Об интеллигенции и литературе
Интеллигенция вначале была аръегардом уходящей аристократии, закатным сословием, разложение которого породило кислоту под названием "литература", втянувшую в свою кислотность все прочие сословия. Аристократия уходила в никуда. Не потому что ее согнали с ее места, а потому что ее место испарилось.
Все места имеют органический и технический аспекты.
Если господствует первый, имеем сословную систему. Как только начинает доминировать второй, места вырождаются вместе с сословиями при сохранении технической функциональности в силу формального технического равенства потенциальных исполнителей ролей (т.е. техничность делает исполнителей ролей тех.приложением к техн.местам с широкой взаимозаменяемостью, и не только в экономике, а практически везде).
Аръегард сначала прикрывал сам себя после дарованной вольности 1763 и особенно после соблазна Европой 1814 уйдя в поместья, где, будучи свободным от служения, от нечего делать начал интенсивно рефлексировать, занявшись писательством, ставшим его профессией и квазифункцией-квазислужением, но уже не государству и через это народу, а абстрактно-идеализированному монстру под тем же именем, дабы снять свой собственный невроз от отпадения от целого после своего "освобождения", и этим неврозом заражает все общество, которое и без этого нервротично в силу глубокой трансмутации, вызванной все той же модернизаций, подавляющей органичность во славу техничности.
Интеллигенция - плод этого всеобщего невроза, смягчающий его остроту и постоянно провоцирующего его, раскачивая качели гражданской войны
Служилое сословие, перестав быть служилым, стало литературным барством, породив интеллегентщину с больной рефлексией по поводу своей паразитарности, вовлекая в нее мещанство, и, тем самым, начало гражданскую войну еще 150 лет назад.
шестидесятники-XX лишь карикатурно повторили шестидесятников-XIX с поправкой на то, что их отцы делали ту самую революцию, продолжение которой их же и уничтожило. Это все та же литературшина.
Тут трагедия письменного слова, когда-то возникшего для обслуживания храмовых хозяйств. Знаки всегда тяготеют к знакам и подготавливают изменения, которых от них вначале не ждут, трансформируя Дом бытия в дом престарелых, а тот в дом инфантилов.
Филология деформирует "психологию", а та воспроизводит соответствующую себе филологию, переформатирующую первоначальную. В результате происходит масштабная деформация всей психосоциальной структуры вплоть до ее регресса с замещением на симулятивную. Филология не язык команд, хотя отчасти они в ней тоже есть. Это язык, формирующий способы (через установки в т.ч.) прежде всего восприятия и оценки у массового читателя. Филология создает обитель человеческого бытия и навыки ориентации в ней. Причем, бытие это транслокально, т.е. не ограничено рамками семьи или племени, где можно (и нужно) обойтись без филологии. А, коли так, то она и влияет на чел.бытие, опосредованно формируя мирочувствие и мироотношение, а через них и миродействие. Сама опосредованность может быть прямой (умение читать и понимать) или косвенной (через жрецов-толкователей).
В примере с Гоголем все просто. Он описал так, что ясно: это есть, но этого не должно быть, т.к. это - патология. А дальше сам собой вывод: раз это типичная патология, которой быть не должно, но которая не просто есть, но систематически (потому как типично) воспроизводится, надо что-то делать. А представление о том что и как зависит уже не только от автора (Гоголя) и общего фона, но и от (психо или социо)типа рецепиентов (Чернышевский, Герцен, Бакунин или Уваров), меняющих-развивающих филологическое поле дальше в разные стороны, подготавливая новый (до серебряного века и далее) урожай с него. Заметь: вначале вроде делать должен герой. Но затем герой, действуя в страдательной среде и не достигая цели, подвергается саморефлексии и сентиментизируется. Получаем две нисходящих фазы гуманизма. Пока не наступает застой. всеобщий собес и дом престарелых, взрываемый очередной волной рвущихся на волю и к власти деятелей, воспитанных Трифоновым или уже Марком Захаровым.
Интеллигенция не создала ни одного государства. но развалила многие.
Организовать она может только кружки или движения против власти, поскольку сама ее природа - рефлексия, мутное зеркало, - лишена воли к утверждающему единству, что делает интеллигенцию квазижречеством, возникшем из смешения больных остатков всех трех традиционных сословий, которое, будучи склонным к либерализму, причем часто к тотальному, действует на социум как кислота.
Все современные "демократические" новоделы восточной Европы интеллигентские по происхождению и абсолютно нежизнеспособны без Запада.
Посему интеллигенцию надо держать в узде, используя там, где это возможно, но власти не давать.
Есть только две силы (и типа), способные к государственному творчеству - олигархия, неизбежно рано или поздно становящаяся наднациональной в силу своей торговой сущности, и военно-духовная монархия.
Большевики тоже в общем были особой олигархией, пока Сталин немного и не надолго не очистил ВПК(б) от этого запаха и превратил партию временно в аналог ордена.
Все места имеют органический и технический аспекты.
Если господствует первый, имеем сословную систему. Как только начинает доминировать второй, места вырождаются вместе с сословиями при сохранении технической функциональности в силу формального технического равенства потенциальных исполнителей ролей (т.е. техничность делает исполнителей ролей тех.приложением к техн.местам с широкой взаимозаменяемостью, и не только в экономике, а практически везде).
Аръегард сначала прикрывал сам себя после дарованной вольности 1763 и особенно после соблазна Европой 1814 уйдя в поместья, где, будучи свободным от служения, от нечего делать начал интенсивно рефлексировать, занявшись писательством, ставшим его профессией и квазифункцией-квазислужением, но уже не государству и через это народу, а абстрактно-идеализированному монстру под тем же именем, дабы снять свой собственный невроз от отпадения от целого после своего "освобождения", и этим неврозом заражает все общество, которое и без этого нервротично в силу глубокой трансмутации, вызванной все той же модернизаций, подавляющей органичность во славу техничности.
Интеллигенция - плод этого всеобщего невроза, смягчающий его остроту и постоянно провоцирующего его, раскачивая качели гражданской войны
Служилое сословие, перестав быть служилым, стало литературным барством, породив интеллегентщину с больной рефлексией по поводу своей паразитарности, вовлекая в нее мещанство, и, тем самым, начало гражданскую войну еще 150 лет назад.
шестидесятники-XX лишь карикатурно повторили шестидесятников-XIX с поправкой на то, что их отцы делали ту самую революцию, продолжение которой их же и уничтожило. Это все та же литературшина.
Тут трагедия письменного слова, когда-то возникшего для обслуживания храмовых хозяйств. Знаки всегда тяготеют к знакам и подготавливают изменения, которых от них вначале не ждут, трансформируя Дом бытия в дом престарелых, а тот в дом инфантилов.
Филология деформирует "психологию", а та воспроизводит соответствующую себе филологию, переформатирующую первоначальную. В результате происходит масштабная деформация всей психосоциальной структуры вплоть до ее регресса с замещением на симулятивную. Филология не язык команд, хотя отчасти они в ней тоже есть. Это язык, формирующий способы (через установки в т.ч.) прежде всего восприятия и оценки у массового читателя. Филология создает обитель человеческого бытия и навыки ориентации в ней. Причем, бытие это транслокально, т.е. не ограничено рамками семьи или племени, где можно (и нужно) обойтись без филологии. А, коли так, то она и влияет на чел.бытие, опосредованно формируя мирочувствие и мироотношение, а через них и миродействие. Сама опосредованность может быть прямой (умение читать и понимать) или косвенной (через жрецов-толкователей).
В примере с Гоголем все просто. Он описал так, что ясно: это есть, но этого не должно быть, т.к. это - патология. А дальше сам собой вывод: раз это типичная патология, которой быть не должно, но которая не просто есть, но систематически (потому как типично) воспроизводится, надо что-то делать. А представление о том что и как зависит уже не только от автора (Гоголя) и общего фона, но и от (психо или социо)типа рецепиентов (Чернышевский, Герцен, Бакунин или Уваров), меняющих-развивающих филологическое поле дальше в разные стороны, подготавливая новый (до серебряного века и далее) урожай с него. Заметь: вначале вроде делать должен герой. Но затем герой, действуя в страдательной среде и не достигая цели, подвергается саморефлексии и сентиментизируется. Получаем две нисходящих фазы гуманизма. Пока не наступает застой. всеобщий собес и дом престарелых, взрываемый очередной волной рвущихся на волю и к власти деятелей, воспитанных Трифоновым или уже Марком Захаровым.
Интеллигенция не создала ни одного государства. но развалила многие.
Организовать она может только кружки или движения против власти, поскольку сама ее природа - рефлексия, мутное зеркало, - лишена воли к утверждающему единству, что делает интеллигенцию квазижречеством, возникшем из смешения больных остатков всех трех традиционных сословий, которое, будучи склонным к либерализму, причем часто к тотальному, действует на социум как кислота.
Все современные "демократические" новоделы восточной Европы интеллигентские по происхождению и абсолютно нежизнеспособны без Запада.
Посему интеллигенцию надо держать в узде, используя там, где это возможно, но власти не давать.
Есть только две силы (и типа), способные к государственному творчеству - олигархия, неизбежно рано или поздно становящаяся наднациональной в силу своей торговой сущности, и военно-духовная монархия.
Большевики тоже в общем были особой олигархией, пока Сталин немного и не надолго не очистил ВПК(б) от этого запаха и превратил партию временно в аналог ордена.