Сегодня я всё пытался что-то написать о стоянии у Белого Дома, да как-то неудачно выходило. Я ведь много писал в ЖЖ об этом. Повторяться не хочется. И промолчать не хочется, потому что много подлостей и несуразностей в Интернете по этому поводу. И много пустой и злобной брани. И гнусных инсинуаций. И очень много таких высказываний, которые в былые времена называли благоглупостями.
И вот, я нашёл свою статью на смерть Р. М. Горбачёвой, опубликованную в газете "Алфавит" в сентябре 1999 года - что-то воде некролога.
И я предлагаю прочесть сегодня эту мою давнюю статью. Потому что Перестройка - это было дело Горбачёва, не оценив по достоинству его деятельность, невоможно и результаты Перестройки по достоинству оценить. А Горбачёва оценить, не оценивая его чудесную жену, совершенно невозможно.
Текст этот своей рукой правил Михаил Львович Полячек - самый честный, снисходительный, строгий, профессиональный из моих редакторов. И самый добрый.
Итак, вот что я написал, когда она умерла:
*
Она была красива, умна, богата, любила, была любима и счастлива в любви. Настоящая женщина, она хотела поделиться счастьем со всем миром и мечтала творить добро. Она верила в своего избранника, а он был самым сильным и самым смелым человеком на свете - не она одна, миллионы людей верили в это. Она хотела и могла быть ему поддержкой на его нелегком пути. Ведь его дорога была дорогой славы! За это ее люто ненавидели. Ненавидели все, вся страна, и если сегодня мы не станем вспоминать об этом, потом будет поздно, никакого прощения нам не вымолить у Истории.
Он терпел поражения, отступал, был разбит. У разбитых политиков сторонников не бывает. В поражении их всегда окружают ликующие враги. Но у него была иная судьба. С ним рядом была она.
В конце 80-х в СССР и за рубежом, с изумлением наблюдая за бурной деятельностью Горбачёва, нередко вспоминали Наполеона, так что даже на Съезде какой-то депутат совершенно серьезно предостерегал его от бонапартизма. Конечно, наш бывший президент Бонапартом стать не мог никоим образом, однако, решаясь на великое и бенадежное дело, Горбачёв, быть может, вспомнил слова этого чудака и поэтому избежал самого тяжкого из того, что грозит человеку в печальном финале такой деятельности - одиночества. Покидая любимую женщину, Наполеон написал ей: "Мадам, политика не имеет сердца". Именно поэтому в изгнании он был совершенно одинок. Горбачев оказался счастливее императора. После поражения еще долгие годы с ним была его любовь.
Что нужно мужчине, когда он не выстоял, выдохся, когда его одолели? Теплый, чистый дом, куда не проникла измена, где спина в безопасности, где можно сесть за стол и задуматься - никто не упрекнет в глаза, никто украдкой не усмехнется. Родные, близкие люди, с тобой - которым не триумфы твои нужны, а ты сам, какой ты есть. Семья. Все это Раиса Максимовна сохранила бережно для своего мужа и каждую минуту была рядом с ним. И когда он, собрав силы, снова вступил в схватку, на этот раз почти заведомо проигранную, она была рядом. И снова ему было куда отступать. Это награда за то, что он, вступая в политическую игру, не остановил своего сердца, оно продолжало биться, оно не позволило ему победить, но и одиночества он не знал. Пока она была жива.
89-й год, подземный переход у метро "Савёловская". Румяная, веселая, лукавая бабка, раскладывая на старых тарных ящиках свежие, только что народившиеся перестроечные газеты и журналы, бойко приговаривает:
- А ну, ребята, про политику, про секс - со всякими подробностями! Про Горбачева, про Лигачева, Сахарова, Собчака. А вот здесь: открывать ли нам публичные дома? Дальше про масонов, патриотов, фашистов, коммунистов, демократов - все как есть. Геи и лесбиянки у Большого театра. Ну и, конечно, кто такая тетя Рая! Раскупайте!
20 сентября, весь вечер по радио горькие свидетельства всенародной скорби и мужественные слова утешения, с которыми политические лидеры России обращаются к своему коллеге.
Да что ж вы, неужто забыли? Забыли, как ненавидели, травили, обливали грязью, как никто не вступился? Никто ничего не забыл. Все всё прекрасно помнят. Каждый из нас, включая даже и тех, у кого болезнь Альцгеймера. Просто за последние годы до такой степени все мы изолгались, что уж правда с языка не идет.
Раису Максимовну ненавидели, прежде всего, как ненавидят у нас всякую жену начальника: повезло! Президента же ненавидели, потому что он сам нам это позволил. Вдруг оказалось, что любить главу государства не обязательно. А раз не обязательно любить, тогда остается только ненавидеть.
И вот мы сейчас пропадаем не из-за горбачевской перестройки и не от того, что за нею последовало, и уж, во всяком случае, не благодаря чеченским сепаратистам, которые здесь совершенно ни при чём, а потому пропадаем, что у нас никто никого не любит, никто никому не верит, никто никому ничего не прощает, и в нашем переулке "караул!" кричать бесполезно, ни одно окошко не откроется, да еще откуда-то с крыши возьми да и свались тебе на голову кирпич:
- Готов! Нечего было глотку драть.
За последние 15 лет в СССР, а затем в РФ не оказалось ни единого человека, выступившего с какой-то инициативой, который тут же не был бы обвинен в корыстных побуждениях. Но это же совершенно исключено, чтобы среди нескольких тысяч человек, составляющих пестрый калейдоскоп российской политики, все как один были, если не воры, значит, просто так - злодеи.
Человек поднял руку:
- А что, может, мы вот эдак попробуем сделать?..
Сразу возмущенные голоса в Думе, в прессе, в метро, на рынке, у подъезда на лавочке:
- Рвется к пирогу!
И уж, разумеется, тот, кто впервые открыл нам свободу инициативы, ее ненаказуемость, виноват в первую очередь. Когда такое пишешь, надо не за всех, а от своего имени, верно? Запросто!
Вот я еще вчера клеймил Горбачева за антиалкогольную кампанию. А у меня на этой самой почве два инфаркта, благодаря чему я потерял навсегда очень денежную работу и теперь вынужден осваивать неведомую мне профессию журналиста. Этого достаточно? Тогда я имею право написать, что, когда человек, издавая, скажем, газету "Завтра" или, наоборот, "МК", регулярно поносит Горбачева, которому он обязан самой возможностью такой деятельности, или когда старуха, продавая у метро сигареты и в удачные дни выручая до 200 рублей, лицемерно плачет о нищенской пенсии застойных времен - это неслыханный общенациональный наш позор. И все мы одним миром мазаны.
Но я приведу здесь весьма странную версию нашей новейшей Истории, принадлежащую моей жене, а мне б такое и в голову прийти не могло, потому что это очень женское. В начале 80-х молодой еще тогда член Политбюро совершил с супругой неофициальную поездку по Франции. Они посетили многие города самостоятельно, без надзора. И она - уроженка нищей советской глубинки - ошеломлена была тем, что увидела в свободной стране. Именно по-женски, практически, поняла она преимущества нормального способа ведения хозяйства. И с той поры она настраивала и подталкивала мужа, воодушевляла для дела, на которое он без нее никогда бы не решился. Только один человек на свете знает доподлинно, насколько верно предположение, будто автором перестройки в значительной степени была Раиса Горбачева. Но этому человеку сейчас не до чьих-то досужих гипотез. И в дни, когда впервые с ним рядом нет его верного друга, остается только пожелать ему твердости - больше, чем когда он спускался по трапу самолета, вернувшись из Фороса под бдительным присмотром Руцкого для того, чтобы через несколько дней капитулировать.
Она умерла, и в самой тайной глубине души, недоступной постороннему взгляду, каждый человек в России помянет ее по-своему. И каждый на людях скажет:
- Вечная ей память! - верил бы я в Бога, написал бы, что одному Богу известно, насколько искренни будут эти традиционные слова.*
И память о Раисе Максимовне Горбачевой воистину вечна. Потому что она,простая женщина, мужняя жена, прожила жизнь, будто прочла поэму, где каждая строка громом прогремела под нашими унылыми небесами, и народы мира были потрясены. В ее жизни было все необходимое для такой поэмы: любовь, война, предательство, плен, клевета и всегда живая надежда. Только разлуки не было, а вместо разлуки - смерть.
- - - -
* Выделенное петитом не было опубликовано в "Алфавите", а добавлено мною позднее.