Смерть Е. Г. Боннэр. Карканье интернетского воронья
У меня в Иерусалиме есть хороший старый друг Миша Баскин. Когда-то он написал первые сценарии к тележурналу «Ералаш». О нём можно написать роман, поэму, социологическое исследование и много ещё чего, да я этими жанрами не владею на ваше счастье. В момент взрыва на Чернобыльской АЭС он оказался непосредственно в Припяти. И было у него много других удивительных, мягко говоря, приключений. Он меня, впрочем, не уполномочивал ни о чём этом писать, что бы то ни было, да мне это и не по силам. Писать он может, во всяком случае, не хуже моего, а, вернее всего, гораздо лучше - он профессионал, а я просто беглый из ЖЖ.
Человек он - неожиданный.
Неделю тому назад он позвонил на радио Рэка (израильское вещание на русском языке) и сказал, что в Иерусалиме живёт некий Михаил Пробатов, журналист, писатель, поэт, диссидент, который знал покойную Елену Боннэр, и его нужно выслушать. Никто не докажет мне, что я не поэт, не писатель и не диссидент, потому что я немедленно предъявлю этот мой журнал, где вполне достаточно стихов и прозы, в которых отчётливо отражено злокачественное инакомыслие автора, а рваные клочья моей журналистики до сих пор ещё полощутся на различных верёвках неоглядного Интернета, вывешенные там для просушки неведомо кем. Однако мой друг, кажется, несколько преувеличил меня. Так мне показалось, хотя всем вам известно, что скромность не относится к числу моих многочисленных добродетелей.
В минувшее воскресенье (или в понедельник) мне позвонили с радио Рэка и предложили в среду (то есть, вчера) в течение восьми минут что-то говорить о Елене Боннэр в связи с кампанией клеветы в её адрес, которая посмертно кем-то была организована в Интернете на русском, разумеется, языке. И я согласился.
Вчера в одиннадцатом часу я в течение не восьми, но пяти минут пробовал что-то рассказать об этом по телефону, и это всё звучало в прямом эфире. Вряд ли я сумел бы за это время рассказать кому-то по телефону даже о своих взаимоотношениях с квартирной хозяйкой. Потому что мои взаимоотношения с человеком всегда очень сложны. А Елена Георгиевна Боннэр - это великий человек. Я, к тому же, ничего никогда не воспринимаю просто. Я не верю простоте. И мои впечатления от Е. Боннэр я сам вряд ли смогу за оставшиеся годы жизни, вообще, собрать во что-то систематическое. Ничего вспомнить о ней такого, что было бы просто, я не могу.
Тем не менее, накануне передачи я прокручивал про себя различные варианты текста, которые и в полчаса не укладывались. В полчаса не выходило и четверти того, что хотелось сказать.
И вот сейчас я наспех записал этот не воспроизведенный мною текст. И вы можете его прочесть.
18 июня пришло известие о смерти Е. Г. Боннер. Я прочёл об этом в Интернете. Скверная привычка. Но я всё больше и больше привыкаю к этим непролазным дебрям. Совсем перестал слушать радио, смотреть телевидение и читать газеты. Всю информацию я черпаю из Интернета, хотя сам же часто пишу и говорю, что информация из Интернета - не надёжна, всегда сомнительна. Однако в этот раз я об этом не пожалел. Если б я услышал сообщение о её смерти по радио, я бы сходил в маколет (лавочку), купил бы фляжку коньяку, выпил бы, покурил, погрустил бы и лёг спать - ведь здесь мне помянуть Елену Георгиевну не с кем. Нет вокруг меня никого, кто её знал бы, или хотя бы относился к ней так, как я отношусь. Но я никуда не пошёл, а читал Интернет, машинально переходя с одной страницы на другую. Сначала это был ЖЖ. Затем другие социальные сети. И я оторваться уже не мог - то, что мне попадалось на глаза, меня тяжко поразило, хотя что-то подобное я уже слышал не раз - но в другой форме и не в таком массовом количестве.
Я прочёл в zman.com очень интересную статью Нины Воронель о событиях после визита к Сахарову на Чкаловскую боевиков «Чёрного сентября» (1973 год). Я этот случай помню. Но мне рассказывал обо всём этом Ефрем Янкелевич спустя несколько дней. О Ефреме - чуть позже. А сразу после налёта, в тот же день или наутро следующего оказывается к Сахарову приходили мои родственники. Мне они об этом не рассказывали. И я сейчас узнал об этом только из статьи Н. Воронель. И у меня есть к ней вопросы. Но, как бы то ни было, она говорит и пишет на языке, который я понимаю.
Я искал ещё что-нибудь на человеческом языке. На человеческом языке ничего больше не попадалось. Только каркало злобное вороньё. Позднее, с опозданием чуть ли не на двое суток повисло равнодушное соболезнование президента РФ. И всё.
Мне в лицо летела лавина низкой клеветы. В очередной раз Боннэр обвиняли в мошенничестве, самозванстве (Она никогда не была на фронте, не была ранена и контужена ?!), алчной корысти, злонамеренном влиянии на великого человека, оплаченном из никому неведомых американских денег. Обвиняли в противоестественной ненависти к своей родине. В моральной нечистоплотности. И даже в том, что она была злой мачехой для детей своего мужа. И всё это, как водится, сопровождалось безобразной интернетской бранью, которая никакого отношения не имеет к моему родному языку и только оскорбляет человека, не умеющего жить без этого языка - и, когда я буду умирать, то это будет смерть на русском языке.
Мне уже дышать было нечем. Я позвонил Мише Баскину и долго по телефону морочил ему голову, ругаясь последними словами и угрожая невесть кому. Я был в ярости. Собственно, после этого разговора он и решил позвонить на радио Рэка.
С Сахаровым и Боннэр меня познакомил Ефрем Янкелевич, муж дочери Елены Георгиевны от первого брака, Тани. Однажды он меня привёз к ним на дачу. Там я впервые увидел их обоих. Кого я увидел? Это были два человека, женщина и мужчина - необыкновенной внешности оба. Оба такие красивые, такие величественные гордым сознанием своего значения в этом глупом мире, что у меня дыхание остановилось. Я был ещё совсем молод в сравнении с ними. Но я увидел, как они любят друг друга, они были очень сдержаны всегда, и друг с другом тоже, но этой любви нельзя было скрыть, и они не хотели ни от кого её скрывать. И я им позавидовал.
Это об их супружеских отношениях - первое.
Второе. Познакомившись с Аликом Гинзбургом, который тогда вышел из заключения, я стал какие-то мелкие поручения выполнять по делам Солженицынского фонда. В доме Сахарова об этом знали, не то, чтоб ко мне серьёзней стали относиться, но я вышел из разряда мальчиков - чем-то занимался. Тогда я смог получить настоящее представление об их работе, и мне стало очевидно, что они - соратники, что вся их деятельность - это деятельность двоих. Каждое их решение - это решение двоих. Каждый шаг. В будущем, кажется, историки будут оценивать их деятельность как единое целое. Это я сейчас написал о той клеветнической версии, вышедшей из недр КГБ, будто Боннэр подчинила себе Сахарова, диктовала ему всё, манипулировала им. Это неправда.
И третье. Эти двое - были в нравственном отношении абсолютно безупречны.
Был такой год в конце 70-х, начале 80-х, когда меня непрерывно вызывали на допросы и собеседования в Лефортово и на Лубянку. И пытались сделать из меня сексота. Ведь я работал на кладбище - уголовник, значит, их человек. Ничего, однако, не вышло. Они время потеряли зря. Но это к слову.
Меня иногда запугивали, а иногда убеждали. Много раз в кабинете следователя или оперативника «офицер» этот восклицал:
- Но, Михаил Александрович, подумайте! Зачем ему было оставлять науку? Чего у него не было? Чего ему не хватало? Эта женщина - его злой ангел (подлинное выражение капитана КГБ). Он был честным советским человеком. Она потребовала от него предать родину. И вот, в кого он превратился. Для чего?
И много раз я говорил одно и то же:
- Ему не нужно было ничего из тех благ, которые вы ему дали. Всё это для такого человека, как Сахаров - пустой звук.
И всегда одно и то же:
- Ах, оставьте! Ему деньги не нужны? Деньги всем нужны. Он что - святой? А вы знаете, что им поток долларов идёт из-за рубежа, и она это всё по своим каналам организовала?
В конце концов, я к этому привык и перестал внимание обращать. Ведь во время таких разговоров приносили чай и предлагали покурить. Это было что-то вроде перерыва, можно было вздохнуть.
Вот, что я по этому поводу сейчас думаю. Не только Боннэр и Сахаров нравственно были безупречны. Это же можно сказать о каждом из лидеров диссидентского движения. Их было очень немного. Сахаров, Боннэр, Солженицын, Гинзбург, Алексеева, Каллистратова, Подрабинек, Новодворская, Ковалёв, Григоренко. Ещё несколько человек. Я специально здесь поставил рядом имена деятелей, очень различного характера, образа мыслей и представлений о целях борьбы, людей, с самого начала борьбы друг другу составлявших в рамках общего движения внутреннюю оппозицию. Православные священники Александр Мень, Георгий Эдельштейн (отец Юлия Эдельштейна), Глеб Якунин - это оппозиция продажному епископату Московской Патриархии. Рав Ицхак Зильбер, объединивший вокруг себя еврейских религиозных диссидентов - он умер в Иеруслиме в 2004 году. Здесь живут Александр и Нина Воронель. К ним же относится и Кузнецов, хоть у него и другая судьба - он тоже среди них. Вот, всех этих непохожих друг на друга людей, которых я назвал, объединяет одно качество - удивительное в наши времена. Они были, а те, кто ещё жив, остаются - абсолютно нравственно безупречны.
Что я имел в виду, когда написал «нравственно безупречны»? Что бы кто о них не думал, никого из них невозможно заподозрить в корысти, моральной нечистоте, личной нечистоплотности.
Это в Истории, кажется, аналогов не имеет. Как случилось, что эти люди в один и тот же исторический момент оказались рядом? Я не знаю. Действительно, не знаю. У меня даже догадок нет. Но они были рядом. Бороться с ними чекистам было почти невозможно, потому что такие люди никогда не поддаются постыдному чувству страха. У них совесть была чиста, чего боятся было им?
С начала утверждения советской власти специалисты ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ (ничего я не забыл?) сравнительно просто расправились сначала с социалистами-революционерами, анархистами, максималистами, меньшевиками, поалей-цион, бундовцами и т. д., а затем с оппозицией внутри ВКП(б). У них был опыт борьбы с политическими деятелями. И они привыкли иметь дело с людьми, как все политики, в той или иной степени всегда замаранными и нравственно и политически. Их легко можно было шантажировать. Нужна только была информация об их деятельности и об их личной жизни. Такую информацию чекисты умели добывать. Всё было иногда трудно, но, в общем, просто.
Когда в середине 60-х в СССР возникло диссидентское движение, КГБ столкнулось с людьми, которых невозможно было обвинить в нравственной нечистоте и корысти. Привычно пытались оклеветать каждого из них и всех вместе. Американские деньги!:)). Быть же того не может, чтоб они не получали за свою деятельность вознаграждения от своих заокеанских покровителей! Нет. Не получали. Никто не верил клевете - разумеется, кроме миллионов бессловесных обывателей, а нужно было, чтобы поверили серьёзные люди. А серьёзные люди только тайком усмехались. Нет. Они не были корыстны. Это было слишком очевидно.
Нужно оговориться. Я говорю о наших лидерах - их было всего несколько человек. Вся же наша среда - была совсем не идеальна. Было много неудачников, которые всегда прибиваются к оппозиции. Пили много. Ещё хуже - болтали много. И прав был Э. Кузнецов, когда несколько лет назад в интервью Топалеру он сказал, что это была среда больная. А наши лидеры были не таковы. Они были совершенно безупречны. И сам Кузнецов именно так - безупречен. И когда я смотрел и слушал его разговор с Топалером, я восхищался - он был безупречен. А нас в СССР оказалось много или мало, но сотни тысяч, и никто из нас не был, конечно, безупречен. Так просто не могло быть. И не было так.
Сейчас часто спрашивают: А каков был, собственно, результат отчаянной, лихорадочной, жертвенной деятельности этих необыкновенных людей? Не они ведь опрокинули диктатуру партноменклатуры. Нет. Не они. Прежде всего, они сумели прорвать железный занавес, и полилась информация - не в последнюю очередь это обстоятельство способствовало крушению режима, ускорило его крушение. Но самое главное - они были источником вирусной инфекции. Если не миллионы, то сотни тысяч советских людей, особенно молодых, были инфицированы вирусом Свободы. А вирусные заболевания, как известно, не лечатся. Для того чтобы вылечить меня от заболевания, которым я заболел, заразившись от Боннэр и Сахарова, меня следует убить. Пока я жив - я носитель этой инфекции. И сам заразителен для окружающих. Вирус Свободы. Я свободен.
В последние годы руководство РФ, вероятно, поддавалось некой иллюзии. А сейчас испытывает горькое разочарование. Создать новую диктатуру невозможно в стране, где живут сотни тысяч людей, инфицированных вирусом Свободы. И диктатура не получается. Получается нечто ненадёжное, шаткое - ходуном ходят стены, пол и потолок, а тюремная камера диктатуры должна быть построена крепко. Не выходит. И в Белоруссии не получается. Вот посмотрите это видео:
http://smirnoff-98.livejournal.com/63449.html . Не получается у Лукашенко. А у Путина, значит, и подавно не получится. Москва ведь - не Минск. Она гораздо больше. И в ней гораздо больше вирусной инфекции Свободы.
Умерла Елена Георгиевна Боннэр. И вот, не удержались. И над её могилой - вороний грай. Ну, пусть они каркают. Над кладбищем всегда почему-то много ворон. Они гнездятся на кладбищенских деревьях. Избавится от них невозможно. Пусть каркают.
Человек он - неожиданный.
Неделю тому назад он позвонил на радио Рэка (израильское вещание на русском языке) и сказал, что в Иерусалиме живёт некий Михаил Пробатов, журналист, писатель, поэт, диссидент, который знал покойную Елену Боннэр, и его нужно выслушать. Никто не докажет мне, что я не поэт, не писатель и не диссидент, потому что я немедленно предъявлю этот мой журнал, где вполне достаточно стихов и прозы, в которых отчётливо отражено злокачественное инакомыслие автора, а рваные клочья моей журналистики до сих пор ещё полощутся на различных верёвках неоглядного Интернета, вывешенные там для просушки неведомо кем. Однако мой друг, кажется, несколько преувеличил меня. Так мне показалось, хотя всем вам известно, что скромность не относится к числу моих многочисленных добродетелей.
В минувшее воскресенье (или в понедельник) мне позвонили с радио Рэка и предложили в среду (то есть, вчера) в течение восьми минут что-то говорить о Елене Боннэр в связи с кампанией клеветы в её адрес, которая посмертно кем-то была организована в Интернете на русском, разумеется, языке. И я согласился.
Вчера в одиннадцатом часу я в течение не восьми, но пяти минут пробовал что-то рассказать об этом по телефону, и это всё звучало в прямом эфире. Вряд ли я сумел бы за это время рассказать кому-то по телефону даже о своих взаимоотношениях с квартирной хозяйкой. Потому что мои взаимоотношения с человеком всегда очень сложны. А Елена Георгиевна Боннэр - это великий человек. Я, к тому же, ничего никогда не воспринимаю просто. Я не верю простоте. И мои впечатления от Е. Боннэр я сам вряд ли смогу за оставшиеся годы жизни, вообще, собрать во что-то систематическое. Ничего вспомнить о ней такого, что было бы просто, я не могу.
Тем не менее, накануне передачи я прокручивал про себя различные варианты текста, которые и в полчаса не укладывались. В полчаса не выходило и четверти того, что хотелось сказать.
И вот сейчас я наспех записал этот не воспроизведенный мною текст. И вы можете его прочесть.
18 июня пришло известие о смерти Е. Г. Боннер. Я прочёл об этом в Интернете. Скверная привычка. Но я всё больше и больше привыкаю к этим непролазным дебрям. Совсем перестал слушать радио, смотреть телевидение и читать газеты. Всю информацию я черпаю из Интернета, хотя сам же часто пишу и говорю, что информация из Интернета - не надёжна, всегда сомнительна. Однако в этот раз я об этом не пожалел. Если б я услышал сообщение о её смерти по радио, я бы сходил в маколет (лавочку), купил бы фляжку коньяку, выпил бы, покурил, погрустил бы и лёг спать - ведь здесь мне помянуть Елену Георгиевну не с кем. Нет вокруг меня никого, кто её знал бы, или хотя бы относился к ней так, как я отношусь. Но я никуда не пошёл, а читал Интернет, машинально переходя с одной страницы на другую. Сначала это был ЖЖ. Затем другие социальные сети. И я оторваться уже не мог - то, что мне попадалось на глаза, меня тяжко поразило, хотя что-то подобное я уже слышал не раз - но в другой форме и не в таком массовом количестве.
Я прочёл в zman.com очень интересную статью Нины Воронель о событиях после визита к Сахарову на Чкаловскую боевиков «Чёрного сентября» (1973 год). Я этот случай помню. Но мне рассказывал обо всём этом Ефрем Янкелевич спустя несколько дней. О Ефреме - чуть позже. А сразу после налёта, в тот же день или наутро следующего оказывается к Сахарову приходили мои родственники. Мне они об этом не рассказывали. И я сейчас узнал об этом только из статьи Н. Воронель. И у меня есть к ней вопросы. Но, как бы то ни было, она говорит и пишет на языке, который я понимаю.
Я искал ещё что-нибудь на человеческом языке. На человеческом языке ничего больше не попадалось. Только каркало злобное вороньё. Позднее, с опозданием чуть ли не на двое суток повисло равнодушное соболезнование президента РФ. И всё.
Мне в лицо летела лавина низкой клеветы. В очередной раз Боннэр обвиняли в мошенничестве, самозванстве (Она никогда не была на фронте, не была ранена и контужена ?!), алчной корысти, злонамеренном влиянии на великого человека, оплаченном из никому неведомых американских денег. Обвиняли в противоестественной ненависти к своей родине. В моральной нечистоплотности. И даже в том, что она была злой мачехой для детей своего мужа. И всё это, как водится, сопровождалось безобразной интернетской бранью, которая никакого отношения не имеет к моему родному языку и только оскорбляет человека, не умеющего жить без этого языка - и, когда я буду умирать, то это будет смерть на русском языке.
Мне уже дышать было нечем. Я позвонил Мише Баскину и долго по телефону морочил ему голову, ругаясь последними словами и угрожая невесть кому. Я был в ярости. Собственно, после этого разговора он и решил позвонить на радио Рэка.
С Сахаровым и Боннэр меня познакомил Ефрем Янкелевич, муж дочери Елены Георгиевны от первого брака, Тани. Однажды он меня привёз к ним на дачу. Там я впервые увидел их обоих. Кого я увидел? Это были два человека, женщина и мужчина - необыкновенной внешности оба. Оба такие красивые, такие величественные гордым сознанием своего значения в этом глупом мире, что у меня дыхание остановилось. Я был ещё совсем молод в сравнении с ними. Но я увидел, как они любят друг друга, они были очень сдержаны всегда, и друг с другом тоже, но этой любви нельзя было скрыть, и они не хотели ни от кого её скрывать. И я им позавидовал.
Это об их супружеских отношениях - первое.
Второе. Познакомившись с Аликом Гинзбургом, который тогда вышел из заключения, я стал какие-то мелкие поручения выполнять по делам Солженицынского фонда. В доме Сахарова об этом знали, не то, чтоб ко мне серьёзней стали относиться, но я вышел из разряда мальчиков - чем-то занимался. Тогда я смог получить настоящее представление об их работе, и мне стало очевидно, что они - соратники, что вся их деятельность - это деятельность двоих. Каждое их решение - это решение двоих. Каждый шаг. В будущем, кажется, историки будут оценивать их деятельность как единое целое. Это я сейчас написал о той клеветнической версии, вышедшей из недр КГБ, будто Боннэр подчинила себе Сахарова, диктовала ему всё, манипулировала им. Это неправда.
И третье. Эти двое - были в нравственном отношении абсолютно безупречны.
Был такой год в конце 70-х, начале 80-х, когда меня непрерывно вызывали на допросы и собеседования в Лефортово и на Лубянку. И пытались сделать из меня сексота. Ведь я работал на кладбище - уголовник, значит, их человек. Ничего, однако, не вышло. Они время потеряли зря. Но это к слову.
Меня иногда запугивали, а иногда убеждали. Много раз в кабинете следователя или оперативника «офицер» этот восклицал:
- Но, Михаил Александрович, подумайте! Зачем ему было оставлять науку? Чего у него не было? Чего ему не хватало? Эта женщина - его злой ангел (подлинное выражение капитана КГБ). Он был честным советским человеком. Она потребовала от него предать родину. И вот, в кого он превратился. Для чего?
И много раз я говорил одно и то же:
- Ему не нужно было ничего из тех благ, которые вы ему дали. Всё это для такого человека, как Сахаров - пустой звук.
И всегда одно и то же:
- Ах, оставьте! Ему деньги не нужны? Деньги всем нужны. Он что - святой? А вы знаете, что им поток долларов идёт из-за рубежа, и она это всё по своим каналам организовала?
В конце концов, я к этому привык и перестал внимание обращать. Ведь во время таких разговоров приносили чай и предлагали покурить. Это было что-то вроде перерыва, можно было вздохнуть.
Вот, что я по этому поводу сейчас думаю. Не только Боннэр и Сахаров нравственно были безупречны. Это же можно сказать о каждом из лидеров диссидентского движения. Их было очень немного. Сахаров, Боннэр, Солженицын, Гинзбург, Алексеева, Каллистратова, Подрабинек, Новодворская, Ковалёв, Григоренко. Ещё несколько человек. Я специально здесь поставил рядом имена деятелей, очень различного характера, образа мыслей и представлений о целях борьбы, людей, с самого начала борьбы друг другу составлявших в рамках общего движения внутреннюю оппозицию. Православные священники Александр Мень, Георгий Эдельштейн (отец Юлия Эдельштейна), Глеб Якунин - это оппозиция продажному епископату Московской Патриархии. Рав Ицхак Зильбер, объединивший вокруг себя еврейских религиозных диссидентов - он умер в Иеруслиме в 2004 году. Здесь живут Александр и Нина Воронель. К ним же относится и Кузнецов, хоть у него и другая судьба - он тоже среди них. Вот, всех этих непохожих друг на друга людей, которых я назвал, объединяет одно качество - удивительное в наши времена. Они были, а те, кто ещё жив, остаются - абсолютно нравственно безупречны.
Что я имел в виду, когда написал «нравственно безупречны»? Что бы кто о них не думал, никого из них невозможно заподозрить в корысти, моральной нечистоте, личной нечистоплотности.
Это в Истории, кажется, аналогов не имеет. Как случилось, что эти люди в один и тот же исторический момент оказались рядом? Я не знаю. Действительно, не знаю. У меня даже догадок нет. Но они были рядом. Бороться с ними чекистам было почти невозможно, потому что такие люди никогда не поддаются постыдному чувству страха. У них совесть была чиста, чего боятся было им?
С начала утверждения советской власти специалисты ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ (ничего я не забыл?) сравнительно просто расправились сначала с социалистами-революционерами, анархистами, максималистами, меньшевиками, поалей-цион, бундовцами и т. д., а затем с оппозицией внутри ВКП(б). У них был опыт борьбы с политическими деятелями. И они привыкли иметь дело с людьми, как все политики, в той или иной степени всегда замаранными и нравственно и политически. Их легко можно было шантажировать. Нужна только была информация об их деятельности и об их личной жизни. Такую информацию чекисты умели добывать. Всё было иногда трудно, но, в общем, просто.
Когда в середине 60-х в СССР возникло диссидентское движение, КГБ столкнулось с людьми, которых невозможно было обвинить в нравственной нечистоте и корысти. Привычно пытались оклеветать каждого из них и всех вместе. Американские деньги!:)). Быть же того не может, чтоб они не получали за свою деятельность вознаграждения от своих заокеанских покровителей! Нет. Не получали. Никто не верил клевете - разумеется, кроме миллионов бессловесных обывателей, а нужно было, чтобы поверили серьёзные люди. А серьёзные люди только тайком усмехались. Нет. Они не были корыстны. Это было слишком очевидно.
Нужно оговориться. Я говорю о наших лидерах - их было всего несколько человек. Вся же наша среда - была совсем не идеальна. Было много неудачников, которые всегда прибиваются к оппозиции. Пили много. Ещё хуже - болтали много. И прав был Э. Кузнецов, когда несколько лет назад в интервью Топалеру он сказал, что это была среда больная. А наши лидеры были не таковы. Они были совершенно безупречны. И сам Кузнецов именно так - безупречен. И когда я смотрел и слушал его разговор с Топалером, я восхищался - он был безупречен. А нас в СССР оказалось много или мало, но сотни тысяч, и никто из нас не был, конечно, безупречен. Так просто не могло быть. И не было так.
Сейчас часто спрашивают: А каков был, собственно, результат отчаянной, лихорадочной, жертвенной деятельности этих необыкновенных людей? Не они ведь опрокинули диктатуру партноменклатуры. Нет. Не они. Прежде всего, они сумели прорвать железный занавес, и полилась информация - не в последнюю очередь это обстоятельство способствовало крушению режима, ускорило его крушение. Но самое главное - они были источником вирусной инфекции. Если не миллионы, то сотни тысяч советских людей, особенно молодых, были инфицированы вирусом Свободы. А вирусные заболевания, как известно, не лечатся. Для того чтобы вылечить меня от заболевания, которым я заболел, заразившись от Боннэр и Сахарова, меня следует убить. Пока я жив - я носитель этой инфекции. И сам заразителен для окружающих. Вирус Свободы. Я свободен.
В последние годы руководство РФ, вероятно, поддавалось некой иллюзии. А сейчас испытывает горькое разочарование. Создать новую диктатуру невозможно в стране, где живут сотни тысяч людей, инфицированных вирусом Свободы. И диктатура не получается. Получается нечто ненадёжное, шаткое - ходуном ходят стены, пол и потолок, а тюремная камера диктатуры должна быть построена крепко. Не выходит. И в Белоруссии не получается. Вот посмотрите это видео:
http://smirnoff-98.livejournal.com/63449.html . Не получается у Лукашенко. А у Путина, значит, и подавно не получится. Москва ведь - не Минск. Она гораздо больше. И в ней гораздо больше вирусной инфекции Свободы.
Умерла Елена Георгиевна Боннэр. И вот, не удержались. И над её могилой - вороний грай. Ну, пусть они каркают. Над кладбищем всегда почему-то много ворон. Они гнездятся на кладбищенских деревьях. Избавится от них невозможно. Пусть каркают.