Вдогонку запрещённым...
...монополизировавшим хранение памяти о репрессиях, загнавшим её в свою безальтернативную идеологическую клеть и сделавшим вид, будто так и было. Писано год назад, в связи с тогдашним скандалом вокруг табличек «Последнего адреса» и правоты/ошибочности их установки, мнений организаторов и жильцов облагодетельствованных табличками домов и поднятых по предсказуемому шаблону выкриков - «ровно так же делают в Германии по поводу жертв нацизма», «есть коллективная травма, которая осталась непроработанной», «если мы её не исцелим, государство продолжит делать точно так же». Сейчас, когда «Мемориал» как главный локомотив этого подхода закрыт указом сверху, запись в тему - пора подвести итог и объяснить: 1) что делалось не так; 2) как надо бы вместо этого.
В самом ли деле существует коллективная травма памяти, или характер этой травмы иной? Вызванный, например, сравнением советского прошлого (в глазах большинства населения вовсе не являющимся однозначно отрицательным) с нацистским прошлым Германии, т. е. с абсолютным (в рамках картины мира населения же) злом. Или тем, что частью повестки нередко оказываются рассуждения в духе приписываемой не то Ахматовой, не то Солженицыну фразы «полстраны сидело, полстраны охраняло» - идеи отнюдь не утешительные для жертв жестокостей и тем более не направленные на компенсацию ущерба, а очерчивающие коллективную ответственность и вину (в тяжёлых случаях не только того поколения, но и всех его потомков - поскольку «лучших людей убили, размножились только генетические рабы и доносчики»). Замечу, что едва ли не все деятели передовой общественности считают большей проблемой выступления со стороны против таких замечательных взглядов, а не само наличие подобного в их рядах. Точно ли речь о «коллективной травме памяти» - или о не менее спорном, но вытекающем из вышеописанного явлении «коллективного оскорбления»?
Но присмотримся к идеям, направляющим наших борцов за память, поближе. Идеи коммеморации существуют не в вакууме, а являются составными частями тех или иных больших нарративов. Есть три заметных, плавно переходящих друг в друга дискурса. Первый - условно «почвеннический»: Россия была прекрасной страной, занимавшей достойное место в мире и стремительно шедшей к блистательному завтра - но в процесс вмешалась крохотная политическая секта, набравшаяся самых завиральных теорий у геополитических врагов, всё испортила и совратила народ-богоносец дьявольским мороком, заставив истреблять своих же. Второй - условно «западнический»: Россия никогда не была частью Европы, будучи мимикрирующей под цивилизованную страну азиатской деспотией, вся её история лишь история угнетения и насилия, и робкие попытки вестернизации окончательно были прерваны приходом к власти большевиков, позволившим развернуться имманентному ордынству по-настоящему и высвободить подавленное желание ордынского коллективного бессознательного карать и стучать. Третий - самый молодой и модный, «либерал-постмодернистский»: произошедшее в Советской России есть не более чем локальный вариант закономерной эволюции белой, европейской, иудеохристианской, индустриальной цивилизации - с её нетолерантностью, стремлением к стандартизации, пониманием прогресса как материального роста, экспансионизмом, сциентизмом и репрессивной центричностью; словом, это местная версия самого явного итога этой эволюции, выросшего из тех же предпосылок германского нацизма. Хотя промежуточные формы между этими концепциями есть, выбор в любом случае так себе. Первая теория враждебна логике, вторая - народу и стране, третья... строго говоря, враждебна Модерну, но есть основания назвать её античеловеческой в принципе.
(В порядке интерлюдии: готовность постоянно ссылаться на «денацификацию Германии» как на прообраз отечественных мер и, тем более, восхвалять этот опыт говорит не только о полном отсутствии такта у господ, но и о том, что господа либо ничего не поняли, либо думают, что мы ничего не понимаем. Благостная картина прошедшего очищение и покаяние немецкого народа, превратившегося из эсэсовцев в эмобоев, не имеет общего с реальностью примерно ничего, поскольку на деле денацификация состояла из двух волн, и обе были дефективными в одинаковой мере, но каждая по-своему. Первая - послевоенная - была очень непоследовательной и краткой: принудительное перезахоронение жертв Холокоста пристыженными бюргерами и показ им фильмов про многовековой германский милитаризм сошли на нет уже к Последующим Нюрнбергским процессам - которые сплошь и рядом заканчивались очень мягкими приговорами, а уже через 7-8 лет после войны и массовыми амнистиями. Не то, что «всеобщего покаяния» не вышло - напротив, тысячи нацистских преступников остались в итоге той эрзац-денацификации безнаказанными, поскольку манштейны и фон-дем-бах-зелевские очень нужны были на случай новой войны против СССР. А вот вторую волну денацификации, «культурную», запустили в 70-е не абы кто, а ученики и наследники Адорно и Маркузе, с их известным идеологическим багажом «Третий Рейх как интегральный итог европейской цивилизации и окончательное признание её вины». Сегодняшние экономические невзгоды, демографический и мигрантский кризисы, сворачивание прав и свобод, моральное и волевое бессилие, куколдизм на Западе неотделимы от денацификации в том позорнейшем виде, в каком её провели. А у нас аналогичную меру требуют аналогичные люди с аналогичным содержимым головы. Задумаемся - а оно нам надо?)
Так есть ли какая-то разумная логика, чтобы и помянуть жертв репрессий, и извлечь правильную, соответствующую нашему времени мораль? (Сталинистский расклад, в котором «репрессировали мало», «репрессировали за дело», «репрессировали вопреки государству силами троцкистских саботажников в органах» одновременно, позвольте не рассматривать)
Есть. Это логика Восстания Масс.
Как бы ни рассуждали о том, что новая советская власть сразу переродилась и вошла в состояние «стато»; что все её представители, только успев занять кабинеты, превратились в сословие бюрократов («класс политархов» по Ю. Семёнову), сведённое к чисто государственнической функции - это дикое упрощение, отбрасывающее всё прошлое людей новой власти, все их корни и весь контекст эпохи. Они были выходцами из простонародья (сын сапожника Сталин, сын крестьянина Ежов, сын разнорабочего Киров, слесарь Хрущёв и так далее), с простонародными представлениями о справедливости, цели, средствах и политической культуре. Они оказались у руля, поскольку отчуждение масс от старой власти оказалось настолько критическим, что она осталась без сторонников и, как известно, «слиняла в три дня». У них была энергия, что отсутствовала у обленившихся старых элит, и огромный кредит доверия, который у тех же всеми критикуемых элит давно иссяк. Наконец, в наследство им достались мечты, образы будущего, порождённые оптимистической эпохой Высокого Модерна: напрасно их сводят только к «экзотичному» марксизму или более широкой левой повестке, поскольку вера в неограниченный прогресс, в рациональное переустройство мира, в грядущие чудеса объединяла едва ли не всю культуру XIX века, наследовавшую Просвещению - сон Веры Павловны пребывал в одном континууме с ламаркизмом. Устраивать революцию ради чего-то меньшего, чем сделать сны явью, в такой обстановке не имело смысла. И новейшие, малоосвоенные в дореволюционные времена технологии массового изменения реальности, от конвейерной сборки до радиовещания, должны были стать инструментом для воплощения мечты.
Репрессии, т. о., это результат сочетания нулевой политической культуры взявших в руки власть выходцев из масс с резко выросшими инструментальными возможностями, с грузом почти недостижимых сверхзадач, сформулированных культурой ещё в дореволюционном прошлом - и с мощной фрустрацией от того, что в жизни прекрасные планы реализовывались вопреки всем ожиданиям отнюдь не гладко. Это в гораздо большей мере модус трагедии, а не вины. Даже не вины «государства», которое при таком угле зрения становится едва ли не иллюзорным конструктом - и уж тем более не вины народа.
И мораль, которую нам оставляет предложенная трактовка, сурова, красива, не про государство вообще и включает в себя непременный призыв «никогда больше!»: ох, не смейте доводить народ. Потому что в случае нового Восстания Масс он сначала поставит к стенке или спровадит на философском пароходе господ с хорошими лицами (абсолютно не жалко) - а потом начнёт истреблять самое себя (а вот тут уже по-настоящему жалко). Именно с таким нравственным выводом можно и нужно увековечить всех погибших, обездоленных и сломленных - и никого не оскорбить.
Но именно такая мораль, увы, наиболее чужда нынешней так называемой передовой общественности, пекущейся о последних адресах и перезахоронениях вождей. По эту сторону границы или по ту, но вы, господа с хорошими лицами, сами делаете всё, чтобы получить материализацию своих ужасов. И ведь на этот раз люди будут отталкиваться отнюдь не от фантазий о светлом будущем, не от Жюля Верна и Фабианского общества: кто сегодня в это «светлое будущее» верит, когда украдено не только оно, но и возможность о нём грезить. Нет, вы сами приготовили им оружие горькое и злое: созданную вами Индустрию Обид. Вы, те, кто требует в угоду сколь угодно ничтожным и неприятным для масс группам извращенцев и дикарей перекроить все социальные нормы; которые с лупой выискивают в жестах, взглядах и местоимениях «бездны угнетения»; которые любой ущерб массам от любимых вами девиантов одновременно отрицают, обесценивают и осмеивают - не задумывались над тем, что созданное вами средство обиды, мести и непрощения универсально, и однажды его могут применить со всей силой по вам?
А пора бы.
Вот поэтому - злорадствовать не будем, но и печали по вам в лице «Мемориала» нет.