Зато никакого дарвинизма!
На злобу дня.
Труды местных комитетов…Том 37. С. 607-620. Доклад Хвалынского Уездного Комитета о народном образовании (частично):
"Коренная причина крайней бедности русского крестьянина - его умственное и религиозно-нравственное убожество. Все меры, направленные к улучшению его материального благосостояния без поднятия на должную высоту его умственного и религиозно-нравственного кругозора или совершенно не достигнут своей цели, или принесут пользу в несравненно меньшей степени, и притом самое проведение этих мероприятий в жизнь простолюдина будет сопряжено с гораздо большими усилиями и жертвами, если не будет уничтожено главное препятствие на пути их - народное невежество.
Вот как ясное доказательство сказаннаго, живые примеры, взятые из быта крестьян Хвалынского уезда. Наступила весна 1901 года, пришла самая пора пахать, когда каждая минута дорога, и от двух-трех дней зависит урожай результат трудов целого года, но время пашни как раз совпало с праздником Пасхи. Помещик, попраздновав три дня, выслал рабочих пахать, и хлеб, посеянный вовремя, когда земля ешё не просохла, уродился сравнительно порядочный; крестьянин же восемь дней ничего не делал, выехал сеять на сухую землю и ешё до Рождества начал голодать и страдать от цинги. Конечно, прекрасное дело исполнять уставы церковные и почитать праздники, но надо имет ревность по разуму; по мнению русского простолюдина, не так грешно напиться в праздник до безобразия, наругаться, поколотить кого-нибудь, как что-нибудь сработать: последнее - грех непростительный.
Нападает на хлеб саранча, на сады и огороды червь, земство указывает крестьянам средства к борьбе со страшным врагом, но крестьянин не верит и, если исполняет приказания свыше, то только по принуждению и нехотя, а не по убеждению в пользе; он смотрит на саранчу и червя, как на наказание Божие, он убежден, что бороться с ним нельзя, даже грешно: это значить идти против самого Бога, наславшего их за грехи людские. Он отправляется к священнику, просит его отслужить молебен и внимательно следит, чтобы батюшка прочитал всю заклинательную молитву, хотя сам он, слушая слова молитвы ничего не смыслит, но эти слова и действуют на него своей таинственностью, потому то он особенно и верит в чрезвычайную их силу. Конечно, молитва великая сила, и ею всегда надо пользоваться и особенно в дни горя, бедь и несчастий: она ободряет, укрепляет и возвышает ослабевающий дух человека, но ограничиться только одною ею, понятно, нельзя; нельзя смотреть на непонятныя молитвениыя выражения, как на какой то талисмая, волшебную силу, которою совершенно уничтожаются многовидные звери, черви, гусеницы и прочие вредители сельского хозяйства. Нельзя, прочитав только заклинательную молитву, сложить руки и смотреть как саранча и червь уничтожают посевы, плоды и овощи и не употреблять кроме молитвы к их истреблению никаких мер, указываемых наукою и жизненным опытом. В настоящем 1902 году, как известно, на бахчи и огороды напал страшный червь; священник села Большой Чернавки Больского уезда о.Луцкий окопал свою бахчу и, заметив, что куры с удовольствием истребляют червей, пустил их 40 шт. Крестьяне с недоверием и улыбкою смотрели на своего батюшку, как он с курами борется с Божьим наказанием, а между тем куры истребили массу червя, отыскивая его везде и под листочками; канавы мешали ему переползать, и большая часть бахчи о.Луцкого осталась неповрежденной.
В холерный 1892 год Хвалынская Земская Управа разослала с противохолерными лекарствами аптечки уездным священникам, и некоторые из последних оказывали первую помощь больным (до прибытия врача), говорили в храмах о предохранительных мерах против ужасной болезни, но народ и к пастырям своим отнёсся с недоверием, молча слушал их наставления, но не исполнял, будучи крепко убежден, что их наставники говорят не от себя, а по приказу начальства, что лечиться и употреблять разные средства против холеры труд совершенно напрасный и даже греховный и неприятный Богу: ведь, никто другой, а Он Господь послал холеру в наказание за грехи, так что же можно поделать тут. Остается только молиться да поститься, а не, гневить Бога с разными лекарствами и докторами, которые не помогают, а только хуже морят людей. И народ, так настроенный, охотно верил всяким носившимся небылицам, будто бы врачи, фельдшера нарочио бросают мор в родники на погибель людей, таскают еще живых больных в бараки и живьем закапывают и слово бараки он понял, как овраги, и никто не постарался хорошенько объяснить ему, что надо разуметь под этими словами; и ближайшие начальники, и пастыри страшно растерялись; доктора и фельдшера, спасая свою жизнь, разбежались, когда народ озверел, начал бунтовать и даже жители города Хвалынска более развитые, чем сельские и те убили врача Молчанова; только казацкая нагайка успокоила невежественный люд, восставший по крайнему своему религиозно-нравственному убожеству против людей, желавших ему же помочь в беде.
Страшно беднеет русский крестьянин от частого падежа скота. На помошь ему в этом несчастии являются ветеринары, но народ встречает их с крайним недоверием и даже неудовольствием. Он скорее позовет коновала, знахаря, ворожею, потому что уверен, что кровопускания, нашептывания на деревянное - церковное масло, подувания и сбрызгивания их крещенскою водою чрез уголь с «Богородицей» лучше помогут, чем все лекарства первых. Не помогут эти обманщики колдуны, знахари, ворожеи, несчастный мужик бежит к батюшке и просить его скорее отслужить молебен, передко священник, отслужив молебен, советует крестьянину пригласить врача или фельдшера, но тот редко слушается; не слушает и не поверит, если священник, указав ему на крайнюю нечистоту на дворе, в конюшне и колоде, скажет, что в этой нечистоте часто и заключается зараза, от которой заболевает скот.
Больше ста лет прививается у нас оспа, а русский простолюдин все еще к ней не привык, еще очень и очень многие в Хвалынском уезде, особенно раскольники, смотрят на прививку оспы детям, как на страшный грех, на печать самого антихриста и не дают детей, когда приезжают фельдшера и предлагают свои услуги даром. Тем с большей недоверчивостью и боязнью относится народ к прививке противозаразы к здоровому скоту, как к делу новому, недавнему.
Страдает ли невыносимо в родах несколько дней жена, крестьянин и даже часто хвалынский горожанин идет за помощью не к акушерке, а к знахарке повитухе; та положит мученицу в хатёнке на полу прямо против дверей по глубокой вере, что так ребенок обязательно скорее выйдет на свет Божий; глупая баба или старуха не обращает внимания на то, что в двери постоянно ходят, и холодом несёт прямо на больную, скрутит ей волосы и засунет в рот, так что она давится, и опять проделывает так по вере, что и это будто бы помогает иногда скорее родить; если не подействуют такия средства, она подтягивает несчастную страдалицу на полотенцах вверх за руки и под грудь по убеждению, что теперь то уж живо родит. Нe поможет русская знахарка, бегут за помощью к татарину. Тот лечит от всех болезней, только плати денежки; он приходить обыкновенно с толстою книгою в кожаном старом переплете, побормочет что то по ней над больною и авторитетно заявит, что «шайтан» мешаеть родить, и что его обязательно прежде всего выгнать надо, и начинает изгонять: намажет больную с ног до головы деревянным маслом из лампадки пред иконами, напишет зелеными чернилами семь молитв, по татарски якобы, хотя сам и не умеет писать, велит их положить в стакан с водою и когда размокнет бумага и чернила разойдутся выпить; другия такие же семь молитв жжет на углях и дымом приказывает дышать больной: «пей молитву, дыши молитвой», говорить плут-татарин, «шайтан и исчезнет, как дым», не поможет масло и молитвы, хитрый татарин, зная особенную веру и любовь русского простолюдина к Божьей Матери и Святителю Николаю Чудотворцу, велит поставить им во храме по свече, по непременно вверх ногами, (с конца, пиротивоположпого тому, где оставляется часть фитиля свободной от воска для зажжения), в чём и заключается особенная таинственная сила, и русский простак ставить свечки вверх ногами и крепко надеется, что так Божия Матерь и Св. Николай Чудотворец скорее услышать и исцелят больную. Так практикуется и в самом городе Хвалынске. Татарин не поможет, бегут кь батюшке, чтобы он отворил в церкви Царские Врата, и приносит ему за этот труд красного петуха. Священник, связанный материально и зависящий от крестьян, нередко потворствует народному невежеству и суеверию, отворяет Царския Врата и берет красного петуха, потому что отказаться от него не выгодно. Нередко, священник советует пригласить доктора или акушерку, к которым паконец то обращаются за помощью, когда больная промучится два-три дня и близка уже к смерти. Часто для больной, обессиленной в конец и измученной разными русскими и татарскими лечениями, докторская и акушерская помошь оказывается уже слишком запоздалой, и страдалица умирает, оставляя нередко целую кучу детей бедному мужу, которому грозит большая бедность без преждевременно умершей хозяйки, на лечение которой он совершенно напрасно тратил последние деньги разным знахарям и знахаркам, а те (знахари и ворожеи) разносят по селу в свое, конечно, оправдание: «доктор и акушерка уморили такую то, или зарезали», (если была операция), «дурак то муж её, не послушался нас: если бы не призывал резаков то, жива была бы баба».
…
Такую халатность, равнодушие и пассивность русского народа перед очевидной бедою можно объяснить только взглядом его на пожар, как на Божие наказание, как на особенно сильное проявление гнева Божествениого на людей за их грехи, глубоким убеждением простолюдина, что если захочет Господь наказать пожаром, то никакие пожарные сараи, обозы, вообще, никакия простыя человеческия средства не помогут, не спасут, «все равно все сгорит и сам даже сгоришь, если на то есть воля Божия». Если пожар случится от молнии, т.е, когда для крестьян слишком уж ясно, что огонь от Бога или Илии пророка, тогда они прямо бегут не к пожарному сараю, а или ищут чудодейственного молока от черной непременно коровы или идут в храм за иконами, с которыми обходят все селение.
…
Этим объясняются тысячи суеверий, и предрассудков, которые так вредят в жизни русскому простолюдину, его беспечность, ленность, легкомыслие, пассивность и равнодушие; «все равно, говорит он, - как ни работай, что ни делай, Бог захочет, так уродится хлеб, а не захочет, так, как ты ни паши, как ни удабривай, Он не даст дождя, ничего и не будет, потому с весны и до зимы крестьянин все смотрит на небо и ждет всяких благ оттуда; «захочет Господь наказать пожаром, голодом, мором, разными болезнями, смертью, так ничего тут не поделаешь, молись только и постись, а будешь роптать, бороться, только нагрешишь, разгневишь больше Бога, терпи уже лучше», и русский крестьянин действительно терпит и терпелив чрезвычайно. С самого детства, по примеру матерей, отцов и дедов, привык он считать за самые страшные грехи: нарушение постов, неистовое полжение на себя крестного знамения, поклонов, работу в праздничные дни, тогда как пьянство, ругательство в те же праздники, оскорбление родителей, побои жены, детей кажутся ему грехами несравненно меньшими, столь обычными в его быту, что не стоит на них и обращать внимания;
…
Одним словом, нравственные понятия русского простолюдина своеобразны и очень невысоки. Справедливо замечает «Новое Время» (за текущий год), что почти в 900 лет существования у нас христианства наш простолюдин усвоил только одну внешнюю его сторону: внешние правила, уставы церковные, в чем и заключается заслуга духовенства. Было бы несравненно ценнее, выше, если бы он также, страшился обманывать, лгать, как боится поесть скоромного в среду и пятницу; между тем ложь и обман он считает за нечто необходимое в жизни; «не обманешь, не продашь», говорить русская пословица. За малейшее изменение в церковном обряде, за пропуск буквы «азъ» наш простолюдин готов умереть, а за пятак способен сказать ложь под присягою пред Св. Крестом и Евангелием.
К изложенному необходимо добавить еще крайнюю недоверчивость русского крестьянина по отношению к разным начальникам, чиновникам, вообще к человеку, одетому в мундир, не крестьянскую одежду, - недоверие, оставшееся, наверно, от времён барщины и крепостного права. Он не верит доктору или фельдшеру, которые даром дают лекарства, даром лечат; «что-нибудь тут да не так, не спроста», думает он про себя, верно, лекарства эти никуда не годятся и даже вредны, если их даром отпускают. Издавна привык он только давать и давать другим воеводам, потом разныче чиновникам, а получать от них что-либо доброе для него дело совсем непривычное и даже странное, а потому и кажется ему очень подозрительным и опасным. Насколько наш крестьянин недоверчив не к своему брату, особенно, если на нем мундир, настолько напротив доверчив к разным странникам, святошам, пьяницам-проходимцам, одетым в монашескую хламиду и отпустившим длинные волосы; эти тунеядцы, рассказывают простодушным поселянам разные небылицы про Св. землю, Иерусалим, о разных видениях, чудесах, помрачают и без того темный их кругозор и страшно обирают, продавая им якобы воду из Иордана, песок со дна его, молоко Богородицы и пр.: бедный народ, лишенный здоровой духовной пищи, слушает обманщиков, разиня рот, и отдает им последние гроши.
Надо иметь в виду и крайнюю инертность простого народа, особенную привязанность его к старине. «Отцы, деды, и прадеды так пахали, так сеяли, так жили и всего у них было вдоволь, так и нам жить они завещали, говорят обыкновенно крестьяне, когда им предлагается что-либо новое для их же пользы. Даже пастырей своих, особенно молодых, если они желают ввести новые порядки, не слушаются и говорят: «оставь, батюшка, как было до тебя, так пусть и остается». Если уж на опыте увидят пользу новой меры, тогда и сами начинаю применять её и то нескоро, по поговорке: «русскому мало видеть, надо рукою пощупать».
Из всего сказанного вывод такой: только казацкая нагайка, как это и было в 1892 холерный год, заставит темный люд энергично принимать меры против заразных болезней, падежа скота, против пожаров, саранчи, червя и прочих врагов его материального благосостояния, если не будет поднят на должную высоту через просвещение его религиозно-нравственный кругозор. Понятно, что и самый мероприятия, направленныя к улучшению и поднятию материальиого благосостояния русского крестьянина, проводимые в жизнь насильно, по принужденно, по приказу, без народного сознания их целесообразности, далеко не принесут той пользы, какую бы они принесли, если бы народ сознательно, убежденно и охотно сам вводил их в свой быт, а для зтого необходимо по крайней мере хотя одновременно с сельскохозяйственными мероприятиями употребить все меры к просвещению парода, к уничтожению его невежества и косности.
…
В настоящее время в наших селах и деревнях существует три типа народной начальной школы: министерская, земская и церковно-приходская однокласнняя со школою грамоты, как бы младшим отделением последней, хотя во многих селах и особенно деревнях школа грамоты существует совершенно самостоятельно, и программа в ней проходится также, как и в школи церковно-приходскоий. Указанные школы отличаются друг от друга названием, карманом, откуда получают средства на содержание, начальством, которое заведует ими и успехом обучения, предметы же в них преподаются одни и те же и почти в одном и том же объёме. Успехи обучения в школах министерских и земских гораздо выше, чем в церковно-приходских и особенно грамоты, потому что первыя лучше материальпо обезпечены, а главное учителями в них большей частью состоят лица, получившие специальное учительское образование. Дети школы земской и министерской связно своими словами передают содоржание прочитанной нетрудной статьи, знают кое-что из родной истории и географии, хорошо считают в уме, могуть записать самостоятельно и связно несколько мыслей. Школа церковно-приходская и особенно школа грамоты не дает и этого, а только грамотность - умение читать-писать. Главная причина неуспешности её - недостаток в способных учителях. В школах церковно-приходских просвещают разные недоучки, изгои из духовных училищ, низших классов семинарий, гимназий, начальных училищ, окончившее курс только городского училища, кое как, Христа ради получившие свидетельство на звание учителя начальной школы. Образовательный ценз учителей школ церковно-приходскихъ читаем в отчете Хвалынского уездного наблюдателя за 1898-99 учебный год, «очень невысок, а школы грамоты и того ниже: там учительствуют фейерверкеры, унтер-офицеры и простые крестьяне с домашним образованием или окончившие курс начальной земской или церковно-приходской школы и даже школы только грамоты, бывшие раньше сторожами, работниками, пастухами, много - помощниками сельских писарей. Таких несчастиых просветителей самих надо много учить, потому что от темных, суеверных крестьян они отличаются почти только уменьем читать и писать, а между тем школ грамоты, где трудятся эти образователи, в Хвалынском уезде и на всей Руси больше, чем церковно-приходских, земских и министерских потому, что они дёшевы слишком: учитель в ней (в Хвалынском уезде) сначала получал 37 руб. 50 к, в год, а некоторые только 18 р. (по три рубля за шесть учебных месяцев), потом 50 и сравнительно недавно 100 и 120. Духовное ведомство, открывая такие жалкие рассадники просвещения, забыло мудрую народную пословицу: «дорого да мило, дешево да гнило». Наверно, десяток хорошо поставленных училищ принес бы гораздо большую пользу, чем сто убогих школ церковно-приходских и грамоты.
…
Специально образованный, хорошо материально обеспеченный, всего себя посвятивший только просвещению простого люда учитель это первое, главное условие успеха школы.
Необходимо, чтобы школа имела собственное светлое, теплое, просторное помещение, чтобы учителю было где в свободное время поговорить с народом, почитать ему, чтойы дети не задыхались, не мерзли, не сидели на полу или на подоконниках, как в настоящих церковных школах, из которых многие помещаются в крестьянских конурах и тесных церковных сторожках, где классная доска от недостатка места вешается на печь, и двери от страшной духоты отворяются настеж; чтобы не было недостатка в учебных пособиях, как в тех же несчастных церковных школах, где нередко письменные принадлежности и учебники, благодаря распорядительности начальства, присылаются в средине и даже конце учебного времени.
Трехгодичного школьного курса недостаточно; по крайней мере, надо сделать его четырехгодичным и главное - обязательным для всех и мальчиков и девочек, начиная с 9 лет; конечною целью школьного учения поставить не быстрое чтение и умение, знание где написать «ѣ» и где «е», а такое развитие, чтобы окончивший курс мог своими словами передать прочитанное и самостоятельно и связно записать три, четыре мысли, так, чтобы другой мог понять, что он хочет выразить. Чтобы уничтожить народные суеверия, предрассудкии так гибельно отражющиеся на материальном благосостоянии крестьян, необходимо учить хорошенько девочек, потому что дикия суеверия поддерживаются твердо преимущественно женщинами, и от них зависит начальное религиозно-нравственное воспитание детей.
В каждой сельской школе должна быть достаточная приличная библиотека, умело составленная применительно к населению, иначе зачем учить и читать, если по выходе из училища дети могут достать только сказки или совсем ничего, так что к 21 году, когда призываются к военной службе, окончившие курс разучиваются писать и даже читать, как теперь нередко случается."
И вот эту беспросветную темноту нас тащат изо всех сил. А часть написанного так хорошо перекликается с 90-и годами, что аж не по себе стало.
Труды местных комитетов…Том 37. С. 607-620. Доклад Хвалынского Уездного Комитета о народном образовании (частично):
"Коренная причина крайней бедности русского крестьянина - его умственное и религиозно-нравственное убожество. Все меры, направленные к улучшению его материального благосостояния без поднятия на должную высоту его умственного и религиозно-нравственного кругозора или совершенно не достигнут своей цели, или принесут пользу в несравненно меньшей степени, и притом самое проведение этих мероприятий в жизнь простолюдина будет сопряжено с гораздо большими усилиями и жертвами, если не будет уничтожено главное препятствие на пути их - народное невежество.
Вот как ясное доказательство сказаннаго, живые примеры, взятые из быта крестьян Хвалынского уезда. Наступила весна 1901 года, пришла самая пора пахать, когда каждая минута дорога, и от двух-трех дней зависит урожай результат трудов целого года, но время пашни как раз совпало с праздником Пасхи. Помещик, попраздновав три дня, выслал рабочих пахать, и хлеб, посеянный вовремя, когда земля ешё не просохла, уродился сравнительно порядочный; крестьянин же восемь дней ничего не делал, выехал сеять на сухую землю и ешё до Рождества начал голодать и страдать от цинги. Конечно, прекрасное дело исполнять уставы церковные и почитать праздники, но надо имет ревность по разуму; по мнению русского простолюдина, не так грешно напиться в праздник до безобразия, наругаться, поколотить кого-нибудь, как что-нибудь сработать: последнее - грех непростительный.
Нападает на хлеб саранча, на сады и огороды червь, земство указывает крестьянам средства к борьбе со страшным врагом, но крестьянин не верит и, если исполняет приказания свыше, то только по принуждению и нехотя, а не по убеждению в пользе; он смотрит на саранчу и червя, как на наказание Божие, он убежден, что бороться с ним нельзя, даже грешно: это значить идти против самого Бога, наславшего их за грехи людские. Он отправляется к священнику, просит его отслужить молебен и внимательно следит, чтобы батюшка прочитал всю заклинательную молитву, хотя сам он, слушая слова молитвы ничего не смыслит, но эти слова и действуют на него своей таинственностью, потому то он особенно и верит в чрезвычайную их силу. Конечно, молитва великая сила, и ею всегда надо пользоваться и особенно в дни горя, бедь и несчастий: она ободряет, укрепляет и возвышает ослабевающий дух человека, но ограничиться только одною ею, понятно, нельзя; нельзя смотреть на непонятныя молитвениыя выражения, как на какой то талисмая, волшебную силу, которою совершенно уничтожаются многовидные звери, черви, гусеницы и прочие вредители сельского хозяйства. Нельзя, прочитав только заклинательную молитву, сложить руки и смотреть как саранча и червь уничтожают посевы, плоды и овощи и не употреблять кроме молитвы к их истреблению никаких мер, указываемых наукою и жизненным опытом. В настоящем 1902 году, как известно, на бахчи и огороды напал страшный червь; священник села Большой Чернавки Больского уезда о.Луцкий окопал свою бахчу и, заметив, что куры с удовольствием истребляют червей, пустил их 40 шт. Крестьяне с недоверием и улыбкою смотрели на своего батюшку, как он с курами борется с Божьим наказанием, а между тем куры истребили массу червя, отыскивая его везде и под листочками; канавы мешали ему переползать, и большая часть бахчи о.Луцкого осталась неповрежденной.
В холерный 1892 год Хвалынская Земская Управа разослала с противохолерными лекарствами аптечки уездным священникам, и некоторые из последних оказывали первую помощь больным (до прибытия врача), говорили в храмах о предохранительных мерах против ужасной болезни, но народ и к пастырям своим отнёсся с недоверием, молча слушал их наставления, но не исполнял, будучи крепко убежден, что их наставники говорят не от себя, а по приказу начальства, что лечиться и употреблять разные средства против холеры труд совершенно напрасный и даже греховный и неприятный Богу: ведь, никто другой, а Он Господь послал холеру в наказание за грехи, так что же можно поделать тут. Остается только молиться да поститься, а не, гневить Бога с разными лекарствами и докторами, которые не помогают, а только хуже морят людей. И народ, так настроенный, охотно верил всяким носившимся небылицам, будто бы врачи, фельдшера нарочио бросают мор в родники на погибель людей, таскают еще живых больных в бараки и живьем закапывают и слово бараки он понял, как овраги, и никто не постарался хорошенько объяснить ему, что надо разуметь под этими словами; и ближайшие начальники, и пастыри страшно растерялись; доктора и фельдшера, спасая свою жизнь, разбежались, когда народ озверел, начал бунтовать и даже жители города Хвалынска более развитые, чем сельские и те убили врача Молчанова; только казацкая нагайка успокоила невежественный люд, восставший по крайнему своему религиозно-нравственному убожеству против людей, желавших ему же помочь в беде.
Страшно беднеет русский крестьянин от частого падежа скота. На помошь ему в этом несчастии являются ветеринары, но народ встречает их с крайним недоверием и даже неудовольствием. Он скорее позовет коновала, знахаря, ворожею, потому что уверен, что кровопускания, нашептывания на деревянное - церковное масло, подувания и сбрызгивания их крещенскою водою чрез уголь с «Богородицей» лучше помогут, чем все лекарства первых. Не помогут эти обманщики колдуны, знахари, ворожеи, несчастный мужик бежит к батюшке и просить его скорее отслужить молебен, передко священник, отслужив молебен, советует крестьянину пригласить врача или фельдшера, но тот редко слушается; не слушает и не поверит, если священник, указав ему на крайнюю нечистоту на дворе, в конюшне и колоде, скажет, что в этой нечистоте часто и заключается зараза, от которой заболевает скот.
Больше ста лет прививается у нас оспа, а русский простолюдин все еще к ней не привык, еще очень и очень многие в Хвалынском уезде, особенно раскольники, смотрят на прививку оспы детям, как на страшный грех, на печать самого антихриста и не дают детей, когда приезжают фельдшера и предлагают свои услуги даром. Тем с большей недоверчивостью и боязнью относится народ к прививке противозаразы к здоровому скоту, как к делу новому, недавнему.
Страдает ли невыносимо в родах несколько дней жена, крестьянин и даже часто хвалынский горожанин идет за помощью не к акушерке, а к знахарке повитухе; та положит мученицу в хатёнке на полу прямо против дверей по глубокой вере, что так ребенок обязательно скорее выйдет на свет Божий; глупая баба или старуха не обращает внимания на то, что в двери постоянно ходят, и холодом несёт прямо на больную, скрутит ей волосы и засунет в рот, так что она давится, и опять проделывает так по вере, что и это будто бы помогает иногда скорее родить; если не подействуют такия средства, она подтягивает несчастную страдалицу на полотенцах вверх за руки и под грудь по убеждению, что теперь то уж живо родит. Нe поможет русская знахарка, бегут за помощью к татарину. Тот лечит от всех болезней, только плати денежки; он приходить обыкновенно с толстою книгою в кожаном старом переплете, побормочет что то по ней над больною и авторитетно заявит, что «шайтан» мешаеть родить, и что его обязательно прежде всего выгнать надо, и начинает изгонять: намажет больную с ног до головы деревянным маслом из лампадки пред иконами, напишет зелеными чернилами семь молитв, по татарски якобы, хотя сам и не умеет писать, велит их положить в стакан с водою и когда размокнет бумага и чернила разойдутся выпить; другия такие же семь молитв жжет на углях и дымом приказывает дышать больной: «пей молитву, дыши молитвой», говорить плут-татарин, «шайтан и исчезнет, как дым», не поможет масло и молитвы, хитрый татарин, зная особенную веру и любовь русского простолюдина к Божьей Матери и Святителю Николаю Чудотворцу, велит поставить им во храме по свече, по непременно вверх ногами, (с конца, пиротивоположпого тому, где оставляется часть фитиля свободной от воска для зажжения), в чём и заключается особенная таинственная сила, и русский простак ставить свечки вверх ногами и крепко надеется, что так Божия Матерь и Св. Николай Чудотворец скорее услышать и исцелят больную. Так практикуется и в самом городе Хвалынске. Татарин не поможет, бегут кь батюшке, чтобы он отворил в церкви Царские Врата, и приносит ему за этот труд красного петуха. Священник, связанный материально и зависящий от крестьян, нередко потворствует народному невежеству и суеверию, отворяет Царския Врата и берет красного петуха, потому что отказаться от него не выгодно. Нередко, священник советует пригласить доктора или акушерку, к которым паконец то обращаются за помощью, когда больная промучится два-три дня и близка уже к смерти. Часто для больной, обессиленной в конец и измученной разными русскими и татарскими лечениями, докторская и акушерская помошь оказывается уже слишком запоздалой, и страдалица умирает, оставляя нередко целую кучу детей бедному мужу, которому грозит большая бедность без преждевременно умершей хозяйки, на лечение которой он совершенно напрасно тратил последние деньги разным знахарям и знахаркам, а те (знахари и ворожеи) разносят по селу в свое, конечно, оправдание: «доктор и акушерка уморили такую то, или зарезали», (если была операция), «дурак то муж её, не послушался нас: если бы не призывал резаков то, жива была бы баба».
…
Такую халатность, равнодушие и пассивность русского народа перед очевидной бедою можно объяснить только взглядом его на пожар, как на Божие наказание, как на особенно сильное проявление гнева Божествениого на людей за их грехи, глубоким убеждением простолюдина, что если захочет Господь наказать пожаром, то никакие пожарные сараи, обозы, вообще, никакия простыя человеческия средства не помогут, не спасут, «все равно все сгорит и сам даже сгоришь, если на то есть воля Божия». Если пожар случится от молнии, т.е, когда для крестьян слишком уж ясно, что огонь от Бога или Илии пророка, тогда они прямо бегут не к пожарному сараю, а или ищут чудодейственного молока от черной непременно коровы или идут в храм за иконами, с которыми обходят все селение.
…
Этим объясняются тысячи суеверий, и предрассудков, которые так вредят в жизни русскому простолюдину, его беспечность, ленность, легкомыслие, пассивность и равнодушие; «все равно, говорит он, - как ни работай, что ни делай, Бог захочет, так уродится хлеб, а не захочет, так, как ты ни паши, как ни удабривай, Он не даст дождя, ничего и не будет, потому с весны и до зимы крестьянин все смотрит на небо и ждет всяких благ оттуда; «захочет Господь наказать пожаром, голодом, мором, разными болезнями, смертью, так ничего тут не поделаешь, молись только и постись, а будешь роптать, бороться, только нагрешишь, разгневишь больше Бога, терпи уже лучше», и русский крестьянин действительно терпит и терпелив чрезвычайно. С самого детства, по примеру матерей, отцов и дедов, привык он считать за самые страшные грехи: нарушение постов, неистовое полжение на себя крестного знамения, поклонов, работу в праздничные дни, тогда как пьянство, ругательство в те же праздники, оскорбление родителей, побои жены, детей кажутся ему грехами несравненно меньшими, столь обычными в его быту, что не стоит на них и обращать внимания;
…
Одним словом, нравственные понятия русского простолюдина своеобразны и очень невысоки. Справедливо замечает «Новое Время» (за текущий год), что почти в 900 лет существования у нас христианства наш простолюдин усвоил только одну внешнюю его сторону: внешние правила, уставы церковные, в чем и заключается заслуга духовенства. Было бы несравненно ценнее, выше, если бы он также, страшился обманывать, лгать, как боится поесть скоромного в среду и пятницу; между тем ложь и обман он считает за нечто необходимое в жизни; «не обманешь, не продашь», говорить русская пословица. За малейшее изменение в церковном обряде, за пропуск буквы «азъ» наш простолюдин готов умереть, а за пятак способен сказать ложь под присягою пред Св. Крестом и Евангелием.
К изложенному необходимо добавить еще крайнюю недоверчивость русского крестьянина по отношению к разным начальникам, чиновникам, вообще к человеку, одетому в мундир, не крестьянскую одежду, - недоверие, оставшееся, наверно, от времён барщины и крепостного права. Он не верит доктору или фельдшеру, которые даром дают лекарства, даром лечат; «что-нибудь тут да не так, не спроста», думает он про себя, верно, лекарства эти никуда не годятся и даже вредны, если их даром отпускают. Издавна привык он только давать и давать другим воеводам, потом разныче чиновникам, а получать от них что-либо доброе для него дело совсем непривычное и даже странное, а потому и кажется ему очень подозрительным и опасным. Насколько наш крестьянин недоверчив не к своему брату, особенно, если на нем мундир, настолько напротив доверчив к разным странникам, святошам, пьяницам-проходимцам, одетым в монашескую хламиду и отпустившим длинные волосы; эти тунеядцы, рассказывают простодушным поселянам разные небылицы про Св. землю, Иерусалим, о разных видениях, чудесах, помрачают и без того темный их кругозор и страшно обирают, продавая им якобы воду из Иордана, песок со дна его, молоко Богородицы и пр.: бедный народ, лишенный здоровой духовной пищи, слушает обманщиков, разиня рот, и отдает им последние гроши.
Надо иметь в виду и крайнюю инертность простого народа, особенную привязанность его к старине. «Отцы, деды, и прадеды так пахали, так сеяли, так жили и всего у них было вдоволь, так и нам жить они завещали, говорят обыкновенно крестьяне, когда им предлагается что-либо новое для их же пользы. Даже пастырей своих, особенно молодых, если они желают ввести новые порядки, не слушаются и говорят: «оставь, батюшка, как было до тебя, так пусть и остается». Если уж на опыте увидят пользу новой меры, тогда и сами начинаю применять её и то нескоро, по поговорке: «русскому мало видеть, надо рукою пощупать».
Из всего сказанного вывод такой: только казацкая нагайка, как это и было в 1892 холерный год, заставит темный люд энергично принимать меры против заразных болезней, падежа скота, против пожаров, саранчи, червя и прочих врагов его материального благосостояния, если не будет поднят на должную высоту через просвещение его религиозно-нравственный кругозор. Понятно, что и самый мероприятия, направленныя к улучшению и поднятию материальиого благосостояния русского крестьянина, проводимые в жизнь насильно, по принужденно, по приказу, без народного сознания их целесообразности, далеко не принесут той пользы, какую бы они принесли, если бы народ сознательно, убежденно и охотно сам вводил их в свой быт, а для зтого необходимо по крайней мере хотя одновременно с сельскохозяйственными мероприятиями употребить все меры к просвещению парода, к уничтожению его невежества и косности.
…
В настоящее время в наших селах и деревнях существует три типа народной начальной школы: министерская, земская и церковно-приходская однокласнняя со школою грамоты, как бы младшим отделением последней, хотя во многих селах и особенно деревнях школа грамоты существует совершенно самостоятельно, и программа в ней проходится также, как и в школи церковно-приходскоий. Указанные школы отличаются друг от друга названием, карманом, откуда получают средства на содержание, начальством, которое заведует ими и успехом обучения, предметы же в них преподаются одни и те же и почти в одном и том же объёме. Успехи обучения в школах министерских и земских гораздо выше, чем в церковно-приходских и особенно грамоты, потому что первыя лучше материальпо обезпечены, а главное учителями в них большей частью состоят лица, получившие специальное учительское образование. Дети школы земской и министерской связно своими словами передают содоржание прочитанной нетрудной статьи, знают кое-что из родной истории и географии, хорошо считают в уме, могуть записать самостоятельно и связно несколько мыслей. Школа церковно-приходская и особенно школа грамоты не дает и этого, а только грамотность - умение читать-писать. Главная причина неуспешности её - недостаток в способных учителях. В школах церковно-приходских просвещают разные недоучки, изгои из духовных училищ, низших классов семинарий, гимназий, начальных училищ, окончившее курс только городского училища, кое как, Христа ради получившие свидетельство на звание учителя начальной школы. Образовательный ценз учителей школ церковно-приходскихъ читаем в отчете Хвалынского уездного наблюдателя за 1898-99 учебный год, «очень невысок, а школы грамоты и того ниже: там учительствуют фейерверкеры, унтер-офицеры и простые крестьяне с домашним образованием или окончившие курс начальной земской или церковно-приходской школы и даже школы только грамоты, бывшие раньше сторожами, работниками, пастухами, много - помощниками сельских писарей. Таких несчастиых просветителей самих надо много учить, потому что от темных, суеверных крестьян они отличаются почти только уменьем читать и писать, а между тем школ грамоты, где трудятся эти образователи, в Хвалынском уезде и на всей Руси больше, чем церковно-приходских, земских и министерских потому, что они дёшевы слишком: учитель в ней (в Хвалынском уезде) сначала получал 37 руб. 50 к, в год, а некоторые только 18 р. (по три рубля за шесть учебных месяцев), потом 50 и сравнительно недавно 100 и 120. Духовное ведомство, открывая такие жалкие рассадники просвещения, забыло мудрую народную пословицу: «дорого да мило, дешево да гнило». Наверно, десяток хорошо поставленных училищ принес бы гораздо большую пользу, чем сто убогих школ церковно-приходских и грамоты.
…
Специально образованный, хорошо материально обеспеченный, всего себя посвятивший только просвещению простого люда учитель это первое, главное условие успеха школы.
Необходимо, чтобы школа имела собственное светлое, теплое, просторное помещение, чтобы учителю было где в свободное время поговорить с народом, почитать ему, чтойы дети не задыхались, не мерзли, не сидели на полу или на подоконниках, как в настоящих церковных школах, из которых многие помещаются в крестьянских конурах и тесных церковных сторожках, где классная доска от недостатка места вешается на печь, и двери от страшной духоты отворяются настеж; чтобы не было недостатка в учебных пособиях, как в тех же несчастных церковных школах, где нередко письменные принадлежности и учебники, благодаря распорядительности начальства, присылаются в средине и даже конце учебного времени.
Трехгодичного школьного курса недостаточно; по крайней мере, надо сделать его четырехгодичным и главное - обязательным для всех и мальчиков и девочек, начиная с 9 лет; конечною целью школьного учения поставить не быстрое чтение и умение, знание где написать «ѣ» и где «е», а такое развитие, чтобы окончивший курс мог своими словами передать прочитанное и самостоятельно и связно записать три, четыре мысли, так, чтобы другой мог понять, что он хочет выразить. Чтобы уничтожить народные суеверия, предрассудкии так гибельно отражющиеся на материальном благосостоянии крестьян, необходимо учить хорошенько девочек, потому что дикия суеверия поддерживаются твердо преимущественно женщинами, и от них зависит начальное религиозно-нравственное воспитание детей.
В каждой сельской школе должна быть достаточная приличная библиотека, умело составленная применительно к населению, иначе зачем учить и читать, если по выходе из училища дети могут достать только сказки или совсем ничего, так что к 21 году, когда призываются к военной службе, окончившие курс разучиваются писать и даже читать, как теперь нередко случается."
И вот эту беспросветную темноту нас тащат изо всех сил. А часть написанного так хорошо перекликается с 90-и годами, что аж не по себе стало.