Чай
Чай
В списке моих однокурсников, кроме прочих, числился Паша. Однако первая половина четвертого учебного года уже подходила к концу, а нашего редкого товарища мы за всё это время могли видеть, в лучшем случае, раза три. Он с неизменной внезапностью появлялся среди какой-то второстепенно важной пары и тихонько садился ближе к последним рядам возле двух глуповатых надменных двоечниц-хохотушек. Они то и дело одергивали парня, что-то у него спрашивали, посмеивались между собой над его простодушными ответами, - Паша не чувствовал скрытой злобы против себя и не различал тонких издевательств.
До конца лекции парню высидеть не удавалось: ему становилось скучно, и даже лицемерное внимание двух худышек из зажиточных семейств не могло удержать его дольше в аудитории. Он либо дожидался перерыва с полупары, либо просто, взяв в руку сумку, без задней мысли проходил мимо ошарашенного преподавателя к выходу.
Сессия была на носу, желающие остались после занятий на заседание Студенческого научного общества. Сегодня мы слушали об особенностях трудовой деятельности судебно-психологического эксперта. Лектор, черненькая круглая улыбчивая женщина, тридцать лет проработавшая в этой области, безуспешно пыталась вытянуть из присутствующих какие бы то ни было знания по юридической психологии, курс которой, к слову, читался нам в этом семестре. Мы были вымотаны подготовкой бесчисленного количества заданий, сыплющегося на головы студенчества в последний месяц учебного полугодия, - кто-то даже дремал, тяжело умостив голову на локтях, скрючившись на предательски твердой поверхности парты. Я как мог боролся со сном: время от времени растирал ладонями лицо, усиленно моргал, менял положение, - за окном стремительно вечерело.
Вдруг дверь отворилась, и в узком проеме с вежливым видом возник Паша. Темненький, невысокий, в рыжей куртке он остановился и окинул добродушным взглядом публику. «Возвращение блудного сына», - прошептал за моей спиной насмешливый голос. Заметив свободное место, Паша подсел ко мне, протянул руку - поздоровались.
- Что ж ты решил появиться? - спрашиваю.
- Леся казала, що за присутність балів по юридичній додадуть*, - серьезно и с надеждой в глазах проговаривает он.
- Да, десять или пять - точно не знаю.
Преподаватель юридической психологии, строгий дисциплинированный мужчина в костюме, подтянутый и статный, обещал нашему потоку за посещение собрания подкинуть баллов в копилку зачета.
- В тебе вірші нові є?* - загадочно улыбаясь, спрашивает Паша.
Я, пытаясь не светиться, начинаю осторожно и тихо рыться в тетради.
- Вот, - протягиваю страницу.
Парень прочитывает, долго молчит, улыбается и одобрительно кивает.
- «На полотнах домов окна - пятна гуаши» - дуже красиво*, - заключает он.
- Вот еще, - пролистываю тетрадь, - я сейчас по одному стихотворению в месяц пишу - тяжело идут.
Паша показывает пальцем на строчку «Осень всегда - немного убийство» и так же одобрительно кивает головой, глаза его при этом ласково и дружелюбно светятся.
- Мені ці більше подобаються, ніж старі твої*, - утешающе отмечает он.
Мне становится приятно.
- Ты сдал курсовую за прошлый год? - интересуюсь.
Товарищ отрицательно мотает головой.
- А что ж ты думаешь? Исключат ведь тебя.
- Та не знаю, - вздыхает Паша, - мені перед науковим керівником соромно*.
Он опустил глаза и притих - ему не хочется об этом вспоминать. Низенькая лектор тем временем перешла к заключительной части своего рассказа - описанию случаев из практики.
- Окружающие знали его, - выводит она привычным, ровным голосом, в предвкушении вглядываясь в реакции присутствующих, - как любящего мужа и заботливого отца, и он ни видом своим, ни поведением себя не выдавал, но придумывал отговорки и поздно вечером выезжал на дорогу возле леса подвозить встреченных женщин, хотя бы и знакомых, - он их насиловал и убивал.
Кто-то скривился, кто-то осуждающе помотал головой, из глубины аудитории раздалось высокое впечатлительное «Ох!». Тьма за окном, кажется, сгустилась и угрожающе ударилась о стекло. От блеклого света энергосберегающих ламп, от их равномерного въедающегося в голову жужжания становилось жутко.
- Таким образом он удовлетворял свои садистические, бесчеловечные порывы, - продолжала эксперт.
Невольно мне представился лес, интеллигентной наружности мужичок в старой машине, бесовской оскал на его искривленном душевной болезнью лице и полные нестерпимого ужаса глаза его беззащитной жертвы, растрепанные темные волосы её и навеки замершее тело - в синяках и ссадинах - испустившее из себя живой теплый дух.
- Я спросила его: а чё ты жену свою ни разу не трогал? Он удивился: как? Она же мать моих детей! - победно улыбаясь, осматривала аудиторию лектор.
«Вроде всё логично, я бы тоже над матерью моих детей не издевался», - заметил голос позади меня, и я с ним молча согласился: это еще уметь надо, чтобы будучи настолько израненным внутри, не срываться на самых близких.
- У тебе очі червоні*, - участливо обратился ко мне Паша.
- Да, я ж не спал: отчет этот дурацкий по проективным писал.
Тут однокурсник решил мне помочь: он принялся перечислять названия лекарств, которые можно купить в аптеке без предписания врача и которые оказывают бодрящее, тонизирующее воздействие на организм.
- Вони відкривають в тобі запасний ресурс, і можна хоч всю ніч працювати, та й настрій покращується*, - описывал удивительные влияния веществ приятель, и глаза его горели странным, уже знакомым мне огоньком.
Я насторожился, поняв, что речь идет об аптечной наркомании. Парень красочно, опытно рекламировал мне различные таблетки, предусмотрительно увещевая о противопоказаниях: «Ці бьють по серцево-судинній системі, тому тобі потрібно брати ще й...*».
Щербатый, изъеденный червями сигаретного дыма шепот однокурсника всё больше растворялся в окружающей мешанине звуков. Ударяясь о звонкие металлические пластины голоса эксперта, он в бессилии рассыпался множеством сухих пылинок, по себе оставляя только безжизненный протяженный отзвук, окончательно придавливаемый - как плоская змея - грубым сапогом чьего-то нетерпеливого покашливания из глубины зала. Снаружи всё бесновалась тьма: окутала скользким своим покрывалом истощенные крючковатые ветви деревьев, перекатами валилась вдоль ряда окон, точно удушливое тяжелое облако дыма. В проходах между партами, незаметный для остальных, зашуршал тихий ручей воспоминаний...
На первом курсе Паша посещал занятия исправно и, должно быть, выполнял домашние задания. Мы любили садиться с ним у окна и в перерывах между ведением конспекта болтать о чём ни попадя. Иногда он при помощи телефона находил в сети какую-нибудь интересную запись, а я давал свою оценку - чужое мнение имело для него вес, редко встречаешь таких людей. Затем у парня возникли трудности с математикой. Вследствие непродолжительной вялой борьбы Паша лишился стипендии и стал заглядывать на занятия значительно реже. Возможно, череда безуспешных попыток отражения атаки врага залпами контрольных ответов и развернутой, на грани отчаяния, экзаменационной обороной, а также с треском провалившееся контрнаступление рассеянной запуганной армии знаний на пересдаче выхолостили из начинающего полководца от науки весь боевой дух и живой запал - парень потерял интерес к психологии и совершил кардинальный неожиданный разворот в сторону чая. С тех пор на парте его рядом с тетрадкой, а часто и вместо нее, блестел острой полоской по оцинкованной своей поверхности высокий вместительный термос, местами немного измятый. Приятель протягивал мне крышечку посудины, наполненную едва закрашенной зеленоватой жидкостью, произносил слабо запоминаемое иностранное название, и глазами полными восхищения ожидал моего ответа. Я, чтобы не расстраивать товарища, представлял себя дегустатором вина - какими их показывают по телевизору - вдыхал горячий пар, мерными круговыми движениями разбалтывал чай в крышке и без всякого внутреннего благоговения выпивал. После чего, осанясь, принимал важный вид и задумчиво смотрел вдаль как просветленный буддийский монах. Паше этого хватало, он, удовлетворенный, поворачивался к доске и до конца пары умиротворенно потягивал свои чудесные восточные травы. Однажды во время перемены парень достал из сумки сложенную в несколько раз пеструю бумажку: на ней был приведен список сортов чая с картинками и кратким описанием. Однокурсник принялся что-то увлеченно рассказывать, тыча пальцем то в одно, то в другое место яркого листка. Вокруг нас собрались люди: те самые хохотушки, лукаво усмехаясь, изящно подстегивали Пашу, студентка параллельной группы слушала парня завороженно, понимающе кивая, иной раз вставляя и от себя слово - она тоже знала толк в чаях, остальные же, зеваки, с угрюмыми безучастными лицами просто коротали время. Именно тогда я впервые отчетливо увидел огонек в глазах товарища: что-то светлое, влюбленное, страстное пламенело в его зрачках, наполняя их бьющейся неугомонной жизнью. Он был похож на короткую вспыхнувшую спичку в беспробудно темной вечной пещере. Частота посещений его покатилась по наклонной, и Паша стал накапливать хвосты как капиталист деньги - ничего не делая. А спустя время жившие с ним в одном общежитии девушки начали объяснять отсутствие однокурсника тем, что тот в своей двести-какой-то комнате круглосуточно хлещет кофе.
По окончании второго курса, летом, довелось мне ехать выступать на литературной сцене фестиваля рок-музыки в Крыму. Сцена, конечно, не задалась: организаторы, как выяснилось на месте, не отвели лохматому разноцветному сборищу чтецов отдельной площадки, вследствие чего последние гурьбой обосновались в чайной палатке каких-то хиппи-предпринимателей. Любители шестидесятых, приехавшие зарабатывать на разрисованном фургончике, по расчетливой доброте своей, видимо, решили, что сделка эта с оборванным сборищем молодых поэтов и прозаиков выгорит для них желанной прибылью, однако не тут-то было: сомнительный пишущий сброд своих денег не имел, да и какой-то мистической силой отпугивал от себя всех хоть мало-мальски имущих. К концу фестиваля хозяева палатки, подсчитав убытки, ходили с угрюмыми лицами и раз даже высказали праведное негодование куче беспорядочно разбросанных, страдающих от похмельного синдрома, тел поэтов. Чтецы, собственно говоря, за время фестиваля ничем другим и не занимались: почитав единожды друг для друга свои произведения, надрывая голос под оглушительной пилорамой репетиций известных коллективов, с чувством выполненного долга и осознанием собственной ненужности они принялись заливать досаду вином, украдкой пронесенным мимо охраны в бутылках из-под «кока-колы».
Помню, я смотрел на список в меню и сгорал от стыда, что не знаю, как зовется трава под ногами, а тут как в том листке у Паши: названия дальних-дальних растений, зеленый цвет которых мне, может быть, и не предстоит никогда увидеть. Мода на изощренные сорта чая распространялась, стало круто отличать пуэр от оолонга: это придавало в самоощущении какой-то вес, как разбираться в видах табака или алкоголя, знать наперечет марки и модели автомобилей, неистовствуя скупать последние разработки телефонов, в бреду гоняться за одеждой известной фирмы. В любом случае наше внимание привлекали вещи далекие, во многом несуществующие, невозможные или недостижимые, тогда как настоящую правду, сиюминутную насущную истину, в изобилии окружающую нас, мы упускали - она была не интересна, точно шум повседневности.
Напротив навеса предприимчивых хиппи на затейливый остов в форме футбольного мяча было натянуто белое полотно конкурентов. По ночам это место меня пугало: непрекращающийся, словно заевший, ритмичный мотив «туц-туц-туц-дыц!», как молоток у соседей через стенку, отпечатывался в ушах синяками; по поверхности полотна скользили кругами пестрые переливающиеся лучи светомузыки; а в открытый входной проем видны были подобные друг другу тела - точно пачки чая на заводском конвейере - однообразно покачивающиеся и с опущенными в бессилии головами. После двух часов ночи, когда выступления групп прекращались, мяч этот манил к себе всю фестивальную мошкару, слетевшуюся изо всех концов нашей Родины ничего не делать и получать удовольствия. К ним притесался и мой хороший приятель, сочинитель комически злободневных рассказов с элементами эротики Леша Непальцев.
Происхождение его фамилии могло объясняться какими-нибудь далекими предками из Непала, но сам он никогда не подтверждал и не опровергал это предположение, а только себе на уме улыбался и беспечно поглядывал по сторонам, как бы выискивая чего интересного посмеяться. Смеяться он до жути любил, и делал это как-то тихо, беззвучно, поднимая уголки рта и воровато прищуривая глаза. Ничего азиатского в его внешности не было: красивый молодой человек среднего роста, коротко стриженный, с выраженным бицепсом под коротким рукавом футболки. Ему, кажется, всё было уморительно: чуть заметно покачиваясь, он, точно неопределенная частица, слонялся в пространстве туда-сюда, насмешливо прищуривая глаза то ли на окружающее, то ли на собственные мысли. Так, под хмельным покровом душной крымской ночи корабль Непальцева причалил к прилавку громкой палатки-клуба. Скоро он заработал особое отношение хозяев мяча, и ему стали бесплатно сливать в маленький бумажный стаканчик до спазма в горле горькие остатки, которые он не без гордости величаво называл «пуэром». Но не только это. В то время как бицепс Непальцева напрягался, удерживая стаканчик тошнотворной бурды, медленные расширенные зрачки его плавали в налившихся кровью эйфории белках.
Сам я за время фестиваля пил так называемый «пуэр» под навесом хиппи, и он представлял из себя никак не выраженную водянистую жидкость, точно вода с красителем, и пробовал этот великодушный слив а-ля чифирь, которым Непальцев от безысходности делился налево-направо, и в итоге перед нами обоими возникла стриженная под мальчика пятнадцатилетняя девочка из Севастополя, умевшая незаметно курить из трубки измельченные листья иного толка, отвернувшись от охранника, чему успешно обучила и нас.
Второй фестивальный день прошелся по городу ливнем. Рытвины и колдобины заброшенного стадиона, на территории которого было организовано мероприятие, наполнились мутной глинистой влагой как берега дикой опасной реки, затерянной в южноамериканских джунглях. Там и сям осторожно передвигались люди, умом опасаясь не устоять на скользкой неровной почве, а сердцем - что в этих глубоких лужах, точно как и в непредсказуемых водах Южной Америки беспокойно рыщут вечно голодные хищные рыбы-пираньи. Однако вокруг, веселясь и пугаясь словно дети в аквапарке, прыгали невесть откуда взявшиеся сонмы маленьких безобидных лягушек. Мне не повезло оказаться одним из тех, чьи палатки затопило, поэтому я вынужден был переместиться жить на туристический коврик в чайную, ставшую ранее нашей сценой. Собрав мокрые вещи в сумку, а необходимое кое-как развесив на свежем воздухе, я остановился посмотреть на беспроглядно серое небо в надежде выискать на нём солнце. Но время близилось к вечеру. Вдруг передо мной из ниоткуда появилась маленькая щуплая фигурка; черные, ежиком торчащие волосики на круглой голове отъехали назад, открыв для меня два больших наивно-светлых глаза и чистое, гладкое, совсем девчачье лицо. Девочка молча протянула мне сложенные ладошки - я открыл свои, и у меня на руках оказалась перепуганная лягушка, одна из тех, что мечутся повсюду, обрадованные дождем. Животное я потом выпустил, а девицу встретил в этот же день снова: она тем же загадочным образом материализовалась передо мной и сунула в руки полулитровую бутылку «кока-колы». Сделав глоток, я понял, что это вино. Получив мое изумленное «спасибо», она развернулась и убежала в только ей известном направлении. Ночью Непальцев угощал меня своим отвратительным даровым напитком из мяча - тогда странная девочка появилась в третий раз. С нею был вялый русый парнишка её возраста, они усадили нас в круг, быстро и точно насыпали в трубку сушеных измельченных листьев и мы это всё шустро, даже незаметно, употребили, как южноамериканские туземцы на шаманском обряде. Поразившая меня девчушка вскочила на своих коротеньких, исполненных живой силы ногах, длинная юбка её взметнулась медузой, - она вновь, как сквозняк, готова была понестись прочь. Я вгляделся в её удивительные глаза и понял, что в голове у этой особы живет ветер. Он делает её недостижимо притягательной, и именно он своим безжалостным тревожным течением размывает всякое едва устоявшееся внутреннее содержание - я даже не спрашивал её имени, потому что нет такого человека, и ветер не даст ему сложиться. Последовавший после бесцветный калейдоскоп мыслей ввел меня в такое отчаянное угнетение, что, я боялся, даже сон не сможет меня спасти. Перед сценой бесновалась толпа: ночью были заявлены известные музыканты. Я положил голову на холодный каремат, и зябко вздрагивая под влажным махровым полотенцем, свернувшись калачом, старался не думать и не слушать гудьбу, - хотелось совсем потеряться...
Вокруг взметнулась кутерьма. Лектор сошла с кафедры в зал, преподаватель юридической психологии понесся сыпать комплиментами и покрывать её благодарностями. Студенты спешно собирали рюкзаки и сумки, толкались у выхода и в проходах. Под потолком прыгал гам. Паша стоял, повернувшись ко мне, и пропускал нетерпеливых, прислоняясь вплотную к лавке парты. Он хлопал губами, что-то воркотал. Я приподнялся и настороженно заглянул ему в глаза - огонек тлел, а вся фигура Паши, осунувшаяся, как-то бессильно-печально висела.
- … вони добре помагають від недосипання*, - медленно двигал ресницами товарищ, и было в этом движении что-то поддельное, ненастоящее, будто, действительно, запасной ресурс, аварийный.
- Паш, от недосыпания лучше всего помогает сон. - Сказал я, закидывая на плечо сумку.
Я возвращался домой по красивой аллее в городском саду. Яркие головы фонарей освещали полоску пути и отражались волнистой картинкой в мутных лужах. Поздняя осень, как последний, ослабший, съежившийся от холода лист, готова была с первым вихрем зимы сорваться в небытие. Небытие есть тихая тьма, победно вскинувшая гриву над выдохшимся иссушенным огоньком в глазах моего друга, и ветер, свирепо и вьюжно воющий в холодящей пустоте души безымянной девчонки. Небытие, его призрачный переливающийся контур, со свистом мечется сейчас между каштанами в глубине сада - я чувствовал его противный черный оскал, его лицемерную, завлекающую улыбку. Свет впереди рисовал направление, под ногами хлюпали лужи, словно рождающиеся планеты, - я думал: чай ли всему виной, или мода?
Январь 2015 г., Харьков.
______________________________________
1. Леся говорила, что за присутствие баллов по юридической прибавят.
2. У тебя стихи новые есть?
3. «На полотнах домов окна - пятна гуаши» - очень красиво.
4. Мне эти больше нравятся, чем твои старые.
5. Да не знаю, мне перед научным руководителем стыдно.
6. У тебя глаза красные.
7. Они открывают в тебе запасной ресурс, и можно хоть всю ночь работать, да и настроение улучшается.
8. Эти бьют по сердечно-сосудистой системе, поэтому тебе нужно брать еще и...
9. Они хорошо помогают от недосыпания.