Воспоминание из 90-х. Оренбург
Давно хотела этот эпизод из своей памяти зафиксировать. А тут все вспоминают про 90-е. Ну и я - туда же.
Можно сказать, что это даже "Роджественская история", если кто знает - был раньше такой жанр в газетах.
Вместе с развалом СССР развалилась и наша семья. Папа ушел жить к тёте Свете, забрал с собой брата, поселил его на балконе (чтобы папе дали двухкомнатную квартиру). Я, конечно же, осталась жить с мамой, и даже хотела поменять отчество на Людмиловну, в итоге разрешили сменить только фамилию.
Мама разводом и изменой была обескуражена совершенно. Это было предательство, в которое было невозможно поверить. Но если отбросить все моральныве аспекты, в сухом остатке после развода оказалось, что толку от хождения по экстрасенсам нет, и нужно как-то научиться выживать.
Мама всегда работала в удовольствие, на "полставочки", потому что муж энергетик, зарплата позволяла. А тут - новая жена, новые заботы. Старая жена - крутись как хочешь. Мама взяла две ставки в лаборатории. Две ставки - это темная морозная ночь, на санках она везет меня в садик. Утро, день, вечер, всех детей забрали, уборщица вымыла весь сад с головы до ног, а мамы моей нет. Я все слёзы уже выплакала, и вот, наконец-то, снова вижу её пушистую шапку впереди, едем на санках в непроглядной тьме - домой.
Скоро мне идти в школу, надо что-то менять. Мама уволилась из лаборатории, ушла преподавать в медучилище, но там оказалось, что её взяли на место декретницы, а декретница возьми - и выйди на работу. И маме ничего не оставалось, как пойти работать в соцзащиту: носить покупки старикам на дом. "Зато свободный график!" - говорила она соседям.
Узнав о таком бедственном положении дел, к нам на помощь приехала бабушка из Казахстана. И стали мы жить втроем. Бабушка говорила на смеси русского и церковнославянского, потому что после своего собственного развода, так сказать, нашла Иисуса, и сразу жизнь наладилась. И вот благодаря бабушке и Иисусу мы выжили в 91-году. Дело было так.
90-е годы - это время карточек. Я их помню! Однажды, в музыкальной школе у видела, как одна женщина уронила сумочку. Я побежала за ней, говорю: вы ничего не теряли? Она гордо отвечает: нет! Ну, простите, извините, я пошла. За поддержкой я - к подружкам, так и так, вот, нашла сумочку, что делать? Они мне: открывай! Открыли, а там немного денег, и карточки. Карточки! На сахар, муку, масло. Пока мы думали, как нам такое богатство поделить, прибежала гордая дама, и с выпученными глазами ко мне: девочка, где мои карточки?!!! Мы ей сразу всё вернули, и она так нас горячо благодарила, сразу, мол, видно воспитанных девочек, не зря вот вы в музыкалку ходите.
И вот моя бабушка целыми днями только и делала, что ходила по магазинам, в которых ничего не было, в надежде отоварить карточки, купить хоть что-то. Иногда на неё нападало вдохновенье, она шла обдирать ранетки с дерева в парке, и не зная, что с ними делать - не сварить же варенья без сахара, добавляла их в борщ (!), например, аргументируя, что они придают борщу нужный сладковатый вкус.
По выходным бабушка брала меня с собой в свой забег по магазинам. Но особый ад был, когда она брала меня на рынок. Она подходила к лоткам и говорила: дайте сИротке яблочко! дайте сИротке морковку! Я дергала её за рукав, бабуля, ну какая я сиротка! А она мне отвечает: тебя отец бросил, все равно что умер! Я горько плакала и говорила, как я её ненавижу, и что больше на рынок не пойду.
А когда отменили карточки, цены взлетели так, что из мяса мы стали покупать только куриные шеи. Ох и зайтеливо, я помню, было отыскивать мясо в этих замученных шеях! В общем получалось так, что у нас в рационе были эти вот шеи и сечка. Мама впихивала в меня эту сечку со словами:
- Такой кашей президенты Америки завтракают!
Но даже "президентская" сечка не лезла в горло.
Вообще, мама у меня была большой сторонницей перестройки, гласности, млела перед Западом, практически как все советские люди, которые не понимали, как их использовали, развели. Будучи пионеркой она срывала иконы дома, боролась с темнотой и косностью в лице собственной матери. В конце 80-х она ждала перемен, потом ругала на кухне Горбачева, надеялась на Ельцина. А ели мы тем временем сечку.
И вот под Новый год (я еще в детстве заметила, что самое паршивое всегда случается под Новый год) все обострилось до нельзя. Есть было не на что и нечего. Совсем. За поддержкой моральной бабушка каждый день ходила ещё и в церковь. Церковь тогда в Оренбурге была одна-единственная, на ул.Чкалова. И вот как-то вечером мы с мамой услышали бабушкины крики с первого этажа. Бабушка звала на помощь. Она, метр сорок ростом, каким-то невероятным образом, тащила две огромные коробки! Она тащила их на руках с ул.Чкалова! А жили мы возле сада им.Фрунзе. В этих коробках была гуманитарная помощь. Как рассказала бабуля, всем, кто пришел на вечернюю службу перед католическим Роджеством, выдавали по коробке гумпомощи из Европы. Но моя боевая бабуля умудрилась встать в очередь два раза и упереть целых две коробки!
- Эх, чего у меня не три руки, - печалилась бабушка.
С такой радостью и волнением мы открывали первую коробку, Боже! Там, как сейчас помню, была упаковка охотничьих колбасок, ветчинная нарезка в вакуумной упаковке, пачка макарон пёрышек, пачка чечевицы, пачка сахара, ванилин, печенья, шоколадные конфеты. Я помню этот запах! Колбаски и чечевицу я встретила тогда впервые в своей жизни. Во второй коробке было все то же самое. И этот набор, чего греха таить, очень нас воодушевил, обрадовал сильнее, чем подарок Деда Мороза, помог нам как-то продержаться почти два месяца, перемежая эти сокровища с куриными шеями и сечкой. Совсем скоро мама приняла важное решение: уйти из соцзащиты и податься в "бизнес" - стать челночницей, мотаться за "товаром" в Москву, Польшу, потом Киргизию, в конце - снова в Москву.... К тому времени к нам всемью вернулся мой брат (в новой двухкомнатной кварите отца месту ему не нашлось), вместе с этим навалилась куча проблем, а в стране началась чеченская кампания, и потом было так много всего...
И вот в принципе прошло не много, но и не мало, 25 лет. Все в стране кардинально поменялось. Вот, например, у меня трое детей. В моем детстве многодетная семья была синонимом бедности и неблагополучия. Так мне внушала мама, у которой было 3 брата, и очень тяжелое детство. Я рада это отмечать, но теперь трое детей - это уже норма, к которой стремятся в моем окружении. А фактом многодетности я могу удивить только дамочек в фитнес-зале, которые хвалят мой подтянутый живот.
Сечку с тех пор, кстати, я ни разу не ела. Даже интересно вспомнить вкус.
Я очень рада, что наша страна уже не нуждается в подачках, а сама спешит на помощь другим, и привозит гуманитарную помощь самолетами куда бы то ни было. Надеюсь, эти посылки так же ободрят кого-то, как нас с мамой, в сложный и тяжелый момент.
Вот такие 90-е. Прикрепляю единственное доступное из оцифрованных архивное фото, где уже все более-менее наладилось, и мы с мамой просто гуляем по Советской. Год это, наверное, 92-й.
Кстати, юбку мне мама сама сшила! А я - умею только пуговицы пришивать, увы.
Можно сказать, что это даже "Роджественская история", если кто знает - был раньше такой жанр в газетах.
Вместе с развалом СССР развалилась и наша семья. Папа ушел жить к тёте Свете, забрал с собой брата, поселил его на балконе (чтобы папе дали двухкомнатную квартиру). Я, конечно же, осталась жить с мамой, и даже хотела поменять отчество на Людмиловну, в итоге разрешили сменить только фамилию.
Мама разводом и изменой была обескуражена совершенно. Это было предательство, в которое было невозможно поверить. Но если отбросить все моральныве аспекты, в сухом остатке после развода оказалось, что толку от хождения по экстрасенсам нет, и нужно как-то научиться выживать.
Мама всегда работала в удовольствие, на "полставочки", потому что муж энергетик, зарплата позволяла. А тут - новая жена, новые заботы. Старая жена - крутись как хочешь. Мама взяла две ставки в лаборатории. Две ставки - это темная морозная ночь, на санках она везет меня в садик. Утро, день, вечер, всех детей забрали, уборщица вымыла весь сад с головы до ног, а мамы моей нет. Я все слёзы уже выплакала, и вот, наконец-то, снова вижу её пушистую шапку впереди, едем на санках в непроглядной тьме - домой.
Скоро мне идти в школу, надо что-то менять. Мама уволилась из лаборатории, ушла преподавать в медучилище, но там оказалось, что её взяли на место декретницы, а декретница возьми - и выйди на работу. И маме ничего не оставалось, как пойти работать в соцзащиту: носить покупки старикам на дом. "Зато свободный график!" - говорила она соседям.
Узнав о таком бедственном положении дел, к нам на помощь приехала бабушка из Казахстана. И стали мы жить втроем. Бабушка говорила на смеси русского и церковнославянского, потому что после своего собственного развода, так сказать, нашла Иисуса, и сразу жизнь наладилась. И вот благодаря бабушке и Иисусу мы выжили в 91-году. Дело было так.
90-е годы - это время карточек. Я их помню! Однажды, в музыкальной школе у видела, как одна женщина уронила сумочку. Я побежала за ней, говорю: вы ничего не теряли? Она гордо отвечает: нет! Ну, простите, извините, я пошла. За поддержкой я - к подружкам, так и так, вот, нашла сумочку, что делать? Они мне: открывай! Открыли, а там немного денег, и карточки. Карточки! На сахар, муку, масло. Пока мы думали, как нам такое богатство поделить, прибежала гордая дама, и с выпученными глазами ко мне: девочка, где мои карточки?!!! Мы ей сразу всё вернули, и она так нас горячо благодарила, сразу, мол, видно воспитанных девочек, не зря вот вы в музыкалку ходите.
И вот моя бабушка целыми днями только и делала, что ходила по магазинам, в которых ничего не было, в надежде отоварить карточки, купить хоть что-то. Иногда на неё нападало вдохновенье, она шла обдирать ранетки с дерева в парке, и не зная, что с ними делать - не сварить же варенья без сахара, добавляла их в борщ (!), например, аргументируя, что они придают борщу нужный сладковатый вкус.
По выходным бабушка брала меня с собой в свой забег по магазинам. Но особый ад был, когда она брала меня на рынок. Она подходила к лоткам и говорила: дайте сИротке яблочко! дайте сИротке морковку! Я дергала её за рукав, бабуля, ну какая я сиротка! А она мне отвечает: тебя отец бросил, все равно что умер! Я горько плакала и говорила, как я её ненавижу, и что больше на рынок не пойду.
А когда отменили карточки, цены взлетели так, что из мяса мы стали покупать только куриные шеи. Ох и зайтеливо, я помню, было отыскивать мясо в этих замученных шеях! В общем получалось так, что у нас в рационе были эти вот шеи и сечка. Мама впихивала в меня эту сечку со словами:
- Такой кашей президенты Америки завтракают!
Но даже "президентская" сечка не лезла в горло.
Вообще, мама у меня была большой сторонницей перестройки, гласности, млела перед Западом, практически как все советские люди, которые не понимали, как их использовали, развели. Будучи пионеркой она срывала иконы дома, боролась с темнотой и косностью в лице собственной матери. В конце 80-х она ждала перемен, потом ругала на кухне Горбачева, надеялась на Ельцина. А ели мы тем временем сечку.
И вот под Новый год (я еще в детстве заметила, что самое паршивое всегда случается под Новый год) все обострилось до нельзя. Есть было не на что и нечего. Совсем. За поддержкой моральной бабушка каждый день ходила ещё и в церковь. Церковь тогда в Оренбурге была одна-единственная, на ул.Чкалова. И вот как-то вечером мы с мамой услышали бабушкины крики с первого этажа. Бабушка звала на помощь. Она, метр сорок ростом, каким-то невероятным образом, тащила две огромные коробки! Она тащила их на руках с ул.Чкалова! А жили мы возле сада им.Фрунзе. В этих коробках была гуманитарная помощь. Как рассказала бабуля, всем, кто пришел на вечернюю службу перед католическим Роджеством, выдавали по коробке гумпомощи из Европы. Но моя боевая бабуля умудрилась встать в очередь два раза и упереть целых две коробки!
- Эх, чего у меня не три руки, - печалилась бабушка.
С такой радостью и волнением мы открывали первую коробку, Боже! Там, как сейчас помню, была упаковка охотничьих колбасок, ветчинная нарезка в вакуумной упаковке, пачка макарон пёрышек, пачка чечевицы, пачка сахара, ванилин, печенья, шоколадные конфеты. Я помню этот запах! Колбаски и чечевицу я встретила тогда впервые в своей жизни. Во второй коробке было все то же самое. И этот набор, чего греха таить, очень нас воодушевил, обрадовал сильнее, чем подарок Деда Мороза, помог нам как-то продержаться почти два месяца, перемежая эти сокровища с куриными шеями и сечкой. Совсем скоро мама приняла важное решение: уйти из соцзащиты и податься в "бизнес" - стать челночницей, мотаться за "товаром" в Москву, Польшу, потом Киргизию, в конце - снова в Москву.... К тому времени к нам всемью вернулся мой брат (в новой двухкомнатной кварите отца месту ему не нашлось), вместе с этим навалилась куча проблем, а в стране началась чеченская кампания, и потом было так много всего...
И вот в принципе прошло не много, но и не мало, 25 лет. Все в стране кардинально поменялось. Вот, например, у меня трое детей. В моем детстве многодетная семья была синонимом бедности и неблагополучия. Так мне внушала мама, у которой было 3 брата, и очень тяжелое детство. Я рада это отмечать, но теперь трое детей - это уже норма, к которой стремятся в моем окружении. А фактом многодетности я могу удивить только дамочек в фитнес-зале, которые хвалят мой подтянутый живот.
Сечку с тех пор, кстати, я ни разу не ела. Даже интересно вспомнить вкус.
Я очень рада, что наша страна уже не нуждается в подачках, а сама спешит на помощь другим, и привозит гуманитарную помощь самолетами куда бы то ни было. Надеюсь, эти посылки так же ободрят кого-то, как нас с мамой, в сложный и тяжелый момент.
Вот такие 90-е. Прикрепляю единственное доступное из оцифрованных архивное фото, где уже все более-менее наладилось, и мы с мамой просто гуляем по Советской. Год это, наверное, 92-й.
Кстати, юбку мне мама сама сшила! А я - умею только пуговицы пришивать, увы.