Историческая Ханука в Филях
Всем знакома картина А. Д. Кившенко «Военный совет в Филях 1812 года», изображающая момент принятия решения об отступлении из Москвы после Бородинского сражения. Вот только мало кто знает, что в Русском музее находится второй, значительно измененный, экземпляр картины, первый же по личному приказу императора был конфискован и спрятан от глаз людских.
Дело в том, что при написании картины художник основывался на воспоминаниях некоей Феклы Фроловой, проживавшей в избе, где проходил тот самый совет. Она, кстати, тоже изображена на картине, в левом верхнем углу. Всем присутствующим было категорически запрещено раскрывать подробности произошедшего, но о маленькой девочке забыли, так потомки и узнали, что же в действительности произошло в тот вечер.
По воспоминаниям Фроловой, после продолжительных споров, оставлять или не оставлять Москву, Кутузов заявил, что поскольку ситуация критическая, уповать можно только на чудо, а у них в семье чудеса всегда ассоциировались только с одним. Главнокомандующий приоткрыл дверь избы и жестом подозвал своего ординарца. Через пару минут ординарец вернулся, неся в руке иудейский ханукальный светильник, найденный им в расположенной неподалеку Филевской синагоге. Не обращая внимания на удивленные и негодующие возгласы собравшихся, Кутузов привычно водрузил светильник на стол, быстро наполнил его маслом из висящей напротив иконы лампадки и, не отводя взгляда, резким движением зажег спичку. Именно этот момент и изобразил Кившенко.
Фигура главнокомандующего (Михаэль бен Элиэзер Кутузман) является центральной на полотне. В его глазах решительность, он как бы говорит: "Я стар, мне плевать, что вы обо мне думаете". Ближе всего к главнокомандующему лицом к нам сидят генералы Коновницын и Раевский. В их глазах презрение и даже ненависть - только что они вдруг поняли, что представляет из себя на самом деле полководец, которого они до сих пор так уважали. А вот на лице сидящего вслед за ними Остермана застыла грусть: он вспоминает детство и отца в штраймле, зажигающего ханукальную свечу. Недвижен и задумчив в углу Барклай де Толли, сефардский еврей, еще в молодости, спасаясь от преследований на религиозной почве, он поступил на службу в русскую армию. В начале войны именно он был главнокомандующим, но император выбрал Кутузова, и только теперь Барклай понял, почему: опять ашкеназам отдают предпочтение перед сефардами. Тем не менее, несмотря на племенные различия, в нынешнем вопросе Кутузов и Барклай де Толли выступают единым фронтом: вопреки мнению истинно русских генералов, требующих дать бой, еврейская осторожность победила и Москва была оставлена. Главный антисемит противник отступления - Ермолов, его мы видим стоящим по другую сторону стола, готовым выкрикнуть в лицо главнокомандующему заветное слово из трех букв. Он проклинает предателей евреев и требует стоять под Москвой до последнего. Однако Кутузов непреклонен: "Мы и так уже потеряли одного из наших лучших генералов, прямого потомка царя Давида!", - говорит он, объявляет совет закрытым и громко запевает гимн "Маоз Цур".
Еще один любопытный персонаж на картине: сидящий в правом углу генерал от инфантерии П.С.Кайсаров. На его лице маска учтивости и внимания, однако сразу заметно: он пишет донос императору. Александр I получил этот донос уже после того, как в войне наметился перелом в пользу российской армии. Рассказывают, что он усмехнулся и сказал: "Да пусть хоть обрезание делает, лишь бы французов продолжал гнать!" - после чего порвал записку на мелкие кусочки. Однако внучатый племянник Александра I, третий император, носящий это имя, оказался не настолько терпимым: сразу после вступления на престол, одним из первых указов он велел художнику перерисовать картину. Более того, он сам составил список изменений, которые требовалось внести. Так, например, он потребовал "посадить" Кутузова, чтобы не было никакого воспоминания о выполняемой стоя заповеди. Кроме того, на новой картине совет происходит днем, а не вечером, когда следует зажигать ханукальные свечи.
Для сравнения, вариант из музея:
После Филей все успехи русской армии Кутузов называл чудесами и напрямую связывал их с зажженной им в избушке ханукией. Каким-то образом Наполеон прознал о том, что произошло в Филях и тут же повелел выписать из Парижа золотой ханукальный светильник. На картине А.Ю.Аверьянова изображен грустный Наполеон, наблюдающий за тем, как его адьютант зажигает свечи. Вот уже который день это происходит, однако положение французской армии с каждым днем все плачевнее. Откуда было знать императору, что по еврейскому закону заповедь исполняемая собственноручно ценится больше, нежели если она исполняется с помощью посланника. Именно это незнание закона предопределило судьбу русской кампании, а с ней и всей Французской империи.
Предыдущие записи из этой серии: 1, 2, и там дальше по ссылкам.
Дело в том, что при написании картины художник основывался на воспоминаниях некоей Феклы Фроловой, проживавшей в избе, где проходил тот самый совет. Она, кстати, тоже изображена на картине, в левом верхнем углу. Всем присутствующим было категорически запрещено раскрывать подробности произошедшего, но о маленькой девочке забыли, так потомки и узнали, что же в действительности произошло в тот вечер.
По воспоминаниям Фроловой, после продолжительных споров, оставлять или не оставлять Москву, Кутузов заявил, что поскольку ситуация критическая, уповать можно только на чудо, а у них в семье чудеса всегда ассоциировались только с одним. Главнокомандующий приоткрыл дверь избы и жестом подозвал своего ординарца. Через пару минут ординарец вернулся, неся в руке иудейский ханукальный светильник, найденный им в расположенной неподалеку Филевской синагоге. Не обращая внимания на удивленные и негодующие возгласы собравшихся, Кутузов привычно водрузил светильник на стол, быстро наполнил его маслом из висящей напротив иконы лампадки и, не отводя взгляда, резким движением зажег спичку. Именно этот момент и изобразил Кившенко.
Фигура главнокомандующего (Михаэль бен Элиэзер Кутузман) является центральной на полотне. В его глазах решительность, он как бы говорит: "Я стар, мне плевать, что вы обо мне думаете". Ближе всего к главнокомандующему лицом к нам сидят генералы Коновницын и Раевский. В их глазах презрение и даже ненависть - только что они вдруг поняли, что представляет из себя на самом деле полководец, которого они до сих пор так уважали. А вот на лице сидящего вслед за ними Остермана застыла грусть: он вспоминает детство и отца в штраймле, зажигающего ханукальную свечу. Недвижен и задумчив в углу Барклай де Толли, сефардский еврей, еще в молодости, спасаясь от преследований на религиозной почве, он поступил на службу в русскую армию. В начале войны именно он был главнокомандующим, но император выбрал Кутузова, и только теперь Барклай понял, почему: опять ашкеназам отдают предпочтение перед сефардами. Тем не менее, несмотря на племенные различия, в нынешнем вопросе Кутузов и Барклай де Толли выступают единым фронтом: вопреки мнению истинно русских генералов, требующих дать бой, еврейская осторожность победила и Москва была оставлена. Главный антисемит противник отступления - Ермолов, его мы видим стоящим по другую сторону стола, готовым выкрикнуть в лицо главнокомандующему заветное слово из трех букв. Он проклинает предателей евреев и требует стоять под Москвой до последнего. Однако Кутузов непреклонен: "Мы и так уже потеряли одного из наших лучших генералов, прямого потомка царя Давида!", - говорит он, объявляет совет закрытым и громко запевает гимн "Маоз Цур".
Еще один любопытный персонаж на картине: сидящий в правом углу генерал от инфантерии П.С.Кайсаров. На его лице маска учтивости и внимания, однако сразу заметно: он пишет донос императору. Александр I получил этот донос уже после того, как в войне наметился перелом в пользу российской армии. Рассказывают, что он усмехнулся и сказал: "Да пусть хоть обрезание делает, лишь бы французов продолжал гнать!" - после чего порвал записку на мелкие кусочки. Однако внучатый племянник Александра I, третий император, носящий это имя, оказался не настолько терпимым: сразу после вступления на престол, одним из первых указов он велел художнику перерисовать картину. Более того, он сам составил список изменений, которые требовалось внести. Так, например, он потребовал "посадить" Кутузова, чтобы не было никакого воспоминания о выполняемой стоя заповеди. Кроме того, на новой картине совет происходит днем, а не вечером, когда следует зажигать ханукальные свечи.
Для сравнения, вариант из музея:
После Филей все успехи русской армии Кутузов называл чудесами и напрямую связывал их с зажженной им в избушке ханукией. Каким-то образом Наполеон прознал о том, что произошло в Филях и тут же повелел выписать из Парижа золотой ханукальный светильник. На картине А.Ю.Аверьянова изображен грустный Наполеон, наблюдающий за тем, как его адьютант зажигает свечи. Вот уже который день это происходит, однако положение французской армии с каждым днем все плачевнее. Откуда было знать императору, что по еврейскому закону заповедь исполняемая собственноручно ценится больше, нежели если она исполняется с помощью посланника. Именно это незнание закона предопределило судьбу русской кампании, а с ней и всей Французской империи.
Предыдущие записи из этой серии: 1, 2, и там дальше по ссылкам.