Как Максим Горький хотел на Алдан "прыгнуть"
Редактор сказала, что надо где-нибудь собирать такие материалы. Это, видимо, будет здесь. Постараюсь для удобства убрать под кат. Если не получится, простите, друзья мои, туплю ))) Как Максим Горький хотел на Алдан «прыгнуть»
Дочитав последние строки, Павел Шатунов закрыл книгу, надпись на обложке значилась «Мои университеты», автор - Максим Горький. Из райкома недавно пришла оказия, среди всего прочего - шахматы, литература разная, чтобы не скучал таёжный народ. Читали эту книгу, как и все остальные, по очереди, а потом обсуждали, разбирали, что поняли. Декабрьский вечер 1930 года в маленькой хибарке посреди глухой алданской тайги шёл своим чередом. Пятеро мужчин и одна женщина - стряпуха, «мамка», как её называли геологи, отдыхали после напряжённого рабочего дня.
Золотая промышленность едва зарождалась в этом краю, но набирала быстрые темпы. Шла первая пятилетка, необходимо было увеличивать добычу золота. Нередко геологами становились вчерашние рабочие, осваивали необходимые знания с помощью старших товарищей, например, приходивших сюда с бодайбинских приисков. Шатунов сам был из простых работяг, а недавно был выдвинут смотрителем - писал отчёты, вёл табели и шурфовочные журналы. Под его руководством трудились четверо: Новгородцев, Чернов, Валуев, Коноплин. Жили все в одном домике, да «мамка» на хозяйстве
- Эх, надо бы написать Горькому, как мы здесь работаем, - мечтательно протянул Павел. - Он по стране советской сколько ездит, и к нам бы на Алдан заглянул?...
- Да, может, и не приедет, так хоть ответ написал бы - ой, все о нас только и будут говорить! - совсем молодой их товарищ Коноплин улыбнулся, запустив руку в копну кучерявых волос.
- Да брось ты, не ответит он, тебе говорю, - приподнялся с нар здоровяк Новгородцев.
- Ты чего удумал-то, Павел? До тебя ему что ли в той Италии, да и нездоров он, - поддержала из угла статная полная женщина.
- Молчи, мамка, не бюрократ он какой, несмотря на то, что за границей живёт. Он же наш писатель - вон сколько всего натерпелся, пока в люди-то вышел, - защищался Шатунов, кивая на только что прочитанную книгу. - А ну, давай сюда бумагу и чернила, - скомандовал он Коноплину.
Господин товарищ Горький
Все сели вокруг маленького столика, сбитого из двух чурбаков, поперечной палки, на которую положили вытесанные из толстого леса доски. Для устойчивости с одной стороны доски прибили к стене. Вообще, золоторазведчики устроили свой быт как могли, чтобы пережить жестокую якутскую зиму: в срубе настелили пол и потолок, утеплили последний насыпанной сверху землёй, маленькие, 60 на 60 см окна затянули белым полотном. Всё это помогало сохранить тепло.
«Товарищ Горький!» - сразу начал Павел и задумался, а затем продолжил, обмакнув перо в чернильницу: «Надеемся, вы не разобидитесь, что назвали вас товарищем, а не господином. У вас ведь в Италии всё ещё господа. А я, право, даже не могу набраться духу, чтобы выразить серьёзно - господин!»
Шатунов «рассказывает» Горькому: «Работа наша - золото ищем. Нас государственный золотопромышленный трест послал в разведку, ключи и речки разведывать, ищем новые залежи золотой россыпи». Написали подробно, как бьют шурфы, делают проходки, что норма продуктов большая, всего хватает: «хлеба и крупы ещё остаётся, мяса нам дают 30 фунтов в месяц, масла сливочного 2 фунта, сахару пять ф. в месяц, хлеб хороший - полубелый, живём, в общем, хорошо». Заговорив о продовольствии, Павел глянул на женщину, которая пристроилась у края стола, и продолжал:
«Вот «мамка» у нас и та спорит, что вы не напишете письмо нам - таёжникам, - женщина недовольно фыркнула. - «Мамка» - это местное приискательское название, значит стряпка, что ли, для нас она готовит пищу и стирает бельё. Для всех она является мамкой, для кого готовит». Женщина, которая только что оглядывала это сборище скептически, улыбнулась: ну вот, о ней теперь узнает сам Горький! Но на всякий случай всё же погрозила кулаком Шатунову. Павел оглядел своё творение: то тут, то там кляксы, где-то буква не удалась, где ошибку пришлось исправить - не получилось гладко-то. «Надо бы извиниться, - подумал он и добавил: «С помарками написали - извиняй». Что бы ещё написать? Так не хотелось на этом письмо заканчивать.
- Ты спроси, какую нам литературу выписать, чтобы мозг развивала, да и вообще, чему учиться, чтобы писателем стать, - заглядывает через плечо стройный Валуев, увлёкшийся книгами не на шутку.
Отобразив на бумаге пожелание товарища, Шатунов делает приписку: «писать можешь доплатным письмом, мы люди не бедные, сбережённые деньги лежат, выпивать мы не пьём, не заразились этим, не как старые приискатели».
- А ещё про оленей наших надо написать, - подал идею вихрастый Коноплин, уж очень ему нравились эти труженики с забавными добрыми мордами. 2 пары оленей подвозили лес к линии пожогов, которые делали для того, чтобы оттаять мерзлоту. Так появилось в письме ещё несколько строчек про их живность, а затем про то, что геологи - народ кочевой, пошлют работать на новом месте - там опять быт обустраивай. «Ну - всего хорошего, мы немножко заболтались, выдернули у вас ценное время. Ещё раз просим об ответе, - дописал Шатунов. Поставил свою подпись, рядом подписались Новгородцев, Чернов, Валуев и Коноплин. Указали дату - 27 декабря 1930 года.
«Павлу Матвееву Шатунову с товарищами и «мамкой»
Так начал свой ответ Максим Горький. Что уж за почта работала в то время? Пожалуй, быстрее, чем нынешняя авиа. Ведь за ответ далёким золоторазведчикам зимующий в Италии Максим Горький сел уже 23 января 1931 года, меньше чем через месяц после отправки послания из глубокой, почти непроходимой тайги. Поёжившись, потерев одна о другую руки, словно замёрзшие на морозе, писатель представил себе эту маленькую хибарку, в которой горела керосинка или свеча, где выводили строки своего письма эти искренние и наивные люди. Писатель вдыхает тёплый морской воздух. Какая уж тут на Средиземноморском побережье зима? Конечно, это не то что в морозном Якутском краю.
Неугомонный Горький тут же представляет себя среди этой работящей братии: «вот получил ваше письмо и очень захотелось прыгнуть к вам, в тайгу, шурфы с вами бить, костры разводить, товарищески побеседовать, - работать я люблю, костры разводить - тоже люблю. А уж не прыгнешь! Шестьдесят три года, и хотя работоспособность не падает заметно, ну, а всё-таки одолевают кое-какие стариковские немощи, да и время не такое, чтобы «прыгать», время становится всё строже, требует к себе напряжённого внимания, возлагает на советского писателя обязанность смотреть «в оба глаза».
О чём это Горький? Вернувшийся после эмиграции в новую страну в 1928 году, он непрерывно встречается с людьми. Выступает на встречах и собраниях, ездит по городам и весям СССР. Он поражён трудовыми свершениями советского народа и старается не замечать набирающие силу негативные явления сталинщины - подавление свободы личности, прав человека. И всё же на зиму вынужден вновь уезжать в Италию - поддерживать подорванное в годы молодости здоровье. Мягкий средиземноморский климат, морской воздух - всё это должно помочь Горькому.
В Италии в это время зарождается фашизм, да и в целом в Европе обстановка напряжённая. Горький в письме золоторазведчикам делится своими наблюдениями, сравнивает жизнь капиталистического, «буржуазного» мира с жизнью молодого советского государства. Понятно, в чью пользу это сравнение.
Он даёт завет рабочим: «каждый грамм золота, которое вы, товарищи, добудете в тайге нелёгким трудом, - пойдёт на облегчение жизни рабочих и крестьян, единственных хозяев страны, а строительство таких ловцов стихийной энергии природы, как Днепрострой, Ангарастрой и т.д.».
«А «мамка»-то ошиблась, - я ответил! Пусть она за эту ошибку поплатится, - накормит вас особенно вкусным обедом, - Горький улыбается, - выводя эти строки, - хорошо бы, товарищи, пообедать с вами!» - писатель представляет себе вкус свежезажаренных рябчиков, которых наверняка бьют ребята в щедрой тайге.
Пожалуй, Горький и не мог иначе. В архиве писателя хранится больше 13 тысяч писем, полученных им; по ориентировочным подсчётам, сам он написал за свою жизнь около двадцати тысяч писем. Свыше 10 тысяч из них нам известны, в том числе сохранилось 8 тысяч автографов.
Несмотря на свои сетования в письме к золоторазведчикам, ни одно из писем он не оставлял он без внимания (а ответы занимали подчас много страниц). "Постепенно превращаюсь в "письмописца", - шутил Горький. - Справедливости ради необходимо, чтобы в некрологе моём было сказано: Всю жизнь, ежедневно, несмотря на погоду, он писал письма..." С одинаковым интересом читал он письмо и от всемирно известного писателя и от простого рабочего, недавно овладевшего началами грамоты.
По-своему удовлетворил Горький и просьбу Валуева - отправил искателям золота журнал, а также пообещал, что из Москвы им вышлют книги, одна из них - «Борель» Петрова - рассказывала о восстановлении золотого прииска. Серьёзно и возвышенно звучат его слова в конце письма: «Вы, героические рабочие люди Союза Советов, накапливая знания, обязаны делиться ими с тем, кто знает меньше вас, - это ваш товарищеский долг. Итак, учитесь и учите, а я всегда готов помочь вам всем, чем могу. Спасибо за хорошее письмо». А потом уже шутливо Горький подписывает: «Крепко жму ваши лапы». И ответ великого пролетарского писателя отправляется в обратный путь, чтобы вскоре о нём заговорили на Алдане.
Шуму письмо, действительно, наделало много. Оно было опубликовано в «Алданском рабочем», его знали и обсуждали практически все, кто жил и работал тогда на Алдане. Под заглавием "Ответ Максима Горького Павлу Матвееву Шатунову с товарищами и "мамкой", было также напечатано в газете "Известия ЦИК СССР и ВЦИК" в номере 89 от 31 марта 1931, а также в мартовском номере журнала "Наши достижения". О нём, к слову, спросил у алданских золотодобытчиков М. И. Калинин на встрече в Москве в 1932 году. И когда услышал ответ, что это письмо так знаменито, обещал «Обязательно передам Горькому. То-то будет рад!».
«Письмо золоторазведчиков» с ответом писателя вошло в собрания сочинений Горького. А вот в Алдане оно, судя по всему, не сохранилось. По крайней мере, ни в районном архиве, ни в краеведческом музее такого документа нет.
Дочитав последние строки, Павел Шатунов закрыл книгу, надпись на обложке значилась «Мои университеты», автор - Максим Горький. Из райкома недавно пришла оказия, среди всего прочего - шахматы, литература разная, чтобы не скучал таёжный народ. Читали эту книгу, как и все остальные, по очереди, а потом обсуждали, разбирали, что поняли. Декабрьский вечер 1930 года в маленькой хибарке посреди глухой алданской тайги шёл своим чередом. Пятеро мужчин и одна женщина - стряпуха, «мамка», как её называли геологи, отдыхали после напряжённого рабочего дня.
Золотая промышленность едва зарождалась в этом краю, но набирала быстрые темпы. Шла первая пятилетка, необходимо было увеличивать добычу золота. Нередко геологами становились вчерашние рабочие, осваивали необходимые знания с помощью старших товарищей, например, приходивших сюда с бодайбинских приисков. Шатунов сам был из простых работяг, а недавно был выдвинут смотрителем - писал отчёты, вёл табели и шурфовочные журналы. Под его руководством трудились четверо: Новгородцев, Чернов, Валуев, Коноплин. Жили все в одном домике, да «мамка» на хозяйстве
- Эх, надо бы написать Горькому, как мы здесь работаем, - мечтательно протянул Павел. - Он по стране советской сколько ездит, и к нам бы на Алдан заглянул?...
- Да, может, и не приедет, так хоть ответ написал бы - ой, все о нас только и будут говорить! - совсем молодой их товарищ Коноплин улыбнулся, запустив руку в копну кучерявых волос.
- Да брось ты, не ответит он, тебе говорю, - приподнялся с нар здоровяк Новгородцев.
- Ты чего удумал-то, Павел? До тебя ему что ли в той Италии, да и нездоров он, - поддержала из угла статная полная женщина.
- Молчи, мамка, не бюрократ он какой, несмотря на то, что за границей живёт. Он же наш писатель - вон сколько всего натерпелся, пока в люди-то вышел, - защищался Шатунов, кивая на только что прочитанную книгу. - А ну, давай сюда бумагу и чернила, - скомандовал он Коноплину.
Господин товарищ Горький
Все сели вокруг маленького столика, сбитого из двух чурбаков, поперечной палки, на которую положили вытесанные из толстого леса доски. Для устойчивости с одной стороны доски прибили к стене. Вообще, золоторазведчики устроили свой быт как могли, чтобы пережить жестокую якутскую зиму: в срубе настелили пол и потолок, утеплили последний насыпанной сверху землёй, маленькие, 60 на 60 см окна затянули белым полотном. Всё это помогало сохранить тепло.
«Товарищ Горький!» - сразу начал Павел и задумался, а затем продолжил, обмакнув перо в чернильницу: «Надеемся, вы не разобидитесь, что назвали вас товарищем, а не господином. У вас ведь в Италии всё ещё господа. А я, право, даже не могу набраться духу, чтобы выразить серьёзно - господин!»
Шатунов «рассказывает» Горькому: «Работа наша - золото ищем. Нас государственный золотопромышленный трест послал в разведку, ключи и речки разведывать, ищем новые залежи золотой россыпи». Написали подробно, как бьют шурфы, делают проходки, что норма продуктов большая, всего хватает: «хлеба и крупы ещё остаётся, мяса нам дают 30 фунтов в месяц, масла сливочного 2 фунта, сахару пять ф. в месяц, хлеб хороший - полубелый, живём, в общем, хорошо». Заговорив о продовольствии, Павел глянул на женщину, которая пристроилась у края стола, и продолжал:
«Вот «мамка» у нас и та спорит, что вы не напишете письмо нам - таёжникам, - женщина недовольно фыркнула. - «Мамка» - это местное приискательское название, значит стряпка, что ли, для нас она готовит пищу и стирает бельё. Для всех она является мамкой, для кого готовит». Женщина, которая только что оглядывала это сборище скептически, улыбнулась: ну вот, о ней теперь узнает сам Горький! Но на всякий случай всё же погрозила кулаком Шатунову. Павел оглядел своё творение: то тут, то там кляксы, где-то буква не удалась, где ошибку пришлось исправить - не получилось гладко-то. «Надо бы извиниться, - подумал он и добавил: «С помарками написали - извиняй». Что бы ещё написать? Так не хотелось на этом письмо заканчивать.
- Ты спроси, какую нам литературу выписать, чтобы мозг развивала, да и вообще, чему учиться, чтобы писателем стать, - заглядывает через плечо стройный Валуев, увлёкшийся книгами не на шутку.
Отобразив на бумаге пожелание товарища, Шатунов делает приписку: «писать можешь доплатным письмом, мы люди не бедные, сбережённые деньги лежат, выпивать мы не пьём, не заразились этим, не как старые приискатели».
- А ещё про оленей наших надо написать, - подал идею вихрастый Коноплин, уж очень ему нравились эти труженики с забавными добрыми мордами. 2 пары оленей подвозили лес к линии пожогов, которые делали для того, чтобы оттаять мерзлоту. Так появилось в письме ещё несколько строчек про их живность, а затем про то, что геологи - народ кочевой, пошлют работать на новом месте - там опять быт обустраивай. «Ну - всего хорошего, мы немножко заболтались, выдернули у вас ценное время. Ещё раз просим об ответе, - дописал Шатунов. Поставил свою подпись, рядом подписались Новгородцев, Чернов, Валуев и Коноплин. Указали дату - 27 декабря 1930 года.
«Павлу Матвееву Шатунову с товарищами и «мамкой»
Так начал свой ответ Максим Горький. Что уж за почта работала в то время? Пожалуй, быстрее, чем нынешняя авиа. Ведь за ответ далёким золоторазведчикам зимующий в Италии Максим Горький сел уже 23 января 1931 года, меньше чем через месяц после отправки послания из глубокой, почти непроходимой тайги. Поёжившись, потерев одна о другую руки, словно замёрзшие на морозе, писатель представил себе эту маленькую хибарку, в которой горела керосинка или свеча, где выводили строки своего письма эти искренние и наивные люди. Писатель вдыхает тёплый морской воздух. Какая уж тут на Средиземноморском побережье зима? Конечно, это не то что в морозном Якутском краю.
Неугомонный Горький тут же представляет себя среди этой работящей братии: «вот получил ваше письмо и очень захотелось прыгнуть к вам, в тайгу, шурфы с вами бить, костры разводить, товарищески побеседовать, - работать я люблю, костры разводить - тоже люблю. А уж не прыгнешь! Шестьдесят три года, и хотя работоспособность не падает заметно, ну, а всё-таки одолевают кое-какие стариковские немощи, да и время не такое, чтобы «прыгать», время становится всё строже, требует к себе напряжённого внимания, возлагает на советского писателя обязанность смотреть «в оба глаза».
О чём это Горький? Вернувшийся после эмиграции в новую страну в 1928 году, он непрерывно встречается с людьми. Выступает на встречах и собраниях, ездит по городам и весям СССР. Он поражён трудовыми свершениями советского народа и старается не замечать набирающие силу негативные явления сталинщины - подавление свободы личности, прав человека. И всё же на зиму вынужден вновь уезжать в Италию - поддерживать подорванное в годы молодости здоровье. Мягкий средиземноморский климат, морской воздух - всё это должно помочь Горькому.
В Италии в это время зарождается фашизм, да и в целом в Европе обстановка напряжённая. Горький в письме золоторазведчикам делится своими наблюдениями, сравнивает жизнь капиталистического, «буржуазного» мира с жизнью молодого советского государства. Понятно, в чью пользу это сравнение.
Он даёт завет рабочим: «каждый грамм золота, которое вы, товарищи, добудете в тайге нелёгким трудом, - пойдёт на облегчение жизни рабочих и крестьян, единственных хозяев страны, а строительство таких ловцов стихийной энергии природы, как Днепрострой, Ангарастрой и т.д.».
«А «мамка»-то ошиблась, - я ответил! Пусть она за эту ошибку поплатится, - накормит вас особенно вкусным обедом, - Горький улыбается, - выводя эти строки, - хорошо бы, товарищи, пообедать с вами!» - писатель представляет себе вкус свежезажаренных рябчиков, которых наверняка бьют ребята в щедрой тайге.
Пожалуй, Горький и не мог иначе. В архиве писателя хранится больше 13 тысяч писем, полученных им; по ориентировочным подсчётам, сам он написал за свою жизнь около двадцати тысяч писем. Свыше 10 тысяч из них нам известны, в том числе сохранилось 8 тысяч автографов.
Несмотря на свои сетования в письме к золоторазведчикам, ни одно из писем он не оставлял он без внимания (а ответы занимали подчас много страниц). "Постепенно превращаюсь в "письмописца", - шутил Горький. - Справедливости ради необходимо, чтобы в некрологе моём было сказано: Всю жизнь, ежедневно, несмотря на погоду, он писал письма..." С одинаковым интересом читал он письмо и от всемирно известного писателя и от простого рабочего, недавно овладевшего началами грамоты.
По-своему удовлетворил Горький и просьбу Валуева - отправил искателям золота журнал, а также пообещал, что из Москвы им вышлют книги, одна из них - «Борель» Петрова - рассказывала о восстановлении золотого прииска. Серьёзно и возвышенно звучат его слова в конце письма: «Вы, героические рабочие люди Союза Советов, накапливая знания, обязаны делиться ими с тем, кто знает меньше вас, - это ваш товарищеский долг. Итак, учитесь и учите, а я всегда готов помочь вам всем, чем могу. Спасибо за хорошее письмо». А потом уже шутливо Горький подписывает: «Крепко жму ваши лапы». И ответ великого пролетарского писателя отправляется в обратный путь, чтобы вскоре о нём заговорили на Алдане.
Шуму письмо, действительно, наделало много. Оно было опубликовано в «Алданском рабочем», его знали и обсуждали практически все, кто жил и работал тогда на Алдане. Под заглавием "Ответ Максима Горького Павлу Матвееву Шатунову с товарищами и "мамкой", было также напечатано в газете "Известия ЦИК СССР и ВЦИК" в номере 89 от 31 марта 1931, а также в мартовском номере журнала "Наши достижения". О нём, к слову, спросил у алданских золотодобытчиков М. И. Калинин на встрече в Москве в 1932 году. И когда услышал ответ, что это письмо так знаменито, обещал «Обязательно передам Горькому. То-то будет рад!».
«Письмо золоторазведчиков» с ответом писателя вошло в собрания сочинений Горького. А вот в Алдане оно, судя по всему, не сохранилось. По крайней мере, ни в районном архиве, ни в краеведческом музее такого документа нет.