Блоха в театральном свитере. "Жизель" с Марией Кочетковой в Мариинском театре 3 января
Впечатления трехдневной свежести. :-)
Блоха, судя по всему, как Путин, который, по его словам на пресс-конференции, узнает о всех важнейших событиях в стране из периодической печати и часто "не в курсе подробностей", довольствуется лишь самой поверхностной информацией. Узнав, что 3 января в "Жизели" будет танцевать прима балета Сан-Франциско, она сунула нос в интернет полюбопытствовать - что за балерина приезжает на берега Невы и поняла, что едет очень хорошая танцовщица и актриса. К тому же, Блоха доверяет руководству Мариинского театра: времена нынче не те, чтоб выпускать на сцену представителей спонсоров, желающих заполучить в резюме "Выступала на сцене Мариинского театра" и думающих, что эта строчка поспособствует необычайному взлету "балеринской" карьеры. Раз руководство театра пригласило балерину из Сан-Франциско, значит, она этого действительно достойна.
После спектакля Блоха изменила свое мнение: этой балерины достоин Мариинский театр! Госпожа Кочеткова - балерина "неформатная": ее миниатюрность поставит в тупик любого руководителя, привыкшего мыслить категориями "маленькие лебеди", "большие лебеди", "тени", ибо даже в "маленьких лебедях" госпожа Кочеткова заняла бы амплуа "младшего лебеденка". Но ее неформатность не только внешняя. Редко кто из современных отечественных танцовщиц так музыкален и способен не просто синхронизировать музыкальный ритм с пластическим, но послушно и чутко следовать мелодии, вытанцовывая ее из сердца.
Для дебюта в Мариинском театре была выбрана "Жизель", роль, по словам самой балерины, "стопроцентно" ее. Мария Кочеткова полностью соответствует требованиям Нинели Кургапкиной, легендарного педагога Мариинки, не так давно ушедшей из жизни: Жизель должна быть маленькой, чтоб каждый Альберт, к чьей груди приникает девушка, мог ее обнять, приголубить и испытать желание защитить. Сложение госпожи Кочетковой идеально - с ней каждый танцовщик, даже не обладающий внушительным ростом, чувствует себя польщенным. Поставленный с ней в пару господин Аскеров, которому балерина, встав на пуанты, с трудом дотягивалась до груди, смотрелся и вовсе Гулливером.
Исполнение Марией Кочетковой партии Жизели невероятно ясное и прочувствованное. Блоха может с уверенностью сказать, что лучшие Жизели, которые она видела в нынешнем театральном сезоне, были наши балерины, танцующие за рубежом - Полина Семионова и Мария Кочеткова. Не знаю, может, там больше позволено и менее давят традиции, но обе эти Жизели запомнились именно отсутствием штампов, которые, вероятно, здесь в Петербурге, принимаются за "академическое мастерство".
Жизель Марии Кочетковой лишена ложной изысканности и рафинированной манерности, которой многозначно грешат солистки, претендующие на звание академических прим. Нет и "крестьянской нарочитости". Эта Жизель обладает абсолютным даром моментально "включать" и "втягивать" в действие зрителей, которые словно становятся соучастниками. Впервые Блоха узрела материализацию расхожего выражения "пух от уст Эола" - в летучем и неслышном облете балерины в баллоне, традиционно исполняемые академическими солистками с невероятной прилежностью. Госпожа Кочеткова смогла провести сцену первой встречи с Альбертом без какой-либо театральной фальши, поднятых плечиков и игрой в наивную невинность. Ее Жизель - солнечный ребенок, доверчивый и открытый, как музыка Адана. Балерина затрагивает искренностью и одномоментностью проживания, не возникает ощущения, что видишь тщательно подготовленную роль, в которой продуман каждый взгляд и поворот, но словно являешься участником интерактивного действия. Где-то в середине акта, когда на сцене появляется большое количество артистического народа, возвращаешься к лицедейской реальности и вспоминаешь, что находишься в зрительном зале. Впечатление излишней театральности усилилось во время крестьянского па де де (не в обиду будет сказано Надежде Гончар и Алексею Тимофееву), но жизнерадостное усердие солистов и премьерская подача танца были как-то малоуместны после ажурно сотканной вариации Жизели, наполненной легчайшими полутонами , где движения удивительно плетены с музыкой.
Эпизод с платьем Батильды очень многое проясняет для Блохи относительно характера Жизели. Большинство мариинских Жизелей деловито интересуются качеством и крепостью плетения нитей, мнут мануфактурку со знанием посетившей Гостиный двор купчихи. Кочеткова ни на мгновение не позволила принизить образ своей героини, представив ее прозаичной мещанкой, интересующейся "почем матерьяльчик?". Этот весьма непростой эпизод органично вырос из восхищенного взгляда героини, когда она, не смея поднять глаз на важно шествующую даму, проходившую мимо нее, увидела бархатный шлейф. В жесте маленьких рук, прижатых к груди, было столько безмолвного восхищения красотой предмета, что Жизель, боясь оскорбить своим прикосновением и дорогую ткань, и ее владелицу, осторожно и благоговейно провела ладонью по самому краешку платья. У талантливого человека случайных или "типовых" эпизодов не бывает: деликатность и чуткость этой Жизели не подлежат сомнению.
В сцене сумасшествия госпожа Кочеткова могла показаться эмоционально сдержанной. Но это была сдержанность ребенка, который доверившись вроде бы близкому человеку, получил щелчок по носу и обидную шутку. Ее Жизель растерянно ищет справедливости с неотвратимо сужающемся мире, из которого стремительно уходит свет - так стремительно, словно свечка, догорает любовь Альберта.
Второй фантастический акт госпожа Кочеткова проводит в гармонии с собой: ее Жизель, кажется, удивлена новым состоянием, но не напугана. Темнота, в которую она погрузилась в финале первого акта, словно излечивает юное сердце героини от выпавших на ее долю мучений, или, по крайней мере, убаюкивает. Явившегося Альберта Жизель словно и не узнает, но почему бы не потанцевать с ладным молодым человеком, невесть как и для чего забредшего на кладбище? Романтического дуэта во втором акте не возникло: исполнитель роли Альберта педантично выполнял предписанные хореографом поддержки и изображал страдание, Жизель госпожи Кочетковой умиротворенно танцевала в темноте своего сознания, словно наслаждаясь наконец-то обретенным одиночеством, к которому она так стремилась, и в котором ее никто не предаст. Лишь единственный раз за весь спектакль в дуэте Кочетковой и Аскерова возникло некое подобие диалога. Альберт с рассветом укачивал на руках Жизель, так деловито тряс призрак возлюбленной, словно мысленно рассуждал: "Может, у нас еще всё срастется? А не захватить ли мне кладбищенский сувенир к себе в замок?". Она же, обессиленно откинувшись у него на руках, мысленно давала отпор негоднику: "И не вздумай! Положь, где росло!".
Блоха, судя по всему, как Путин, который, по его словам на пресс-конференции, узнает о всех важнейших событиях в стране из периодической печати и часто "не в курсе подробностей", довольствуется лишь самой поверхностной информацией. Узнав, что 3 января в "Жизели" будет танцевать прима балета Сан-Франциско, она сунула нос в интернет полюбопытствовать - что за балерина приезжает на берега Невы и поняла, что едет очень хорошая танцовщица и актриса. К тому же, Блоха доверяет руководству Мариинского театра: времена нынче не те, чтоб выпускать на сцену представителей спонсоров, желающих заполучить в резюме "Выступала на сцене Мариинского театра" и думающих, что эта строчка поспособствует необычайному взлету "балеринской" карьеры. Раз руководство театра пригласило балерину из Сан-Франциско, значит, она этого действительно достойна.
После спектакля Блоха изменила свое мнение: этой балерины достоин Мариинский театр! Госпожа Кочеткова - балерина "неформатная": ее миниатюрность поставит в тупик любого руководителя, привыкшего мыслить категориями "маленькие лебеди", "большие лебеди", "тени", ибо даже в "маленьких лебедях" госпожа Кочеткова заняла бы амплуа "младшего лебеденка". Но ее неформатность не только внешняя. Редко кто из современных отечественных танцовщиц так музыкален и способен не просто синхронизировать музыкальный ритм с пластическим, но послушно и чутко следовать мелодии, вытанцовывая ее из сердца.
Для дебюта в Мариинском театре была выбрана "Жизель", роль, по словам самой балерины, "стопроцентно" ее. Мария Кочеткова полностью соответствует требованиям Нинели Кургапкиной, легендарного педагога Мариинки, не так давно ушедшей из жизни: Жизель должна быть маленькой, чтоб каждый Альберт, к чьей груди приникает девушка, мог ее обнять, приголубить и испытать желание защитить. Сложение госпожи Кочетковой идеально - с ней каждый танцовщик, даже не обладающий внушительным ростом, чувствует себя польщенным. Поставленный с ней в пару господин Аскеров, которому балерина, встав на пуанты, с трудом дотягивалась до груди, смотрелся и вовсе Гулливером.
Исполнение Марией Кочетковой партии Жизели невероятно ясное и прочувствованное. Блоха может с уверенностью сказать, что лучшие Жизели, которые она видела в нынешнем театральном сезоне, были наши балерины, танцующие за рубежом - Полина Семионова и Мария Кочеткова. Не знаю, может, там больше позволено и менее давят традиции, но обе эти Жизели запомнились именно отсутствием штампов, которые, вероятно, здесь в Петербурге, принимаются за "академическое мастерство".
Жизель Марии Кочетковой лишена ложной изысканности и рафинированной манерности, которой многозначно грешат солистки, претендующие на звание академических прим. Нет и "крестьянской нарочитости". Эта Жизель обладает абсолютным даром моментально "включать" и "втягивать" в действие зрителей, которые словно становятся соучастниками. Впервые Блоха узрела материализацию расхожего выражения "пух от уст Эола" - в летучем и неслышном облете балерины в баллоне, традиционно исполняемые академическими солистками с невероятной прилежностью. Госпожа Кочеткова смогла провести сцену первой встречи с Альбертом без какой-либо театральной фальши, поднятых плечиков и игрой в наивную невинность. Ее Жизель - солнечный ребенок, доверчивый и открытый, как музыка Адана. Балерина затрагивает искренностью и одномоментностью проживания, не возникает ощущения, что видишь тщательно подготовленную роль, в которой продуман каждый взгляд и поворот, но словно являешься участником интерактивного действия. Где-то в середине акта, когда на сцене появляется большое количество артистического народа, возвращаешься к лицедейской реальности и вспоминаешь, что находишься в зрительном зале. Впечатление излишней театральности усилилось во время крестьянского па де де (не в обиду будет сказано Надежде Гончар и Алексею Тимофееву), но жизнерадостное усердие солистов и премьерская подача танца были как-то малоуместны после ажурно сотканной вариации Жизели, наполненной легчайшими полутонами , где движения удивительно плетены с музыкой.
Эпизод с платьем Батильды очень многое проясняет для Блохи относительно характера Жизели. Большинство мариинских Жизелей деловито интересуются качеством и крепостью плетения нитей, мнут мануфактурку со знанием посетившей Гостиный двор купчихи. Кочеткова ни на мгновение не позволила принизить образ своей героини, представив ее прозаичной мещанкой, интересующейся "почем матерьяльчик?". Этот весьма непростой эпизод органично вырос из восхищенного взгляда героини, когда она, не смея поднять глаз на важно шествующую даму, проходившую мимо нее, увидела бархатный шлейф. В жесте маленьких рук, прижатых к груди, было столько безмолвного восхищения красотой предмета, что Жизель, боясь оскорбить своим прикосновением и дорогую ткань, и ее владелицу, осторожно и благоговейно провела ладонью по самому краешку платья. У талантливого человека случайных или "типовых" эпизодов не бывает: деликатность и чуткость этой Жизели не подлежат сомнению.
В сцене сумасшествия госпожа Кочеткова могла показаться эмоционально сдержанной. Но это была сдержанность ребенка, который доверившись вроде бы близкому человеку, получил щелчок по носу и обидную шутку. Ее Жизель растерянно ищет справедливости с неотвратимо сужающемся мире, из которого стремительно уходит свет - так стремительно, словно свечка, догорает любовь Альберта.
Второй фантастический акт госпожа Кочеткова проводит в гармонии с собой: ее Жизель, кажется, удивлена новым состоянием, но не напугана. Темнота, в которую она погрузилась в финале первого акта, словно излечивает юное сердце героини от выпавших на ее долю мучений, или, по крайней мере, убаюкивает. Явившегося Альберта Жизель словно и не узнает, но почему бы не потанцевать с ладным молодым человеком, невесть как и для чего забредшего на кладбище? Романтического дуэта во втором акте не возникло: исполнитель роли Альберта педантично выполнял предписанные хореографом поддержки и изображал страдание, Жизель госпожи Кочетковой умиротворенно танцевала в темноте своего сознания, словно наслаждаясь наконец-то обретенным одиночеством, к которому она так стремилась, и в котором ее никто не предаст. Лишь единственный раз за весь спектакль в дуэте Кочетковой и Аскерова возникло некое подобие диалога. Альберт с рассветом укачивал на руках Жизель, так деловито тряс призрак возлюбленной, словно мысленно рассуждал: "Может, у нас еще всё срастется? А не захватить ли мне кладбищенский сувенир к себе в замок?". Она же, обессиленно откинувшись у него на руках, мысленно давала отпор негоднику: "И не вздумай! Положь, где росло!".