Письмо Харламенко
С большой радостью сегодня получила отзыв на мой пост от Александра Владимировича, который вдруг его прочитал. Это здорово. И это очень интересный отзыв. С разрешения публикую его общую часть.
Без спойлеров сразу отмечу мое впечатление: как всегда, очень глубокие мысли и свежий взгляд на те вещи, которые вроде бы у всех на слуху, и все их обсуждают. Но вот прочитаешь, и как будто луч света в сумерках.
Вводную часть письма я опущу, там поздравления с Новым Годом и личное обращение.
______________________--
Вы усматриваете главную причину гибели СССР в разлагающем влиянии развитого капитализма. Вы также отмечаете вполне резонно, что это влияние не основывалось ни на какой «доктрине Даллеса». Кстати говоря, мне в студенческие годы, в середине 70-х, приходилось слышать в МГУ от одной из моих лучших профессоров, А.П. Белоусовой, что подобное пресловутой «доктрине» говорил на самом деле не Даллес, а Де Голль: «Когда в Советском Союзе не будет Зой Космодемьянских, его можно будет брать голыми руками». У нас Де Голля так прочно записали в «друзья», что такие высказывания, ясное дело, отнесли к «недружественной державе».
И все же, вспоминая годы молодости, я думаю, что разлагающее влияние буржуазно-обывательского образа жизни «Запада» на советское общество, даже на интеллигенцию, не было определяющим. Будь оно таким, мы бы имели «снизу», по крайней мере в среде молодежи, серьезное прозападное движение. Так и происходило в странах, где социализм в значительной мере был продуктом вынужденного Второй мировой войной «экспорта» так называемой советской модели. Но СССР 80-х гг. не был ни Чехословакией 1968, ни Польшей 1980, ни даже КНР 1989 г. Группки наших «диссидентов» были до смешного слабы. «Вызова снизу» не было в помине, пока его не начали создавать и раскручивать сверху, причем первое время под «революционно-социалистическими» лозунгами. То, что эта раскрутка удалась, свидетельствовало не только о возможностях современных СМИ, но и о том, что в обществе сохранялось положительное восприятие революции и социализма, а также доверие к руководству в целом (не смешивать с отдельными персонами). Влияние «Запада» даже на молодежь носило поверхностный характер; оно смогло возобладать - да и то, как видим, непрочно - лишь в условиях демонтажа социально-экономической и политической системы, начатого и продвигаемого сверху. Попробуем понять, почему.
Узость социальной базы контрреволюции в советском обществе, на мой взгляд, объясняется тем, что в нем шли объективные процессы, которые в иных условиях могли положить начало движению к коммунизму. Но, по злой иронии истории, в данных условиях они были обращены против социализма.
К числу этих процессов относится довольно далеко зашедшее отмирание как классового антагонизма, так и «государства в собственном смысле». Последнее, правда, шло не путем перехода к общественному самоуправлению, что невозможно в капиталистическом окружении, а путем замещения классово-политических функций государства функциями технико-экономического управления. Этим во многом обусловливалось оскудение политического и теоретического сознания - его просто не на чем было нарабатывать и не с чем сверять в повседневной жизни.
Объективный процесс развития производительных сил делал необходимым централизованное планомерное руководство общественными делами на основе научного предвидения. Мало того: движение общества вперед все более определялось диалектическим, притом сознательным, взаимодействием объективного и субъективного аспектов истории. Поэтому от характера руководства объективно начинало зависеть гораздо больше, чем когда-либо в «предыстории человечества» с присущей ей стихийной реализацией законов развития. Оборотной стороной той же тенденции была возможность организованного демонтажа системы сверху.
Прежде всего, из этого объективного обстоятельства, а не только из патерналистских традиций крестьянской общины и царизма, проистекали ещё два следствия. С одной стороны, немыслимая при капитализме степень доверия к руководству, пока на обыденный взгляд «все идёт неплохо»; с другой - готовность при серьезной неудаче делать виноватым именно руководство, поверив на слово ренегатам и демагогам, как ни смешно, из его же среды.
Похоже, что социализм в СССР был подорван не столько тлетворным влиянием Запада, сколько столкновением утопических иллюзий о социализме и о его коммунистической перспективе с реальностью XX века. История вообще показывает, что первые ростки новой формации гибнут не столько от превосходства сил вчерашнего дня, сколько от преждевременного развития «завтрашних» коллизий нового общества, которые на столь ранней стадии не могут ещё получить прогрессивного разрешения. Подобную участь раннесоциалистической революции предвидел уже Энгельс: «Под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы - надо надеяться, только в физическом смысле, - наступит реакция, и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже». (Энгельс - Иосифу Вейдемейеру. 12 апреля 1853 г. /Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 28. С. 490-491.) Примерно так и случилось с социализмом и мировым коммунистическим движением XX века.
Вы вполне правы в том, что падение СССР не было обусловлено технико-экономическим отставанием от центров капиталистического мира, не являвшимся фатальным. В этом плане Советскому Союзу достаточно было продержаться (как говорила Елена Николаевна - «просто не дергаться») ещё лет 20, принимая адекватные меры к развитию своих компьютерных систем, - и вопрос о «поражении в холодной войне» был бы снят. Но Вы правы и в том, что эта объективная возможность не могла быть использована при кризисе цели и перспективы, порожденном грозными вызовами всемирной истории. Именно этот кризис в наибольшей мере влиял на состояние «мозговых центров» советского общества, от которых, как в любом высокоразвитом организме, зависела его жизнеспособность.
Именно в этом аспекте прежде всего реализовался ещё один прогноз классиков: «Всякое расширение общения упразднило бы местный коммунизм». (Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология / Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 3. С. 34.) Вопреки позднейшим упрощенным трактовкам, речь здесь идёт не о начале социалистических преобразований, а о новом обществе в целом. Сама возможность обретения им собственной основы развития и, следовательно, его будущность всегда связывались нашими классиками с тем, что революция окажет «значительное влияние на остальные страны мира и совершенно изменит и чрезвычайно ускорит их прежний ход развития. Она есть всемирная революция и будет поэтому иметь всемирную арену.» (Энгельс Ф. Принципы коммунизма /Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 4. С. 332).
Согласен с Вами: ни Советский Союз, ни Коминтерн в своей политике не рассчитывали на «экспорт революции» и к нему почти не прибегали (разве что изредка и всякий раз вынужденно, в силу совершенно иных насущных задач), рассчитывая на развитие классовой борьбы внутри капиталистических стран. Согласен и с тем, что в дальнейшем эти установки столкнулись с серьезным «кризисом перспективы» из-за ряда всемирно-исторических сдвигов.
Первый сдвиг Вы называете невозможностью революции в центрах империалистической системы, а я бы назвал длительной стабилизацией развитого капитализма. В 1924 г. Коминтерн констатировал временную и относительную стабилизацию капитализма, а с 50-х гг. никто не решался признать факт стабилизации намного более глубокой и устойчивой. Революции же по определению происходят в революционных ситуациях, а не в ситуациях стабилизации.
Вторым сдвигом Вы резонно признаете появление ракетно-ядерного оружия, сделавшего «классическую» мировую войну абсолютно катастрофической по последствиям. В классовом обществе гордиевы узлы истории всегда разрубались мечом войны. Хотя это никогда не было выбором коммунистов и стран социализма (Вы и тут правы), но одно дело - объективная допустимость, если не неизбежность, такой дани прошлому, другое - ее объективная недопустимость. Существование нового общества в таких условиях становится чрезвычайно сложным, требующим точного выбора приоритетов.
Я бы добавил сюда и третий, а по времени - первый, сдвиг: консолидацию мирового империализма вокруг США и НАТО, что свело к минимуму возможность использования межимпериалистических противоречий, ранее игравшую для СССР первостепенную роль. Кстати, это повлекло и в вопросе войны и мира дополнительный сдвиг, возможно, не менее существенный, чем само по себе ядерное оружие. Раньше мировая война начиналась между империалистическими странами, а социализм не мог ни предотвратить ее, ни быть за нее ответственным (кто бы что ни плел про «пакт Молотова-Риббентропа» и прочее). После 1945 г. и по крайней мере до падения СССР мировая война могла вспыхнуть только между социализмом и капитализмом. Поэтому представлялось, что социалистический лагерь априори может ее предотвратить, если же не сумеет, то, даже став жертвой агрессии, будет виноват перед человечеством, коль скоро оно вообще уцелеет.
Правы Вы и в том, что на эти вызовы истории СССР не смог дать адекватных ответов, что и стало одной из причин его гибели. Мне, однако, представляется, что ответы «альтернативного СССР» на эти вызовы должны были быть иными, чем полагаете Вы.
Не могу согласиться с тем, что Советскому Союзу надо было содействовать процессам разложения общества в империалистических странах подобно тому, как те действовали в отношении нас. Такая линия была бы пародией на «экспорт революции» в нереволюционной ситуации. Прежде чем ослабить империализм, она подтолкнула бы его к крайней реакции фашистского толка, а социализм привела к морально-политической дискредитации и поставила перед выбором между ядерной катастрофой и капитуляцией.
Коренной недостаток этого «ответа на вызовы» в том, что ему, как и идеологии позднего СССР, присущ «западоцентризм». В обоих случаях исход «соревнования» двух мировых систем сводится к пробе сил между социалистическим блоком и «Западом», в пределе - между СССР и США.
Между тем в мире 60-х - 80-х гг. имелась и теоретическая, и практическая альтернатива обоим подходам.
Теоретической альтернативой была концепция «зависимого развития», выдвинутая рядом латиноамериканских марксистов. Ими капитализм рассматривался не как атрибут нескольких «развитых» стран и «догоняющего» развития остальных вослед им, а как диалектическое единство противоположностей - метропольных центров и зависимой периферии, составляющих единую противоречивую систему. Поскольку стабилизация центров достигается за счет стран периферии, последние закономерно становятся слабыми звеньями системы, где возможности революционной борьбы максимальны, а резервы стабилизации империалистического господства - минимальны.
Практической альтернативой была линия многих революционеров «третьего мира», точнее зависимой периферии капитализма, на активную антиимпериалистическую борьбу с социалистической перспективой, в союзе с мировым социализмом и антимонополистическими силами стран-метрополий. Во всемирно-историческом масштабе эту линию выразил Эрнесто Че Гевара, призвав народы «третьего мира», особенно Латинской Америки, ответить на империалистическую агрессию против вьетнамского народа созданием в других частях мира «многих Вьетнамов». Таким путем Че считал возможным сковать, рассредоточить и измотать силы империализма, а в итоге одержать над ним стратегическую победу.
Фидель Кастро в целом разделял этот курс и, по его свидетельству 90-х гг., считал победу латиноамериканской революции вполне возможной. Куба активно поддерживала освободительные движения, особенно в 60-е гг., и достигла немалых результатов, сказывающихся в регионе до сих пор. Но, как подчеркивал Фидель, настоящий успех этой борьбы был возможен при непременном условии поддержки ее всем лагерем социализма, прежде всего СССР. Это показывал опыт Вьетнама, а позднее Анголы и патриотов юга Африки, добившихся победы не одним героизмом народа и не только партизанской тактикой, но и благодаря твердой поддержке социалистического лагеря.
Напротив, в Латинской Америке, опять же по свидетельству Фиделя, СССР никогда не одобрял кубинской поддержки революционных выступлений, носивших вооруженный характер. Аналогично обстояло дело и в большинстве других регионов «третьего мира». С одной стороны, СССР поддерживал право народов на самоопределение и выбор пути развития, с другой - опасался, что их вооруженная борьба может спровоцировать катастрофическую мировую войну. Поддержка если и оказывалась, то сопровождалась настойчивыми попытками спустить конфликт на тормозах, часто без достаточного учета жизненных интересов борющихся народов. Именно такая двойственная позиция довела до крайнего обострения советско-китайские отношения, а Че Гевару привела к отчаянной попытке овладеть инициативой партизанскими методами, что обернулось гибелью товарищей и самого команданте.
Выходом из трагической коллизии в СССР считали «мирный путь» перехода к социализму, усматривая его возможность не только в «демократических» странах Западной Европы, но и вне ее. Не менее трагический, чем в ряде случаев вооруженной борьбы, финал попытки «мирного пути» в Чили изрядно подкрепил оппортунистические тенденции в компартиях капиталистического мира и в социалистических странах, а пиночетовская Чили стала полигоном неолиберального контрнаступления империализма.
Мне представляется, что в основе этих просчетов лежала переоценка советским руководством угрозы перерастания локальных конфликтов в мировую ядерную катастрофу. Стареющие лидеры СССР, пожизненно травмированные гитлеровской агрессией июня 1941 г. и огромными потерями нашей страны, воспринимали опасность третьей мировой войны по аналогии со Второй, без достаточного учета качественных различий. Недоценивалась специфика империализма США - «центра центров» капиталистического мира второй половины XX века, принимавшего все его стратегические решения. В противоположность прежним агрессорам, особенно прусско-германским, США не имели опыта войн с равным по силе противником. Со времен истребления индейцев и экспансии в Латинской Америке они решались нападать только на слабых, серьезных же соперников добивали, когда те были уже обессилены другими. После Второй мировой войны излюбленными методами достижения империалистических целей США стали экономическое давление и тайные операции спецслужб. Громогласные угрозы и «утечки секретной информации», обычные в вашингтонской практике, как правило, оказывались блефом, рассчитанным на манипулирование собственным электоратом и прощупывание слабых мест внешнего противника. К тому же олигархическая система власти с «демократическим» фасадом не способствует жесткой диктатуре, практически всегда в истории являвшейся условием развязывания большой войны. Практически невероятно, чтобы империалистическая держава с подобной спецификой решилась и смогла поставить все на карту катастрофической мировой войны.
Едва ли не единственным исключением мог стать Карибский кризис 1962 г. Размещение советских ракет под боком у США привело общество, издавна привыкшее считать себя неуязвимым, в почти невменяемое состояние и создало реальную опасность сползания к ядерной войне. Из этого в СССР, по-видимому, заключили, что больше нельзя позволять третьим странам «провоцировать» Вашингтон. Вывод же напрашивался иной: если не «запускать ежа в штаны», как изящно выражался Хрущев, американскому обывателю, а дать дружественной стране договорные гарантии безопасности, как предлагал Фидель Кастро, то угрозу войны вполне можно купировать, не жертвуя политической и моральной принципиальностью.
Другой причиной ограниченных масштабов поддержки антиимпериалистических сил принято было считать ограниченность экономических возможностей СССР. Но этот довод выглядит убедительным лишь при отсутствии системы стратегических приоритетов, что становилось все более характерным для советского руководства и во внутренних, и во внешних делах. Безусловно, наши возможности были не безграничны, и требовался выбор главных направлений. Но здесь вполне уместен подход, сформулированный Лениным в статье «Марксизм и восстание»: «Никогда не играть с восстанием, а начиная его, знать твердо, что надо идти до конца». Распыление сил и средств при отсутствии политической принципиальности и единства цели, при неумении объяснить народу мотивы своих действий, лишь питало обывательские установки в духе печально известного «хватит кормить… (нужное дописать)». Хотя при серьезном политическом подходе к делу следовало понимать самим и разъяснять другим, что, как говорили в 30-е гг., «мир неделим» и что лучше небольшие сравнительно затраты и жертвы сегодня, чем огромные завтра. Чего стоил один только советско-китайский конфликт, поставивший СССР в проигрышную ситуацию войны на два фронта, хоть в основном и оставшейся холодной, но послужившей одной из главных причин поражения мирового социализма.
Что же касается идеи «многих Вьетнамов», то, отказавшись ее принять и в меру сил осуществить против империализма, СССР дождался того, что она в 80-е гг. была реализована империализмом против нас. Если бы советское руководство решилось упредить агрессию против Афганистана, своевременно поддержав противников генеральской диктатуры в Пакистане и левое крыло иранской революции, то затяжной войны на южной границе СССР могло не быть. То же можно утверждать применительно к Сирии и Ливану, Камбодже и Таиланду, югу и северо-востоку Африки, а тем более - сандинистской Никарагуа и другим странам Центральной Америки, где народно-демократическая революция была на марше. Поистине позор, что сальвадорских революционеров признали «представительной политической силой» Франция и Мексика, но не СССР.
Я не случайно сослался на Францию 1981 г. - начала президентства Ф. Миттерана. Ее пример показывает, что даже в центрах империалистической системы, даже в последней четверти XX века, экономический кризис и международное противостояние не обязательно вызывали сдвиг вправо. Где как. В Соединенном королевстве к власти пришла М. Тэтчер - но и ей пришлось выдержать вызовы войны за Мальвинские острова и крупнейшей с 1926 г. забастовки британских горняков, сломленной только после лондонских «смотрин» Горбачева, отказавшегося возложить венок на могилу Маркса. В США избрали Р. Рейгана - но большинства в Конгрессе он не имел ещё четыре года, что изрядно связывало ему руки, например в Центральной Америке. Во Франции же победил левоцентристский блок социалистов с коммунистами, и опять же не теперешний: в первый год там не только говорили о социализме, но и реально национализировали крупнейшие банки и ряд отраслей промышленности. Понадобилась настоящая экономическая война против Франции, чтобы заставить Миттерана отказаться от своей программы.
Можно только строить гипотезы о том, какой отклик в центрах империалистической системы получила бы твердая и целенаправленная поддержка мировым социализмом «нескольких Вьетнамов». Ведь в тот период ни расовые меньшинства США, ни неполноправные нации (Ирландия, Страна Басков) и иммигрантские общины Западной Европы, ни леворадикальная молодежь ещё не подверглись такому разложению и не пришли в такой упадок, как теперь, а были вполне реальными союзниками или попутчиками антиимпериалистических сил.
Перелом наметился только после триумфа правых республиканцев США на выборах 1984 г. Рейган, как сейчас Трамп, получил тогда не только Белый дом, но все три «ветви власти» - иначе говоря, если не полную диктатуру, то, по латиноамериканскому выражению, «диктабланду» («мягкую» диктатуру). Это стало возможным после двух лет беспрепятственного отстрела неугодных от Панамы до Ливана, от Гренады до Индии, от Сальвадора до Гвинеи - на фоне невнятной политики Москвы при смене в Кремле смертельно больных стариков. Ещё перед выборами 1984 г. Рейган мило пошутил: «Через полчаса начнем бомбить Россию». Прямо в часы голосования был устроен ремейк Карибского кризиса: телевидение целый день показывало избирателям, как американские ВВС и ВМФ сопровождают советские суда, шедшие в Никарагуа якобы с грузом ракет. А сразу после второй инаугурации, в январе 1985 г., Рейган предъявил Москве «много Вьетнамов» в развернутом виде: принял в Белом доме «Интернационал сопротивления» (всевозможных контрас трех континентов) и начал поставлять им «Стингеры», чтобы сбивать советские самолеты и вертолеты. Ничего сегодняшнего не напоминает?
Руководство СССР не выдержало экзамена. Впрочем, подходящее время для отпора было уже упущено; дальше действительно приходилось рисковать всем - или сдавать все. Через несколько недель ведущий пост занял Горбачев. Демонтаж социализма и развал СССР стали делом недолгого времени.
Тот факт, что переворот, инициированный сверху, не встретил организованного сопротивления снизу, часто принимается за доказательство отторжения народом «советской модели» либо ее «ошибок» и «деформаций». Думаю, что подобные представления неосознанно переносят на социализм закономерности антагонистических классовых обществ, особенно революционных периодов их истории. Зададимся вопросом: как реально могло бы выглядеть выступление значительной части «народа» против власти в многонациональной федерации, пусть эта власть и стала в ее восприятии «предательской», но при отсутствии революционного класса и авангардной политической организации? Вопрос подразумевает ответ: либо как анархия, чреватая чудовищными последствиями (вспомним тогдашнюю Югославию, взглянем на нынешнюю Сирию и помножим на разрушительный потенциал ядерной сверхдержавы), либо… как голосование абсолютным большинством за антисоветский суверенитет России в лице Ельцина. Народные массы, какими бы политически отсталыми и наивными они ни были, интуитивно ощущают смертельное дыхание пропасти - и шарахаются от нее. Левые же силы в подобных случаях, если вообще успевают заявить о себе, оказываются в ситуации, выражаемой русской поговоркой: «На охоту ехать - собак кормить». Прогрессивная альтернатива должна была сформироваться ещё позавчера - или история отложит ее на послезавтра.
Кто не помнит прошлого, обречен на его повторение…
А.В. Харламенко.
Без спойлеров сразу отмечу мое впечатление: как всегда, очень глубокие мысли и свежий взгляд на те вещи, которые вроде бы у всех на слуху, и все их обсуждают. Но вот прочитаешь, и как будто луч света в сумерках.
Вводную часть письма я опущу, там поздравления с Новым Годом и личное обращение.
______________________--
Вы усматриваете главную причину гибели СССР в разлагающем влиянии развитого капитализма. Вы также отмечаете вполне резонно, что это влияние не основывалось ни на какой «доктрине Даллеса». Кстати говоря, мне в студенческие годы, в середине 70-х, приходилось слышать в МГУ от одной из моих лучших профессоров, А.П. Белоусовой, что подобное пресловутой «доктрине» говорил на самом деле не Даллес, а Де Голль: «Когда в Советском Союзе не будет Зой Космодемьянских, его можно будет брать голыми руками». У нас Де Голля так прочно записали в «друзья», что такие высказывания, ясное дело, отнесли к «недружественной державе».
И все же, вспоминая годы молодости, я думаю, что разлагающее влияние буржуазно-обывательского образа жизни «Запада» на советское общество, даже на интеллигенцию, не было определяющим. Будь оно таким, мы бы имели «снизу», по крайней мере в среде молодежи, серьезное прозападное движение. Так и происходило в странах, где социализм в значительной мере был продуктом вынужденного Второй мировой войной «экспорта» так называемой советской модели. Но СССР 80-х гг. не был ни Чехословакией 1968, ни Польшей 1980, ни даже КНР 1989 г. Группки наших «диссидентов» были до смешного слабы. «Вызова снизу» не было в помине, пока его не начали создавать и раскручивать сверху, причем первое время под «революционно-социалистическими» лозунгами. То, что эта раскрутка удалась, свидетельствовало не только о возможностях современных СМИ, но и о том, что в обществе сохранялось положительное восприятие революции и социализма, а также доверие к руководству в целом (не смешивать с отдельными персонами). Влияние «Запада» даже на молодежь носило поверхностный характер; оно смогло возобладать - да и то, как видим, непрочно - лишь в условиях демонтажа социально-экономической и политической системы, начатого и продвигаемого сверху. Попробуем понять, почему.
Узость социальной базы контрреволюции в советском обществе, на мой взгляд, объясняется тем, что в нем шли объективные процессы, которые в иных условиях могли положить начало движению к коммунизму. Но, по злой иронии истории, в данных условиях они были обращены против социализма.
К числу этих процессов относится довольно далеко зашедшее отмирание как классового антагонизма, так и «государства в собственном смысле». Последнее, правда, шло не путем перехода к общественному самоуправлению, что невозможно в капиталистическом окружении, а путем замещения классово-политических функций государства функциями технико-экономического управления. Этим во многом обусловливалось оскудение политического и теоретического сознания - его просто не на чем было нарабатывать и не с чем сверять в повседневной жизни.
Объективный процесс развития производительных сил делал необходимым централизованное планомерное руководство общественными делами на основе научного предвидения. Мало того: движение общества вперед все более определялось диалектическим, притом сознательным, взаимодействием объективного и субъективного аспектов истории. Поэтому от характера руководства объективно начинало зависеть гораздо больше, чем когда-либо в «предыстории человечества» с присущей ей стихийной реализацией законов развития. Оборотной стороной той же тенденции была возможность организованного демонтажа системы сверху.
Прежде всего, из этого объективного обстоятельства, а не только из патерналистских традиций крестьянской общины и царизма, проистекали ещё два следствия. С одной стороны, немыслимая при капитализме степень доверия к руководству, пока на обыденный взгляд «все идёт неплохо»; с другой - готовность при серьезной неудаче делать виноватым именно руководство, поверив на слово ренегатам и демагогам, как ни смешно, из его же среды.
Похоже, что социализм в СССР был подорван не столько тлетворным влиянием Запада, сколько столкновением утопических иллюзий о социализме и о его коммунистической перспективе с реальностью XX века. История вообще показывает, что первые ростки новой формации гибнут не столько от превосходства сил вчерашнего дня, сколько от преждевременного развития «завтрашних» коллизий нового общества, которые на столь ранней стадии не могут ещё получить прогрессивного разрешения. Подобную участь раннесоциалистической революции предвидел уже Энгельс: «Под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы - надо надеяться, только в физическом смысле, - наступит реакция, и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже». (Энгельс - Иосифу Вейдемейеру. 12 апреля 1853 г. /Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 28. С. 490-491.) Примерно так и случилось с социализмом и мировым коммунистическим движением XX века.
Вы вполне правы в том, что падение СССР не было обусловлено технико-экономическим отставанием от центров капиталистического мира, не являвшимся фатальным. В этом плане Советскому Союзу достаточно было продержаться (как говорила Елена Николаевна - «просто не дергаться») ещё лет 20, принимая адекватные меры к развитию своих компьютерных систем, - и вопрос о «поражении в холодной войне» был бы снят. Но Вы правы и в том, что эта объективная возможность не могла быть использована при кризисе цели и перспективы, порожденном грозными вызовами всемирной истории. Именно этот кризис в наибольшей мере влиял на состояние «мозговых центров» советского общества, от которых, как в любом высокоразвитом организме, зависела его жизнеспособность.
Именно в этом аспекте прежде всего реализовался ещё один прогноз классиков: «Всякое расширение общения упразднило бы местный коммунизм». (Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология / Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 3. С. 34.) Вопреки позднейшим упрощенным трактовкам, речь здесь идёт не о начале социалистических преобразований, а о новом обществе в целом. Сама возможность обретения им собственной основы развития и, следовательно, его будущность всегда связывались нашими классиками с тем, что революция окажет «значительное влияние на остальные страны мира и совершенно изменит и чрезвычайно ускорит их прежний ход развития. Она есть всемирная революция и будет поэтому иметь всемирную арену.» (Энгельс Ф. Принципы коммунизма /Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 4. С. 332).
Согласен с Вами: ни Советский Союз, ни Коминтерн в своей политике не рассчитывали на «экспорт революции» и к нему почти не прибегали (разве что изредка и всякий раз вынужденно, в силу совершенно иных насущных задач), рассчитывая на развитие классовой борьбы внутри капиталистических стран. Согласен и с тем, что в дальнейшем эти установки столкнулись с серьезным «кризисом перспективы» из-за ряда всемирно-исторических сдвигов.
Первый сдвиг Вы называете невозможностью революции в центрах империалистической системы, а я бы назвал длительной стабилизацией развитого капитализма. В 1924 г. Коминтерн констатировал временную и относительную стабилизацию капитализма, а с 50-х гг. никто не решался признать факт стабилизации намного более глубокой и устойчивой. Революции же по определению происходят в революционных ситуациях, а не в ситуациях стабилизации.
Вторым сдвигом Вы резонно признаете появление ракетно-ядерного оружия, сделавшего «классическую» мировую войну абсолютно катастрофической по последствиям. В классовом обществе гордиевы узлы истории всегда разрубались мечом войны. Хотя это никогда не было выбором коммунистов и стран социализма (Вы и тут правы), но одно дело - объективная допустимость, если не неизбежность, такой дани прошлому, другое - ее объективная недопустимость. Существование нового общества в таких условиях становится чрезвычайно сложным, требующим точного выбора приоритетов.
Я бы добавил сюда и третий, а по времени - первый, сдвиг: консолидацию мирового империализма вокруг США и НАТО, что свело к минимуму возможность использования межимпериалистических противоречий, ранее игравшую для СССР первостепенную роль. Кстати, это повлекло и в вопросе войны и мира дополнительный сдвиг, возможно, не менее существенный, чем само по себе ядерное оружие. Раньше мировая война начиналась между империалистическими странами, а социализм не мог ни предотвратить ее, ни быть за нее ответственным (кто бы что ни плел про «пакт Молотова-Риббентропа» и прочее). После 1945 г. и по крайней мере до падения СССР мировая война могла вспыхнуть только между социализмом и капитализмом. Поэтому представлялось, что социалистический лагерь априори может ее предотвратить, если же не сумеет, то, даже став жертвой агрессии, будет виноват перед человечеством, коль скоро оно вообще уцелеет.
Правы Вы и в том, что на эти вызовы истории СССР не смог дать адекватных ответов, что и стало одной из причин его гибели. Мне, однако, представляется, что ответы «альтернативного СССР» на эти вызовы должны были быть иными, чем полагаете Вы.
Не могу согласиться с тем, что Советскому Союзу надо было содействовать процессам разложения общества в империалистических странах подобно тому, как те действовали в отношении нас. Такая линия была бы пародией на «экспорт революции» в нереволюционной ситуации. Прежде чем ослабить империализм, она подтолкнула бы его к крайней реакции фашистского толка, а социализм привела к морально-политической дискредитации и поставила перед выбором между ядерной катастрофой и капитуляцией.
Коренной недостаток этого «ответа на вызовы» в том, что ему, как и идеологии позднего СССР, присущ «западоцентризм». В обоих случаях исход «соревнования» двух мировых систем сводится к пробе сил между социалистическим блоком и «Западом», в пределе - между СССР и США.
Между тем в мире 60-х - 80-х гг. имелась и теоретическая, и практическая альтернатива обоим подходам.
Теоретической альтернативой была концепция «зависимого развития», выдвинутая рядом латиноамериканских марксистов. Ими капитализм рассматривался не как атрибут нескольких «развитых» стран и «догоняющего» развития остальных вослед им, а как диалектическое единство противоположностей - метропольных центров и зависимой периферии, составляющих единую противоречивую систему. Поскольку стабилизация центров достигается за счет стран периферии, последние закономерно становятся слабыми звеньями системы, где возможности революционной борьбы максимальны, а резервы стабилизации империалистического господства - минимальны.
Практической альтернативой была линия многих революционеров «третьего мира», точнее зависимой периферии капитализма, на активную антиимпериалистическую борьбу с социалистической перспективой, в союзе с мировым социализмом и антимонополистическими силами стран-метрополий. Во всемирно-историческом масштабе эту линию выразил Эрнесто Че Гевара, призвав народы «третьего мира», особенно Латинской Америки, ответить на империалистическую агрессию против вьетнамского народа созданием в других частях мира «многих Вьетнамов». Таким путем Че считал возможным сковать, рассредоточить и измотать силы империализма, а в итоге одержать над ним стратегическую победу.
Фидель Кастро в целом разделял этот курс и, по его свидетельству 90-х гг., считал победу латиноамериканской революции вполне возможной. Куба активно поддерживала освободительные движения, особенно в 60-е гг., и достигла немалых результатов, сказывающихся в регионе до сих пор. Но, как подчеркивал Фидель, настоящий успех этой борьбы был возможен при непременном условии поддержки ее всем лагерем социализма, прежде всего СССР. Это показывал опыт Вьетнама, а позднее Анголы и патриотов юга Африки, добившихся победы не одним героизмом народа и не только партизанской тактикой, но и благодаря твердой поддержке социалистического лагеря.
Напротив, в Латинской Америке, опять же по свидетельству Фиделя, СССР никогда не одобрял кубинской поддержки революционных выступлений, носивших вооруженный характер. Аналогично обстояло дело и в большинстве других регионов «третьего мира». С одной стороны, СССР поддерживал право народов на самоопределение и выбор пути развития, с другой - опасался, что их вооруженная борьба может спровоцировать катастрофическую мировую войну. Поддержка если и оказывалась, то сопровождалась настойчивыми попытками спустить конфликт на тормозах, часто без достаточного учета жизненных интересов борющихся народов. Именно такая двойственная позиция довела до крайнего обострения советско-китайские отношения, а Че Гевару привела к отчаянной попытке овладеть инициативой партизанскими методами, что обернулось гибелью товарищей и самого команданте.
Выходом из трагической коллизии в СССР считали «мирный путь» перехода к социализму, усматривая его возможность не только в «демократических» странах Западной Европы, но и вне ее. Не менее трагический, чем в ряде случаев вооруженной борьбы, финал попытки «мирного пути» в Чили изрядно подкрепил оппортунистические тенденции в компартиях капиталистического мира и в социалистических странах, а пиночетовская Чили стала полигоном неолиберального контрнаступления империализма.
Мне представляется, что в основе этих просчетов лежала переоценка советским руководством угрозы перерастания локальных конфликтов в мировую ядерную катастрофу. Стареющие лидеры СССР, пожизненно травмированные гитлеровской агрессией июня 1941 г. и огромными потерями нашей страны, воспринимали опасность третьей мировой войны по аналогии со Второй, без достаточного учета качественных различий. Недоценивалась специфика империализма США - «центра центров» капиталистического мира второй половины XX века, принимавшего все его стратегические решения. В противоположность прежним агрессорам, особенно прусско-германским, США не имели опыта войн с равным по силе противником. Со времен истребления индейцев и экспансии в Латинской Америке они решались нападать только на слабых, серьезных же соперников добивали, когда те были уже обессилены другими. После Второй мировой войны излюбленными методами достижения империалистических целей США стали экономическое давление и тайные операции спецслужб. Громогласные угрозы и «утечки секретной информации», обычные в вашингтонской практике, как правило, оказывались блефом, рассчитанным на манипулирование собственным электоратом и прощупывание слабых мест внешнего противника. К тому же олигархическая система власти с «демократическим» фасадом не способствует жесткой диктатуре, практически всегда в истории являвшейся условием развязывания большой войны. Практически невероятно, чтобы империалистическая держава с подобной спецификой решилась и смогла поставить все на карту катастрофической мировой войны.
Едва ли не единственным исключением мог стать Карибский кризис 1962 г. Размещение советских ракет под боком у США привело общество, издавна привыкшее считать себя неуязвимым, в почти невменяемое состояние и создало реальную опасность сползания к ядерной войне. Из этого в СССР, по-видимому, заключили, что больше нельзя позволять третьим странам «провоцировать» Вашингтон. Вывод же напрашивался иной: если не «запускать ежа в штаны», как изящно выражался Хрущев, американскому обывателю, а дать дружественной стране договорные гарантии безопасности, как предлагал Фидель Кастро, то угрозу войны вполне можно купировать, не жертвуя политической и моральной принципиальностью.
Другой причиной ограниченных масштабов поддержки антиимпериалистических сил принято было считать ограниченность экономических возможностей СССР. Но этот довод выглядит убедительным лишь при отсутствии системы стратегических приоритетов, что становилось все более характерным для советского руководства и во внутренних, и во внешних делах. Безусловно, наши возможности были не безграничны, и требовался выбор главных направлений. Но здесь вполне уместен подход, сформулированный Лениным в статье «Марксизм и восстание»: «Никогда не играть с восстанием, а начиная его, знать твердо, что надо идти до конца». Распыление сил и средств при отсутствии политической принципиальности и единства цели, при неумении объяснить народу мотивы своих действий, лишь питало обывательские установки в духе печально известного «хватит кормить… (нужное дописать)». Хотя при серьезном политическом подходе к делу следовало понимать самим и разъяснять другим, что, как говорили в 30-е гг., «мир неделим» и что лучше небольшие сравнительно затраты и жертвы сегодня, чем огромные завтра. Чего стоил один только советско-китайский конфликт, поставивший СССР в проигрышную ситуацию войны на два фронта, хоть в основном и оставшейся холодной, но послужившей одной из главных причин поражения мирового социализма.
Что же касается идеи «многих Вьетнамов», то, отказавшись ее принять и в меру сил осуществить против империализма, СССР дождался того, что она в 80-е гг. была реализована империализмом против нас. Если бы советское руководство решилось упредить агрессию против Афганистана, своевременно поддержав противников генеральской диктатуры в Пакистане и левое крыло иранской революции, то затяжной войны на южной границе СССР могло не быть. То же можно утверждать применительно к Сирии и Ливану, Камбодже и Таиланду, югу и северо-востоку Африки, а тем более - сандинистской Никарагуа и другим странам Центральной Америки, где народно-демократическая революция была на марше. Поистине позор, что сальвадорских революционеров признали «представительной политической силой» Франция и Мексика, но не СССР.
Я не случайно сослался на Францию 1981 г. - начала президентства Ф. Миттерана. Ее пример показывает, что даже в центрах империалистической системы, даже в последней четверти XX века, экономический кризис и международное противостояние не обязательно вызывали сдвиг вправо. Где как. В Соединенном королевстве к власти пришла М. Тэтчер - но и ей пришлось выдержать вызовы войны за Мальвинские острова и крупнейшей с 1926 г. забастовки британских горняков, сломленной только после лондонских «смотрин» Горбачева, отказавшегося возложить венок на могилу Маркса. В США избрали Р. Рейгана - но большинства в Конгрессе он не имел ещё четыре года, что изрядно связывало ему руки, например в Центральной Америке. Во Франции же победил левоцентристский блок социалистов с коммунистами, и опять же не теперешний: в первый год там не только говорили о социализме, но и реально национализировали крупнейшие банки и ряд отраслей промышленности. Понадобилась настоящая экономическая война против Франции, чтобы заставить Миттерана отказаться от своей программы.
Можно только строить гипотезы о том, какой отклик в центрах империалистической системы получила бы твердая и целенаправленная поддержка мировым социализмом «нескольких Вьетнамов». Ведь в тот период ни расовые меньшинства США, ни неполноправные нации (Ирландия, Страна Басков) и иммигрантские общины Западной Европы, ни леворадикальная молодежь ещё не подверглись такому разложению и не пришли в такой упадок, как теперь, а были вполне реальными союзниками или попутчиками антиимпериалистических сил.
Перелом наметился только после триумфа правых республиканцев США на выборах 1984 г. Рейган, как сейчас Трамп, получил тогда не только Белый дом, но все три «ветви власти» - иначе говоря, если не полную диктатуру, то, по латиноамериканскому выражению, «диктабланду» («мягкую» диктатуру). Это стало возможным после двух лет беспрепятственного отстрела неугодных от Панамы до Ливана, от Гренады до Индии, от Сальвадора до Гвинеи - на фоне невнятной политики Москвы при смене в Кремле смертельно больных стариков. Ещё перед выборами 1984 г. Рейган мило пошутил: «Через полчаса начнем бомбить Россию». Прямо в часы голосования был устроен ремейк Карибского кризиса: телевидение целый день показывало избирателям, как американские ВВС и ВМФ сопровождают советские суда, шедшие в Никарагуа якобы с грузом ракет. А сразу после второй инаугурации, в январе 1985 г., Рейган предъявил Москве «много Вьетнамов» в развернутом виде: принял в Белом доме «Интернационал сопротивления» (всевозможных контрас трех континентов) и начал поставлять им «Стингеры», чтобы сбивать советские самолеты и вертолеты. Ничего сегодняшнего не напоминает?
Руководство СССР не выдержало экзамена. Впрочем, подходящее время для отпора было уже упущено; дальше действительно приходилось рисковать всем - или сдавать все. Через несколько недель ведущий пост занял Горбачев. Демонтаж социализма и развал СССР стали делом недолгого времени.
Тот факт, что переворот, инициированный сверху, не встретил организованного сопротивления снизу, часто принимается за доказательство отторжения народом «советской модели» либо ее «ошибок» и «деформаций». Думаю, что подобные представления неосознанно переносят на социализм закономерности антагонистических классовых обществ, особенно революционных периодов их истории. Зададимся вопросом: как реально могло бы выглядеть выступление значительной части «народа» против власти в многонациональной федерации, пусть эта власть и стала в ее восприятии «предательской», но при отсутствии революционного класса и авангардной политической организации? Вопрос подразумевает ответ: либо как анархия, чреватая чудовищными последствиями (вспомним тогдашнюю Югославию, взглянем на нынешнюю Сирию и помножим на разрушительный потенциал ядерной сверхдержавы), либо… как голосование абсолютным большинством за антисоветский суверенитет России в лице Ельцина. Народные массы, какими бы политически отсталыми и наивными они ни были, интуитивно ощущают смертельное дыхание пропасти - и шарахаются от нее. Левые же силы в подобных случаях, если вообще успевают заявить о себе, оказываются в ситуации, выражаемой русской поговоркой: «На охоту ехать - собак кормить». Прогрессивная альтернатива должна была сформироваться ещё позавчера - или история отложит ее на послезавтра.
Кто не помнит прошлого, обречен на его повторение…
А.В. Харламенко.