Сексологические аспекты педофилии (окончание доклада)
(Окончание. Начало см. здесь: http://beylkin.livejournal.com/11266.html Комментарии к обеим частям доклада оставлять здесь.)
Высоко ценя профессионализм Старовича, я, тем не менее, не могу не упрекнуть его в досадном упущении. Он ничего не сказал о том, что поиски девочек носили у его пациента обсессивный, навязчивый характер. К тому же, чем больше времени проходит после реализации предыдущего эксцесса, тем острее у педофила чувство душевного дискомфорта. Как только реализуется новый контакт, приходит чувство облегчения, девианта «отпускает» до следующего накопления дискомфорта. Я могу настаивать на том, что Ж. страдал от всего этого, не только исходя из клиники парафилий вообще (а такая клиническая картина - важный критерий парафилии, дополняющий те, что были перечислены ранее), но и из самой истории, рассказанной Старовичем. Если бы не эта типичная форма парафилии, то Ж. не тяготился бы ею, он не обратился бы за помощью к врачу, покаявшись в своих преступлениях. Ведь, как справедливо признал автор «Судебной сексологии», его пациент так и не попал в поле зрения полиции.
И второе, что я хотел бы сказать по поводу этой истории. Возможно, Старович в чём-то и прав, рассуждая о причинах возникновения парафилии у Ж., но он не заметил главного: Ж обладал низким порогом сексуальной возбудимости. Иными словами, его нервная система отличалась особенной готовностью к переживанию оргазма. Об этом свидетельствует и необычайно раннее начало мастурбации (7 лет) и то, что она уже тогда сопровождалась ярким оргазмом. Это подтверждается также и тем, что, достигнув вполне зрелого возраста в 35 лет, Ж. способен, словно подросток, испытать оргазм среди бела дня при петтинге с 8-летней девочкой, фактически от одного только её замечания, что ей интересно посмотреть на его «молочко». На подобное обычный мужчина, разумеется, не способен. Кстати, девочка, так порадовавшая Ж., тоже обладала низким порогом сексуальной возбудимости, именно отсюда её готовность к сексуальным играм и, безусловно, способность к ощущению оргазма. Повторяю: характерной особенностью таких детей является их готовность к сексуальным играм со взрослыми, в том числе к контактам с педофилами. С Ж. они протекали в виде петтинга, но при встрече с преступником-садистом приобретают характер смертельной опасности.
Чрезвычайно важно, что дети с низким порогом сексуальной возбудимости, способны точно и эмоционально насыщенно запомнить все нюансы того, что с ними происходило при их совращении, и всё то, что они сами при этом чувствовали. В дальнейшем, после наступления половой зрелости, именно эти раздражители и будут вызывать у них половое возбуждение. Подобное явление называется запечатлением или импринтингом. Термин заимствован из зоологии. Учёные заметили, что птенцы гусей, уток и других птиц, живущих стаей, идут след в след за первым движущимся объектом, который попался им на глаза после их появления на свет из яйца. Обычно это - их мама, гусыня или утка, но в выборе птенцов могут быть и сбои, и тогда выводок будет гуськом сопровождать, например, человека. Импринтинг был описан у представителей многих животных видов. Кроме того, обнаружилось наличие и полового импринтинга, по механизму которого складываются прочные супружеские пары многих видов, например, у серых гусей.
Человек, переживший в детстве импринтинг, подчиняется необычным сексуальным раздражителям (релизингам). Сигналы, запускающие его эротическое возбуждение, имеют девиантный, извращённый характер. Именно игры Ж. с малолетней девочкой «в корову» и определили характер его девиации. Его привлекают и малолетний возраст партнёрш, и мотив мочеиспускания (в том или ином варианте), то есть всё то, что запечатлелось в его эмоциональной памяти. Постепенно у Ж. сформировался своеобразный стереотип поведения, отработанный до мелочей. Эта стереотипия, точно так же, как и навязчивое труднопреодолимое желание разрядки девиантного влечения, представляют собой необходимые атрибуты любой парафилии, любого полового извращения, в том числе, и педофилии. Артистические и педагогические способности Ж. сослужили плохую службу его малолетним партнёршам. Если эти девочки обладают низким порогом сексуальной возбудимости, то это неизбежно приведёт к возникновению у них импринтинга с потребностью особых раздражителей. Например, возраст партнёра, должен намного превышать их собственный, что к юношескому возрасту часто приводит к формированию геронтофилии - влечению к старикам. Таким людям часто необходима анонимность, острое чувство запретности и опасности сексуального контакта, в который они вступают, а порой они нуждаются и в вовсе случайных факторах - например, им нужны условия, напоминающие подвал или чердак, где проходило их совращение.
В возникновении педофилии могут играть роль не только особенности нервной системы с наличием низкого порога сексуальной возбудимости, то есть, по сути, биологические факторы, но и факторы психологические. Гумберт, герой романа Набокова “Лолита”, признаётся: “Несмотря на мужественную наружность, я ужасно робок”. Такие люди обычно неуверенны в себе, с взрослыми женщинами они чувствуют себя неуютно и неловко; душевный комфорт они испытывают, общаясь лишь с неполовозрелыми девочками. Как мы знаем, именно таким был Кэрролл.
Итак, перечислим самые важные факты. Эксперименты с визуальным восприятием эротических педофильных изображений показали, что большинством мужчин сексуальный характер восприятия ими детей не осознаётся и, главное, оно никак не может соперничать с обычным для них влечением к половозрелым партнёршам. Наряду с таким подавляющим большинством мужчин, есть и такие, кто запрещённое культурой влечение к детям вполне осознаёт. И тут возможны два варианта.
Либо в ход идёт сублимация, когда это эротическое влечение переплавляется в творчество или в талантливую всепоглощающую педагогическую деятельность. Тем самым, педофилия становится не только опасной для окружающих, но и оборачивается для них полезной стороной. Кстати, книги - книгами, но представим, сколько радости приносил Кэрролл своим маленьким подругам в их повседневной жизни!
Но, к сожалению, возможен и другой вариант - человек не может справиться со своим необычным влечением. Он либо сам страдает от своей педофилии (неоднократно уже упомянутый дистресс), либо становится опасен для окружающих. Иными словами, надо чётко помнить, что осознанное педофильное влечение может быть либо безобидной инверсией, некой особенностью сексуального предпочтения, которое нисколько не вредит юным объектам влечения, либо парафилией (половым извращением, девиацией). Последнее является поводом для лечения антиандрогенами или для сурового преследования, если извращение приводит к преступлению.
Таково современное понимание педофилии. Если перевести всё сказанное на язык повседневности, то следует сказать: разновидности педофилии, то есть инверсия или перверсия (парафилия) требуют к себе строго дифференциального подхода и оценки. В любом случае, разбрасываться этим термином не следует. В качестве иллюстрации последнего тезиса я позволю себе пойти на достаточно рискованный эксперимент. Я процитирую рассказ американского писателя Чарлза Буковски «Изверг», чтобы потом поставить диагноз герою рассказа. Отчасти это станет проверкой того, насколько точно я осветил сексологические аспекты педофилии. Отчасти же, это чтение позволит затронуть юридические аспекты педофилии. Рискованным я назвал эксперимент потому, что рассказ, точно отражая психологические особенности личности главного персонажа, очень жесток по форме. Но точно так же, как признания педофила Ж., такое точное описание полового преступления уникально. Не всякий раз педофил рассказывает о том, как он психологически «обрабатывает» своих малолетних «подружек». И, тем более, не всякий раз можно заглянуть в смрадную душу насильника. Для взрослых такая информация чрезвычайно полезна - зная секреты девиантных педофилов и насильников, они могут дать ценные советы детям, возможно избавив их от большой беды.
Итак, рискнём: Чарлз Буковски. «Изверг».
«Мартин Бланшар был дважды женат, дважды разведён, а сколько раз сожительствовал, он и счёт потерял. Сейчас ему стукнуло сорок пять, он жил один и только что потерял свою двадцать седьмую работу из-за хронических прогулов и общего отсутствия интереса. Жил на чеки по безработице. Желанья его были просты: ему нравилось как можно чаще напиваться -- в одиночестве, спать допоздна и сидеть в своей квартире -- тоже в одиночестве. Еще одна странность Мартина Бланшара заключалась в том, что одиноко ему никогда не было. Чем дольше он мог пребывать в разлуке с человечеством, тем лучше себя чувствовал. Все браки, сожительства, убедили его, что сам по себе половой акт не стоит того, чего женщина требует взамен. Теперь он жил без женщины и часто онанировал.
Однажды утром он проснулся довольно рано -- около половины одиннадцатого, -- проведя ночь за киром по-тяжелому. Спал он в майке, трусах и носках; он выбрался из довольно грязной постели, вышел на кухню и заглянул в холодильник. Повезло. Там стояло две бутылки портвейна.
Мартин откупорил первую бутылку портвейна, нацедил себе хороший жирный стакан. Потом сел за кухонный стол, из-за которого открывался отличный вид на улицу -- в северном направлении. Стояло лето, жаркое и ленивое, дети в школу не ходили, и пока Мартин рассматривал длинный зелёный газон, прихлёбывая хороший остужённый портвейн, он заметил эту маленькую девочку и двоих мальчишек: те играли в какую-то игру. Стреляли друг в друга, что ли. Пиф-Паф! Девочку Мартин узнал. Она жила во дворе через дорогу с матерью и старшей сестрой. Мужчина в семье либо свалил, либо умер. Девчонка, заметил Мартин, была оторви да выбрось -- вечно норовила то язык кому-нибудь высунуть, то гадость сказать. Он понятия не имел, сколько ей лет. Где-то между шестью и девятью. Неосознанно он наблюдал за нею всю первую половину лета. А когда проходил мимо по тротуару, всегда казалось, что она его боится. Вот этого он никак не понимал.
Наблюдая, он заметил, что одета она в какую-то матроску, беленькую, а поверх, на лямочках -- очень коротенькая красная юбочка. Когда девочка ползала по траве, эта коротенькая красная юбочка задиралась, а под нею находились очень интересные трусики: тоже красные, но бледнее юбочки. И на трусиках располагались рядами такие красненькие рюшечки. Ах эти трусики. Ах эти рюшечки. Господи Иисусе Христе под голым солнцем, это невыносимо!
Мартин налил себе ещё полстакана, залпом выпил и выглянул в окно снова. Трусики выглядывали ещё сильнее, чем раньше. Господи!
Смотрел, как девчонка и двое мальчишек всё ещё играют в свою игру. Играют по-прежнему. Девчонка ползает по земле. Пух! Пиф-Паф! Что за скучная игра. Маленькая оторва. Язык показывает. Оторва маленькая, по травке ползает. Он начал одеваться. Посмотрел на свою физиономию в зеркале -- четырехдневная щетина. Какая разница. Брился он только когда ходил получать свой чек по безработице. Поэтому он натянул какую-то грязную одежонку, открыл дверь и пошёл к лифту. Оказавшись на тротуаре, он зашагал к винной лавке. Проходя, заметил, что дети умудрились открыть дверь гаража и залезли внутрь, она с двумя пацанами: Пиф-Паф!
Мартин поймал себя на том, что идёт по дорожке к гаражу. Они внутри. Он зашёл в гараж и захлопнул за собой дверь. Там было темно. Он с ними наедине. Девчонка заорала.
Мартин сказал:
-- А ну быстро заткнулись, и никому не будет больно! Только вякните -- и будет больно, это я вам обещаю!
-- А чё вы будете делать, мистер? -- услышал он голос мальчика.
-- Заткнись! Черт побери, я же сказал вам заткнуться!
Он чиркнул спичкой. Вот она -- единственная лампочка с длинным шнурком. Мартин дернул. Света в самый раз. И, как во сне -- такой малюсенький крючок на гаражной двери. Он его накинул.
Огляделся.
-- Так, ладно! Пацаны -- стойте вон в том углу, и я вас не трону! Ну-ка живо! Марш!
Мальчишки отошли.
-- Чё вы будете делать, мистер?
-- Я сказал заткнись!
Маленькая оторва в своей матроске, коротенькой красной юбочке трусиках с рюшечками стояла в другом углу.
Мартин двинулся к ней. Она метнулась влево, потом вправо. С каждым шагом он загонял её всё глубже в угол.
-- Пустите! Пусти меня! Ты, урод, отпусти меня!
-- Заткнись! Заорёшь -- я тебя убью!
-- Пусти! Пусти! Пусти!
Мартин, наконец, её поймал. У нее были прямые, мерзкие, нечесаные волосья и лицо, почти порочное для маленькой девочки. Он зажал её ноги своими, как в тисках, нагнулся и приложился своей харей к её личику, целуя и всасываясь в неё ртом снова и снова, а она всё колотила кулачками по его голове. Член его распух до размеров всего тела.
-- Он её целует! Гляди, он её целует! -- слышал Мартин голос одного мальчишки из угла.
-- Ага, -- подтверждал второй.
Он целовал, дико лишившись рассудка, с каким-то заморским голодом, паук, целующий муху. Он начал лапать эти трусики в рюшечках. Он не мог остановиться. Мартин Бланшар стащил с неё трусики, а она обмякла, перестала колошматить его по физиономии, но разница в длине их тел -- как трудно, как неудобно, очень, а, охваченный такой страстью, думать он не мог. И всё время -- под этой крошечной лампочкой -- Мартин слышал голоса мальчишек:
-- Смотри! Смотри! Он вытащил эту здоровую штуку и теперь пытается ей в щёлочку засунуть!
-- Я слыхал, так у людей дети получаются.
-- А они что -- прямо тут ребеночка родят?
-- Наверно.
Мальчишки придвинулись поближе, не отрывая глаз. Мартин всё целовал это лицо, одновременно пытаясь засунуть внутрь головку. Ничего не получалось. Он не мог ничего придумать. Тут он увидел старое кресло с прямой спинкой, в ней одной перекладины не хватало. Он поднёс её к этому креслу, все еще целуя, и всё время думая об отвратительных сосульках её волос, об этом рте, прижатом к его губам.
Вот оно. Мартин дополз до кресла, сел, по-прежнему целуя этот маленький рот и эту маленькую голову, снова и снова, и с трудом раздвинул ей ноги. Сколько ж ей лет?
Получится?
Он уже в её теле, подумал Мартин. Господи, да член у меня с половину её будет!
Изогнувшись над нею в этом кресле, не переставая целовать и раздирать её, он забыл обо всём, плевать, он так ей и голову оторвал бы запросто. И тут кончил.
Затем Мартин положил её тельце на гаражный пол. Откинул крючок. Вышел. Дошёл до своего дома. Надавил на кнопку лифта. Вылез на своём этаже, дошёл до холодильника, достал бутылку, налил стакан портвейна, сел и стал ждать, наблюдая.
Вскоре везде уже были люди. Двадцать, двадцать пять, тридцать человек.
Возле гаража.
Внутри гаража.
Затем по дорожке подъехала скорая помощь. Мартин смотрел, как её выносят на носилках. Потом скорая уехала. Ещё больше народу. Ещё больше. Он выпил вино, налил ещё. Может, они не знают, кто я, подумал он. Я редко выхожу из дому.
Но оказалось не совсем так. Дверь он не запер. Вошли два фараона. Здоровые ребята, довольно симпатичные. Один хорошенько звезданул ему по физиономии. Когда Мартин встал и вытянул руки под наручники, другой вытянул из петли дубинку и изо всех сил рубанул ему поперек брюха. Мартин рухнул на пол. Ни вдохнуть, ни двинуться он не мог. Они подняли его. Второй снова заехал ему в челюсть.
Везде были люди. Они не стали спускаться на лифте, пошли пешком, толкая его вниз по лестнице. Лица, лица, лица, наружу из подъезда, лица на улице.
В патрульной машине оказалось очень странно -- двое легавых впереди, двое -- с ним на заднем сиденье.
-- Убил бы такую мразь, как ты, -- сказал один из легавых на заднем сиденье.
Мартин беззвучно расплакался, строчки слез побежали вниз, как одичавшие.
-- У меня дочке пять лет, -- сказал один из легавых сзади. -- Я б тебя убил и не задумался!
Легавый начал лупасить Мартина по голове дубинкой. Никто его не останавливал. Мартин упал лицом вперёд, его рвало кровью и вином, легавый выпрямил его, ещё раз шарахнул дубинкой по лицу, поперек рта, вышиб ему почти все передние зубы. Потом, подъезжая к участку, его ненадолго оставили в покое».
Напомню цель, поставленную перед чтением этого жестокого рассказа - надо решить вопрос о том, был ли Мартин педофилом? Да или нет? Казалось бы, всё ясно, он зверски изнасиловал девочку, не достигшую пубертата, нанеся ей тяжелейшие физическую и психическую травмы. Тем не менее, у нас нет оснований выставить ему диагноз «педофилия». Все критерии извращения в данном случае отсутствуют. Нет знаменитых «6-ти месяцев интенсивных сексуальных побуждений, фантазий, связанных с вовлечением в сексуальную активность допубертатных детей», как нет и оснований для дистресса. Да и сама девочка ему совсем не нравится. Он чувствует отвращение к её внешности, к её «волосьям», к её повадкам «оторвы», к её независимому поведению, даже к той её игре с мальчиками, за которой он наблюдает из окна. Но в том-то и парадокс - именно то, что вызывает у него отвращение, становится для него релизингом, фактором, провоцирующим половое возбуждение. Этот парадокс вызывает у сексолога ассоциации с шизофреническим «расщеплением». Не только страшны, но и чрезвычайно странны даже для насильника нюансы его сексуального поведения: если для всех людей поцелуи - символ ласки и нежности, то у Мартина они приобретают особый оттенок, абсолютно нечеловеческий. Он чувствует себя неким пауком, высасывающим жизнь из своей жертвы. Такие ощущения вовсе не типичны ни для обычных педофилов-девиантов, ни даже для садистов. Наконец, заканчивая перечень критериев, определяющих суть педофилии и отсутствующих у Мартина, отметим, что у него нет и не может быть той стереотипии поведения, что неотделима от девиации.
Подведём итоги анализа: страшный и отвратительный персонаж рассказа не был педофилом. Речь идёт о деградированном субъекте, утратившем потребность и способность к анализу собственных импульсивных желаний и, тем более, к управлению ими. Мартин давно потерял способность к этическим оценкам своего поведения вообще. По сути, он всю связь с человечеством свёл к получению пособия, закупке спиртного и еды. Чем же объясняется эта ужасающая деградация личности? Разумеется, налицо хронический алкоголизм Мартина. Но более вероятным мне кажется процессуальный характер деградации, наличие шизофрении. Кстати, этот факт, будучи подтверждённым, не избавил бы преступника от электрического стула. Ведь ни бреда, ни галлюцинаций у него не было, невменяемым в ходе своего преступления Мартин не был.
Рассказ Буковски позволяет сформулировать важный тезис, на который я намекал в самом начале: «Термин «педофилия» не является синонимомсексуального насилия над детьми- далеко не все педофилы склонны к преступным действиям, то есть к совершению половых преступлений против детей, и вместе с тем не всякий преступник, совершивший сексуальное насилие над ребёнком, является педофилом».