Аномализм. allegegenalle.com
Книга включает ранние прозаические тексты, написанные Алиной Витухновской в возрасте примерно 14 лет и в 1992 году скомпонованные в повесть. Знакомые художники случайно увидели фрагменты текстов, сказали, что это нужно издать, и предложили свою помощь. Уникальное оформление книги принадлежит художнице Марине Перчихиной (проект «Spider & Mouse», совместно с Игорем Иогансоном).
Шестой палец.
Прабабушка Ф именовалась Ф Минус. Минус. Минус. Как-будто бездушные дети с настоящего соскребли корочку, тихо так что-то хрустнуло, время опрокинуло глаза с мясом и кровью назад, в прошлое, Ф Минус наконец-то предложили выйти замуж. Она, как всегда в минуты безделья, смотрела на руки. Левая с четкими жилочками, тонкая, с изощренным узором линий (гадалки всегда шептали что-то невнятное, пугались сами, пугали Ф Минус неясными предостережениями) и правая такая же почти, почти - глумливо расцветала живым (живым!) шестым пальцем. Считала слева направо: «раз, два, три, четыре, пять, шесть», и справа налево: «шесть, пять, четыре, три, два, один», желая вдруг не дойти до нехорошей цифры, понять, что ошибалась, путала, что нет его и не было никогда, этого чужого некрасивого отростка. Когда просыпалась, первым делом глядела на руку. Когда шла по улице, в мороз, неожиданно останавливалась, забегала в безлюдную подворотню, снимала варежку и жадно, подолгу смотрела, каждый раз ошарашиваясь, видя будто впервые, и после, дома жестко и энергично растирала окоченевшие руки.
Возилась на кухне, быстро и умело расчленяла скользкие трупы овощей, особенно ловко выходило с морковкой, похожей на негнущийся заостренный палец оранжевой ведьмы.
На предстоящем замужестве поверх простыней и кастрюль, над неизменными супружескими поцелуями, забавными предчувствиями витал шестой палец, грозя упасть и придавить. Тайная предбрачная улыбчивость Ф Минус сменялась страхом, она оглядывалась по сторонам и назад, желая бежать и не находя ног. Календарные цифры спешили в мусор, и вот, смущаясь и подрагивая, Ф Минус явилась в дне собственной свадьбы. Нехорошо как-то сиделось за столом, доктор (муж уже) беззастенчиво и больно давил ей запястья, подливая вина, заглядывая в глаза настойчиво и развязно, словно уверенное в себе привидение. Ночилось и днилось долго, как Черное, лишенное рамки. Кроились платья, булькало в утробе питье, ребенок вылез, повторяя всеобщие процессы, дрябла оболочка, произносились звуки.
... Он был безумен, глядя в ее ночное лицо, сжимая ту самую руку. Ф Минус вновь хотелось бежать, она была лишней в мире, где царствовала ее тягостная аномалия. Раз, два, три, четыре, пять, шесть - закрывала глаза - шесть, пять, четыре, три, два, один считала, не глядя, чувством. Шесть. Шест. Шестикрылый шершень. Прошедшее стало прошестьшим. Шерсть и спицы валятся из рук. За что? Скучающие дьяволы бежали, заглянув в микросознание доктора - маленькое, карликовое, декоративное как будущее лилипутов, сознание такое однозначное, четкое и удивительное как шестой (лишний) мизинец. Нельзя сказать, что доктор не любил жену. Любил по-своему, исходя из собственного восприятия, где на растревоженном граблями мучительном огороде его души из расцелованного, мокрого, хрупкого, единственного, бесподобного, совершенного пальца возрастало необязательное существо - Ф Минус. Он принял ее как продолжение пальца, как, может быть, нечто питающее его, но личность ее казалась мутна и корява.
Все же он имел с ней общий утренний кофе, газеты, холодный суп на большой террасе. Имел с ней некую пересекаемость как временную так и пространственную, в коей совершал общечеловеческие действия (писал даже ученую статью), но как-то изумительно незаметно, можно сказать помимо себя, словно был ласково и любимо раздвоен.
Очередное утро. Ф Минус вышла за покупками. Было ей никак еще. После замужества мысль, равно как и ощущение начинались в ней ближе к обеду, до этого времени была она словно призрак - видимо, мужнино общество меняло ее в тревожную потаенную сторону. Впрочем процесс этот не смущал ее, как не смущало и не трогало ее ничто, кроме правой руки. Шла она по безлюдной улице (так короче). Хмурые, как будто нежилые дома. На стенах черно-белые рекламы нового мыла - дворник (характерный костюм, метла) моет стройную, нездешне идеальную женскую ногу.
«Как у балерины» - думала Ф Минус. Розовый рак обозначил собой рассвет. По тротуару, едва заметный, передвигается жук-могильщик. «Стойте!» Голос сзади моментально сделал Ф Минус покорно-обреченной. Некто подходит, кладет ей руку на плечо, хохочет (рушатся миры, ребенок кричит на кухне, улитки скрываются в хрупкие панцири). Ведет ее в арку, хохочет, бьет легко сначала, потом сильнее и яростней. Ф Минус изнывает болью, Ф Минус думает о смерти, думает по-новому, как о настоящем, Ф Минус не пытается бежать, Ф Минус только закрывает лицо рукой (ей хочется уберечь глаза,
почему-то только глаза, ей хочется как можно дольше видеть). Некто кричит, медленно пятится назад, лепечет злобное «о боже», морщится и уходит, не оглядываясь. Ф Минус отнимает руку от лица - «раз, два, три, четыре, пять, шесть» - плачет и хочет, чтобы кончилось то, что начнется, когда кончатся слезы. Моментальная дорога домой, топор, бесконечная кровь, сознание тихонько сползает под кровать, в темноту. «Надо сказать врачам... Я так не поеду...» - но ее никто не слушал.
Доктор нашел палец на столе. Он указывал на корзину овощей. Он был мертв. Тогда доктор все понял. Понял, что двойственность его возможна была до поры, что пора пришла, что он один и одинок, что любовь более невозможна, понял он, что мир кончился, сконцентрированный в пальце мир существовал, но теперь вся сущность (мебель, небо, лес, ногти) исчезает ненадежным миражом, потому что им больше НЕОТКУДА БЫТЬ. Звук потихоньку сливался за последний предел, предметы таяли, возвращаясь в небытие. Доктору казалось, что ветер немыслимого полета проносится сквозь него, он пытался взглянуть на свое тело, но уже не знал его, последнее ощущение себя, которому еще было слово - «испаряющаяся струйка, стру...»