Юрий Степанов
Я долго путал Юрия Степанова с Сергеем Степанченко. Что-то общее в фактуре. Теперь не спутаешь.
Большой актер. Сложное, двойственное впечатление. На первый взгляд, вроде бы такой как все. Плотно сбитый мужик, глаза с хитринкой, работник физического труда, в брежневские времена играл бы партийцев-хозяйственников и подлецов-завхозов. Но приглядишься - нет, глаза большие, выразительные и печальные, голос мягкий и звучный, а не сиплый, как можно было бы ожидать от такой комплекции. Речь очень чистая. Играет так же глубоко, как смотрит. Да и комплекция, если еще раз приглядеться, не такая большая, как показалось на первый взгляд. Степанов как бы мерцает: то он полный, то вдруг худой, то растекается по сцене, то вдруг собирается в стальной стержень, то жестикулирует, то стоит как вкопанный, то вдруг перепрыгивает через что-то, почти взлетая над залом. И как все, и не как все. Непредсказуемый, необъятный актер.
Я говорю, конечно, о театре. Видел его Лыняева и Чебутыкина, помню и в Двенадцатой ночи. Степанов абсолютно выбивался из коллектива как по фактуре, так и по приемам игры. У Фоменко все худые, много кавказских лиц, профили как на медальонах, играют нервно, тонко, музыкально. А он был не такой, как они все. Тему вел уверенно, без внешней взвинченности, но глубоко эмоционально изнутри. По-мужски подыгрывал театральным тенорам как бы на легком контрабасе. Выходя на сцену, брал на себя пространство, глазам смотрелось только на него. Впрочем, он так же быстро отдавал сцену, как и брал. Минуту назад став лидером сцены, вдруг скрывался в хоре партнеров или переходил на равных в диалоге. Не премьерствовал, не наигрывал никогда.
В кино ему повезло меньше, как и любому актеру любого великого театра. Но зато в кино у него был крупный план. Лицо, глаза, чувства, мысли, совесть - все было ярко и крупно. Мог сыграть подлеца, солдата, следователя, интеллигента. Лучшие роли - у Абдрашитова и Калатозишвили.
Театр Фоменко сильно изменится после этой утраты. Исчезла опорная балка.
Вечная память.
Большой актер. Сложное, двойственное впечатление. На первый взгляд, вроде бы такой как все. Плотно сбитый мужик, глаза с хитринкой, работник физического труда, в брежневские времена играл бы партийцев-хозяйственников и подлецов-завхозов. Но приглядишься - нет, глаза большие, выразительные и печальные, голос мягкий и звучный, а не сиплый, как можно было бы ожидать от такой комплекции. Речь очень чистая. Играет так же глубоко, как смотрит. Да и комплекция, если еще раз приглядеться, не такая большая, как показалось на первый взгляд. Степанов как бы мерцает: то он полный, то вдруг худой, то растекается по сцене, то вдруг собирается в стальной стержень, то жестикулирует, то стоит как вкопанный, то вдруг перепрыгивает через что-то, почти взлетая над залом. И как все, и не как все. Непредсказуемый, необъятный актер.
Я говорю, конечно, о театре. Видел его Лыняева и Чебутыкина, помню и в Двенадцатой ночи. Степанов абсолютно выбивался из коллектива как по фактуре, так и по приемам игры. У Фоменко все худые, много кавказских лиц, профили как на медальонах, играют нервно, тонко, музыкально. А он был не такой, как они все. Тему вел уверенно, без внешней взвинченности, но глубоко эмоционально изнутри. По-мужски подыгрывал театральным тенорам как бы на легком контрабасе. Выходя на сцену, брал на себя пространство, глазам смотрелось только на него. Впрочем, он так же быстро отдавал сцену, как и брал. Минуту назад став лидером сцены, вдруг скрывался в хоре партнеров или переходил на равных в диалоге. Не премьерствовал, не наигрывал никогда.
В кино ему повезло меньше, как и любому актеру любого великого театра. Но зато в кино у него был крупный план. Лицо, глаза, чувства, мысли, совесть - все было ярко и крупно. Мог сыграть подлеца, солдата, следователя, интеллигента. Лучшие роли - у Абдрашитова и Калатозишвили.
Театр Фоменко сильно изменится после этой утраты. Исчезла опорная балка.
Вечная память.