Кем и когда был составлен и принят Никео-Константинопольский Символ веры?
Поскольку, в настоящее время стало пропагандироваться утверждение, что Константинопольский Символ веры не был принят на II Вселенском Соборе с дополнениями утвержденного на I Вселенском Соборе Никейского, и что учение о составлении Символа в известном нам виде на II Вс. Соборе является устаревшим (а «современное» знание учит иначе), необходимо этот вопрос рассмотреть подробнее.
В самом деле, если мы возьмем традиционные вероучительные труды, например Символические книги Церкви, то увидим, в них прямо свидетельствуется, что Символ веры был принят на I (318 отцов) и на II (150 отцов) Вселенских Соборах (почему и наименование самого Символа - "Никео-Цареградский" или "Никео-Константинопольский", по названию городов в которых проходили эти Соборы), причем, в известном нам виде был принят на II Вс. Соборе. (см.: Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1892, т. 1: II, 3):
«Членов Кафолической и Православной Веры, по Символу Первого Никейского и Второго Константинопольского Соборов, двенадцать. В них так ясно изложено все принадлежащее к нашей Вере, что мы ни более, ни менее, и не иначе должны верить, как согласно с разумением оных Отцев» (Православное исповедание, 5);
«Кем составлен Символ веры? Учение о вере так изложили отцы Первого и Второго Вселенских Соборов» (Катихизис, 68),
«Для чего созывались I и II Вселенские Соборы? Первый и Второй Вселенские Соборы, на которых составлен Символ веры, были созваны: Первый - для утверждения истинного учения о Сыне Божием против ложного учения Ария; Второй - для утверждения учения о Святом Духе против ложного учения Македония» (Катихизис, 72).
Важно отметить, в связи с этим, что в классических и традиционных догматических трудах относительно Символ веры это положение прямо подтверждается:
«Наконец, в Символе Никео-Цареградском, заменившем собой все прежние, Святая Церковь доселе учит нас веровать: “и в Духа Святого, Господа, животворящего, иже от Отца исходящего, иже со Отцом и Сыном спокланяема и сславима.” Здесь надобно припомнить цель, с какой внесены в Символ эти слова. Отцы Второго Вселенского Собора хотели выразить ими со всей возможной точностью мысль о единосущии и совершенном равенстве Святого Духа со Отцом и Сыном, вопреки заблуждению Македония, отвергавшего божество Святого Духа и называвшего Его творением Сына. » (преосв. Макарий Булгаков. Православно-догматическое Богословие. т.1, ч.1, гл.2:3,43,г.) .
«Но соборное сознание Вселенской Церкви, побуждаемое нуждами времени, составило, на основе Божественного учения Святого Откровения и Символов древних Церквей, общеобязательный завершенный и неизменный Символ веры на Первом (325 г.) и Втором (381 г.) Вселенских Соборах, названный по местам их проведения Никео-Цареградским. В нем раз и навсегда изложены главные догматические истины Богооткровенной, апостольской веры, поэтому Вселенская Церковь провозгласила его неизменным образцом веры всех времен. Общеобязательность и неизменность Никео-Цареградского Символа подтвердили последующие Вселенские Соборы» (прп. Иустин Челийский. Догматика Православной Церкви // Собрание творений. т.2, 7а).
Откуда же берется это «современное» учение, что Символ не был принят в окончательной форме на II Вс. Соборе? Действительно, в 19 (!) веке, в период нарастания гиперкритицизма, в протестантской среде появилась т. наз. Хорто-Гарнаковская теория, суть которого сводится к тому, что кроме того, что сами определения Собора не были приняты всей Церковью, оставшиеся документы Собора не содержат Константинопольского Символа веры, а значит Собор 150 отцов никак и не связан с этим Символом, и, соответственно, не принимал его, а просто подтвердил Символ Никейский. Кроме того, Адольф Гарнак утверждал, что позже, был произведен определенный подлог: «Несомненно, - пишет он, - что Собор 381 года издал определения о Св. Духе, помещенные в томе, не дошедшем до нас, и подтвердил неизменность Никейского Символа». Несколько позже, на западе появляется ещё одна теория происхождения Константинопольского Символа, принадлежащая преподавателю Лейпцигского Университета Кунце, суть которой в том, что известный нам Константинопольский Символ был принят не в 381 г., а в 383 г., т. е. позже II Вс.С. и прямо связан с символом св. Епифания Кипрского.
Надо отметить, что эти протестантские теории были хорошо известны отечественным богословам и историкам более века назад, и никакого «нового» знания для 21-го в., конечно, здесь нет. Как и следовало ожидать в подобном случае, под видом «свежего», озабоченные современностью взглядов модернисты, пытаются нам подложить тухлую рыбу (см.: http://blagolyub.livejournal.com/24730.html ).
Уже известный историк 19 в., В.В. Болотов, рассматривая эти теории протестантизма, показывает их несостоятельность. Отмечая особенности отрицательной парадигмы Гарнака и др., Болотов делает следующее заключение:
«В первый раз текст нашего символа читается в актах Халкидонского собора 10 октября 451 г. и (17 окт.) всеми (и ученым Феодоритом Кирским) признан за веру 150 отцов. Это говорит ясно, что называть наш Символ верою 150 отцов были вполне твердые основания, что он, по меньшей мере, был признан Константинопольским Собором, как собственный памятник Собора...Таким образом, все, что в новой теории есть в отношении к нашему Символу отрицательного, лишено твердого основания» (В. Болотов. Лекции по истории Древней Церкви. Второй Вселенский Собор, 2).
К такому же выводу приходит другой выдающийся церковный историк, византинист А.П. Лебедев (учитель Н.Н. Глубоковского):
«Единственным документом, заключающим в себе результаты догматической деятельности Собора II Вселенского, остается Символ Константинопольский, известный под именем Никео-Константинопольского* ...В послании отцов собора к императору Феодосию встречаем одно место, которое наводит на мысль, что Символ составлен отцами самостоятельно, на основании Никейского Символа. Они писали: “мы возобновили взаимное общение между собою, потом изрекли краткие определения (т. е. Символ), утвердив веру отцов никейских (ἒ πειτα x αι συντόμους ὃρους ἐξεφωνήσαμεν, τήν τε τϖν πατέρων πίστιν τϖν έν Nιxaίa xυρώσντες. Binii. Concilia, ρ. 533. tom I, pars 1), и осудили возникшия против нее ереси», т. е. Собор направил свой Символ против ересей. Значит отцы сами составили Символ на основании Символа Никейского Собора.- Последующая церковь ясно отличает этот Символ от Символа Никейского (IV Вс. Собор)» (А.П. Лебедев. История Вселенских Соборов. Ч. I. Вселенские Соборы IV и V в).
Рассматривая выдвинутую Кунце теорию о связи Константинопольского Символа с символом св. Епифания, Лебедев отмечает, что критическое изучение Епифаниевского символа и сличение с Символом Никейским привело к неожиданным, но блестящим результатам: «так называемаго Епифаниевскаго символа никогда не существовало в качестве особой редакции; в относящемся сюда месте «Анкората» первоначально стоял символ Никейский, интерполированный неизвестным лицом посредством вставок всех выражений, отличающих константинопольское вероизложение от никейскаго, - вероятно, уже после Халкидонскаго собора». Следовательно, не Константинопольский Символ есть апокриф, а скорее Символ Епифаниевский. При таком обороте дела теории Хорта-Гарнака и Кунце со всеми своими побочными аргументами падают сами собою, как лишенные своего базиса. А если так, то приходится возвратиться к традиционному мнению, что Константинопольский Символ был составлен и утвержден именно на Соборе 381 года, и в самых источниках, относящихся к Собору, попытаться найти данные для этого мнения» (цит. по Н.Ф. Чернявский. Император Феодосий Великий и его царствование в церковно-историческом отношении. Прим. 1000).
«т.н. символ Епифаниев есть, если угодно, кунстштюк, а правильнее псевдосимвол. Он обязан своим появлением на свет простой случайности, и не для чего он не нужен. Не из него возник наш Константинопольский Символ, а он сам из последнего. Забудем о нем навсегда» (А.П. Лебедев. О нашем Символе веры. - СТСЛ, 1902, с.58).
Достаточно подробно данный вопрос разбирает А.А. Спасский в своем фундаментальном исследовании «История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов»: «Въ связи съ деятельностъю Собора 381 года стоитъ вопросъ ο происхождении Константинопольскаго Символа веры. Изъ всехъ многочисленныхъ вероизложений, въ такомъ обилии порожденныхъ четвертымъ векомъ, Константинопольскому Символу принадлежитъ исключительное положение: только онъ можеть быть названъ вселенскимъ Символомъ въ подлинномъ и точномъ смысле этого слова. Не только местные символы веры, которыми была такъ богата древняя церковь, но и никейское изложение, съ такимъ упорствомъ достигшее победы къ концу IV века, должны были постепенно уступить свое место, и теперь Константинопольский Символъ является не только господствующимъ, но и оффициальнымъ Символомъ у всехъ христианскихъ исповеданий, несмотря на все разнообразие ихъ догматики». (А.А. Спасский История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов / Хорто-Гарнаковская теория происхождения константинопольскаго символа и последовательный разборъ ея. Положительныя свидетельства въ пользу привадлежности Константинопольскаго Символа собору 381 года).
Проф. Спасский тщательно рассматривает все аргументы отрицательной теории, и приведя доказательные контрдоводы делает следующий вывод:
"1. Такъ называемаго Епифаниевскаго символа никогда не существовало въ качестве особой редакции; въ относящемся сюда месте «Анкората» первоначально стоялъ никейский символъ, интерполированный неизвестнымъ лицомъ посредствомъ вставокъ всехъ выражений, отличающихъ константинопольское вероизложение отъ никейскаго, - вероятно, уже после Халкидонскаго собора.
2. Свидетельства Григория Богослова, присутствовавшаго на самомъ Соборе, показываютъ, что константинопольские отцы исправляли Никейский Символъ и изложили учение о Духе Св. съ опущениемъ термина «Богъ», т. - е., въ томъ виде, въ какомъ оно и встречается въ константинопольскомъ изложении.
3. Анализъ Константинопольскаго Символа даетъ ясно видеть, что учение о Сыне и Духе Св. въ немъ разработано въ ново-никейскомъ направлении и что все его содержание вполне соответствуетъ темъ даннымъ, какия сохранились о деятельности этого Собора» (там же)
«По сравнению съ никейскимъ символомъ, изданное отцами констайтинопольскаго собора вероизложение представляетъ собой художественное целое, далеко превосходящее его какъ по выработанности формы, такъ и по богатству и ценности догматическаго содержания. Объ этомъ свидетельствують все встречающияся въ немъ опущения и прибавления къ никейскому тексту, а также и редакционныя исправления... Но константйнопольские отцы не ограничились только необходимымъ и вызываемымъ современными нуждами исправлениемъ никейскаго символа. Они самъ стиль его подвергли пересмотру и въ результате дали вероизложение, отличающееся въ литературномъ изложении замечательной художественной цельностью... Если при корректуре никейскаго символа константинопольские отцы ограничивались лишь необходимыми въ догматическомъ, полемическомъ и стилистическомъ отношении сокращениями и прибавками, въ прочихъ-же частяхъ оставили текстъ его неприкосновеннымъ, то третья часть изданнаго ими символа, начинающагося изложениемъ учения ο Св. Духе, представляетъ собой вполне самостоятельную работу. Для техъ или другихъ отдельныхъ выражений можно подыскать более или менее подходящия места въ частныхъ символахъ и творенияхъ современныхъ писателей, но общая ихъ композиция и стилистическая обработка делаетъ эту часть константинопольскаго символа совершенно оригинальнымъ явлениемъ въ области символьнаго творчества того времени, не имеющимъ себе нигде аналогий. Тонъ символа попрежнему остается торжественнымъ. «Και εις το πνεύμα το άγιον, το κυριοντο ζωοποιον (и въ Духа Святаго, господствующаго, животво-рящаго)-это языкъ Евангельский и ап. Павла (Иоан. XIV, 26 сл., 2 Кор. Ш, 6. 17. 18; Римл. УШ, II; Иоан. VI, 63), усвоенный всей последующей церковной литературой» (там же).
Стоит обратить внимание на то, что упомянутые выше труды отечественных историков относятся ко вт. пол. 19-го - нач. 20-го в., т. е. написаны более века тому назад, многие историки последующего времени не считали уже нужным упоминать теорию Хорто-Гарнака или Кунце, указывая Второй Вселенский Собор действительным источником нашего Символа веры (см. Ф.И. Успенского, Н.Д. Тальберга, прот. В. Цыпина и др. Даже прот. А. Шмеман, отличающийся "широтой" взглядов, не посчитал нужным хоть как-то упомянуть об отрицательном взгляде на историю Символа протестантских историков 19-го в.: «В 325 году в городе Никее собрался Первый Вселенский Собор, и на нём был выработан общий, единый для всех христиан Символ веры. Спустя несколько десятилетий, на Втором Вселенском Соборе в Константинополе, Символ веры был дополнен и получил название Никео-Царьградского, общего для всей Вселенской Церкви. Наконец, Третий Вселенский Собор в Эфесе в 431 году постановил, чтобы этот символ оставался навеки неприкосновенным, чтобы, иными словами, не делалось к нему больше дополнений» [прот. А. Шмеман. Символ веры, 1]).
В энциклопедической статье «Второй Вселенский Собор», делается вполне определенный вывод относительно происхождения Никео-Константинопольского Символа веры, корреспондируемый с рассмотренными выводами отечественных историков прошлого века (статья прот. В. Асмуса):
«В первую очередь Собор решал вопросы вероучения, одновременно занимаясь сложными и срочными каноническими вопросами. Главное дело Собора - формулирование Символа веры, получившего наименование Никео-Константинопольского Символа веры. В эпоху гиперкритицизма появилась теория Каспари - Хорта - Гарнака (см. статью последнего в: PRE. 1902. Bd. 11. S. 12-28) о том, что Символ не принадлежит Собору: он появился до него и принят Церковью значительно позже. Причина возникновения этой теории - скудная документированность Собора и трудности его рецепции. В наст. время принадлежность Символа Собору не оспаривается (COD. p. 21-22). Сохраненное блж. Феодоритом послание К-польского Собора 382 г. зап. епископам удостоверяет догматические труды Собора 381 г.: «…томос… составленный в Константинополе Вселенским Собором, в котором мы пространнее исповедовали веру и письменно анафематствовали недавно возникшие ереси» (Theodoret. Hist. eccl. V 9). Анафематствование находится в 1-м прав. II Вселенского Собора, а «более пространным исповеданием веры» является Никео-Константинопольский Символ. 9 июля Собор обратился с кратким посланием к имп. св. Феодосию, прося об утверждении его постановлений (Бенешевич В. Н. Синтагма ХIV титулов. СПб., 1906. С. 94-95)… Главное догматическое определение Собора - его Символ, к-рый в древности назывался «верой 150 отцов», а впосл. стал более точно именоваться Никео-Константинопольским... Символ I Вселенского Собора, на защиту к-рого было употреблено столько усилий правосл. иерархов и богословов, лег в основу Символа II Вселенского Собора» («Православная Энциклопедия» Т. 9. - М., 2005, с. 580-588)*.
Итак, «в наст. время принадлежность Символа Собору не оспаривается». Остается надеяться, что пеняющие верующим Церкви "устаревшими" знаниями по истории Никео-Константинопольского Символа веры, воздержатся от своих уреканий и дальнейшей интервенции "современного" видения.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
* В ПЭ Втор. Вс. Собору посвящена также статья прот. В. Цыпина, но вопрос принятия Константинопольского Символа в ней не рассматривается. Прот. В. Цыпин затрагивает данный вопрос, но уже в другой отдельной и более поздней своей статье "II Вселенский собор" ( http://www.pravoslavie.ru/48228.html ), высказывая следующее суждение:
"Важнейшим деянием собора явилось принятие нового Символа веры, буквально того самого, каким поныне пользуется Православная Церковь: "Веруем (пистевомен) во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца ... Аминь". В основании этого изложения веры лежит Никейский символ, который, однако, подвергся незначительной правке: из нового символа устранено выражение о рождении Сына «из сущности Отца», а с другой стороны, он был восполнен более подробным изложением учения о Святом Духе, о Его исхождении от Отца и «спокланяемости» и «сславимости», иными словами - равночестности с двумя другими Божественными Ипостасями. В новый символ включены были также исповедание веры в Святую Церковь, учение о единократности крещения и о грядущем всеобщем воскресении и вечной жизни. По замечанию протоиерея Валентина Асмуса, обращает на себя внимание «близость к символу II Вселенского собора символа Иерусалимской Церкви, как его реконструируют по тексту Огласительных бесед святителя Кирилла Иерусалимского», в котором, однако, в отличие от Никейского символа, не содержалось термина «единосущный» - в 360-х годах Кирилл, подобно Василию Анкирскому и святому Мелетию, принадлежал к сторонникам учения о «подобосущии», что дало повод церковному историку Сократу заметить, что ко времени собора он «покаялся и стал единосущником»".