как я была...
До четвёртого класса, до одиннадцати лет, я была любима и авторитетна и среди одноклассников, и у учителей. От школки меня отправили в "Зубрёнок" даже по этому поводу (такой был белорусский вариант "Артека"). Сразу по возвращению всё как подменили. То ли со мной чего-то приключилось за время отсутствия, то ли звезды куда-то переместились несчастливо для меня, но быстро-быстро моя жизнь в школке стала всё больше напоминать ад.
Сперва отвернулась подруга, любимая-прелюбимая подруга, которая мне была ближе всех родных. Написала, и подумала, что "ближе всех родных" - это штамп расхожий. Я никогда ни по кому из родных не скучала, и никто мне не дороже остальных, все равно отдалены. В этом всегда было страшно и стыдно признаваться даже себе. А ещё был период, когда я этим гордилась - как тот пациент, что "писаться не перестал, но теперь гордится этим".
Сперва, значит, подруга ушла как-то незаметно, потом стали сторониться девчонки, а там и мальчишки, и довольно скоро я себя обнаружила не просто в одиночестве, а в вакууме. В агрессивном таком вакууме - со мной не разговаривали, и явственно презирали. Это и само по себе тяжело. А я-то привыкла быть главной, быть любимой, быть значимой, окружённой вниманием, интересом, авторитетом.
Резникова лучше всех делает-умеет-знает то, Резникова круче всех в этом, Реза зыбнская (у вас так не говорили? это было высшей степенью слова "классная").
Одноклассники, которых я расспрашивала о том времени спустя тридцать лет, пожимают плечами - "да, что-то такое было, а что... не помню". Но, произошло ли что-то конкретное, или нет, вдруг над моей головой оказалось не небо с бабочками, а чёрная толща воды, всё стало глухо, страшно, непонятно, и совершенно непоправимо.
От меня отвернулись абсолютно все в классе, и никакого объяснения этому я не находила, а, стало быть, и повлиять на это не имела никакой возможности. "Реза блядь", читала я то тут то там, и чувствовала себя прокажённой. Общаться со мной стало негласным (вроде никто никого к этому не призывал, это само сложилось) табу. И с самой-самой вершины я упала так низко, что даже самые последние - ну, знаете же, наверное, в каждом классе есть те, чьё мнение никого не интересует - стали выше меня. Обо мне говорили "мать района", и я и по сей день не знаю, что это означает, но что-то отвратительное, точно.
И так вот, с 11 лет, и до 15 с половиной, я жила. По счастью, происходящее в моём классе оставалось, более или менее, в границах класса. То есть, многие в школке о том, какое я ничтожество, знали, конечно, но их это мало волновало, у них были свои парии, наверное. Не знаю. Мои же меня гнобили самозабвенно.
Учиться я перестала, конечно. На уроках только и успевала, что продышаться после перемены, и расслабиться. Ничего, конечно, не слушала, и ни во что не вникала, занятая бесполезной однообразной мыслью "...почему..?!" А потом опять блядская перемена, где меня могли попинать ногами, или наговорить чего-нибудь, что я глотала молча, хотя уж что-что, а ответить ведь всегда могла. Фиг знает, что за ступор на меня нападал тогда. Защитой я выбрала глухую стену - "ничего не вижу, ничего не слышу, это не со мной".
Почему-то ударить в ответ я не смела. И сейчас не могу тоже. И видеть драки тоже не могу, ненавижу, ненавижу это, и любое насилие ненавижу, и бдсм мне видится отличным от принятого за нормальность куда больше, чем, скажем, гомосексуальность.
Как-то раз я предприняла попытку что-то изменить - рассказала одной из учительниц о том, что происходит, она мне посоветовала на переменах быть рядом с ней.
Странный совет - подумала я тогда.
Глупый совет, думаю я теперь.
Уроки я любила больше, чем перемены - на уроках меня не трогали. Окончание уроков вызывал смешанные чувства - вроде и конец пытки на сегодня, но, блядь, надо ж было как-то до дома дойти ещё. В общем, ад.
Классная, единственный человек, что, мне кажется, любил меня, видела это всё, но, как я теперь понимаю, сделать ничего не могла. Очень уж сильным было моё влияние на одноклассников, что-то во мне было настолько отвратительное, или, может, и не отвратительное, но настолько чуждое им, настолько враждебное и неприемлимое, что изменить это было никак невозможно.
После случая, когда я, потеряв всякое терпение, и, похоже, что и ум тоже, высадила огромное стекло в комнате, где мы переодевались на физкультуру (на белой краске было выцарапано "реза блядь") классная, как позже я узнала, сказала моей маме "Роза Васильевна, забирайте Наташу отсюда, она уж очень другая". Кстати, о маме. О родителях, вернее. Признаваться им в происходящем мне было стыдно, они ничего не знали, и всё пытали меня, зачем я нарочно (что нарочно, видели все, и соврать мне не дали) высадила огромное стекло, которое родителям влетело в копеечку. Блядь, и никто не подумал, что оно меня могло четвертовать, стекло это. Мне повезло, пару брызг от него оставили пару мелких царапин, хотя я всей тушкой на него налетела со своим дипломатом, и так и осталась стоять, где была. Написала сейчас, так жалко себя стало, просто до слез.
В общем, защиты мне ни откуда не было, и я змагалась, как могла, самосильно.
Отвлекало меня от этого ада одно - Сережа Плохотников. Я себе мечтала, как, если бы не моя чудовищная репутация, мы могли бы с ним дружить. Приблизиться к нему таким пугалом я не смела (впрочем, это была хорошая отмазка, я бы к нему не посмела подойти в любом случае. Влюблена я была в него задолго ещё до того, как всё это началось, но и будучи на вершине волны, я думать не смела даже о том, чтоб с ним как-то познакомиться. Он был на класс старше, у него были чёрные, как смоль, волосы, он был смуглым - не то что все беларусские хлопчыкi, у него была ярко-, а не облезло-синяя, как у всех, рубашка - такой мальчик мне казался недостижимым, я на него любовалась издали, и завидовала его одноклассницам - они его могли видеть целыми днями.
Самыми ужасными были мысли о том, что он, наверное, тоже знает о моей репутации, и это такой позор, такой несмываемый позор. В школке я старалась об этом никогда не думать, что не начать реветь на радость моим грёбаным одноклассникам - вот уж нахуй их всех, облезут!
Поэтому рыдала я дома, иногда целыми днями, если не надо было в музыкальную школку бежать - дома я всегда была одна.
А. Иногда я предпринимала попытки как-то подольститься, показаться хорошей, весёлой, и не знаю какой ещё. Это, понимаю я теперь, усугубляло моё положение, потому что было, понятное дело, совершенно неискренним, натужным, отчаянным, а оттого ещё более жалким, и совершенно мне, от рождения человеку недоброму, несвойственным. За это, и уже совершенно по делу, меня гнобили ещё больше.
Отчего ж я считалась блядью в таком, по тем временам, раннем возрасте. Взгляды на отношения полов у меня с тех пор не изменились: и тогда, и теперь я думаю, что сексу уделяется непропорционально много внимания, что он вовсе не обязателен в отношениях между мэ и жо, что без любви он не нужен (и не надо мне в этой связи ничего рассказывать, я к своим сорока трём всё это уже наверняка читала, но у меня своё мнение на этот счёт о себе самой, а больше я этого никому и не предлагаю, и ни от кого не жду того же), и думаю, что брак и секс не обязаны быть вместе.
Этим я делилась со своей подружкой. Не помню, была ли она со мной согласна: эгоистом, интересующимся только собой и своим мнением, я была уже тогда. Думаю, это врождённое.
Что в этих взглядах было блядского, не знаю и сейчас.
Лет в семнадцать, уже учась в другом городе, в музучилище, куда я сбёгла сразу после восьмого класса, я общалась с некоторыми одноклассницами, оставшимися в девятом-десятом классах. Они, позабыв прежнее, запросто рассказывали о себе всякое. Обычное, в общем-то, как я теперь понимаю.
А я слушала молча, потому что самой мне нечем было похвалиться: настрадавшись по Серёже Плохоникове в школке, в училище я немедленно нашла себе нового "серёжу" - будущего мужа, по которому и начала тут же исправно сохнуть, привычно уже. Я слушала, и думала - "ну не ёб ли вашу мать... вотэтовот ваша жизнь, но блядь у нас, значит - я..?"
Примечательно, что ничего подобного я ни разу никому не сказала отчего-то. Вспоминая свои ощущения во время этих разговоров, с уивлением понимаю, что я продолжала играть ненавидимую свою роль: мне, как бляди со стажем, полагалось слушать это всё спокойно-понимающе. Ну вот так я и слушала, узнавая много нового для себя. Мои познания в этой области на то время ограничивались порчитанным у Мопассана. По сей день вспоминаю, улыбаюсь - одноклассница, мама которой работала в роддоме, поделилась: "я уже знаю - как начинает в туалет носить по сто раз на дню, значит, опять залетела".
Но я всё никак до главного не дойду, отчего ж я была блядью-то.
Я в посте каком-то недавнем писала, что есть у меня мулька (и посейчас есть) - если я не могу добраться до того, что или кого хочу, я начинаю окучивать то или тех, что рядом с предметом моего вожделения. Я там же и рассказала, что мулька это привнесла в мою жизнь немеряное количество интереснейших занятий, знаний, явлений и, главное - людей. Отличных, офигенных людей, которых я бы никогда не нашла, если б не страстное желание косвенно приблизиться к тому, к чему приблизиться не могу по объективным или надуманным мной, поводам.
Не смея даже и думать о том, чтобы подружиться с Серёжей, я легко знакомилась с его одноклассницами и, главное, с одноклассниками. Да, сами они меня не интересовали. Да, я их использовала. Я выслушивала кучу ненужной мне информации, чтобы иметь возможность что-то узнать о том,кто меня волновал. Я смотрела какие-то фотографии, потому что там могла оказаться интересная мне.
Я ешё только училась это делать, и кэпэдэ этого всего был ниже некуда? я узнавала совсем чуть-чуть интересовавшего меня, я не делала ни самого крошечного шажка в сторону нужного мне, и при этом получала мощный побочный эффект: мои одноклассники, похоже, не могли вообразить, что "в пацанах" меня может интересовать что-то, кроме траха. Сейчас я даже не уверена, что мои мучители всерьёз думали, будто бы я трахаюсь с этими страшеклассниками. Но в их головушках рисовалось что-то, только им известное.
Сама я связь между травлей, и своими разговорами и походами в кино с кем-то, не видела очень долго. А когда поняла, было уже слишком поздно.
Тема секса для меня до сих пор непроста. Я не люблю постельных сцен в кино, меня трясёт от "сексуальной" рекламы, мне неприятны люди, всё сводящие к разговорам о сексе, мне противны шутки на эту тему. По идее, мне бы "кройтману". Но, может, я стану такой же сама потом? Бееее... Пока я на этапе "нет уж, нахуй, я выше этого". Но уже знаю, что это глупая позиция. Но ещё не хочу с неё слазить. Но уже могу с этого посмеяться. Но ещё этим горжусь. Но уже знаю, что это всем пофиг, а мне с этим больно. Но ещё пишу об этом. Но уже без понта.
Спасибо всем, кто асилил до конца, и не испугался матов .
