Польско-чешскую границу наш поезд пересёк на рассвете 5 июня 1995 года.
Вечером того же дня мы сидели в одном небольшом ресторане на Виноградах за столиком, заваленным газетами с объявлениями о продаже недвижимости. Тапёр наигрывал джазовые импровизации. Нас было трое - я, моя жена и чех, которому в дальнейшем предстояло стать нашим близким другом. Номер его телефона нам дали накануне общие знакомые.
Мне и прежде доводилось бывать в Богемии, но на этот раз я знал, что теперь я здесь надолго, возможно, навсегда.
Решение покинуть страну я принял в день, когда убили Листьева. Дело было не в Листьеве, конечно. Дело было в лицах людей, которые по нему скорбели. Я увидел в них всё, что угодно, но не гнев. И понял, что убийц не найдут. Элементарные приличия требовали хотя бы свалить всё на какого-нибудь бомжа, ваххабита или ревнивца. Я понял, что не сделают даже этого.
Мне стало ясно, что в обозримом будущем власти смогут делать с народом всё, что им заблагорассудится. Я, конечно, не мог предсказать в деталях таких прелестей, как отмена губернаторских выборов или суды над ветеранами чеченской кампании, но впоследствии ни одно из подобных событий меня не удивило.
Сам я не принадлежал к числу поклонников Листьева, но он был действительно популярен. У миллионов людей сломали любимую игрушку. Их обидели. А они стояли и плакали. Если вас обидели, вы можете действовать в очень широком диапазоне - от обращения в суд до применения огнестрела. Нельзя делать только одного - стоять и плакать.
Я не сомневался тогда и не сомневаюсь теперь, что плачущий народ - это и есть главное советское наследие. Советизм - это болезнь. Она проходит, и в конце концов пройдёт, но как же долог процесс выздоровления.
Библейский сюжет о сорока годах в пустыне, видимо, описывает ситуацию даже точнее, чем думают те, кто постоянно на него ссылаются. В 1995 г. из сорока лет было прожито четыре. 1 марта 1995 г. я ясно представил, что 90% пути ещё впереди. Ждать тридцать шесть лет, пока общество придёт в нормальное состояние, не представлялось мне остроумным.
Ускорить процесс было явно не в моих силах. По натуре я не миссионер и не подвижник. Я сделал другой выбор
Мне понадобилось ровно три месяца, чтобы завершить начатые дела, обратить движимое и недвижимое имущество в кэш, раздобыть учебник чешского языка и купить билет в одну сторону.
На свете есть страны богаче Богемии, есть благоустроеннее, есть культурнее. Но трудно найти более сказочную.
Чешский Крумлов
Будейoвице
Литомнержице
Oбитатели её не только живут в сказочных городах, но и разговаривают сказочной для русского уха речью. Муниципальную полицию они называют стражей, свою миниатюрную армию - то войском, то армадой, ноябрь - листопадом, а стюардесс - летушками.
Но чтобы жить в сказке, надо быть реалистами. Чехи - крайние реалисты. Не далее, как неделю назад, на парламентских выборах они отправили в политическое небытие всех, кто обещал им тринадцатые пенсии и восстановление бесплатного здравоохранения. Власть же отдали тем, кто не обещал ничего, кроме жёсткой экономии, введения платного образования, снижения зарплат в госсекторе и отмены социальных выплат. Богемцы не хотят быть эллинами. У греческих мифов всегда слишком страшный конец.
Рассчитывавшую на голоса молодёжи партию зелёных, со всем её экологическим мошенничеством и климатологическим шарлатанством, как раз молодёжь и элиминировала, в массовом порядке проголосовав за семидесятидвухлетнего князя, который курит трубку, носит бабочку и спит на официальных мероприятиях сном праведника. Его слоган "КОГДА БОЛТАЮТ ГЛУПОСТИ, Я СПЛЮ" признан самым удачным во всей предвыборной кампании.
Уходя после электорального разгрома в отставку, кто-то из "зелёных" лидеров сказал: "Он очаровал молодёжь. Мы были бессильны что-либо сделать".
князь Шварценберг очаровывает молодёжь
Вообще, богемская сказка - очень рациональная, тщательно продуманная и просчитанная на много ходов вперёд. Kогда в своё время все соседи чехов избрали национализм, чехи были единственными, кто сделал ставку на демократию. В долговременной перспективе оказалось, что соседи до сих пор подсчитывают потери и зализывают раны, а чехи построили национальное государство.
Я тоже человек рациональный, предпочитающий спать, когда болтают глупости, поэтому мне здесь комфортно. Один из читателей как-то раз назвал меня "русскоязычным чехоживущим чехофилом". Это слишком сложно. Я просто русский из Богемии.
Наверное, моя Богемия заметно отличается от той Чехии, в которой живут многие другие русскоязычные блогеры. Иногда я заглядываю в некоторые посвящённые Чехии сообщества или в журналы их участников. И обнаруживаю, что люди оперируют понятиями, смысл которых мне ясен только благодаря контексту. Я привык устраивать свои дела по-своему, не обращая внимания на то, как поступают другие или что считается общепринятым. Поэтому я никогда не делал, не испытывал и не интересовался многим из того, что составляет повседневную жизнь многих русских в Чехии. Например, я ни разу не обращался к посредническим фирмам, занимающимся оформлением документов, никогда не снимал жильё, не участвовал ни в одном земляческом мероприятии.
Я много знаю о Богемии, но намного меньше о её русскоязычной общине.
Поэтому у меня такой никнейм, а у журнала такая тематика. По стечению обстоятельств сегодня совпали пятнадцать лет моего пребывания в Богемии и пятнадцать месяцев с момента появления в моём журнале первой записи. Признаться, я хотел, чтобы пост этот был сотым по счёту. Не получилось. Он всего лишь девяносто девятый. Я просто физически не успел написать больше. Чтобы жить в сказке, нужно много, очень много работать.
Но сегодня у меня праздник, и я жду гостей. Ко мне придёт человек, с которым меня связывает тридцатипятилетняя дружба. Мы познакомились в семьдесят пятом, вместе пойдя в первый класс. И у него скоро будет пятнадцатилетие богемизации. Его поезд пересёк границу на 14 дней позже, чем мой. Богемцы богемцами, а любимую женщину и лучшего друга я предпочёл привезти из России.
В холодильнике охлаждается богемское шампанское. Оно несколько легче и ароматнее французского.