Маринин дом. Часть IV.
«…Ощупью доходишь до двери - двери двойные, высокие- и вдруг ты в зале! Зала, понимаешь? Справа окна - во двор. Три окна. Это будет Алина детская. Чудно! Они с Андрюшей могут бегать, как мы в зале бегали... И шары воздушные, красные и зеленые будут летать, как у нас - высоко... Помнишь, как у нас улетали?...Тут будет Алино детство.» (Марина Цветаева)
Детская - это «большой зеленый солнечный веселый рай для детей» (Анастасия Цветаева). Самая большая комната квартиры. В этом детском царстве нашлось место не только для черного пуделя Джека, дымчатого кота Кусаки, но и для трех белок, живших в клетках на окнах… Детская мебель, игрушки, а главное - книги трех поколений семьи в высоком бабушкином шкафу орехового дерева.
Окна детской выходили во двор и на соседнюю церковь Николы на Курьих ножках, снесенную в 1930-е годы.
Снято 1 января 1931
«В детской, самой светлой комнате в квартире, - три окна. Окна эти в памяти моей остались огромными, с пола до потолка, такими блестящими от чистоты, света, мелькавшего за ними снега! Недавно, войдя во двор нашего бывшего дома, убедилась в том, что на самом деле это - три подслеповатых и - тусклых оконца. Такие они маленькие и такие незрячие, что не удалось им победить, затмить в моей памяти тех, созданных детским восприятием и дополненных детским воображением!» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
Обстановка комнаты была частично унаследована из родительского дома в Трехпрудном переулке - большой серый ковер с вязью осенних листьев на полу.
В высоком книжном шкафу, кроме книг, хранились игрушки.
«Налево от двери стояла черная чугунная печка-колонка, отапливавшаяся углем, за ней большой и высокий, до потолка, книжный шкаф, в котором стояли детские книги моей бабушки, Марии Александров Мейн, мамины и мои. В самом нижнем отделении шкафа жили мои игрушки, их я могла доставать сама, а книги мне всегда доставала и давала мама» (Ариадна Сергеевна Эфрон).
Здесь же жило пушистое чучело лисы.
В 1916 году во время поездки в Петроград Цветаева получила в подарок два чучела лис и привезла их в свой дом в Борисоглебском переулке. В годы Гражданской войны мех с чучел был продан.
Вдоль стены стояла детская кроватка.
Рядом - большой сундук, служивший постелью няне.
«К шкафу примыкала изножьем моя кроватка с сеткой, а изголовьем - к сундуку очередной няни. Ни больших столов, ни взрослых стульев в этой комнате не помню - однако, они должны были быть.» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
В комнате были также диванчик и большое зеркало, упоминаемое в «Повести о Сонечке».
«…Проталкиваю перед собой, как статую бы на роликах, остолбенелую, совсем исчезнувшую под платьями Сонечку полной тьмой коридора в полутьму столовой: освещавший ее «верхний свет» уже два года как не чищен и перешел в тот свет - из столовой, очередным черным коридором - черным ущельем сундуков и черным морем рояля - в Алину детскую - свет! - наконец-то! Ставлю ее, шатающуюся и одуренную темными местами, как гроб молчащую - перед огромным подпотолочным зеркалом: - Мерьте!..в зеленоватой воде рассветного зеркала: в двойной зелени рассвета и зеркала - другое видение: девушки, прабабушки сто лет назад…» (Марина Цветаева «Повесть о Сонечке)
Старшей дочери Ариадне запомнились рождественские елки до потолка.
Из письма Марины Цветаевой Ланну «29е русского декабря»: «У нас елка - длинная выдра, последняя елка на Смоленском, купленная в последнюю секунду, в Сочельник. Спилила верх, украсила, зажигала третьегодними огарками. Аля была больна (малярия), лежала в постели и любовалась, сравнивая елку с танцовщицей (я - про себя: трущебной!)»
В экспозиции центральное место занимают портреты дочерей Цветаевой - Ариадны и Ирины.
Ариадна (слева) и Ирина Эфрон. 1919.
Эти фотографии - последние сохранившиеся изображения младшей дочери Ирины, погибшей от голода в 1920 году. В дневнике Цветаева писала: «Вспоминаю - сами вспоминаются! - чудесные Иринины глаза - ослепительно-темные, такого редкостного зелено-серого цвета, изумительного блеска - и ее огромные ресницы. <…> В Иринину смерть я по-прежнему не верю».
Дочери Марины Цветаевой: Ирина Эфрон (слева) и Ариадна Эфрон (Аля). 1919.
Аля
В воссозданной обстановке представлены туалетный столик и зеркало Марины конец XIX века. Готовясь к отъезду в эмиграцию, Цветаева распродавала последние предметы обстановки. Столик и зеркало у нее купил красноармеец Николай Поленов, служивший в расположенной рядом воинской части. Он увез купленные вещи в свою родную деревню Чернеево, где десятилетия спустя их отыскали и выкупили коллекционеры.
«Помню мягкий диван между крайним окном и дверью.» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
Два шкафа и киот с иконами принадлежали сестре Анастасии,
Киот Восточная Европа, 1875-1880 годы. Дерево красное (махагон), стекло, точение, резьба, столярные работы. Дар О.А. Трухачевой, внучки Анастасии Цветаевой.
а кровать - брату Андрею.
В книжном шкафу, который принадлежал Анастасии Цветаевой хранятся не только издания из круга чтения Цветаевой - от Гейне до современных ей поэтов, но и три книги из личной библиотеки Марины Цветаевой: исторический труд ее дяди Дмитрия Владимировича Цветаева «Царь Василий Шуйский и места погребения его в Польше», сборник «Памяти В.М. Гаршина», во владельческом переплете и на корешке тиснение золотом "М.Ц."; а также «История России» соч. Д. Иловайского.
На детском столике - факсимильное воспроизведение красочной «Азбуки» Александра Бенуа издания 1904 года.
Живописные произведения на стенах принадлежат кисти Елизаветы Дурново и представляют собой копии картин Ивана Крамского, Федора Моллера и Жан-Батиста Греза.
Елизавета Петровна Эфрон, урожд. Дурново. Копия с картины Ивана Крамского "Оскорбленный еврейский мальчик". 1880-1890.
Елизавета Петровна Эфрон, урожд. Дурново. Копия с картины Федора Моллера "Спящая девушка". 1880-1890.
«Помню картины в круглых рамах - копии Греза, одна из них - девушка с птичкой.» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
Над кроваткой висит коврик с рождественской сценкой, написанный Ариадной Эфрон в туруханской ссылке в 1950-е годы.
«Над моей кроватью был печальный мальчик в бархатной рамке. Какие-то из этих картин - а м. б. и все они - были работы бабушки Марии Александровны.» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
В углу макет несохранившегося дачного дома Цветаевых в Тарусе, напоминающий о счастливом детстве сестер Цветаевых.
Кованая детская кроватка начала ХХ века, старинные игрушки,
Кончался 1914-й.
«В детской на трех окнах спущены занавески, и почти во всю ширь - серый с рыжим узором листьев ковер, ковер из маминой гостиной в Трехпрудном. Мамин книжный, орехового дерева, шкаф торжественно стоит в левом углу. Он оказался слишком высок, чтобы на него поместить Амазонку. Над кроваткой Али картинки сверкают рождественским снегом, как кусок звездного неба.- Марина, это твоя детская сохранилась? - Чудом! Второе детство…»
Обстановка детской была практически полностью утрачена в годы Гражданской войны, а сама комната какое-то время была необитаема: Цветаева не могла ее отопить. Среди поломанных игрушек и ненужных вещей оставались ящики с книгами. Многие из них Марина относила на продажу в Лавку писателей, организованную ее собратьями по перу.
Из воспоминаний Анастасии Цветаевой, весна 1921год: «Мы стояли в Алиной детской. Обратно тому чувству в столовой - мне показалось, что комната стала еще больше (от того, что - голая! - подумала я). На полу не было ковра из маминой гостиной в Трехпрудном, уюта его осенних листьев на сером. И был пуст угол, где прежде жил книжный шкаф из папиного кабинета. Но нерушимо висела над Алиной кроватью рождественская детская картинка, все еще сверкали на снегу блестки, точно рассыпали крупную соль».
И опять Анастасия Цветаева: «Тут тоже просторней, исчез с пола огромный ковер Трехпрудного, серый с темно-желтыми листьями. За серой гладью горы тусклых паркетных дощечек - кровать Али, над ней - картинки. Три высоких окна открыты в еще длящийся ливень, и гул летней Москвы.»
Из письма князя Сергея Михайловича Волконского Марине Цветаевой: «В Борисоглебском переулке, в нетопленом доме, иноща без света, в голой квартире; за перегородкой Ваша маленькая Аля спала, окруженная своими рисунками, - белые лебеди и Георгий Победоносец, - прообразы освобождения...»
А теперь - Анастасия Цветаева - о чучеле лисы, точнее, о том, что от него осталось: « «Петухiв» висел тут же - на нем сомнительного цвета ручное полотенце, на вздыбленной его когда-то лапе, на ее проволочной основе, еще таящей остатки чего-то мягкого - когда-то это было чучело лисы. Мех был за годы разрухи продан - шкуркой (должно быть лиса вся - набитая - не была нужна покупавшему). Выбросить же ее остов, еще кусок лисиной души - как это? И остов жил и служил.»
И опять о лисе, точнее о том, что от нее осталось в воспоминаниях: » Марина зажгла коптилку. На стене в состоянии взметанности торчал невообразимый остаток чего-то: мебели? полки? крючка? держалки для полотенца? покрытое клоком когда-то темно-серого цвета диккенсовского тумана, явление казалось люто воплощенной фантастикой. Фантазией трагического уродства. При свете коптилки от него падала на стену огромная уродливая тень. - Не узнаешь? Лиса - когда-то! Чучело. Остов. Шкуру продала. Нашлись покупатели!»
Продолжение следует.
Детская - это «большой зеленый солнечный веселый рай для детей» (Анастасия Цветаева). Самая большая комната квартиры. В этом детском царстве нашлось место не только для черного пуделя Джека, дымчатого кота Кусаки, но и для трех белок, живших в клетках на окнах… Детская мебель, игрушки, а главное - книги трех поколений семьи в высоком бабушкином шкафу орехового дерева.
Окна детской выходили во двор и на соседнюю церковь Николы на Курьих ножках, снесенную в 1930-е годы.
Снято 1 января 1931
«В детской, самой светлой комнате в квартире, - три окна. Окна эти в памяти моей остались огромными, с пола до потолка, такими блестящими от чистоты, света, мелькавшего за ними снега! Недавно, войдя во двор нашего бывшего дома, убедилась в том, что на самом деле это - три подслеповатых и - тусклых оконца. Такие они маленькие и такие незрячие, что не удалось им победить, затмить в моей памяти тех, созданных детским восприятием и дополненных детским воображением!» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
Обстановка комнаты была частично унаследована из родительского дома в Трехпрудном переулке - большой серый ковер с вязью осенних листьев на полу.
В высоком книжном шкафу, кроме книг, хранились игрушки.
«Налево от двери стояла черная чугунная печка-колонка, отапливавшаяся углем, за ней большой и высокий, до потолка, книжный шкаф, в котором стояли детские книги моей бабушки, Марии Александров Мейн, мамины и мои. В самом нижнем отделении шкафа жили мои игрушки, их я могла доставать сама, а книги мне всегда доставала и давала мама» (Ариадна Сергеевна Эфрон).
Здесь же жило пушистое чучело лисы.
В 1916 году во время поездки в Петроград Цветаева получила в подарок два чучела лис и привезла их в свой дом в Борисоглебском переулке. В годы Гражданской войны мех с чучел был продан.
Вдоль стены стояла детская кроватка.
Рядом - большой сундук, служивший постелью няне.
«К шкафу примыкала изножьем моя кроватка с сеткой, а изголовьем - к сундуку очередной няни. Ни больших столов, ни взрослых стульев в этой комнате не помню - однако, они должны были быть.» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
В комнате были также диванчик и большое зеркало, упоминаемое в «Повести о Сонечке».
«…Проталкиваю перед собой, как статую бы на роликах, остолбенелую, совсем исчезнувшую под платьями Сонечку полной тьмой коридора в полутьму столовой: освещавший ее «верхний свет» уже два года как не чищен и перешел в тот свет - из столовой, очередным черным коридором - черным ущельем сундуков и черным морем рояля - в Алину детскую - свет! - наконец-то! Ставлю ее, шатающуюся и одуренную темными местами, как гроб молчащую - перед огромным подпотолочным зеркалом: - Мерьте!..в зеленоватой воде рассветного зеркала: в двойной зелени рассвета и зеркала - другое видение: девушки, прабабушки сто лет назад…» (Марина Цветаева «Повесть о Сонечке)
Старшей дочери Ариадне запомнились рождественские елки до потолка.
Из письма Марины Цветаевой Ланну «29е русского декабря»: «У нас елка - длинная выдра, последняя елка на Смоленском, купленная в последнюю секунду, в Сочельник. Спилила верх, украсила, зажигала третьегодними огарками. Аля была больна (малярия), лежала в постели и любовалась, сравнивая елку с танцовщицей (я - про себя: трущебной!)»
В экспозиции центральное место занимают портреты дочерей Цветаевой - Ариадны и Ирины.
Ариадна (слева) и Ирина Эфрон. 1919.
Эти фотографии - последние сохранившиеся изображения младшей дочери Ирины, погибшей от голода в 1920 году. В дневнике Цветаева писала: «Вспоминаю - сами вспоминаются! - чудесные Иринины глаза - ослепительно-темные, такого редкостного зелено-серого цвета, изумительного блеска - и ее огромные ресницы. <…> В Иринину смерть я по-прежнему не верю».
Дочери Марины Цветаевой: Ирина Эфрон (слева) и Ариадна Эфрон (Аля). 1919.
Аля
В воссозданной обстановке представлены туалетный столик и зеркало Марины конец XIX века. Готовясь к отъезду в эмиграцию, Цветаева распродавала последние предметы обстановки. Столик и зеркало у нее купил красноармеец Николай Поленов, служивший в расположенной рядом воинской части. Он увез купленные вещи в свою родную деревню Чернеево, где десятилетия спустя их отыскали и выкупили коллекционеры.
«Помню мягкий диван между крайним окном и дверью.» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
Два шкафа и киот с иконами принадлежали сестре Анастасии,
Киот Восточная Европа, 1875-1880 годы. Дерево красное (махагон), стекло, точение, резьба, столярные работы. Дар О.А. Трухачевой, внучки Анастасии Цветаевой.
а кровать - брату Андрею.
В книжном шкафу, который принадлежал Анастасии Цветаевой хранятся не только издания из круга чтения Цветаевой - от Гейне до современных ей поэтов, но и три книги из личной библиотеки Марины Цветаевой: исторический труд ее дяди Дмитрия Владимировича Цветаева «Царь Василий Шуйский и места погребения его в Польше», сборник «Памяти В.М. Гаршина», во владельческом переплете и на корешке тиснение золотом "М.Ц."; а также «История России» соч. Д. Иловайского.
На детском столике - факсимильное воспроизведение красочной «Азбуки» Александра Бенуа издания 1904 года.
Живописные произведения на стенах принадлежат кисти Елизаветы Дурново и представляют собой копии картин Ивана Крамского, Федора Моллера и Жан-Батиста Греза.
Елизавета Петровна Эфрон, урожд. Дурново. Копия с картины Ивана Крамского "Оскорбленный еврейский мальчик". 1880-1890.
Елизавета Петровна Эфрон, урожд. Дурново. Копия с картины Федора Моллера "Спящая девушка". 1880-1890.
«Помню картины в круглых рамах - копии Греза, одна из них - девушка с птичкой.» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
Над кроваткой висит коврик с рождественской сценкой, написанный Ариадной Эфрон в туруханской ссылке в 1950-е годы.
«Над моей кроватью был печальный мальчик в бархатной рамке. Какие-то из этих картин - а м. б. и все они - были работы бабушки Марии Александровны.» (Ариадна Сергеевна Эфрон)
В углу макет несохранившегося дачного дома Цветаевых в Тарусе, напоминающий о счастливом детстве сестер Цветаевых.
Кованая детская кроватка начала ХХ века, старинные игрушки,
Кончался 1914-й.
«В детской на трех окнах спущены занавески, и почти во всю ширь - серый с рыжим узором листьев ковер, ковер из маминой гостиной в Трехпрудном. Мамин книжный, орехового дерева, шкаф торжественно стоит в левом углу. Он оказался слишком высок, чтобы на него поместить Амазонку. Над кроваткой Али картинки сверкают рождественским снегом, как кусок звездного неба.- Марина, это твоя детская сохранилась? - Чудом! Второе детство…»
Обстановка детской была практически полностью утрачена в годы Гражданской войны, а сама комната какое-то время была необитаема: Цветаева не могла ее отопить. Среди поломанных игрушек и ненужных вещей оставались ящики с книгами. Многие из них Марина относила на продажу в Лавку писателей, организованную ее собратьями по перу.
Из воспоминаний Анастасии Цветаевой, весна 1921год: «Мы стояли в Алиной детской. Обратно тому чувству в столовой - мне показалось, что комната стала еще больше (от того, что - голая! - подумала я). На полу не было ковра из маминой гостиной в Трехпрудном, уюта его осенних листьев на сером. И был пуст угол, где прежде жил книжный шкаф из папиного кабинета. Но нерушимо висела над Алиной кроватью рождественская детская картинка, все еще сверкали на снегу блестки, точно рассыпали крупную соль».
И опять Анастасия Цветаева: «Тут тоже просторней, исчез с пола огромный ковер Трехпрудного, серый с темно-желтыми листьями. За серой гладью горы тусклых паркетных дощечек - кровать Али, над ней - картинки. Три высоких окна открыты в еще длящийся ливень, и гул летней Москвы.»
Из письма князя Сергея Михайловича Волконского Марине Цветаевой: «В Борисоглебском переулке, в нетопленом доме, иноща без света, в голой квартире; за перегородкой Ваша маленькая Аля спала, окруженная своими рисунками, - белые лебеди и Георгий Победоносец, - прообразы освобождения...»
А теперь - Анастасия Цветаева - о чучеле лисы, точнее, о том, что от него осталось: « «Петухiв» висел тут же - на нем сомнительного цвета ручное полотенце, на вздыбленной его когда-то лапе, на ее проволочной основе, еще таящей остатки чего-то мягкого - когда-то это было чучело лисы. Мех был за годы разрухи продан - шкуркой (должно быть лиса вся - набитая - не была нужна покупавшему). Выбросить же ее остов, еще кусок лисиной души - как это? И остов жил и служил.»
И опять о лисе, точнее о том, что от нее осталось в воспоминаниях: » Марина зажгла коптилку. На стене в состоянии взметанности торчал невообразимый остаток чего-то: мебели? полки? крючка? держалки для полотенца? покрытое клоком когда-то темно-серого цвета диккенсовского тумана, явление казалось люто воплощенной фантастикой. Фантазией трагического уродства. При свете коптилки от него падала на стену огромная уродливая тень. - Не узнаешь? Лиса - когда-то! Чучело. Остов. Шкуру продала. Нашлись покупатели!»
Продолжение следует.