поэтому на изучение эсперанто требуется в 10-15 раз меньше времени, чем на изучение любого из иностранных языков. Приведем примеры:
Все существительные имеют окончания "о", а прилагательные окончание "а".
Nova gitaro - новая гитара,
Interesa lekсio - интересная лекция.
Ударение всегда на предпоследнем слоге. Многие интернациональные слова
вошли в эсперанто, подчиняясь его грамматике.
Teatro - театр.
Fabriko - фабрика.
Таким образом, многие слова знакомы и без перевода. В эсперанто нет неправильных глаголов, нет особых случаев склонения, спряжения, произношения. Из одного корня можно с помощью суффиксов и приставок образовать много слов… Но если грамматика так проста, то можно ли выразить на эсперанто сложные человеческие чувства?
Этот язык очень выразителен. На него переведены многие произведения классической литературы… Многие известные деятели культуры дали высокую оценку языку эсперанто. Среди них - и Лев Толстой, который даже был членом Петербургского общества "Эсперо". Толстой писал: "Легкость изучения его (эсперанто) такова, что, получив эсперантскую грамматику, словарь и статьи, написанные на этом языке, я после не более двух часов занятий был в состоянии если не писать, то свободно читать на этом языке. Во всяком случае, жертвы, которые принесет каждый человек, посвятив несколько времени на изучение этого языка, так незначительны, а последствия... так огромны, что нельзя не сделать этой попытки. ...Считаю дело это... делом первой важности".
В 1905 г. во Франции состоялся 1-й международный конгресс эсперантистов. Париж встретил Заменгофа освещенной Эйфелевой башней. На конгрессе он выступил с торжественной речью. В душе его царил праздник - речь его на эсперанто приняли овациями: люди понимали, о чем он говорит! Заменгофу вручают орден "Почетного легиона". Это был один из самых счастливых моментов в его жизни. Он доказал, что его "нейтральный" международный язык универсален, им могут пользоваться разные народы. С тех пор конгрессы проводились ежегодно до Первой мировой войны, и Заменгоф ежегодно участвовал в их работе.
В 1914 году в Чехии Заменгофу был поставлен первый памятник. Прижизненный! Эсперанто завоевывал все большее признание во всем мире. Братья Заменгофа, жена Клара, их дети - все они тоже знали эсперанто и помогали ему во всем, в том числе и в переписке с эсперантистами на всех континентах.
Наиболее преданной помощницей была его младшая дочь Лидия. О ней самой написано очень много, неординарная была личность. Она увлеклась бахайским учением, переводила книги, пользовалась и пользуется огромным уважением у бахаев-эсперантистов. Но о ней надо рассказывать особо. Впрочем, и о самом Заменгофе можно рассказывать без конца,
и его "гомаранизме" - придуманной им форме религиозного гуманизма, потому что в Б-ге он видел "непостижимую" для его разума силу, и о его сочинении "Хиллелизм", и о том, что японская религия Оомото приписывает Заменгофу титул божества, и что существует планета его имени, и есть остров Заменгофа, а одному из растений дали имя Zamenhofia rosei…
Многое произойдет потом, когда его самого не станет, но он дожил до того, чтобы узнать, что в мире существует 2000 организаций эсперантистов, что на эсперанто издано около 3000 книг. Он надеялся на мир во всем мире, с самого начала связывая с эсперанто идею братства и мирного сосуществования народов. Но когда началась Первая мировая война, он увидел, как рушатся его мечты о всеобщем братстве, и жестоко страдал.
Он умер 14 апреля 1917 года в занятой немецкими войсками Варшаве. Ему было 57 лет. Клара пережила его на 7 лет. И в самых черных снах они не могли себе представить, что через четверть века все их дети будут зверски убиты фашистами - Адама расстреляют в 1940-м, а Софью и Лиду замучают в концлагере Треблинка в 1942 году. В 2008 году на родину деда, в Белосток, приезжал из Франции сын Адама - Луис-Кристоф Залески-Заменгоф. Других близких родственников, думаю, не осталось.
Сегодня организации эсперантистов есть почти во всех странах, на всех континентах издаются книги, журналы, есть радиопередачи, проводятся международные встречи, в интернете имеется множество сайтов на эсперанто.
Сколько в мире эсперантистов, никто точно не знает. Разброс мнений слишком велик: от 1.5 до 10-15 миллионов. Могут ли они прекратить ненависть и вражду? Если бы не было войн, заговорило бы все человечество, включая Азию, арабский мир и Африку, на эсперанто? Не стоит ли ввести его как один из предметов в системы школьного образования? С идеей создания "Соединенных Штатов Европы" Заменгоф не расставался до конца жизни. И вот Совет Европы создан, жив и здравствует, но есть ли там хоть одна личность уровня Заменгофа?
Мне так не хочется говорить Лазарю Марковичу, что мир не стал лучше с тех пор, как его нет. А ведь он, Заменгоф, как Маленький принц Сент-Экзюпери, так хотел привести свою планету в порядок.
В очерке были использованы материалы из сетевого портала "Мы здесь"
и статьи «ВОЛНА ЭСПЕРАНТО» на сайте KAK.RU.
Публикуется по тексту "Литературные страницы", Local.ru
ШУЛАМИТ ШАЛИТ
Памятники доктору Заменгофу стоят во многих странах, жители разных городов считают его своим земляком, в том числе и два города в Литве - Каунас и Вейсеяй. Один из домов в старом Ковно принадлежал когда-то Александру Зильбернику, куда Заменгоф приезжал вместе с женой Кларой, дочерью хозяина дома. Спустя многие годы, учась в Москве, я писала маме и брату письма на адрес: Каунас, улица Заменгофа, 5, потому что они жили именно в этом доме, но всему свое время…
В 1858 году в Белостоке, расположенном в северо-восточной части Польши около границы с Белоруссией, встретились
молодой учитель Марк Заменгоф, ему шел 21-й год, и 18-летняя Розалия Софер. Они полюбили друг друга, поженились, а через год, 15 декабря 1859-го, родился их первенец, которого записали как Элиэзер, на идише это Лейзер. Впоследствии в России его звали Лазарь Маркович, но в энциклопедиях всего мира он известен как создатель международного языка эсперанто Людвик Лазарус Заменгоф, хотя на его могиле запись сделана в другом порядке: Lazaro Ludoviko Zamenhof (на эсперанто).
Всего в этой семье было девять детей, но самым знаменитым стал именно Элиэзер. Второе имя Людовик, или Людвик, он добавил себе во время учебы в Московском университете в честь Фрэнсиса Лодвика, голландского лингвиста (Francis Lodwick или Lodowick,1619-1694), но использовать стал позднее, в 1901-м.
О том,
какую важную роль в становлении языка эсперанто сыграл именно небольшой городок Белосток (по-польски Bialystok, тогда он входил в состав Российской империи), Заменгоф писал так:
"Место, где я родился и провёл детство, дало направление всей моей дальнейшей деятельности. Население в Белостоке составляют русские, поляки, немцы и евреи. Все они говорят на своём языке и враждебно относятся друг к другу. В этом городе сильнее, чем где-либо ещё, впечатлительная натура ощущает силу языкового разделения и убеждается на каждом шагу, что различие языков есть единственная или, по крайней мере, главная причина разобщения человеческой семьи на враждебные друг другу части. Воспитанный идеалистически и привыкший сознавать, что все люди - братья, я постоянно, на улице, во дворе, везде, на каждом шагу ощущал, что человек сам по себе как бы не существует, а есть только русские, поляки, немцы, евреи и другие. Это всегда мучило мою детскую душу, хотя у многих может вызвать улыбку эта “боль за весь мир”. Мне тогда казалось, что взрослые люди обладают неким всемогуществом, и я повторял себе, что когда вырасту, то непременно уничтожу это зло".
В 1865 году Заменгоф поступает в начальную 4-годичную школу. В девять лет он уже разговаривает на польском, русском, идише, немецком, немножко понимает и литовский, а ивритом и греческим языками занимается с отцом дома. Затем учится в гимназии, которую оканчивает с серебряной медалью. Еще в гимназии он задумывается о необходимости создания универсального языка, чтобы все понимали друг друга, ибо в его сознании именно разноязычие - причина розни между людьми.
Изучая и латинский, французский, английский, итальянский, испанский языки, он понял, что ни один из известных ему языков не может стать общим для всего человечества. Нужен новый язык, который легко учить, который быстро станет доступным для всех и предоставит всем равные возможности.
Отец, Марк Фабианович (как дед Заменгофа Иехуда-Лейб стал Фабианом, мне неизвестно, но знаю, что в его память одного из внуков назвали Феликс-Фабиан), сам преподаватель французского и немецкого языков, был изначально против самой идеи "нового" языка, считая ее не просто фантазией сына, но чуть ли не сумасбродством. В 1873-м, когда Заменгофу было 14 лет, семья переезжает в Варшаву. Отца приняли преподавателем немецкого языка в Ветеринарную академию и реальную гимназию. Одну комнату семья сдавала гимназистам. Жили скудно, в семье было уже семеро детей, после Элиэзера родились Фани (Фейга), Гита, Сора-Двора, Феликс, Генрик и Мина (Леон родится в 1875, а Александр в 1877).
За пять месяцев с помощью отца Элиэзер подготовился к экзаменам, занимаясь и латынью, и греческим, и французским языками, и был принят в реальную гимназию. Но и идея "нового" языка не оставляла его. Сначала он думал, что нейтральный международный язык должен основываться на латыни и древнегреческом, но понял, что мертвые языки, как они ни звучны и красивы, слишком сложны для современного общества. Кроме того, никакой этнический язык не будет принят всем человечеством, надо изобрести новый язык. По сравнению с грамматикой русского и немецкого языков английская грамматика показалась ему более простой, и он сел за работу. Весь его "новый" язык уместился на нескольких страничках, но оставалась проблема словаря. Как-то, гуляя по улицам Варшавы, он обратил внимание на вывески: "Швейцарская" (от швейцар, а не Швейцария), "Кондитерская" и другие подобного типа, и его осенило, что "ская" указывает на место, помещение, значит, с помощью приставок и суффиксов можно создавать массу слов. И проблема словаря теоретически была решена.
В 1878 году, к своему 19-летию, Заменгоф закончил первую рукопись учебника международного языка, но свою тайну открыл только самым близким друзьям, родителям и 10-летнему брату Феликсу. Мама была покорена нравственным порывом сына, отец оценил его лингвистические способности, но особого восторга не выразил, а друзья тут же принялись переписывать словарь и вскоре уже пытались разговаривать между собой на языке, у которого пока не было названия. День рождения Элиэзера, 15 декабря, в тот год пришелся на воскресенье, но торжество решили перенести на будний день, на вторник, 17-е, отпраздновав одновременно и создание нового языка. Пока молодежь болтала и шутила, сидевший за столом сотрудник отца, увлекавшийся психологией, шепнул родителю, что в "назойливой" идее его сына о международном языке есть опасный симптом помешательства. Отец, как потом оказалось, не забыл этого предупреждения.
Гимназия была успешно окончена, но свой главный труд Элиэзер продолжает совершенствовать, как ни противится его занятиям отец.
В 1879-м Заменгоф поступает в Московский университет на медицинский факультет. Отец нашел тем временем дополнительную работу, он подрабатывает как государственный цензор. Отправляя сына в Москву, он забрал все его записи и запер в шкафу. И еще потребовал, чтобы тот выбросил из головы идею своего нового языка, просто перестал о нем думать. Элиэзер, теперь его называют Лазарь, иногда Лазарь Маркович, только через два года, после возвращения в Варшаву, узнает, что сразу после его отъезда отец принял решение уничтожить оставленную на хранение рукопись и просто-напросто сжег ее. Потом он объяснит сыну, что считал опасным для него, бедного еврейского студента, хранить его рукопись на каком-то "секретном" языке.
После Белостока и Варшавы, где национальная рознь ощущалась на каждом шагу, в московской студенческой среде Заменгоф на первых порах чувствовал себя прекрасно: многонациональный студенческий коллектив университета отличался терпимостью к "чужакам", в том числе и к евреям. В Московском университете у студентов-евреев существовала касса взаимопомощи. Это импонировало взглядам Заменгофа.
Одновременно он наблюдал и национальное пробуждение еврейской молодежи. Именно в Москве Лазарь Заменгоф впервые знакомится с идеями сионизма, становится сторонником движения "Ховевей Цион" ("палестинофилов"). Спустя два года, в 1881-м, сразу после убийства царя Александра II народовольцем Игнатием Гриневицким, выходцем из польской дворянской семьи, стали распространяться слухи о его еврейском происхождении, и атмосфера товарищества, толерантности, которая так пленила молодого студента Заменгофа в университете, резко изменилась. К власти пришел Александр III, и государственный курс на ограничение прав нерусских национальностей, на "укрепление самодержавия, православия, народности» немедленно сказался на евреях: во многих местах, особенно на юге России, начались погромы. Заменгоф не был их свидетелем, но видел и чувствовал, что не только университет, но и всю Москву захлестнула волна антисемитизма. Да и отцу все труднее было содержать огромную семью и помогать сыну-студенту. Правильным решением было перевестись в Варшавский университет, что Лазарь и сделал.
В Варшаве он продолжает самостоятельно изучать еврейскую историю и философию, становится организатором первой "палестинофильской" студенческой группы, публикует в еженедельнике "Рассвет" статью о необходимости направить еврейскую эмиграцию в Палестину, но приходит к выводу, что само сионистское движение слишком "эксклюзивно", и вскоре снова целиком отдается своей идее о всеобщем международном языке. После "предательства" отца он решил, что свободен от данного отцу обещания и восстанавливает по памяти сожженную отцом рукопись, потому что его "язык" все это время живет в его мыслях.
В 1881 году был закончен новый вариант. Позднее Заменгоф запишет:
"Уже исчезли тени того или иного языка, с которым я имел раньше дело, новый язык приобрёл свой собственный дух, собственную жизнь, собственное лицо, не зависящее ни от какого влияния. Речь течёт сама по себе, гибко, грациозно и совершенно свободно как будто это живой, родной язык".
Его "родной язык" приобретал популярность среди друзей, а потом у друзей и знакомых его друзей, у него появлялось все больше восторженных почитателей, но и через четыре года он все еще не мог найти издателя, готового опубликовать эту работу.
В январе 1885 года Заменгоф оканчивает Варшавский университет и едет работать в Литву, в Вейсеяй, где живет его сестра Фани. Она замужем за аптекарем по фамилии
Пиковер. Молодой доктор живет в доме сестры, лечит больных, и часто бесплатно, к тому же покупая для них лекарства на свои деньги. Так проходят четыре месяца, и он понимает, что врачом-терапевтом ему не быть, при его чувствительности к людским страданиям, он скоро не выдержит сам, и возвращается в Варшаву. Но спустя некоторое время снова уезжает, на сей раз в Плоцк, где практикует почти полгода. На заработанные деньги отправляется в Вену, стажируется у крупных специалистов-офтальмологов и уже как врач-окулист открывает в Варшаве собственную клинику. Свою профессию он не оставлял в течение всей жизни. Когда его брат Леон тоже станет врачом и тоже сделает себе табличку "Доктор Л.Заменгоф", Лазарь добавит к своему имени еще одну букву Л, и станет подписываться "Л.Л.Заменгоф" - Людвик Лазарус Заменгоф. Но это произойдет, как мы говорили, уже в 1901 году. А пока назревают в жизни крупные перемены.
"В конце 1886 года я занялся практикой окулиста в Варшаве, и тогда же познакомился со своей нынешней женой, Кларой Зильберник из Ковно … 9 августа 1887 г. мы поженились. Своей невесте я объяснил суть моей идеи и планы дальнейшей деятельности. И спросил её, желает ли она связать со мной свою судьбу. Она не только согласилась, но и предоставила в моё полное распоряжение все свои деньги, что дало мне возможность, после долгих и тщетных поисков издателя, наконец, самому издать первые четыре мои брошюры на русском, польском, немецком и французском языках".
Разумеется, "все деньги" принадлежали не Кларе, а ее отцу, А.Зильбернику.
Тесть Заменгофа, Александр Лейбович (Сендер бен Лейб) Зильберник, жил в Ковно, в старом городе, но, собственно, нового тогда еще и не было. Неподалеку от его дома находилась и принадлежавшая ему небольшая фабрика по изготовлению мыла, точнее, мыловаренный завод. К тому же у него был дом-усадьба в польском городке Тикочин, так что он считался промышленником и был человеком зажиточным.
В его доме в Каунасе, на улице Алитусской, 5 (Alytaus), ныне это улица Заменгофа, сегодня находится Союз эсперанто (Litova Esperanto-Asocio) и Центр туризма.
И вот теперь позвольте мне отступление от темы, потому что именно в этом доме зародился мой интерес к личности Заменгофа.
В 50-е годы прошлого века в этом доме в двух нижних этажах находилась контора "Утильсырья", а на третьем этаже жила семья Геера Хацкеля: он сам, его жена Малка и их сын Файвл (в Израиле Хацкель стал Иехезкелем Гайером, а его сын - Шрагой). В 1956 году, когда я уехала учиться в Москву, а Гееры уехали в Израиль, в их квартире поселились мои мама и брат. Однажды к ним пришли двое, еще не старые мужчина и женщина, сказали, что детьми они жили в этом доме и именно здесь, на третьем этаже, в этой самой квартире, была их детская. Они были депортированы в Сибирь в 1941-м, накануне войны, и вот вернулись. Просили только посмотреть квартиру и ушли. Моему брату было тогда лет 14, и ему не пришло в голову спросить их фамилии.
Были ли они внуками Зильберника или детьми человека по фамилии Штейн, которому перед войной принадлежал то ли весь дом, то ли один этаж, неизвестно. Об этом Штейне рассказал мне сам Хацкель, живущий и поныне в мошаве недалеко от Тель-Авива. Штейн будто бы пригласил инженеров из Германии, и в доме был сделан ремонт, но сохранились и старинные мезузы на дверях, и окошко в кухонном потолке, как принято было у евреев, если во дворе не было сукки (шалаша, где религиозные люди проводят неделю на праздник Суккот), а в доме террасы.
Было еще много необычного в этой квартире: маленькая комнатка для прислуги, сразу за кухней; большая ванная комната с какой-то ручкой на цепочке, и если ее потянуть, то в коридоре раздавался звонок, наверное, чтобы хозяйка, нежась в ванне, могла позвонить служанке; из туалета внутренняя дверца вела в длинный закуток, где у моей мамы иногда перед праздниками жили куры… Потолки этой, боковой части квартиры, были скошенными, оконца внизу прямоугольные, а сверху - треугольные; из большого окна в гостиной видно было реку Неман, а окно в спальной комнате выходило во двор.
Уезжала я в Москву из квартиры на улице Бирштоно, а на первые же каникулы приехала домой вот в эту необычную квартиру на улице Алитаус (Алитусская). В 1959 году, когда на Зеленой горе снесли скульптуру Сталина, а Сталинскому проспекту вернули название Лайсвес аллея (Аллея Свободы), поменяли название и нашей улицы, она стала улицей Заменгофа, в связи с его 100-летием...
После женитьбы на Кларе Зильберник Заменгоф приезжал именно сюда, в дом тестя, в этот дом. И, может быть, поднимался и на третий этаж, в "нашу" квартиру.
В 70-е годы рядом с домом № 5 началось строительство нового дома, и нам сказали, что здесь будет Музей Заменгофа. Но когда строительство закончилось, произошли две невеселые вещи: в нашей кухне стало темно, тусклый свет проникал только через окошко в потолке, и даже днем приходилось включать электричество, а дом №5-А "оккупировали" сами его строители, и - никакого музея! Только в годы перестройки, когда Литва снова стала независимой, бывший дом Зильберника перешел в ведение эсперантистов, и если о бывшем хозяине знают немногие, то именем Заменгофа гордятся. Я видела в интернете даже такие "перлы", как "Литва - колыбель эсперанто".
Громко сказано. А доказательства? Первое: "ведь за деньги каунасца (!) появилась на свет internacia lingvo". И второе: "В Вейсеяй он (язык эсперанто) был отшлифован, а в Балстоге (Белостоке), который входит в состав исторической Литвы, зародился". Но даже в книге серьезного историка, живущего ныне в Израиле, написано, что Заменгоф жил в Каунасе пять лет, что, говоря деликатно, не вполне соответствует истине. Да, приезжал с женой к тестю, может, и с детьми, Адамом, Софьей и Лидой, и на фабрику заглядывал, а долго ли гостил или коротко, неизвестно. Осенью 2009, когда мой брат побывал в Литве, он по моей просьбе сделал много снимков и самой улицы Заменгофа, и нашего дома. Его отреставрировали, но форма окон осталась прежней. Запущенный когда-то дворик стал очень привлекательным, уютным.
И я рада, что сегодня дом, где бывал Заменгоф, служит местом встреч эсперантистов, продолжателей его дела. Остается добавить, хотя читатель понял, наверное, и сам, откуда у меня "особый" интерес к личности Заменгофа, да, он появился там и тогда…
Кстати, мама откуда-то знала, что у А.Зильберника были и другие дети, но больше всех он любил двух дочерей - одна, имени ее не запомнила, жила впоследствии в Варшаве (это к ней приезжала Клара, и у нее в доме она познакомилась с Заменгофом), а старший его сын, Кадиш (это имя помню, потому что оно звучало необычно,
а мама сказала, что нельзя, мол, еврейского ребенка называть как молитву), выучившийся на врача, рано оставил дом отца, уехав, по слухам, то ли в Гродно, то ли в Харьков. И отец прекратил с ним всякую связь. К своему удивлению, нашла два подтверждения тому, что доктор Константин (по другому источнику -КадЫш) Александрович Зильберник, действительно, существовал и был знаменит в Лебедине Харьковской губернии. Сохранился его портрет и маленькая замечательная табличка.
А подробности о нем можно прочесть в статье Валерия Лобинцева - "Кто Вы, доктор Зильберник ?" . Автор статьи выражает благодарность за помощь в сборе материалов о докторе и, в частности, за фотографии коллективу краеведческого музея в Лебедине. А я благодарна еще и ему самому, потому что читаю, смотрю и понимаю, что не только доктор, но и этот журналист - благородной души люди.
А мы вернемся в год 1886-й. Александру Зильбернику очень понравились и сам зять, и его идея универсального языка, так что еще в период жениховства, за несколько месяцев до свадьбы дочери, он предложил Заменгофу издать его книгу за свой счет, в качестве части приданого Клары. Отец Заменгофа, Марк Фабианович, возможно, и благодаря восторженному отношению будущего "мехутена" (тестя) Зильберника к идеям своего сына и столь щедрому подарку, не просто сменил гнев на милость, но и уговорил своего друга и коллегу стать цензором книги, так что публикация книги прошла без проволочек.
В книге, точнее, в брошюре, было всего 40 страниц.
Называлась она “Международный язык. Предисловие и полный учебник”. Автор книги подписался псевдонимом "Д-р Эсперанто", что значит "доктор надеющийся", и сам язык получил название "эсперанто".
Стремясь доказать, что, несмотря на свою простоту, эсперанто может стать литературным языком, Заменгоф, не прекращая врачебной практики, все свободное время посвящал делу своей души, переводам с разных языков на эсперанто художественной классики - это "Ревизор" Гоголя, "Гамлет" Шекспира, "Разбойники" Шиллера, а также произведения Гете, Гейне, Мольера, Ожешко, Андерсена, Диккенса… С иврита он сначала перевел на эсперанто только фрагменты из Торы, а под конец жизни и всё Пятикнижие.
В 1888 году Заменгоф издаст вторую брошюру, уже полностью на эсперанто, озаглавленную «Dua Libro de l' Lingvo Internacia» («Вторая книга международного языка»).
В чем достоинства языка эсперанто? Кратко и четко объясняет это специалист-эсперантистка Анна Буткевич (на сайте "Мир эсперанто"):
"Лексика взята из европейских языков, в основном, романских. Но гениальным творением д-ра Заменгофа является его грамматика, которая умещается на 3-4 страницах. Поэтому на изучение эсперанто требуется в 10-15 раз меньше времени, чем на изучение любого из иностранных языков. Приведем примеры:
Все существительные имеют окончания "о", а прилагательные окончание "а".
Nova gitaro - новая гитара,
Interesa lekсio - интересная лекция.
Ударение всегда на предпоследнем слоге. Многие интернациональные слова
вошли в эсперанто, подчиняясь его грамматике.
Teatro - театр.
Fabriko - фабрика.
Таким образом, многие слова знакомы и без перевода. В эсперанто нет неправильных глаголов, нет особых случаев склонения, спряжения, произношения. Из одного корня можно с помощью суффиксов и приставок образовать много слов… Но если грамматика так проста, то можно ли выразить на эсперанто сложные человеческие чувства?
Этот язык очень выразителен. На него переведены многие произведения классической литературы… Многие известные деятели культуры дали высокую оценку языку эсперанто. Среди них - и Лев Толстой, который даже был членом Петербургского общества "Эсперо". Толстой писал: "Легкость изучения его (эсперанто) такова, что, получив эсперантскую грамматику, словарь и статьи, написанные на этом языке, я после не более двух часов занятий был в состоянии если не писать, то свободно читать на этом языке. Во всяком случае, жертвы, которые принесет каждый человек, посвятив несколько времени на изучение этого языка, так незначительны, а последствия... так огромны, что нельзя не сделать этой попытки. ...Считаю дело это... делом первой важности".
В 1905 г. во Франции состоялся 1-й международный конгресс эсперантистов. Париж встретил Заменгофа освещенной Эйфелевой башней. На конгрессе он выступил с торжественной речью. В душе его царил праздник - речь его на эсперанто приняли овациями: люди понимали, о чем он говорит! Заменгофу вручают орден "Почетного легиона". Это был один из самых счастливых моментов в его жизни. Он доказал, что его "нейтральный" международный язык универсален, им могут пользоваться разные народы. С тех пор конгрессы проводились ежегодно до Первой мировой войны, и Заменгоф ежегодно участвовал в их работе.
В 1914 году в Чехии Заменгофу был поставлен первый памятник. Прижизненный! Эсперанто завоевывал все большее признание во всем мире. Братья Заменгофа, жена Клара, их дети - все они тоже знали эсперанто и помогали ему во всем, в том числе и в переписке с эсперантистами на всех континентах.
Наиболее преданной помощницей была его младшая дочь Лидия. О ней самой написано очень много, неординарная была личность. Она увлеклась бахайским учением, переводила книги, пользовалась и пользуется огромным уважением у бахаев-эсперантистов. Но о ней надо рассказывать особо. Впрочем, и о самом Заменгофе можно рассказывать без конца,
и его "гомаранизме" - придуманной им форме религиозного гуманизма, потому что в Б-ге он видел "непостижимую" для его разума силу, и о его сочинении "Хиллелизм", и о том, что японская религия Оомото приписывает Заменгофу титул божества, и что существует планета его имени, и есть остров Заменгофа, а одному из растений дали имя Zamenhofia rosei…
Многое произойдет потом, когда его самого не станет, но он дожил до того, чтобы узнать, что в мире существует 2000 организаций эсперантистов, что на эсперанто издано около 3000 книг. Он надеялся на мир во всем мире, с самого начала связывая с эсперанто идею братства и мирного сосуществования народов. Но когда началась Первая мировая война, он увидел, как рушатся его мечты о всеобщем братстве, и жестоко страдал.
Он умер 14 апреля 1917 года в занятой немецкими войсками Варшаве. Ему было 57 лет. Клара пережила его на 7 лет. И в самых черных снах они не могли себе представить, что через четверть века все их дети будут зверски убиты фашистами - Адама расстреляют в 1940-м, а Софью и Лиду замучают в концлагере Треблинка в 1942 году. В 2008 году на родину деда, в Белосток, приезжал из Франции сын Адама - Луис-Кристоф Залески-Заменгоф. Других близких родственников, думаю, не осталось.
Сегодня организации эсперантистов есть почти во всех странах, на всех континентах издаются книги, журналы, есть радиопередачи, проводятся международные встречи, в интернете имеется множество сайтов на эсперанто.
Сколько в мире эсперантистов, никто точно не знает. Разброс мнений слишком велик: от 1.5 до 10-15 миллионов. Могут ли они прекратить ненависть и вражду? Если бы не было войн, заговорило бы все человечество, включая Азию, арабский мир и Африку, на эсперанто? Не стоит ли ввести его как один из предметов в системы школьного образования? С идеей создания "Соединенных Штатов Европы" Заменгоф не расставался до конца жизни. И вот Совет Европы создан, жив и здравствует, но есть ли там хоть одна личность уровня Заменгофа?
Мне так не хочется говорить Лазарю Марковичу, что мир не стал лучше с тех пор, как его нет. А ведь он, Заменгоф, как Маленький принц Сент-Экзюпери, так хотел привести свою планету в порядок.
В очерке были использованы материалы из сетевого портала "Мы здесь"
и статьи «ВОЛНА ЭСПЕРАНТО» на сайте KAK.RU.
Публикуется по тексту "Литературные страницы", Local.ru