Мама
О самом мучительном всуе не говорят,
тревожные сны списав на болезни роста.
Несёшь на руках двух весёлых и злых зверят
сквозь морок и зыбь безрадостных девяностых.
Сквозь сжатые зубы и горькое «не могу».
Сквозь слёзы в подушку, когда тяжело и тошно.
Сквозь чувство вины, что упрямо стучит в мозгу
о том, что десятый день на столе - картошка.
Твой хлипкий предел до кровавых мозолей стёрт,
но кто же, кроме тебя, защитит от стужи
двух маленьких фей, двух принцессочек, двух сестёр -
в суровом краю, где никто никому не нужен.
Слепую, щемящую нежность переборов,
в безмолвной надежде - а что ещё остаётся? -
одну отправляешь на запад, в страну ветров, -
другую на юг, где целебное светит солнце.
И каждой вдогонку шепчешь: «Беги, беги!..
Так надо. Птенцы покидают родные гнёзда...»
Когда-нибудь всем нам придётся вернуть долги.
Дай Бог, чтобы это не было слишком поздно.
тревожные сны списав на болезни роста.
Несёшь на руках двух весёлых и злых зверят
сквозь морок и зыбь безрадостных девяностых.
Сквозь сжатые зубы и горькое «не могу».
Сквозь слёзы в подушку, когда тяжело и тошно.
Сквозь чувство вины, что упрямо стучит в мозгу
о том, что десятый день на столе - картошка.
Твой хлипкий предел до кровавых мозолей стёрт,
но кто же, кроме тебя, защитит от стужи
двух маленьких фей, двух принцессочек, двух сестёр -
в суровом краю, где никто никому не нужен.
Слепую, щемящую нежность переборов,
в безмолвной надежде - а что ещё остаётся? -
одну отправляешь на запад, в страну ветров, -
другую на юг, где целебное светит солнце.
И каждой вдогонку шепчешь: «Беги, беги!..
Так надо. Птенцы покидают родные гнёзда...»
Когда-нибудь всем нам придётся вернуть долги.
Дай Бог, чтобы это не было слишком поздно.