Осколки третьей мировой
Вы спрашиваете меня, господин, помню ли я, как всё это началось? Разумеется, я ничего не забыл, хотя иногда слышу, как в коридоре санитар спорит с сиделкой, что слепой и оскудевший разумом старик с трясущимися руками, которого вы сейчас видите перед собой способен воскресить в памяти даже звуки собственного имени. Первое-то время к нам часто заезжали. Чиновники, военные, а сколько было вашего брата журналиста - не перечесть. И всем мы рассказывали одно и то же, будто сговорились, хотя тогда были незнакомы, никогда раньше не встречались и сидели в разных комнатах. День за днем рассказывали, год за годом. Потом те, кто приезжали, словно полностью вычерпали нашу память и поняли, что ничего нового от нас не получат. Их визиты становились всё реже, пока не прекратились совсем. А после, сколько времени прошло? Тридцать лет, сорок, пятьдесят - я не знаю. Время в пансионате Хейпин течёт незаметно. Мы собирались в общем зале, вспоминали что-то, спорили, иногда даже до драк доходило. Отмечали праздники, дни рождения, иногда всех эвакуировали в подвал, потом семнадцать человек взорвали подкупленные австралийцами охранники - известный случай был, вы должны знать. Остальные умерли по естественным причинам. Самым разным причинам, но врачи просто говорили, что от старости. С каждой такой смертью нить, связывавшая меня с прошлым, истончалась, и сами эти прежние времена словно превратились в некий кошмарный сон. Зрение я потерял незадолго до того, как умер предпоследний пациент, и теперь, оставшись в кромешной темноте полного одиночества, нарушаемой звуками, запахами и прикосновениями к знакомым вещам я иногда представляю, что никакой прошлой реальности и вовсе не было. Такие мысли дают мне умиротворение и покой.
Но вот теперь приехали вы, господин, и молодой голос выдает в вас человека, родившегося после войны и всех тех ужасов, которые мы пережили на собственной шкуре. Пожаловали, чтобы растревожить больную память последнего выжившего из ума постояльца в пыльном склепе пансионата Хейпин, но я нисколько не осуждаю вас. В прежние времена журналисты тоже шли на любые ухищрения, чтобы получить хороший материал. Вы хотите знать, помню ли я Первый день? Ну что же, я расскажу вам все, что знаю.
Сколько вам сейчас? Думаю, двадцать - двадцать пять. Мне, когда я приехал в Гонконг из маленького города на реке, носившей название Кама, тоже только исполнилось двадцать. Брат, работающий в столице, дослужился до коммерческого директора в крупной компании, торгующей электроникой и отправил меня в китайский филиал, формально стажером, но в действительности я состоял его личным наблюдателем на производстве. Жил тогда в крошечной студии на улице Шантунг, всего в четырех кварталах от офиса и ежедневно выходил из дома ровно без четверти девять. В точности так было в то утро. Я открыл дверь на улицу и успел пройти совсем немного, как вдруг поймал себя на мысли, что произошло нечто чрезвычайное, и люди, которые в этот час должны быть заняты своими делами ведут себя не так, как обычно. Все, все поголовно - продавцы еды с тележек на углу с Тунг Чо, лавочники, прохожие, и полицейский на перекрестке - каждый из них стоял и таращился на экран своего телефона. Машины никуда не ехали, велосипедисты прислонили свои трубки их к головам, чтобы лучше слышать. Я увидел школьниц, сосредоточившихся на планшетах с заячьими ушками, а рядом с ними обычно дремлющего нищего с покрышками на культях ног, который выглядывал из-за плеча офисного клерка в костюме и, открыв беззубый рот слушал голос из дорогого айфона. Тогда я совершенно не знал китайского и потому никак не мог взять в толк, что произошло и чем все так увлечены. Мой же собственный телефон был привязан только к офисному и домашнему вайфаю. Да, и было ещё кое-что. Оборачиваясь, я заметил, как некоторые из этих людей провожают меня взглядом. Позже такое стало происходить довольно часто, но в то утро поведение окружающих не на шутку меня испугало, и я бросился бежать между стоящими машинами по разделительной полосе Шантунг, пока не достиг здания, где находился филиал моей фирмы. И вот именно там, в офисе, от оцепеневшего перед монитором айтишника я и узнал новость, состоящую из трех слов, которые никогда прежде я не слышал в таком порядке. Он сказал:
- Мировая война началась.
- Что?
- Включи компьютер.
Тогда я открыл новостной сайт, карта на главной странице которого была испещрена красными точками, особенно щедро рассыпанными в Польше и Британии. Что вы говорите? Нет, это вранье. Думаю, для всех это было неожиданностью. Никто из тогда живущих не ждал, не хотел и не предвидел подобного развития событий, потому что вся та история изначально начиналась как противостояние сторон, одна из которых воплощала высокомерие, выведенное в собственный, условно непогрешимый абсолют, а другая… в прошлом веке один несостоявшийся художник в ландсбергской тюрьме написал книгу, в которой обвинял евреев во всех проблемах человечества, а позже, не наблюдая никакой разницы между евреями и большевиками отправил свои армии спасать мир от коммунизма, даже несмотря на то, что в 1937 году другой неудавшийся семинарист предусмотрительно убил большинство несчастных евреев. Вот и теперь западные снобы решили спасти население страны - антагониста от диктатуры и снова потерпели поражение, оказавшись уничтоженными. В тот день произошло их отрезвление от иллюзий, вместе с трансляциями из сгоравших одна за другой камер, когда они видели на экранах взрывы, поднимающиеся до стратосферы, и сразу после этого, собственными глазами яркий свет, от которого и их глаза, и сами они перестали существовать, чтобы через мгновение несказанно удивить апостола Петра, вдруг обнаружившего перед божественными вратами полтора миллиарда человек. Помните воспоминания тех немногих, которые тогда случайно выжили в самолетах? Они рассказывали, про сияние, настолько ослепительное, словно одновременно взошли тысячи солнц, а после на земной поверхности от края до края горизонта словно включился ад, заполнив пламенем города и выжигая планету снаружи, и как исполинские столбы взрывов громоздились среди равнин, объятых необозримым пожаром. Почти в каждом таком воспоминании была мысль, что их наивные политиканы играли с огнем и заживо сгорели в том пламени вместе со всем своим населением. Я думаю, всё в точности было именно так.
Что я тогда делал? - да то же самое, что и все остальные. Сначала мы пробирались к посольству, потом обороняли его от европейских и американских экспатов в Китае, после правительство прислало войска, разогнавшие нападавших, военные выставили оцепление. Нам здорово повезло тогда оказаться под юрисдикцией страны, правительство которой решало серьезные проблемы быстро и масштабно. Конец Европы превратил её экспатриантов из интеллектуалов-гуманистов в сообщество карателей под сине-желтыми знаменами, а мои земляки оказались в положении заложников. Вы видели кадры, где их убивали лишь за наличие у них паспорта или просто надписи на кириллице? По иронии судьбы под удар попали почти все, кто предпочел побег из страны в качестве политического протеста, хотя, и у тех, кто остался не было ни малейшего способа влиять на политику. Это лет двести назад бунтовщики могли свободно покушаться на монархов, а в двадцать первом веке в распоряжении правительств оказались миллионы камер видеонаблюдения, осведомитель в кармане у каждого гражданина и банковская карта, докладывающая о любом движении денег. При таком раскладе ни у каких гипотетических революционеров нет ни малейших шансов на успех, поэтому никто ничего сделать, разумеется, не мог.
В посольстве мы просидели три дня или около того. Сначала по телеканалам передавали выступления оставшихся в живых политиков с возвышенными речами на фоне флагов - всё, как они любили. Даже их дряхлеющий лидер демократического мира, вечно находящийся в старческой апатии, был удивительно собран и энергичен, когда произносил свою знаменитую шайенскую речь о всемирной катастрофе, порожденной авторитаризмом. Тогда многим казалось, что пока не всё потеряно, что они еще смогут договориться с нашими и Китаем и сохранят уцелевшие территории. Но, как вы знаете, буквально в те самые минуты их трайденты уже летели над Арктикой, а субмарины без объявления войны всплыли в Восточно-китайском море, чтобы ударить по материковому Китаю. Конечно, в ответ нашим ничего не оставалось, кроме как обрушить на них цунами и разбудить Йеллоустоун, что и было сделано. Тогда преследовать начали уже не нас, а западных экспатов, а посол запретил нам выходить за оцепление, потому что нас бы с ними спутали, и мы могли пострадать. Именно с этого дня гражданство моей страны превращало человека в героя. Оказалось, что никто из жителей Азии ничуть не забыл свое колониальное прошлое. Ни опиумные войны, ни восстание сипаев, ни Вьетнам, они не забыли ничего. Нас считали освободителями мира от неоколониализма, потому на долгое время мой паспорт сделался предметом гордости. Потом из посольства нас перевезли в лагерь беженцев, а когда радиация начала подступать к Жемчужной реке, отправили на границу, убивать зараженных. Позже правительство арендовало территории Новой Поднебесной, и до сих пор все мы безвыездно жили здесь.
Я не совсем согласен с вами, что моя страна победила в этой войне. Не потому, что такова позиция австралийцев. Либеральные СМИ, знаете ли, веками славились искусством переворачивать факты с ног на голову. Да, она сохранила относительно боеспособную армию, часть населения за полярным кругом и правительство в подземных городах Сибири, но я не назвал бы это безоговорочной победой. Едва ли вам придется по душе моя точка зрения на произошедшие события, но мнение каждого человека всегда умозрительно, и основано на собственных переживаниях, нравится вам это или нет.
В причинах мировых войн нельзя найти привычную нам логику. Скажите, выстрел сербского студента в племянника императора являлся поводом для смерти восемнадцати миллионов человек в первой мировой войне? Или приход к власти неудачливого художника мог быть причиной семидесяти миллионов жертв во второй мировой? Нет, господин, мотивы по которым одна часть людей планомерно принимается уничтожать другую обычно идиотские и не выдерживают никакой критики. Хотя, если мы с вами попробуем объяснить мировые катастрофы с теологической точки зрения, всё сразу встает на свои места. Тогда пазл складывается, понимаете? Все, что выходит за рамки десяти библейских заповедей, имеет свою цену. В восемнадцатом веке французская аристократия заплатила за деградацию нравственности и утратой моральных норм кровавой бойней великой французской революции. Евреи двадцатого века, воздвигнувшие у нас безбожное государство большевиков, двадцать лет спустя расплатились за свои дела Холокостом, примерно тогда же, когда наша бывшая столица, поддержавшая вероотступников, рассчиталась смертями и голодом блокады. Идеалисты оттепели выплатили долг своего высокомерия тотальным обнищанием девяностых. Потому конец западной цивилизации, погрязшей в насаждении собственных ложных ценностей, разврате и экспериментами с половой принадлежностью в эсхатологическом дискурсе был закономерным и предсказуемым, только непонятно, почему он произошел так поздно.
Это сейчас мы знаем, что Европа двадцать первого века оказалась вовсе не сияющим градом на холме, а той самой пресловутой вавилонской блудницей, о которой упоминается в Апокалипсисе. В греческой мифологии Европой звали дочь финикийского царя, которую похитил Зевс, обернувшийся быком. Сейчас мало кто помнит, что часть света, названная её именем, знавала и лучшие времена. В прошлом она не являлась инфернальным рассадником атеизма, каким сделалась в последние годы своего существования. Это была цветущая благословенная земля, в которой добрый парень Франциск Ассизский написал свои «Цветочки», жил в пещере Бенедикт из Нурсии, а Жанна д Арк вела свои войска на Орлеан. Именно этот субконтинент покидали корабли, чтобы донести христианские догматы любви и гуманизма до каждого уголка планеты. Оттуда, иногда с искренней проповедью, а бывало, огнем и мечом, насаждалась их культура, которую тогда было немыслимо отделять от христианского вероучения. К несчастью, потом, в течение сотни лет, они начали деградировать и угасать нравственно, чтобы однажды, не без помощи моей родины, навсегда прекратить свое существование.
Их гибель была так же невероятна для населения всего мира, как если бы в какой-то момент над горизонтом не взошло светило. Никогда не забуду, как однажды, в лагере беженцев сквозь тройное оцепление солдат народно-освободительной армии до меня долетел истеричный крик некоей несчастной девушки: - Почему - кричала она - ты ещё жив, когда моей Польши больше нет?
А я и сам не знал, почему. Я понятия не имел, и до сих пор не совсем понимаю, в силу каких невероятных причин моя родина уцелела. Вы знали, что в центре нашей столицы, в специально построенном зиккурате находилась мумия антихристианского душевнобольного, а в каждом городе были улицы, названные в честь массовых убийц коренного населения? И что, по состоянию на начало двадцать первого века немалая часть граждан моей страны только и мечтали о том, чтобы их возглавил мстительный грузинский террорист, диктатор-параноик? Мы победили весь мир, господин, даже несмотря на то, что, благодаря личному примеру нашего первосвященника в христианстве разочаровалось гораздо больше людей, чем за все время гонений в Римской империи и благодаря многолетней деятельности союза воинствующих безбожников, и выиграли вопреки тому, что на всю столицу у нас была одна-единственная праведница, называемая доктором Лизой, хотя и та разбилась в самолете. Я долго мог бы перечислять парадоксы моей страны, но, боюсь, каждый из них не только не давал бы ответа - отчего государство, которое местные вольнодумцы именовали упадническим и феодальным, одержало победу над сообществом держав, называемых свободным и демократическим миром, но каждый их них представлял бы собой очередной аргумент в противоположном направлении.
Только спустя много лет после конца войны я обнаружил некоторое объяснение такому парадоксу. Разгребая архивы авторских, или как сказали бы сто лет назад, самиздатовских текстов моих бывших соотечественников, неизвестно кем залитых на один серверов Йоханнесбурга, я наткнулся на сборник писем из лагерей ГУЛАГа. Их автором был человек с самыми заурядными у нас именем и фамилией Михаил Ершов, имевший два класса образования, отсидевший сорок лет за свои религиозные убеждения и умерший в мордовских лагерях в 1974 году. Хотя я никогда не пренебрегал критическим восприятием действительности, этот заключенный до глубины души поразил меня даже не личностью простодушного ребенка, который ежедневно подвергался издевательством и побоям от надзирателей и сокамерников, а невероятным сосредоточением в одном человеке того, что теологами всего мира принято называть Святым Духом.
Он утверждал, что своим происхождением люди были обязаны некоторому событию, имевшему место в необозримом и бесконечном прошлом. После того, как Создатель сделал совершенных существ - ангелов, и один из них, наиболее несокрушимый, поднял мятеж, Творец принял совершенно закономерное и последовательное решение, а именно - произвести на свет созданий, которые, в отличие от ангелов, в силу своего физического несовершенства знали бы цену боли и страданиям, а оттого, больше ценили бы безмерную любовь Создателя и испытывали к нему признательность. Потому Он создал материю, выходящую за рамки его природы и почти не пересекающуюся с реальностью ангелов, населил её людьми, а когда его творения стали действовать более или менее осмысленно, вручил одному из них список из десяти нехитрых правил, первое и главное из которых было; возлюбить каждую былинку и букашку окружающего их мира, и возлюбить своего Творца всей душой и всем сердцем. Причем под любовью подразумевалось вовсе не скотское половое влечение, распространенное у нас, а глубокое, всеобъемлющее чувство, свойственное, пожалуй, что родителям по отношению к собственному ребенку. Из писем этого заключенного, проживающего одновременно в двух измерениях - земном и ангелов, я, среди прочего, узнал, что Творец ненавидит высокомерных и всегда потешается над ними. Я узнал, что Святой Дух является Его частью и может находится на людях, чье проявление любви к Создателю всемерно, а может совсем исчезнуть из человека. Ещё он писал, что Творец крайне нелицеприятен и непредвзят. Ему глубоко безразличны общественное и материальное положение, ценность представляет лишь факт следования десяти заповедям, и прежде всего, первой из них. Мое несовершенное государство, при всех своих недостатках декларировало себя как адепта и защитника традиционных ценностей, и видимо, именно эта их позиция оказалась единственным, но самым сокрушительным козырем, который разгромил всех остальных участников последней войны. Какими бы прекрасными и удобными для проживания не были враждебные нам державы, ложные заблуждения привели их к упадку.
Когда конец истории людей наступил, Создатель наконец-то собрал те сто сорок четыре тысячи праведных душ для жизни в Его совершенном мире, о которых упомянуто в Апокалипсисе. Вероятно, это произошло даже раньше, двадцатый век был особенно изобильным на мучеников за веру. Масштабный проект оказался успешным, может быть, главный режиссер даже поблагодарил своих сотрудников, тысячелетиями скрывавших Его присутствие. Прошедшие эволюцию собственной жизни от ангелоподобных детей до темных демонов оказались в компетенции слуг падшего ангела, а уцелевшие, в том числе и мы с вами, господин, остались влачить беспомощное существование среди обломков догорающей цивилизации, на краю обугленной планеты, несущейся куда-то в бездне Космоса. Хотя остатки рода человеческого всё ещё коптят небо на южном полушарии, в латинской Америке под властью наркобаронов, африканскими колониями и охваченным радиацией австралийским континентом, я постоянно слышу в новостях, что пригодные для проживания территории стремительно сокращаются, и видит Бог, скоро исчезнут совсем. Говорите, скоро новый век начинается? Почти наверняка вы доживёте до него, а я нет, и что со мной будет после смерти, понятия не имею. Знаю только, что жизнь оказалась гораздо менее долгой, чем я думал в детстве. Вот совсем недавно, казалось бы, школу закончил, а уже помирать пора. Впрочем, я, наверное, утомил вас своим вздорным разговором, да и сам устал. До свидания, и простите меня, господин.