IV. Логос.
Что ж, рискну наконец.
Предлагаю на ваш суд свой небольшой литературный опыт. Рассказ задуман как идущий в составе цикла с общей сюжетной линией (примерно под четвертым номером), но самодостаточен, и отсутствие на сей момент первых трех частей, существующих в виде черновых фрагментов, не должно быть особой помехой.
Не пожалейте времени - мне в самом деле важно ваше мнение.
Может быть, заодно название вместе придумаем.
Месяц истек с того памятного дня, и Фаннор, оставив монастырские стены и пытаясь забыть свое прошлое, шел за своим новым учителем. И с каждым словом, с каждым уроком Сигеля он узнавал, обдумывал и сомневался все больше...
Ладонь Фаннора легла на штукатурку, там, где выполненная по-сухому роспись еще не выцвела до неразличимости. Кажется, он ожидал, что прикосновение вызовет в нем былое чувство душевного покоя перед святыми фресками, что в нем отзовутся благочестивые думы безвестного живописца из далекого прошлого... но нет, иных ощущений, кроме осязаемой шероховатости холодной стены, не возникло.
На ладони осталась темная пыль краски. «Да, не стоило ничего трогать, - с огорчением подумал Фаннор, - росписи и так хорошо досталось за прошедшие годы, и, как бы я теперь к ней не относился, но уважение иметь надо».
Вместе с Сигелем они нашли приют на эту ночь в ветшающих монастырских стенах на полпути в Хидонею. Еще полвека назад путников ожидал бы совсем иной прием - этот край был полон жизни, и через ворота проходили стайки паломников, груженые мукой и рыбой крестьянские возы и торговцы в сопровождении носильщиков и охраны. Но с тех пор, как по провинции прошлось моровое поветрие, обитель пустовала: монахи перемерли или же разбежались, и год за годом дожди, град и редкие мародеры делали свое дело, стирая камень за камнем, фреску за фреской.
Цивилизация, между тем, уступив край запустению под натиском болезни, постепенно возвращалась, забирая свое: дальние поля в долине, видимые из монастырских окон, в тот год расчистили от бурьяна и сухостоя и снова прошлись по ним с плугом, вспаханная земля ожидала припозднившегося сева. Однако сам монастырь еще оставался заброшенным, чем и воспользовались путники - к явному удовлетворению Сигеля, сторонившегося незапланированных встреч и непредсказуемых в своем любопытстве странноприимцев.
Подняв глаза, Фаннор всмотрелся в купольную роспись. Должно быть, до поры ужасного мора это зрелище впечатляло окрестных богомольцев не меньше, чем пышность алтарного зала в Кионе в первый раз взволновала его, впервые вошедшего в его пределы вместе с другими молодыми послушниками. Сегодня же он не мог без смеси страха и брезгливости смотреть на следы распада - на Космократора, Солнцеликого и Неодолимого, с темными провалами на месте глаз и большей части лица, на окружавших его принципатов, чьи грязно-серые крылья сплетались с завитками их одеяний того же самого, оскорбительно земного оттенка и терялись в мутных разводах влаги на протекавшем своде. Одиннадцать небес и дольний мир, запечатленные на несущих колоннах, слились в синевато-серое месиво, Девять адов на дальней стене - в темно-бурое. У древних пресвитеров время стерло их лики, но не смогло до конца вытянуть цвет их ясно очерченных очей, и длинный ряд глаз, идущий вдоль стены, окончательно вынудил Фаннора отвернуться. Еще немного, казалось ему, и в переплетении пятен, трещин и контуров ускользающих образов начнут проступать демонические личины, - наподобие тех, о которых его наставник рассказывал в прошлый раз.
- Учитель, - позвал он.
Сигель с безмятежным видом прохаживался вдоль пустых оконных проемов. Остатки церковного убранства и просторы за стеной равно не занимали его. При слове ученика он не повел и бровью, но Фаннор уже давно привык к тому, как Сигель не желает внешне проявлять внимание.
- Учитель... Пока смотрел тут вокруг, подумал - сколько же сил, таланта и изворотливости ума человек тратит, сперва измышляя гармоничный мир вокруг себя, а затем запечатлевая свое видение на самом пределе способностей...
- Это верно, - ответил Сигель. - Едва научившись строить, ваять и мечтать, человек непременно найдет в своем роду лучших зодчих, отыщет одареннейших живописцев и в своем храме создаст образ мира - такого мира, в котором его радости и горести будут иметь смысл. И будет заботиться об образе, не допускать ему ущерба и распада, подкрашивать лики и замазывать лакуны, пока красота образа не восхитит даже иноверцев. Или пока его не сметет вместе с храмом, - добавил он, оглянувшись по кругу. - Кажется, это правило из тех, что стараются не нарушать нигде.
- Но... даже я слышал, что есть верования и того... совсем другого рода. Неужели вы не знали пророков с речами, в которых творение - ошибка, или жизнь - бессмыслица?..
- Зачем ты это спросил? - не без резкости поинтересовался Сигель.
- О... я давно хочу узнать от вас... не по глупому любопытству, конечно, но... как выглядят их святилища?
Сигель уделил ученику один из наименее приятных своих взглядов - нельзя сказать, что его лицо выражало сильные чувства, Фаннор и не ожидал их, но оттого уютнее себя не ощутил.
- Они не строят церквей, - наконец произнес учитель. - Если же они этим заняты, значит, их вера давно мертва.
Фаннору хотелось загладить свою вину за неудачно выбранный вопрос другим вопросом, обдуманным и значимым, но чувство неловкости мешало сосредоточиться. Сигель помог ему.
- Знай ты те «речи» в подлинном виде, а не в глупых пересказах, вряд ли тебе пришло на ум расспрашивать о столь пустых вещах. Это и мой недосмотр...
- Так может быть, вы просветите меня? Какое учение - в чужих ли мирах, в этом ли - вам показалось страшнее всех?
- Да, я могу. Благо, его основателя знал хорошо, и был другом ему.
- И кто же был тот... мудрец?
- «Мудрецу» бы польстило твое определение. Он был, как сказал бы твой настоятель, из самозваных, которым всегда недостает смелости, или ясности ума, или грамотности - а порой и всего вместе - поведать свой логос. Его мир старше твоего, Фаннор. Наука в нем уже давно не огораживается за стенами скрипториев, ее знания всегда на расстоянии вытянутой руки для любого.
Фаннор попробовал нарисовать в воображении кого-нибудь из кионских поселян, жадно просматривающих фолианты, и не преуспел: иллюзорный Ингабод лишь смеялся ему в лицо щербатой пастью.
- Мне трудно это представить, конечно... но есть в этом что-то ужасное.
- В известной мере, - согласился Сигель. - Но в той же степени это и благо. Пусть простецы бросают кости чаще, пока ученые мужи сидят над ними в раздумьях... может, им и выпадет. Правда, мой друг не был простецом и не мог считаться ученым - как и многие в его эпоху. Я пересекался с ним всего трижды - о той нашей встрече, что запомнилась более всех, и будет мой рассказ.
По меркам видавшего виды многоквартирного дома лифт оказался на удивление чистым.
- Да, давненько, давненько мы не виделись... - говорил Сигелю его спутник, нажимая четвертую кнопку. - Жаль, времечко сейчас не самое подходящее, но - будем от него абстрагироваться.
Сигель сдержанно кивнул.
- Уж не буду спрашивать, где ты побывал и что делал...
- Верно понимаешь, Николай. Все, что необходимо знать, я расскажу позже, все, что тебе слышать пока не положено, выспрашивать нет смысла.
- Ничего-ничего... Зато мне есть что рассказать, - ответил Николай, выходя на лестничную площадку, - не знаю только, обрадую ли тебя или наоборот...
Звякнул ключ.
- Прошу, - сказал он гостю.
Пока Сигель осматривался, его слуха коснулся звук из закрытой гостиной - приглушенный женский голос, обладательница которого разговаривала с невидимым собеседником. Сигель вопрошающе посмотрел на друга. Тот смутился.
- Ну да, моя бывшая... У нас тут дело намечалось, как раз на сегодня. Очень муторное, но уже давно назрело. Имущество делить надо, ты, должно быть, догадался... Не обращай внимания, с этим потом разберемся, а пока я быстро...
- Думаю, нам помехи не будет, - уверил Сигель.
- Да, надеюсь. Просто не думай об этом, - и, возвращаясь в роль гостеприимного хозяина (возможно, в последний раз за время, отмеренное ему в этом жилище), Николай аккуратно подтолкнул гостя под локоть. - Проходи пока, устраивайся, я скоро присоединюсь.
Сигель прошел на кухню, на свет распахнутого полуденного окна. Высотная застройка по другую его сторону бросала на асфальт синие летние тени. В соседней комнате оборвался телефонный разговор, и слышно было, как бывшие муж и жена перебросились холодными приветствиями.
- Через полчаса займемся! Ко мне пока пришли, так что... - ответных слов Сигель не разобрал, но, похоже, в их тоне сквозило раздражение.
Спустя мгновение Николай объявился на кухне.
- Занял место, хорошо... Будешь что-нибудь? Бери, если... - он широким жестом указал на скромное угощение, на горячий чайник, но вскоре осознал свою ошибку. - Ах да, я и забыл, ты же у нас абсентист, каких свет не видывал!.. - и нервно усмехнулся.
Присев, он налил себе чаю.
- Я все думал, о чем буду рассказывать спустя годы. Вышло так, что ответ пришел сам...
Видишь ли, Сигель... я, как водится, буду говорить банальности, но наш мир не очень приятное место. И жизнь, сам процесс жизни в нем - соответствующий. Было со мной как-то в юности... Я тогда, не поверишь, держал дома улиток. Спросишь, почему их? Да потому что у всякой мелкой фауны одно чудное свойство - к ней не привязываешься всерьез и не расстраиваешься потом, когда она... покидает нас. Они заодно настраиваюют на медитативный лад, эстетичны, - короче, остановился на них. Взял старый отцов аквариум, обустроил его, как сумел, купил десяток улиток покрупнее и покрасивее, и все было бы чудесно - собственно, так и было какое-то время. ...Дошло до того, что почистить всю эту емкость с ними стало невозможно без дикой нервотрепки, без часовых усилий: свежие яйцекладки и новорожденные улиточки попадались буквально везде, в каждой кучке земли и перегноя. Я старался, старался на совесть, вылавливая их всех при каждой чистке: от одной мысли, что хоть какая-то живность отправится из родного дома в мусор, гнить в куче людских отходов, становилось... ну совсем нехорошо. Долго так продолжаться не могло, я знал, что каждый раз упускаю хоть одно несчастное создание, а чаще и больше, по моей вине десятки их умерли ужасной смертью. Но кто убийца-то? Я? Или эти неблагодарные твари...
...И как все кончилось. Однажды утром встал не с той ноги, чувствовал, что не смогу больше терпеть... Я взял всю тару, что была в доме - два чайника и кастрюлю, - набрал воды, поставил на огонь... и потом в каком-то полусне, полубреду залил аквариум со всеми тварюшками кипятком. Черт... - Николай содрогнулся, - ничего гнуснее в жизни не делал. Два месяца потом болел.
Он отхлебнул из кружки.
- Тогда я, Сигель, в первый раз задумался над этим. Живая материя всегда найдет себе способ настрадаться, в какие условия ее не помещай. Люди, если подумать - что эти улитки несчастные... а вместо хозяина у них - Прогресс. Без него совсем плохо, а с ним - рано или поздно он имеет все шансы нас довести.
Жизнь - вроде как непредвиденная флуктуация во Вселенной, ее силы изо всех сил стараются загладить ошибку. А где бесполезна физика - включается этика. Расскажу одну историю на эту тему, она у меня самая любимая: чуть меньше века назад один человек - имя неважно, по крайней мере тебе - задумал свергать власть. Власть была с большими планами по улучшению мира, молодая и жесткая, недавно сбросившая прошлую, держаться намеренная всерьез и грызть новоявленных бунтарей. Бунтарь - он был хороший человек, поэт, кстати - перемен принимать не собирался, ничего, кроме отвращения, к новым хозяинам не питал. На этом месте могла бы быть драматичная история борьбы, полная неожиданных поворотов и нравственных конфликтов... все подобные истории хороши, но имеют один недостаток: с реальностью они соотносятся слабо. Грубо и банально, борьба кончилась, не начавшись, а поэта вместо успешного восстания - или хотя бы пафосного эшафота с красным сукном - ждала расстрельная команда у стенки.
И знаешь, что я думал, вспоминая эту историю раз за разом? Тысячекратно прав поэт, поднимая руку на безбожную власть, сломавшую все, что ему дорого, хватавшую его знакомых и друзей, рушившую его храмы - и готовый ради ее свержения снова бросить свой народ в мясорубку еще одной гражданской войны... И стопроцентно прав чекист, подписавший смертный приговор - а кому, да просто пережитку прошлого, захотевшему украсть победу у угнетенных, отобрать будущее... победный салют сорок пятого, прорыв в космос, мир для нас для всех - и пославший творцу пулю в затылок. Слушай, Сигель... а точно ли в порядке мир, где могут быть правы ОБА? Скажи мне?
- Скажу, что ничего нового пока не услышал, - ответил тот.
- Хм... Пока это обнадеживает, значит, у вас все то же самое. Молчишь? Ну, молчание знак согласия... Мы, конечно, ничего не можем изменить - как и вы. Но хотя бы понимать, осознавать это все, чтобы двигаться нужным путем, необходимо. Был ровно один шанс в истории выстроить верное понимание всего, для всего света - и мы этот шанс потеряли.
- Продолжай, - сказал гость.
- Две тысячи лет назад случилась, наверное, главная ошибка. Тогда... этот спор и начался, быстро прервался, когда перешел из области дискуссии в область репрессий, и разрешился, как я считаю, в этом году, полной победой побежденных.
Назовем их... Люди Знания, мне, честно, по душе такое сочетание слов. Собственное имя у них забрали себе их злейшие враги, их современное прозвище они не носили никогда и отнеслись бы к нему... в лучшем случае с недоумением, наверное. Пусть будут Люди Знания, да.
И учили они простой и очевидной идее: есть в самом деле бог на свете, и он - слепое чудовище. Безобразное и в образе своем, и в мыслях... Он, конечно, не равен абсолютному злу, дьяволу, такое творить неспособно, а если бы и было - устоял бы его космос сколь-нибудь, или быстро бы пожрал, истерзал самое себя? Нет, он был куда изощреннее - зла должно быть ровно столько, чтобы на него можно было закрыть глаза и смирять с ним совесть. Чтобы на каждый век хватило поэтов и безумцев, славящих его вместе с творением. И пускай агония растянется на миллиарды лет, никто этого и не почувствует. И, к слову...
- Твою мать, да что ж это такое?!
Она ворвалась в пространство диалога стремительно и с таким шумом, столь неподобающим для ее комплекции, что в первый момент не смог отозваться ни один из собеседников; даже Сигель, как могло бы показаться со стороны, слегка опешил. Порыв воздуха разметал по столу мятые салфетки.
- Ну. И. Где?! - Эти слова были адресованы Николаю и выкрикивались едва ли не в упор.
- Ох, - выдохнул тот. - Надя. Что «где»?
- Что? А зачем ты сюда вообще приехал, по-твоему? Документы где? На квартиру.
Сигель не мог не отметить, сколь быстро при этих словах выражение лица его друга прошло эволюцию от замешательства до отстраненной брезгливости.
- Ищу полчаса их уже, словно заняться больше нечем... Принес вообще?
- Так, - попытался наконец перехватить инициативу Николай, - хватит. Сбавь обороты. Все принес, конечно. Сумку на двери повесил, там папка, в ней все мои бумажки, даже старые чеки и рентгены... Поищи, там все на месте должно быть. И потише, у нас, как бы, гость...
- Теперь в них копаться... Не мог взять сразу только нужное?
- Вот, знаешь, не мог! - повысил голос Николай. - И еще раз, нечего тут нагнетать, ко мне пришли...
И только теперь она заметила, что их с Николаем общество дополняет третье лицо. Окинув Сигеля взглядом с ног до головы, она резко повела худыми плечами.
- Ну здравствуйте.
Сигель молча кивнул, в той своей лаконичной манере, которую незнакомые с равным успехом могли толковать и как учтивость, и как пренебрежение.
- Да, мне, как хозяину, следовало бы вас представить сразу... Надь, это Сигель, мой бесценный друг.
- Сигель... - механически повторила она. - Это что, фамилия ваша?
- Допустим, - ответил тот.
Установилось молчание, в равной мере неловкое для всех присутствующих. Николай взял на себя смелость разрешить ситуацию, уведя Надежду совместно разобраться в бумагах, и вскоре вернулся.
- Уф... Неловко-то как получилось, - он поежился, словно сбрасывая невидимые цепи, и, понизив голос, сказал: - Вот что прикажете с такими делать? Когда ни духа, ни ума кому-то не достается...
- Не слишком ты ее ценишь, - заметил Сигель.
- Сам же все видел.
- А что я видел? Краткую и неинтересную зарисовку. Если я начну по таким судить, Азгох сможет с полным правом...
Собеседник изобразил равнодушие.
- Ладно, не надо про Азгоха. Замяли.
Имей Сигель ум иного склада, он бы непременно задумался, что же - чудо, абсурд или чужие усилия - объединило в свое время и смогло удержать вместе несколько лет в жизни такого человека, как Николай, и эту женщину: хотя в ней, вопреки разочарованному отзыву бывшего супруга, чувствовался интеллект - пусть и с некоторым уклоном в прагматику, ее энергичность и нервная вспыльчивость, казалось, гарантированно должны были Николая не привлечь, а оттолкнуть. Впрочем, Сигель редко задумывался над подобными вещами, и не за этим он прибыл.
Все вновь уселись по местам.
- Вернемся же к делу, - хозяин вновь потянулся за чаем. - Прошлое нам, конечно, не переделать...
- Спорное утверждение, - прервал Сигель.
Кружка остановилась на полпути.
- Только не говори мне, что в состоянии...
- Почему же?
- Почему?! Да... да я тронусь умом от счастья! Прямо здесь и сейчас! Пустить историю целой планеты заново...
- Скажем так, пока ничего не обещаю, - предупредил Сигель, видя эйфорию друга. -Давай поступим просто. Предположим, что я ничего не знаю об этом учении и готов непредвзято выслушать любую точку зрения на него. Готов ли ты убедить меня в том, что две тысячи лет назад история твоего мира стала бессмысленной, после выбора между ним и его антиподом?
- О, да, конечно...
- Тогда приступай, один слушатель у тебя есть. А возможно, - Сигель обернулся через плечо в коридор, откуда доносился шум переставляемых вещей, - найдутся и другие.
- Она? - удивился Николай. - Да нет, она-то не из моей аудитории. Не из ее благодарной части, по крайней мере.
- Посмотрим, - ответил Сигель. - Не торопись с приговором.
- Ой, да ты ее просто не знаешь, поверь, я с ней...
Под пристальным взглядом собеседника Николай осекся.
- Ну а впрочем, какая разница. Если ей будет слышно, мне не жалко.
Он прошелся взглядом по виду за окном - серым массам бетона, потрепанным городскими ветрами тополям, душному июльскому небу и краешку лиловых туч на горизонте, сквозящему между стенами высоток.
- Вот, посмотришь туда - и сразу ясно, с чего начать. До чего, дескать, живописно все кругом. В нашей культуре почему-то принято искать красоту божьего света и прочие несуществующие вещи, умиляясь цветами, птичками, закатами... Знаешь, когда нейропсихологи выловят в наших инстинктах эту самую межклеточную связь, отвечающую за такую патологию - они на полном серьезе обяжут нас всех. Особенно если научатся ее гасить. Одним словом, пусть цветочки останутся для очередных миннезингеров, в моем лице они точно не дождутся никого. Давай лучше поговорим... о лептонах.
- Интересный поворот, - оживился Сигель. - Впрочем, охотно верю, что лептоны тебе ближе.
- Сегодня нам смогли объяснить совершенство самой материи, а не ее проявлений - и это, знаешь ли, очень характерно, что объясняют, а предоставить для осязания не могут. Но каковы аргументы! Ах, эти чудесные s-орбитали, безупречные в своей сферичности... О, превыше всего изумительные p-орбитали, замкнутые на себя в знак бесконечности... Микромир не просто прекрасен, он где-то даже трансцендентально прекрасен. Но надо же такому случиться, что на нашем с тобой уровне все живое и неживое тщится повторить эти идеальные формы... и терпит полный крах.
Николай протянул руку к вазе с приувядшего вида фруктами.
- Вот как это яблоко. Оно, уверен, из кожуры вон лезло, достойная же цель - уподобиться нуклонам. А в итоге что с него - даже путного шара из него не вышло, так, топологическое недоразумение, и не более. Какая уж тут «нерушимость», оно еще и подгнило... - Он сдавил плод, затем, пытаясь раздавить его, приложил усилие обеих рук, но яблоко не поддалось. - Хм, моя демонстрация не вышла, но мысль ты ухватил...
- Разумеется. И могу помочь довести ее до завершения хотя бы визуально, - Сигель взял яблоко из рук, и в его тонких пальцах, к удивлению Николая, оно моментально треснуло и разлетелось хрустящими комками по скатерти.
- Ооо... спасибо, конечно, но вернемся к теме... Вот мы и посмотрели, чего стоит порядок в микровселенной для мира людей. В том и изъян вещества: с каждым усложнением структуры доля хаоса возрастает, доля гармонии - умаляется и верно движется в сторону нуля. Стоит ли удивляться, что корпускулы, про которые нам вещают ученые, для нас остаются сором, трухой, фоссилиями, трупным гноем... Перегоревшей звездной пылью, угольными облаками, молекулярным сором...
Николай прихлебнул из чашки и поспешно поставил ее на место.
- И взаимодействие между любыми сущностями из такого никудышного материала - соответствующее. Хаотическое. Порочное. Неописуемо прекрасный удар нейтронного пучка по атомному ядру уровнем выше оказывается молотом, дробящим кости осужденного. Или чем-нибудь еще хуже, на примере нашей планеты видно... И, что еще понятнее при виде на нее в целом, когда структура разрастется гораздо масштабнее нас с тобой, это уже будет удар астероида, или огонь сверхновой, выжигающий жизнь на десятки световых лет. А на самом пределе мирового гигантизма спин электрона эхом отзывается в жерновах галактик, каждым оборотом размалывающих миллионы миров, - Николай вздохнул. - Из невидимой гармонии следуют в основном видимые катастрофы - вот это суть вещества, как есть.
Видно, проектант материи только и сумел, что придумать выверенные формы, четкие законы и смелые абстракции микромира, на том и остановился - достаточно засыпать песчинки во Вселенную и предоставить самим себе, они и выстроятся. Не так все вышло, от абсолютного блага квантовой механики до невообразимого зла космических трагедий материю не отделяет даже миг.
Тогда все стало куда ближе, понятнее... вот об этом оскверняющем законе и учили Люди Знания! Он явно не из тех, какие зовут «жестокой справедливостью», так? Скорее, это парадокс в себе, такой закон, который же суть беззаконие. А какие закономерности, спрашивается, изучает сегодняшняя наука? Да именно такие!
Вот так, день за днем, я наводил мостики, от древнего Знания к современному. Любая наука обладала чудесным свойством идти вразрез то с буквой, то с духом - а чаще совокупно - любой веры, и при этом прекрасно входила в мою. Какой опорой мне стала теория эволюции, от которой уже два столетия тошнит всех боголюбивых: разве могло их доброе божество задумать миллиарды лет мясорубки, творившей и крошившей тысячи родов удивительных тварей, то передававшей им власть над землей, то списывавшей за ненадобностью в расход.
Но оставалась, скажем так, одна проблема. Настоящая трещина в основании, способная развалить всю мою конструкцию. Люди Знания проповедовали не только о злом творце и ущербности мира. Они успели еще создать космологию, редкостную по неочевидности. Порядки эонов, сопряжения миров, списки демиурговых демонов... Кажется, ничего подобного наука не зафиксировала - не то, что на уровне совпадений, но даже отвлеченных аналогий: по крайней мере, я узнал бы об этом уже давно.
Так что же, все это не более, чем замысловатая, но оттого не менее праздная игра воображения? Если так, то о каком доверии к Знанию можно говорить? Меня долго изводило это сомнение. Но теперь, кажется, я нашел ключик ко всему...
Он взял папку, лежавшую с самого появления гостя на соседнем стуле, и вынул из нее скрепленные листы с распечатанным на принтере текстом.
- Вот... смотри.
Сигель бегло просмотрел все пять страниц.
- Любопытно. Уже догадываюсь, в чем дело...
- Да, именно в этом! Всегда знал, где искать тот поворотный момент... Наука уже давно предположила, что в первую секунду жизни Вселенной произошло нечто необъясненное до сих пор - асимметрия вещества и антивещества. Но, видишь ли, я консерватор в известном смысле - пока меня не убедят на деле, это все остается на уровне болтовни. А теперь все подтвердили на деле, в эксперименте.
Люди Креста придумали грехопадение. Люди Знания вообразили бунт Львиноголового Князя, отпадение Ахамот... И все для того, чтобы мы в итоге поняли: это все лишь иносказания о ключевом и совершенно неизвестном свойстве материи. Когда решалось, быть или не быть всему - темной энергии, коллапсирующим звездам, черным дырам; чуме, пыткам, концлагерям; страхам, извращениям, глупости - оно раскрыло себя... Первородный грех вещества. Ариэль и Ялдабаоф, Змей-искуситель и запретный плод - вот они, в каждом кварке!
Но ладно... я предлагаю пойти дальше. Если бы процесс творения не прервал этот порок... попробуй вообразить результат.
Только представь себе - Вселенная без Вещества, под совершенно невообразимые нам законы... пространство абсолютного духа, ведь что есть дух, как не иносказание кванта? Нечто, лишенное массы, осязаемости, но способное перенести всю полноту информации, что не дано барионной материи.
А что такое тогда семь небес, двенадцать архонтов?.. А ничего. Ничего. Случайный отпечаток на сетчатке, какой мог сложиться с шансом чуть выше нуля. Видение во сне. Послание из первой секунды, искаженное и домысленное, принятое за откровение. Наверное, так?
В мире из вещества квантам уже не дано составить задуманную сизигию. Поглощаться материей, терять энергию, лететь в никуда - все, что им остается. Подумай, может, это они и есть - расщепленные эоны, разорванный мировой дух... в остывшем реликтовом излучении, в солнечном свете, в тепле воды и воздуха. Отраженный миллион раз, принятый веществом и снова выброшенный, свет будет метаться, не находя ни рая, ни ада, ни дома, пока не остынет космос, не затеряется последний бит, а все числа не станут ну...
Видно, интуиция заставила Николая сперва обернуться. В дверях стояла его бывшая жена.
Он издал невнятный звук, явно выражавший изумление, но упорно не желавший начать собой слово. Та пожала плечами.
- Да, слушала тут вас... И ни к чему так смотреть.
И шагнула ближе.
- В двух словах: твою бы энергию, да...
- Все ясно, - перебил Николай, с кислой миной подмигнув соседу. - Слушать можно по-разному, в том числе не понимая ничего.
- Не сомневайся, все мне понятно. Есть, конечно, в твоих словах какая-то логика, не буду несправедливой, но хорошо, что за пределами этой комнаты тебя не услышат. Уж извини.
Ее собеседник хотел было возразить, но в итоге лишь махнул рукой в ее сторону.
Она оглянулась, ища себе хоть какой-то поддержки. Не сразу, но бесповоротно ее внимание задержалось на нем - странном госте, вроде бы видном и примечательном своей наружностью, но словно ускользающем из поля зрения при любом попытке сосредоточиться.
- А вы что скажете? Вы-то, надеюсь, не слишком над этим всем задумываетесь? Близко к сердцу не принимаете?
- По правде сказать, мне его рассказ любопытен, - ответил Сигель. - Но у вас, вижу, своя точка зрения, и вам не терпится ее изложить?
- Ну, что «не терпится», это преувеличение... От меня все это далековато. Такое чувство, что все эти древние еретики, которых Николай изучает, все как один не имели ни семьи, ни детей, ни дома, ничего - естественно, они и погрязли в пессимизме...
- Нам ну очень ценно твое мнение, - съязвил Николай. - Правда, у тебя в этом списке достижений тоже одни провалы, но стремление-то похвально...
- А кто виноват?! - огрызнулась было Надежда, впрочем, быстро взяв в себя в руки. - А, ладно, нечего мне с тобой препираться... Я только хотела сказать, что кое-что по этой теме читала, и...
- Читала? Быть не может, чтоб ты осилила текст без картинок.
- ...и кое-что мне показалось, скажем так, интересным, - по невозмутимости в ответ на новый выпад Сигель заключил о его полной беспомощности. - Те пророки, похоже, были изрядные мизантропы и циники, но это не помешало им все-таки сложить одну красивую легенду.
- Не уверен, что вы правы в своей оценке, - осторожно заметил Сигель. И все же - о какой легенде вы говорите?
- О богине, небожительнице... которая желала любви, творения, но ошиблась - и породила дьявола.
- Не путай дьявола с демиургом, а?
- И пала вместе с ним, к нам сюда. Дальше, насколько я помню, что-то пространно описывалось - забрал ее силу, привязал к миру, обрек перерождаться в телах людей...
- Маргинальная версия мифа это все. К тому же неподтвержденная толком, - уточнил Николай.
В пост целиком не влезло, далее в комментариях.
Предлагаю на ваш суд свой небольшой литературный опыт. Рассказ задуман как идущий в составе цикла с общей сюжетной линией (примерно под четвертым номером), но самодостаточен, и отсутствие на сей момент первых трех частей, существующих в виде черновых фрагментов, не должно быть особой помехой.
Не пожалейте времени - мне в самом деле важно ваше мнение.
Может быть, заодно название вместе придумаем.
Месяц истек с того памятного дня, и Фаннор, оставив монастырские стены и пытаясь забыть свое прошлое, шел за своим новым учителем. И с каждым словом, с каждым уроком Сигеля он узнавал, обдумывал и сомневался все больше...
Ладонь Фаннора легла на штукатурку, там, где выполненная по-сухому роспись еще не выцвела до неразличимости. Кажется, он ожидал, что прикосновение вызовет в нем былое чувство душевного покоя перед святыми фресками, что в нем отзовутся благочестивые думы безвестного живописца из далекого прошлого... но нет, иных ощущений, кроме осязаемой шероховатости холодной стены, не возникло.
На ладони осталась темная пыль краски. «Да, не стоило ничего трогать, - с огорчением подумал Фаннор, - росписи и так хорошо досталось за прошедшие годы, и, как бы я теперь к ней не относился, но уважение иметь надо».
Вместе с Сигелем они нашли приют на эту ночь в ветшающих монастырских стенах на полпути в Хидонею. Еще полвека назад путников ожидал бы совсем иной прием - этот край был полон жизни, и через ворота проходили стайки паломников, груженые мукой и рыбой крестьянские возы и торговцы в сопровождении носильщиков и охраны. Но с тех пор, как по провинции прошлось моровое поветрие, обитель пустовала: монахи перемерли или же разбежались, и год за годом дожди, град и редкие мародеры делали свое дело, стирая камень за камнем, фреску за фреской.
Цивилизация, между тем, уступив край запустению под натиском болезни, постепенно возвращалась, забирая свое: дальние поля в долине, видимые из монастырских окон, в тот год расчистили от бурьяна и сухостоя и снова прошлись по ним с плугом, вспаханная земля ожидала припозднившегося сева. Однако сам монастырь еще оставался заброшенным, чем и воспользовались путники - к явному удовлетворению Сигеля, сторонившегося незапланированных встреч и непредсказуемых в своем любопытстве странноприимцев.
Подняв глаза, Фаннор всмотрелся в купольную роспись. Должно быть, до поры ужасного мора это зрелище впечатляло окрестных богомольцев не меньше, чем пышность алтарного зала в Кионе в первый раз взволновала его, впервые вошедшего в его пределы вместе с другими молодыми послушниками. Сегодня же он не мог без смеси страха и брезгливости смотреть на следы распада - на Космократора, Солнцеликого и Неодолимого, с темными провалами на месте глаз и большей части лица, на окружавших его принципатов, чьи грязно-серые крылья сплетались с завитками их одеяний того же самого, оскорбительно земного оттенка и терялись в мутных разводах влаги на протекавшем своде. Одиннадцать небес и дольний мир, запечатленные на несущих колоннах, слились в синевато-серое месиво, Девять адов на дальней стене - в темно-бурое. У древних пресвитеров время стерло их лики, но не смогло до конца вытянуть цвет их ясно очерченных очей, и длинный ряд глаз, идущий вдоль стены, окончательно вынудил Фаннора отвернуться. Еще немного, казалось ему, и в переплетении пятен, трещин и контуров ускользающих образов начнут проступать демонические личины, - наподобие тех, о которых его наставник рассказывал в прошлый раз.
- Учитель, - позвал он.
Сигель с безмятежным видом прохаживался вдоль пустых оконных проемов. Остатки церковного убранства и просторы за стеной равно не занимали его. При слове ученика он не повел и бровью, но Фаннор уже давно привык к тому, как Сигель не желает внешне проявлять внимание.
- Учитель... Пока смотрел тут вокруг, подумал - сколько же сил, таланта и изворотливости ума человек тратит, сперва измышляя гармоничный мир вокруг себя, а затем запечатлевая свое видение на самом пределе способностей...
- Это верно, - ответил Сигель. - Едва научившись строить, ваять и мечтать, человек непременно найдет в своем роду лучших зодчих, отыщет одареннейших живописцев и в своем храме создаст образ мира - такого мира, в котором его радости и горести будут иметь смысл. И будет заботиться об образе, не допускать ему ущерба и распада, подкрашивать лики и замазывать лакуны, пока красота образа не восхитит даже иноверцев. Или пока его не сметет вместе с храмом, - добавил он, оглянувшись по кругу. - Кажется, это правило из тех, что стараются не нарушать нигде.
- Но... даже я слышал, что есть верования и того... совсем другого рода. Неужели вы не знали пророков с речами, в которых творение - ошибка, или жизнь - бессмыслица?..
- Зачем ты это спросил? - не без резкости поинтересовался Сигель.
- О... я давно хочу узнать от вас... не по глупому любопытству, конечно, но... как выглядят их святилища?
Сигель уделил ученику один из наименее приятных своих взглядов - нельзя сказать, что его лицо выражало сильные чувства, Фаннор и не ожидал их, но оттого уютнее себя не ощутил.
- Они не строят церквей, - наконец произнес учитель. - Если же они этим заняты, значит, их вера давно мертва.
Фаннору хотелось загладить свою вину за неудачно выбранный вопрос другим вопросом, обдуманным и значимым, но чувство неловкости мешало сосредоточиться. Сигель помог ему.
- Знай ты те «речи» в подлинном виде, а не в глупых пересказах, вряд ли тебе пришло на ум расспрашивать о столь пустых вещах. Это и мой недосмотр...
- Так может быть, вы просветите меня? Какое учение - в чужих ли мирах, в этом ли - вам показалось страшнее всех?
- Да, я могу. Благо, его основателя знал хорошо, и был другом ему.
- И кто же был тот... мудрец?
- «Мудрецу» бы польстило твое определение. Он был, как сказал бы твой настоятель, из самозваных, которым всегда недостает смелости, или ясности ума, или грамотности - а порой и всего вместе - поведать свой логос. Его мир старше твоего, Фаннор. Наука в нем уже давно не огораживается за стенами скрипториев, ее знания всегда на расстоянии вытянутой руки для любого.
Фаннор попробовал нарисовать в воображении кого-нибудь из кионских поселян, жадно просматривающих фолианты, и не преуспел: иллюзорный Ингабод лишь смеялся ему в лицо щербатой пастью.
- Мне трудно это представить, конечно... но есть в этом что-то ужасное.
- В известной мере, - согласился Сигель. - Но в той же степени это и благо. Пусть простецы бросают кости чаще, пока ученые мужи сидят над ними в раздумьях... может, им и выпадет. Правда, мой друг не был простецом и не мог считаться ученым - как и многие в его эпоху. Я пересекался с ним всего трижды - о той нашей встрече, что запомнилась более всех, и будет мой рассказ.
По меркам видавшего виды многоквартирного дома лифт оказался на удивление чистым.
- Да, давненько, давненько мы не виделись... - говорил Сигелю его спутник, нажимая четвертую кнопку. - Жаль, времечко сейчас не самое подходящее, но - будем от него абстрагироваться.
Сигель сдержанно кивнул.
- Уж не буду спрашивать, где ты побывал и что делал...
- Верно понимаешь, Николай. Все, что необходимо знать, я расскажу позже, все, что тебе слышать пока не положено, выспрашивать нет смысла.
- Ничего-ничего... Зато мне есть что рассказать, - ответил Николай, выходя на лестничную площадку, - не знаю только, обрадую ли тебя или наоборот...
Звякнул ключ.
- Прошу, - сказал он гостю.
Пока Сигель осматривался, его слуха коснулся звук из закрытой гостиной - приглушенный женский голос, обладательница которого разговаривала с невидимым собеседником. Сигель вопрошающе посмотрел на друга. Тот смутился.
- Ну да, моя бывшая... У нас тут дело намечалось, как раз на сегодня. Очень муторное, но уже давно назрело. Имущество делить надо, ты, должно быть, догадался... Не обращай внимания, с этим потом разберемся, а пока я быстро...
- Думаю, нам помехи не будет, - уверил Сигель.
- Да, надеюсь. Просто не думай об этом, - и, возвращаясь в роль гостеприимного хозяина (возможно, в последний раз за время, отмеренное ему в этом жилище), Николай аккуратно подтолкнул гостя под локоть. - Проходи пока, устраивайся, я скоро присоединюсь.
Сигель прошел на кухню, на свет распахнутого полуденного окна. Высотная застройка по другую его сторону бросала на асфальт синие летние тени. В соседней комнате оборвался телефонный разговор, и слышно было, как бывшие муж и жена перебросились холодными приветствиями.
- Через полчаса займемся! Ко мне пока пришли, так что... - ответных слов Сигель не разобрал, но, похоже, в их тоне сквозило раздражение.
Спустя мгновение Николай объявился на кухне.
- Занял место, хорошо... Будешь что-нибудь? Бери, если... - он широким жестом указал на скромное угощение, на горячий чайник, но вскоре осознал свою ошибку. - Ах да, я и забыл, ты же у нас абсентист, каких свет не видывал!.. - и нервно усмехнулся.
Присев, он налил себе чаю.
- Я все думал, о чем буду рассказывать спустя годы. Вышло так, что ответ пришел сам...
Видишь ли, Сигель... я, как водится, буду говорить банальности, но наш мир не очень приятное место. И жизнь, сам процесс жизни в нем - соответствующий. Было со мной как-то в юности... Я тогда, не поверишь, держал дома улиток. Спросишь, почему их? Да потому что у всякой мелкой фауны одно чудное свойство - к ней не привязываешься всерьез и не расстраиваешься потом, когда она... покидает нас. Они заодно настраиваюют на медитативный лад, эстетичны, - короче, остановился на них. Взял старый отцов аквариум, обустроил его, как сумел, купил десяток улиток покрупнее и покрасивее, и все было бы чудесно - собственно, так и было какое-то время. ...Дошло до того, что почистить всю эту емкость с ними стало невозможно без дикой нервотрепки, без часовых усилий: свежие яйцекладки и новорожденные улиточки попадались буквально везде, в каждой кучке земли и перегноя. Я старался, старался на совесть, вылавливая их всех при каждой чистке: от одной мысли, что хоть какая-то живность отправится из родного дома в мусор, гнить в куче людских отходов, становилось... ну совсем нехорошо. Долго так продолжаться не могло, я знал, что каждый раз упускаю хоть одно несчастное создание, а чаще и больше, по моей вине десятки их умерли ужасной смертью. Но кто убийца-то? Я? Или эти неблагодарные твари...
...И как все кончилось. Однажды утром встал не с той ноги, чувствовал, что не смогу больше терпеть... Я взял всю тару, что была в доме - два чайника и кастрюлю, - набрал воды, поставил на огонь... и потом в каком-то полусне, полубреду залил аквариум со всеми тварюшками кипятком. Черт... - Николай содрогнулся, - ничего гнуснее в жизни не делал. Два месяца потом болел.
Он отхлебнул из кружки.
- Тогда я, Сигель, в первый раз задумался над этим. Живая материя всегда найдет себе способ настрадаться, в какие условия ее не помещай. Люди, если подумать - что эти улитки несчастные... а вместо хозяина у них - Прогресс. Без него совсем плохо, а с ним - рано или поздно он имеет все шансы нас довести.
Жизнь - вроде как непредвиденная флуктуация во Вселенной, ее силы изо всех сил стараются загладить ошибку. А где бесполезна физика - включается этика. Расскажу одну историю на эту тему, она у меня самая любимая: чуть меньше века назад один человек - имя неважно, по крайней мере тебе - задумал свергать власть. Власть была с большими планами по улучшению мира, молодая и жесткая, недавно сбросившая прошлую, держаться намеренная всерьез и грызть новоявленных бунтарей. Бунтарь - он был хороший человек, поэт, кстати - перемен принимать не собирался, ничего, кроме отвращения, к новым хозяинам не питал. На этом месте могла бы быть драматичная история борьбы, полная неожиданных поворотов и нравственных конфликтов... все подобные истории хороши, но имеют один недостаток: с реальностью они соотносятся слабо. Грубо и банально, борьба кончилась, не начавшись, а поэта вместо успешного восстания - или хотя бы пафосного эшафота с красным сукном - ждала расстрельная команда у стенки.
И знаешь, что я думал, вспоминая эту историю раз за разом? Тысячекратно прав поэт, поднимая руку на безбожную власть, сломавшую все, что ему дорого, хватавшую его знакомых и друзей, рушившую его храмы - и готовый ради ее свержения снова бросить свой народ в мясорубку еще одной гражданской войны... И стопроцентно прав чекист, подписавший смертный приговор - а кому, да просто пережитку прошлого, захотевшему украсть победу у угнетенных, отобрать будущее... победный салют сорок пятого, прорыв в космос, мир для нас для всех - и пославший творцу пулю в затылок. Слушай, Сигель... а точно ли в порядке мир, где могут быть правы ОБА? Скажи мне?
- Скажу, что ничего нового пока не услышал, - ответил тот.
- Хм... Пока это обнадеживает, значит, у вас все то же самое. Молчишь? Ну, молчание знак согласия... Мы, конечно, ничего не можем изменить - как и вы. Но хотя бы понимать, осознавать это все, чтобы двигаться нужным путем, необходимо. Был ровно один шанс в истории выстроить верное понимание всего, для всего света - и мы этот шанс потеряли.
- Продолжай, - сказал гость.
- Две тысячи лет назад случилась, наверное, главная ошибка. Тогда... этот спор и начался, быстро прервался, когда перешел из области дискуссии в область репрессий, и разрешился, как я считаю, в этом году, полной победой побежденных.
Назовем их... Люди Знания, мне, честно, по душе такое сочетание слов. Собственное имя у них забрали себе их злейшие враги, их современное прозвище они не носили никогда и отнеслись бы к нему... в лучшем случае с недоумением, наверное. Пусть будут Люди Знания, да.
И учили они простой и очевидной идее: есть в самом деле бог на свете, и он - слепое чудовище. Безобразное и в образе своем, и в мыслях... Он, конечно, не равен абсолютному злу, дьяволу, такое творить неспособно, а если бы и было - устоял бы его космос сколь-нибудь, или быстро бы пожрал, истерзал самое себя? Нет, он был куда изощреннее - зла должно быть ровно столько, чтобы на него можно было закрыть глаза и смирять с ним совесть. Чтобы на каждый век хватило поэтов и безумцев, славящих его вместе с творением. И пускай агония растянется на миллиарды лет, никто этого и не почувствует. И, к слову...
- Твою мать, да что ж это такое?!
Она ворвалась в пространство диалога стремительно и с таким шумом, столь неподобающим для ее комплекции, что в первый момент не смог отозваться ни один из собеседников; даже Сигель, как могло бы показаться со стороны, слегка опешил. Порыв воздуха разметал по столу мятые салфетки.
- Ну. И. Где?! - Эти слова были адресованы Николаю и выкрикивались едва ли не в упор.
- Ох, - выдохнул тот. - Надя. Что «где»?
- Что? А зачем ты сюда вообще приехал, по-твоему? Документы где? На квартиру.
Сигель не мог не отметить, сколь быстро при этих словах выражение лица его друга прошло эволюцию от замешательства до отстраненной брезгливости.
- Ищу полчаса их уже, словно заняться больше нечем... Принес вообще?
- Так, - попытался наконец перехватить инициативу Николай, - хватит. Сбавь обороты. Все принес, конечно. Сумку на двери повесил, там папка, в ней все мои бумажки, даже старые чеки и рентгены... Поищи, там все на месте должно быть. И потише, у нас, как бы, гость...
- Теперь в них копаться... Не мог взять сразу только нужное?
- Вот, знаешь, не мог! - повысил голос Николай. - И еще раз, нечего тут нагнетать, ко мне пришли...
И только теперь она заметила, что их с Николаем общество дополняет третье лицо. Окинув Сигеля взглядом с ног до головы, она резко повела худыми плечами.
- Ну здравствуйте.
Сигель молча кивнул, в той своей лаконичной манере, которую незнакомые с равным успехом могли толковать и как учтивость, и как пренебрежение.
- Да, мне, как хозяину, следовало бы вас представить сразу... Надь, это Сигель, мой бесценный друг.
- Сигель... - механически повторила она. - Это что, фамилия ваша?
- Допустим, - ответил тот.
Установилось молчание, в равной мере неловкое для всех присутствующих. Николай взял на себя смелость разрешить ситуацию, уведя Надежду совместно разобраться в бумагах, и вскоре вернулся.
- Уф... Неловко-то как получилось, - он поежился, словно сбрасывая невидимые цепи, и, понизив голос, сказал: - Вот что прикажете с такими делать? Когда ни духа, ни ума кому-то не достается...
- Не слишком ты ее ценишь, - заметил Сигель.
- Сам же все видел.
- А что я видел? Краткую и неинтересную зарисовку. Если я начну по таким судить, Азгох сможет с полным правом...
Собеседник изобразил равнодушие.
- Ладно, не надо про Азгоха. Замяли.
Имей Сигель ум иного склада, он бы непременно задумался, что же - чудо, абсурд или чужие усилия - объединило в свое время и смогло удержать вместе несколько лет в жизни такого человека, как Николай, и эту женщину: хотя в ней, вопреки разочарованному отзыву бывшего супруга, чувствовался интеллект - пусть и с некоторым уклоном в прагматику, ее энергичность и нервная вспыльчивость, казалось, гарантированно должны были Николая не привлечь, а оттолкнуть. Впрочем, Сигель редко задумывался над подобными вещами, и не за этим он прибыл.
Все вновь уселись по местам.
- Вернемся же к делу, - хозяин вновь потянулся за чаем. - Прошлое нам, конечно, не переделать...
- Спорное утверждение, - прервал Сигель.
Кружка остановилась на полпути.
- Только не говори мне, что в состоянии...
- Почему же?
- Почему?! Да... да я тронусь умом от счастья! Прямо здесь и сейчас! Пустить историю целой планеты заново...
- Скажем так, пока ничего не обещаю, - предупредил Сигель, видя эйфорию друга. -Давай поступим просто. Предположим, что я ничего не знаю об этом учении и готов непредвзято выслушать любую точку зрения на него. Готов ли ты убедить меня в том, что две тысячи лет назад история твоего мира стала бессмысленной, после выбора между ним и его антиподом?
- О, да, конечно...
- Тогда приступай, один слушатель у тебя есть. А возможно, - Сигель обернулся через плечо в коридор, откуда доносился шум переставляемых вещей, - найдутся и другие.
- Она? - удивился Николай. - Да нет, она-то не из моей аудитории. Не из ее благодарной части, по крайней мере.
- Посмотрим, - ответил Сигель. - Не торопись с приговором.
- Ой, да ты ее просто не знаешь, поверь, я с ней...
Под пристальным взглядом собеседника Николай осекся.
- Ну а впрочем, какая разница. Если ей будет слышно, мне не жалко.
Он прошелся взглядом по виду за окном - серым массам бетона, потрепанным городскими ветрами тополям, душному июльскому небу и краешку лиловых туч на горизонте, сквозящему между стенами высоток.
- Вот, посмотришь туда - и сразу ясно, с чего начать. До чего, дескать, живописно все кругом. В нашей культуре почему-то принято искать красоту божьего света и прочие несуществующие вещи, умиляясь цветами, птичками, закатами... Знаешь, когда нейропсихологи выловят в наших инстинктах эту самую межклеточную связь, отвечающую за такую патологию - они на полном серьезе обяжут нас всех. Особенно если научатся ее гасить. Одним словом, пусть цветочки останутся для очередных миннезингеров, в моем лице они точно не дождутся никого. Давай лучше поговорим... о лептонах.
- Интересный поворот, - оживился Сигель. - Впрочем, охотно верю, что лептоны тебе ближе.
- Сегодня нам смогли объяснить совершенство самой материи, а не ее проявлений - и это, знаешь ли, очень характерно, что объясняют, а предоставить для осязания не могут. Но каковы аргументы! Ах, эти чудесные s-орбитали, безупречные в своей сферичности... О, превыше всего изумительные p-орбитали, замкнутые на себя в знак бесконечности... Микромир не просто прекрасен, он где-то даже трансцендентально прекрасен. Но надо же такому случиться, что на нашем с тобой уровне все живое и неживое тщится повторить эти идеальные формы... и терпит полный крах.
Николай протянул руку к вазе с приувядшего вида фруктами.
- Вот как это яблоко. Оно, уверен, из кожуры вон лезло, достойная же цель - уподобиться нуклонам. А в итоге что с него - даже путного шара из него не вышло, так, топологическое недоразумение, и не более. Какая уж тут «нерушимость», оно еще и подгнило... - Он сдавил плод, затем, пытаясь раздавить его, приложил усилие обеих рук, но яблоко не поддалось. - Хм, моя демонстрация не вышла, но мысль ты ухватил...
- Разумеется. И могу помочь довести ее до завершения хотя бы визуально, - Сигель взял яблоко из рук, и в его тонких пальцах, к удивлению Николая, оно моментально треснуло и разлетелось хрустящими комками по скатерти.
- Ооо... спасибо, конечно, но вернемся к теме... Вот мы и посмотрели, чего стоит порядок в микровселенной для мира людей. В том и изъян вещества: с каждым усложнением структуры доля хаоса возрастает, доля гармонии - умаляется и верно движется в сторону нуля. Стоит ли удивляться, что корпускулы, про которые нам вещают ученые, для нас остаются сором, трухой, фоссилиями, трупным гноем... Перегоревшей звездной пылью, угольными облаками, молекулярным сором...
Николай прихлебнул из чашки и поспешно поставил ее на место.
- И взаимодействие между любыми сущностями из такого никудышного материала - соответствующее. Хаотическое. Порочное. Неописуемо прекрасный удар нейтронного пучка по атомному ядру уровнем выше оказывается молотом, дробящим кости осужденного. Или чем-нибудь еще хуже, на примере нашей планеты видно... И, что еще понятнее при виде на нее в целом, когда структура разрастется гораздо масштабнее нас с тобой, это уже будет удар астероида, или огонь сверхновой, выжигающий жизнь на десятки световых лет. А на самом пределе мирового гигантизма спин электрона эхом отзывается в жерновах галактик, каждым оборотом размалывающих миллионы миров, - Николай вздохнул. - Из невидимой гармонии следуют в основном видимые катастрофы - вот это суть вещества, как есть.
Видно, проектант материи только и сумел, что придумать выверенные формы, четкие законы и смелые абстракции микромира, на том и остановился - достаточно засыпать песчинки во Вселенную и предоставить самим себе, они и выстроятся. Не так все вышло, от абсолютного блага квантовой механики до невообразимого зла космических трагедий материю не отделяет даже миг.
Тогда все стало куда ближе, понятнее... вот об этом оскверняющем законе и учили Люди Знания! Он явно не из тех, какие зовут «жестокой справедливостью», так? Скорее, это парадокс в себе, такой закон, который же суть беззаконие. А какие закономерности, спрашивается, изучает сегодняшняя наука? Да именно такие!
Вот так, день за днем, я наводил мостики, от древнего Знания к современному. Любая наука обладала чудесным свойством идти вразрез то с буквой, то с духом - а чаще совокупно - любой веры, и при этом прекрасно входила в мою. Какой опорой мне стала теория эволюции, от которой уже два столетия тошнит всех боголюбивых: разве могло их доброе божество задумать миллиарды лет мясорубки, творившей и крошившей тысячи родов удивительных тварей, то передававшей им власть над землей, то списывавшей за ненадобностью в расход.
Но оставалась, скажем так, одна проблема. Настоящая трещина в основании, способная развалить всю мою конструкцию. Люди Знания проповедовали не только о злом творце и ущербности мира. Они успели еще создать космологию, редкостную по неочевидности. Порядки эонов, сопряжения миров, списки демиурговых демонов... Кажется, ничего подобного наука не зафиксировала - не то, что на уровне совпадений, но даже отвлеченных аналогий: по крайней мере, я узнал бы об этом уже давно.
Так что же, все это не более, чем замысловатая, но оттого не менее праздная игра воображения? Если так, то о каком доверии к Знанию можно говорить? Меня долго изводило это сомнение. Но теперь, кажется, я нашел ключик ко всему...
Он взял папку, лежавшую с самого появления гостя на соседнем стуле, и вынул из нее скрепленные листы с распечатанным на принтере текстом.
- Вот... смотри.
Сигель бегло просмотрел все пять страниц.
- Любопытно. Уже догадываюсь, в чем дело...
- Да, именно в этом! Всегда знал, где искать тот поворотный момент... Наука уже давно предположила, что в первую секунду жизни Вселенной произошло нечто необъясненное до сих пор - асимметрия вещества и антивещества. Но, видишь ли, я консерватор в известном смысле - пока меня не убедят на деле, это все остается на уровне болтовни. А теперь все подтвердили на деле, в эксперименте.
Люди Креста придумали грехопадение. Люди Знания вообразили бунт Львиноголового Князя, отпадение Ахамот... И все для того, чтобы мы в итоге поняли: это все лишь иносказания о ключевом и совершенно неизвестном свойстве материи. Когда решалось, быть или не быть всему - темной энергии, коллапсирующим звездам, черным дырам; чуме, пыткам, концлагерям; страхам, извращениям, глупости - оно раскрыло себя... Первородный грех вещества. Ариэль и Ялдабаоф, Змей-искуситель и запретный плод - вот они, в каждом кварке!
Но ладно... я предлагаю пойти дальше. Если бы процесс творения не прервал этот порок... попробуй вообразить результат.
Только представь себе - Вселенная без Вещества, под совершенно невообразимые нам законы... пространство абсолютного духа, ведь что есть дух, как не иносказание кванта? Нечто, лишенное массы, осязаемости, но способное перенести всю полноту информации, что не дано барионной материи.
А что такое тогда семь небес, двенадцать архонтов?.. А ничего. Ничего. Случайный отпечаток на сетчатке, какой мог сложиться с шансом чуть выше нуля. Видение во сне. Послание из первой секунды, искаженное и домысленное, принятое за откровение. Наверное, так?
В мире из вещества квантам уже не дано составить задуманную сизигию. Поглощаться материей, терять энергию, лететь в никуда - все, что им остается. Подумай, может, это они и есть - расщепленные эоны, разорванный мировой дух... в остывшем реликтовом излучении, в солнечном свете, в тепле воды и воздуха. Отраженный миллион раз, принятый веществом и снова выброшенный, свет будет метаться, не находя ни рая, ни ада, ни дома, пока не остынет космос, не затеряется последний бит, а все числа не станут ну...
Видно, интуиция заставила Николая сперва обернуться. В дверях стояла его бывшая жена.
Он издал невнятный звук, явно выражавший изумление, но упорно не желавший начать собой слово. Та пожала плечами.
- Да, слушала тут вас... И ни к чему так смотреть.
И шагнула ближе.
- В двух словах: твою бы энергию, да...
- Все ясно, - перебил Николай, с кислой миной подмигнув соседу. - Слушать можно по-разному, в том числе не понимая ничего.
- Не сомневайся, все мне понятно. Есть, конечно, в твоих словах какая-то логика, не буду несправедливой, но хорошо, что за пределами этой комнаты тебя не услышат. Уж извини.
Ее собеседник хотел было возразить, но в итоге лишь махнул рукой в ее сторону.
Она оглянулась, ища себе хоть какой-то поддержки. Не сразу, но бесповоротно ее внимание задержалось на нем - странном госте, вроде бы видном и примечательном своей наружностью, но словно ускользающем из поля зрения при любом попытке сосредоточиться.
- А вы что скажете? Вы-то, надеюсь, не слишком над этим всем задумываетесь? Близко к сердцу не принимаете?
- По правде сказать, мне его рассказ любопытен, - ответил Сигель. - Но у вас, вижу, своя точка зрения, и вам не терпится ее изложить?
- Ну, что «не терпится», это преувеличение... От меня все это далековато. Такое чувство, что все эти древние еретики, которых Николай изучает, все как один не имели ни семьи, ни детей, ни дома, ничего - естественно, они и погрязли в пессимизме...
- Нам ну очень ценно твое мнение, - съязвил Николай. - Правда, у тебя в этом списке достижений тоже одни провалы, но стремление-то похвально...
- А кто виноват?! - огрызнулась было Надежда, впрочем, быстро взяв в себя в руки. - А, ладно, нечего мне с тобой препираться... Я только хотела сказать, что кое-что по этой теме читала, и...
- Читала? Быть не может, чтоб ты осилила текст без картинок.
- ...и кое-что мне показалось, скажем так, интересным, - по невозмутимости в ответ на новый выпад Сигель заключил о его полной беспомощности. - Те пророки, похоже, были изрядные мизантропы и циники, но это не помешало им все-таки сложить одну красивую легенду.
- Не уверен, что вы правы в своей оценке, - осторожно заметил Сигель. И все же - о какой легенде вы говорите?
- О богине, небожительнице... которая желала любви, творения, но ошиблась - и породила дьявола.
- Не путай дьявола с демиургом, а?
- И пала вместе с ним, к нам сюда. Дальше, насколько я помню, что-то пространно описывалось - забрал ее силу, привязал к миру, обрек перерождаться в телах людей...
- Маргинальная версия мифа это все. К тому же неподтвержденная толком, - уточнил Николай.
В пост целиком не влезло, далее в комментариях.