последние дни
Кинотеатр "35 мм", "Последние дни" Курта Кобейна. Вращая номерки в пальцах, поднялись с тобой в огромный зал. Эти номерки у меня вызывают детские ассоциации с общественной баней, но я, конечно, не сказал тебе об этом - ведь ты не знаешь слова "шаечка". Затребованные места по центру, 6 и 7, оказались с краю, но мне удалось склонить тебя на беззаконный центр. Как-то все складывалось не так, как я ждал, и это косвенно подтверждало истинность жизни. Рядом приземлился седой красавец, в котором я узнал Антона Батагова, с женой, тоже красавицей. Под небольшой шум в проходе вдруг появился вихрь людей, в глазке которого, по правилам начавшегося сна, мне почудился знакомый профиль. Я легкомысленно шепнул тебе, что появилась оказия сыграть в чапаева с человеком, похожим на Каспарова, - но тут меня потревожили, - "Извините", произнесла, встав, супруга Батагова,"мне нужно перемолвиться с Гарри Кимовичем", - и, встав, пропуская, я увидел, что ряды кресел за нами аккуратно покрыты голубыми книжечками, в октябре призывающие "Апрель". Гарри Кимович, словно припорошенный тальком, благосклонно выслушивал мужчину, который жестом фокусника сначала вставил в его руки газету ("Свердловская"), а затем, когда газета принялась, спустил по газете визитку - будто письмо в ящик.
Мы ретировались; тебе было неловко под аплодисменты киносъемочной группе покидать зал, верно? Я сам чувствовал себя крысой, бегущей с правозащитной шлюпки на льдину реальности. Но не оставаться же на премьеру невесть чего. Перебежав пространства Дома печати, мы отвлекли билетершу, уже нацелившую карандаш на кроссворд, и в темноте начавшегося сеанса прокрались в последний ряд малого зала. Пока герой, трясясь от героина, наливал себе молока в шоколадные хлопья, погрузились в покой кресел: но этот синий покой не смог долго отвлекать меня от нового ощущения: между нами не было спинки ("поручня", - поправляет меня юзер spy_frost с предыдущего ряда)... Но мой мп-три-плеер, перегруженный в карман штанов из сданной в гардероб куртки, вполне сошел под тристанов меч, правда? ) тебе не на что жаловаться.
"Последние дни" оказались тем самым кино, который мне стоило поглядеть. Хорошее некино. Кино-без-но. Герой, исколовшаяся рок-звезда, болтается по прекрасному ободранному замку и убегает от продюсеров задним крыльцом, добиваясь, чтобы "все дружбу прекратили с ним", в такой обалденный лес, что я не выдержал и издал несколько стонов, неправильно понятых всеми, включая тебя. Долгие почти бессмысленные планы, герой грохается о дощатый пол, сюжет возвращается кольцами, как нож поварихи возвращается к картофельному глазку. Мучения вдруг выливаются аккордными переборами и -боями и завершаются песней, которая долго стоит перед зрителем, как Троица в "Андрее Рублеве".
Потом проводил тебя до "Красных ворот" и, мимолетно коснувшись твоего влажного болоньевого локтя в качестве прощального поцелуя, пошел дальше пешком, оживив своего серебристого друга. Дождик испещрял лужи, я надвинул капюшон на голову, почтительно обнаженную в твоем присутствии, и пошел какой-то облегченный, счастливых и каких-то мыслей полон. Странно, что "счастливых" обозначает в бытовом нашем обиходе чуть ли не "радостных". Как много под ногами, когда дождь. Бледные дома, над тенями которых я пролетаю, вознесенный в бездну. К брошенной наземь и прилипшей к этой стеклянной грани спичке сбегается вода, ее облепляя. Тротуар пустынной Мясницкой ровно облеплен листьями, уже мшистыми, их пятна темнеют в зеркале асфальта и исчезают только в стрелке света, идущей от фонаря. Загадка, всегда меня волнующая: почему они распределены так ровно? почему никогда не сваливаются они кучами, рядом с радующей дворника чистой полосой, а следуют произволу какой-то теории вероятности? Кажется, что если понять всю эту метафизику физики, то и не надо решать вопросы про смертную казнь и жизнь после смерти. Конечно, хорошо думать такие влажные мысли, когда идешь мокрый по мокрому, и вопящие по-украински затычки в ушах позволяют прислушаться к себе самому.
Плазменный телевизор бездны: световая реклама напротив "Кружки" так отчетливо отразилась в асфальте, что пришлось поднять взгляд - и увидел, на другой стороне площади, огромный зеленый огурец с надписью "Русский размер", украшающий монолитное здание, растущее на месте Тургеневской библиотеки: сколько тротилу уйдет у будущих поколений взрывать эти царственные бараки! или прораб уже облегчил работу внукам, украв цемент у отцов? решил съесть в Макдональдсе пирожок, залитый огненной лавой, подошел к витрине и замер: рыжая дева читала "Одиссею" Гомера, с загнутым уголком страницы, замерев в воздухе чашкой кофе и шепча что-то волнительное: как хотите, но такие подсмотренные мгновения не дают разувериться в жизни. Счастливый этой картиной, пошел дальше к дому, улыбаясь чему-то (что она там читала? про Телемака?), и невзначай мой взгляд пересекся с группкой офисного склада девушек, из которых одна, самая маленькая и кругленькая, того склада, которых народ безжалостно-просто называет дурнушками, слабо, бледно и нежно улыбнулась мне в ответ. И я решился на пирожок, от которого меня отговорил Гомер: пройдя под землей, я дал круг мимо почтамта и вернулся в МакДональдс. Пирожков оказалось только два сорта, я взял к кофе самый банальный и сел с ней рядом, ее тем самым вспугнув. "Хоть докуда вы там дошли, скажите - до Цирцеи?" - "Нет, у Менелая пока". "Я и не помню, что там было у Менелая, - признался я. - Все больше Цирцею вспоминаю, воск в ушах". "До свидания" - хорошее слово, обнадеживающее, ведь что мы знаем про жизнь? Ты не будешь сердиться на меня за то, что я вот все это пишу? за невинный пирожок, выжегший мне, как всегда, все губы вишневым напалмом? за воспоминание, как на этом самом стуле сидел друг-дизайнер, так жестоко покинувший наш проект, когда я еще горел чужим пламенем, - и как я сказал ему здесь вымученные слова понимания. Все так кажется слито, когда вот такой вечер и чувства то ли растревожены, то ли обмануты этими зеркалами и влажными стихиями, что я готов поддаться на обман... я и так это пишу и тебе, и не тебе, и Ивану, и Варе, и другой Насте, и той рыженькой, которая пойдет сейчас почитать перед сном френд-ленту, и той с тенью улыбки, которая завтра вспомнит нашу встречу, когда украдкой будет читать эти строчки в своей переводческой конторе на Бобровом... все-таки главная тайна - эта тайна вот этих личностей, пеленающих нас в капсулы. Почему припаркованные перед домом "Россия" машины - все - делятся на два типа: те, на капотах которых капли свернулись в крупные перезрелые оболочки, с мелкими кометными хвостами тусклости между ними, и те, что гладки и влажны и транслируют мне сейчас переливы света и ночного неба, в обвязке тополиных ветвей?
Мы ретировались; тебе было неловко под аплодисменты киносъемочной группе покидать зал, верно? Я сам чувствовал себя крысой, бегущей с правозащитной шлюпки на льдину реальности. Но не оставаться же на премьеру невесть чего. Перебежав пространства Дома печати, мы отвлекли билетершу, уже нацелившую карандаш на кроссворд, и в темноте начавшегося сеанса прокрались в последний ряд малого зала. Пока герой, трясясь от героина, наливал себе молока в шоколадные хлопья, погрузились в покой кресел: но этот синий покой не смог долго отвлекать меня от нового ощущения: между нами не было спинки ("поручня", - поправляет меня юзер spy_frost с предыдущего ряда)... Но мой мп-три-плеер, перегруженный в карман штанов из сданной в гардероб куртки, вполне сошел под тристанов меч, правда? ) тебе не на что жаловаться.
"Последние дни" оказались тем самым кино, который мне стоило поглядеть. Хорошее некино. Кино-без-но. Герой, исколовшаяся рок-звезда, болтается по прекрасному ободранному замку и убегает от продюсеров задним крыльцом, добиваясь, чтобы "все дружбу прекратили с ним", в такой обалденный лес, что я не выдержал и издал несколько стонов, неправильно понятых всеми, включая тебя. Долгие почти бессмысленные планы, герой грохается о дощатый пол, сюжет возвращается кольцами, как нож поварихи возвращается к картофельному глазку. Мучения вдруг выливаются аккордными переборами и -боями и завершаются песней, которая долго стоит перед зрителем, как Троица в "Андрее Рублеве".
Потом проводил тебя до "Красных ворот" и, мимолетно коснувшись твоего влажного болоньевого локтя в качестве прощального поцелуя, пошел дальше пешком, оживив своего серебристого друга. Дождик испещрял лужи, я надвинул капюшон на голову, почтительно обнаженную в твоем присутствии, и пошел какой-то облегченный, счастливых и каких-то мыслей полон. Странно, что "счастливых" обозначает в бытовом нашем обиходе чуть ли не "радостных". Как много под ногами, когда дождь. Бледные дома, над тенями которых я пролетаю, вознесенный в бездну. К брошенной наземь и прилипшей к этой стеклянной грани спичке сбегается вода, ее облепляя. Тротуар пустынной Мясницкой ровно облеплен листьями, уже мшистыми, их пятна темнеют в зеркале асфальта и исчезают только в стрелке света, идущей от фонаря. Загадка, всегда меня волнующая: почему они распределены так ровно? почему никогда не сваливаются они кучами, рядом с радующей дворника чистой полосой, а следуют произволу какой-то теории вероятности? Кажется, что если понять всю эту метафизику физики, то и не надо решать вопросы про смертную казнь и жизнь после смерти. Конечно, хорошо думать такие влажные мысли, когда идешь мокрый по мокрому, и вопящие по-украински затычки в ушах позволяют прислушаться к себе самому.
Плазменный телевизор бездны: световая реклама напротив "Кружки" так отчетливо отразилась в асфальте, что пришлось поднять взгляд - и увидел, на другой стороне площади, огромный зеленый огурец с надписью "Русский размер", украшающий монолитное здание, растущее на месте Тургеневской библиотеки: сколько тротилу уйдет у будущих поколений взрывать эти царственные бараки! или прораб уже облегчил работу внукам, украв цемент у отцов? решил съесть в Макдональдсе пирожок, залитый огненной лавой, подошел к витрине и замер: рыжая дева читала "Одиссею" Гомера, с загнутым уголком страницы, замерев в воздухе чашкой кофе и шепча что-то волнительное: как хотите, но такие подсмотренные мгновения не дают разувериться в жизни. Счастливый этой картиной, пошел дальше к дому, улыбаясь чему-то (что она там читала? про Телемака?), и невзначай мой взгляд пересекся с группкой офисного склада девушек, из которых одна, самая маленькая и кругленькая, того склада, которых народ безжалостно-просто называет дурнушками, слабо, бледно и нежно улыбнулась мне в ответ. И я решился на пирожок, от которого меня отговорил Гомер: пройдя под землей, я дал круг мимо почтамта и вернулся в МакДональдс. Пирожков оказалось только два сорта, я взял к кофе самый банальный и сел с ней рядом, ее тем самым вспугнув. "Хоть докуда вы там дошли, скажите - до Цирцеи?" - "Нет, у Менелая пока". "Я и не помню, что там было у Менелая, - признался я. - Все больше Цирцею вспоминаю, воск в ушах". "До свидания" - хорошее слово, обнадеживающее, ведь что мы знаем про жизнь? Ты не будешь сердиться на меня за то, что я вот все это пишу? за невинный пирожок, выжегший мне, как всегда, все губы вишневым напалмом? за воспоминание, как на этом самом стуле сидел друг-дизайнер, так жестоко покинувший наш проект, когда я еще горел чужим пламенем, - и как я сказал ему здесь вымученные слова понимания. Все так кажется слито, когда вот такой вечер и чувства то ли растревожены, то ли обмануты этими зеркалами и влажными стихиями, что я готов поддаться на обман... я и так это пишу и тебе, и не тебе, и Ивану, и Варе, и другой Насте, и той рыженькой, которая пойдет сейчас почитать перед сном френд-ленту, и той с тенью улыбки, которая завтра вспомнит нашу встречу, когда украдкой будет читать эти строчки в своей переводческой конторе на Бобровом... все-таки главная тайна - эта тайна вот этих личностей, пеленающих нас в капсулы. Почему припаркованные перед домом "Россия" машины - все - делятся на два типа: те, на капотах которых капли свернулись в крупные перезрелые оболочки, с мелкими кометными хвостами тусклости между ними, и те, что гладки и влажны и транслируют мне сейчас переливы света и ночного неба, в обвязке тополиных ветвей?