Плей-бек театр (для журнала "Октябрь")
Послание снега
Для меня снег всегда был связан с обещанием. Ну, когда его так много, как этой зимой. Огромные сугробы, я таких уже 20 лет, как не видел. Этот переливающийся мелкими-мелкими точками воздух, в серебре, как смех девушки. Тропинки, едва уловимо, еле протоптанные. Застревающие в снегу машины, люди. И еще, когда из окна даже не видно крыш соседних домов - настолько все заметает пурга. Я в общем, даже не знаю, что делать с этим снегом. Как его переварить, внутри себя, он какой-то слишком настоящий для этого мира.
И еще он успокаивает. Казалось, недавно, что уже все. Что вот с этим человеком ты никогда уже не будешь разговаривать. Что надо подготавливать варианты бегства, отхода, отступления. Что если ничего не изменится вокруг в ближайшее время - произойдет что-то страшное. Тебя трясло от телевизора. Бесила сводка новостей. Мир искрился, как оголенная проводка.
И вдруг стало понятно, что так дальше нельзя. Что жить все равно надо. И что опору, повод жить, нужно находить не в сводке последних новостей. А в чем?
Подсказка пришла внезапно, откуда не ждал - из театра.
Верней, из «не совсем театра». Психодрамы, если точнее. Психодрамы, да, а что это? Приходи, сам увидишь…
Плейбек-театр (playback), спрятался от чужих глаз в маленьком культурном центре при ДЭЗе, в обычной московской пятиэтажке, в центре города. Найти его не просто, надо знать тропу. Называется тоже как-то не по-театральному «Новый джаз», и действительно, человек с гитарой все время присутствует на сцене. Впрочем, сцена и зрительный зал - это такие, довольно условные здесь понятия. Все смещено, все сдвинуто, все как-то вместе. О правилах этой игры вам долго и подробно объясняют в начале представления. Но объясняют, впрочем, люди в черных трико. Они-то уж точно из театра.
И тема, казалось бы, выбрана почти детская - Новый год. А что же дальше?
Я, честно говоря, никогда этого раньше не видел. И даже не слышал об этом. В плейбек-театре не играют пьес, а импровизируют по ходу представления на темы, предложенные самими зрителями. Импровизируют по определенной схеме - вернее, схемам - импровизируют быстро, и главное, необычно. История дробится на глазах. Оболочка отделяется от сути, интонация от рассказчика, потом она двоится, потом кажется, что это пародия, почти издевка, потом из хохота вдруг начинают проступать слезы, из остраненной фактуры - живые чувства. Я не понял, как они это делают, вот честно. Ну да, выбирают ключевые фразы, повторяют их на разные лады, хором, и поочередно. Ну да, быстро доводят ситуацию до абсурда. Переступают черту стыдливости. Прорубают окно застенчивости. И что с того?
…Но результат был налицо.
На моих глазах из абсолютно «детской» новогодней темы, рождественских историй про любовь по интернету - спектакль становился все серьезнее и жестче, зритель хотел все больших откровений, раскрывался все дальше, причем руки тянулись отовсюду, из разных углов темного зала - хотела рассказать о своей любовной зависимости молодая парочка, хотела поделиться причиной своего увольнения «по собственному» серьезная женщина-администратор, пытался поведать почему-то застрявшую в памяти глупость какой-то смешной одинокий парень...
Ну вот уже и семейные проблемы пошли. Отцы-дети, жены-мужья. «Новый год» превращался понемногу в тему новых надежд, новых ожиданий, новых испытаний. В тему превращений.
Странно. Я даже не понимал, а что они делают? Почему люди так жаждут увидеть на этой маленькой сцене отражение своих проблем? От чего они испытывают облегчение?
Вообще, разнообразная «помощь» стала в последнее время такой довольно модной штукой. Нас, в нашем пионерском детстве, признаюсь, этому не учили. Пресловутое тимуровское движение (кто-то еще помнит, что это такое?) при всем своем благородном посыле - было штукой тоже довольно поверхностной, помогали бабушкам и ветеранам по указке взрослых, помогали не часто и не всерьез, помогали формально…
Увы. Не было главного урока - кропотливости, терпения, упорства, в этом самом деле, спрашивать, и отвечать на его вопросы. В нашей прекрасной советской школе никто никогда не учил нас без пафоса и пионерского салюта подходить к людям, говорить с ними, сидеть и общаться, честно обсуждать проблемы. Вот, наверное, это ключевое. Замкнутость, стыдливость, неумение выложить то, что на душе. Вот то самое, больное.
Недоговоренное, не-до-высказанное - оно всегда просится наружу. Парикмахеру, таксисту, соседу по купе в поезде, по креслу в самолете, выкладываем самое главное. От близких порой таимся. Коллегам по работе - боимся показаться слабыми.
Ну и так далее. Базовая, самая первая помощь - это разговор с человеком. В любой ситуации. Болен он или здоров, считает, что все в порядке или уже ищет помощи.
Так вот, подхожу к главному. Помощь эту должны оказывать подготовленные люди. Не просто делать «перепост» в фейсбуке, когда кто-то заболел. Не просто «собирать вещи для детского дома». Хотя и первое и второе - прекрасно. Но для того, чтобы помогать по-настоящему - нужно этому учиться. Нужно потратить время. Нужно пройти длинный путь.
Вот, собственно, к этой черте и подошли сейчас все мы. Пытаемся ли собрать деньги, помочь юридически пострадавшим от неправедного суда, помочь психологически пережившим катастрофу - даже самые искренние волонтеры страдают от того, что не умеют это делать. Необученные бойцы из другой жизни.
Глядя на playback-театр «Новый Jazz» (Вираховская-Журин-Минаева-Мишина-Молев-Объедков-Чусов-Шашкин-Саначина) - я понимал, что с этим здесь все в порядке. В его составе - психологи, консультанты, люди, которые много читали и много исследовали различные состояния человеческой души. Они не врут, когда заставляют вас говорить. Не врут в том смысле, что не имеют в виду зрителя просто как материал для импровизаций. Для шуток или для театральной лирики. За каждым вашим словом, каждой историей - они видят цельное, законченное высказывание. Они просто помогают его сформулировать.
Я подумал: ну хорошо, а что расскажу я? Хочу ли я увидеть себя в этом зеркале скрещенных черных тел, в этом мареве жестов, в этом многоголосье интонаций, в этой музыке и движении? Не знаю. Наверное, мне будет стыдно.
Вообще говоря, плейбек-театры (в одной России трупп, или групп таких несколько, а в мире - даже не знаю, наверное, сотни) - ведут свое начало из середины 70-х. Не так уж им много лет, всего 40 с хвостиком. Джо Салас и Джонатан Фокс встретились в США, штат Коннектикут, и начали выступать, как пишет Джо, «прямо на лужайках». Им был интересен тогда магический театр, театр-мистерия Средневековья, им был интересен другой опыт театральности, и вдруг они это поняли, писатель и ученый, они это нашли - разыгрывать не просто идеи, ритуалы, состояния, а разыгрывать живые истории зрителей. С пылу с жару.
Думаю, впрочем, что эта академическая байка только выглядит академической. Американцы 70-х, собиравшиеся на этих лужайках, рассказывали, бьюсь об заклад, примерно то же самое, что наши люди рассказывают о себе в этом зальчике, в ДЭЗе, в центре депрессивной Москвы, в центре зимы, в центре снегопада, в центре замерзания и перепада температур. Это так мучительно - говорить о себе. И это так важно.
Кстати, в театральном смысле эта вещь («отыгрывай назад!») вполне безупречна. Ни грамма пошлости, ни сантиметра дурного наигрыша. Все устремлено к тем, кто раскрылся. И они это чувствуют. Актерские техники, наработанные создателями, продолжателями плейбек-движения, помогают избежать фальши и просто глупости. Больше того, в том, что это именно театр - можно нисколько не сомневаться, поклоны и аплодисменты, цветы и премьеры (собственно, премьера - на каждом представлении), режиссура и свет - плейбек-театр явно старается НЕ выглядеть - ни психологическим тренингом, ни терапией, хотя это, наверное, и то, и другое. Помимо того, что это просто захватывающая постановка.
Я вот еще о чем подумал. В наше конфликтное время востребованность этого жанра будет все время возрастать. Но как заставить рассказать свои истории, предположим, министра обороны или какого-то другого министра, или премьера, или президента, или депутатов Госдумы, или уполномоченного по правам человека? Как заставить рассказать о себе, и увидеть себя со стороны, людей, облеченных властью и ворочающих миллионами? Как заставить раскрыться тех, кто исходит ненавистью, пуская дым по телевизору, или шьет другим уголовку? Ведь это просто необходимо. Пусть не для всех, всего для нескольких других людей. Да, пока это утопия. А в дальнейшем, в нашей «другой жизни», я бы заставлял людей, облеченных хоть какой-то властью, влиянием, положением, проходить через это испытание. Слишком волевых надо учить подавлять свою волю. В том числе.
Впрочем, на одном плейбеке свет клином не сошелся. Некоторое время назад я побывал на представлении «Запахи детства», которое устраивает в своем некогда политическом «Кабаре» Григорий Заславский, журналист, критик и театровед. Он заставляет самых разных персонажей вспоминать то, что указано в заглавии - запахи детства. И персонажи меняются на глазах. Они почти плачут. Они теплеют. Они уносятся куда-то в другое измерение. И мы вместе с ними. В каждом запахе - определенный код эпохи. Будь то запах с шоколадной фабрики, или запах сапожной ваксы. История рождается прямо на глазах, из памяти выплывают все новые детали, и я сижу, наблюдая за этим действом, в маленьком зале (на этот раз это происходило в клубе «Мастерская»), и понимаю, что сам меняюсь внутренне с каждой такой историей. Иду навстречу этим воспоминаниям. Завожусь, и раскрываюсь.
Подобные вещи делали поэт Вера Полозкова и журналист Михаил Калужский в Театре.doc. Они склеивали представление из кусочков, из зрительских баек, из откровений людей, которые пришли в подвал в Гнездниковском. Подобные вещи вообще сейчас делают многие. Но не все, кто это делают - психологи.
Подготовленные люди. Играть с человеческой душой опасно, можно заиграться. Ведь каждый раз что-то там рвется, обрывается, плачет. Что-то резко осыпается. И рождается вновь. Это очень живая, тонкая штука.
Жить в этом обществе предстоит долго. Надо готовиться. Надо успокаиваться. Надо уметь говорить. Надо - опираться друг на друга.
Вот что такое этот снег. Это послание снега. Этот живой белый искристый воздух начала 2013 года. Я надеюсь, что это так.
Для меня снег всегда был связан с обещанием. Ну, когда его так много, как этой зимой. Огромные сугробы, я таких уже 20 лет, как не видел. Этот переливающийся мелкими-мелкими точками воздух, в серебре, как смех девушки. Тропинки, едва уловимо, еле протоптанные. Застревающие в снегу машины, люди. И еще, когда из окна даже не видно крыш соседних домов - настолько все заметает пурга. Я в общем, даже не знаю, что делать с этим снегом. Как его переварить, внутри себя, он какой-то слишком настоящий для этого мира.
И еще он успокаивает. Казалось, недавно, что уже все. Что вот с этим человеком ты никогда уже не будешь разговаривать. Что надо подготавливать варианты бегства, отхода, отступления. Что если ничего не изменится вокруг в ближайшее время - произойдет что-то страшное. Тебя трясло от телевизора. Бесила сводка новостей. Мир искрился, как оголенная проводка.
И вдруг стало понятно, что так дальше нельзя. Что жить все равно надо. И что опору, повод жить, нужно находить не в сводке последних новостей. А в чем?
Подсказка пришла внезапно, откуда не ждал - из театра.
Верней, из «не совсем театра». Психодрамы, если точнее. Психодрамы, да, а что это? Приходи, сам увидишь…
Плейбек-театр (playback), спрятался от чужих глаз в маленьком культурном центре при ДЭЗе, в обычной московской пятиэтажке, в центре города. Найти его не просто, надо знать тропу. Называется тоже как-то не по-театральному «Новый джаз», и действительно, человек с гитарой все время присутствует на сцене. Впрочем, сцена и зрительный зал - это такие, довольно условные здесь понятия. Все смещено, все сдвинуто, все как-то вместе. О правилах этой игры вам долго и подробно объясняют в начале представления. Но объясняют, впрочем, люди в черных трико. Они-то уж точно из театра.
И тема, казалось бы, выбрана почти детская - Новый год. А что же дальше?
Я, честно говоря, никогда этого раньше не видел. И даже не слышал об этом. В плейбек-театре не играют пьес, а импровизируют по ходу представления на темы, предложенные самими зрителями. Импровизируют по определенной схеме - вернее, схемам - импровизируют быстро, и главное, необычно. История дробится на глазах. Оболочка отделяется от сути, интонация от рассказчика, потом она двоится, потом кажется, что это пародия, почти издевка, потом из хохота вдруг начинают проступать слезы, из остраненной фактуры - живые чувства. Я не понял, как они это делают, вот честно. Ну да, выбирают ключевые фразы, повторяют их на разные лады, хором, и поочередно. Ну да, быстро доводят ситуацию до абсурда. Переступают черту стыдливости. Прорубают окно застенчивости. И что с того?
…Но результат был налицо.
На моих глазах из абсолютно «детской» новогодней темы, рождественских историй про любовь по интернету - спектакль становился все серьезнее и жестче, зритель хотел все больших откровений, раскрывался все дальше, причем руки тянулись отовсюду, из разных углов темного зала - хотела рассказать о своей любовной зависимости молодая парочка, хотела поделиться причиной своего увольнения «по собственному» серьезная женщина-администратор, пытался поведать почему-то застрявшую в памяти глупость какой-то смешной одинокий парень...
Ну вот уже и семейные проблемы пошли. Отцы-дети, жены-мужья. «Новый год» превращался понемногу в тему новых надежд, новых ожиданий, новых испытаний. В тему превращений.
Странно. Я даже не понимал, а что они делают? Почему люди так жаждут увидеть на этой маленькой сцене отражение своих проблем? От чего они испытывают облегчение?
Вообще, разнообразная «помощь» стала в последнее время такой довольно модной штукой. Нас, в нашем пионерском детстве, признаюсь, этому не учили. Пресловутое тимуровское движение (кто-то еще помнит, что это такое?) при всем своем благородном посыле - было штукой тоже довольно поверхностной, помогали бабушкам и ветеранам по указке взрослых, помогали не часто и не всерьез, помогали формально…
Увы. Не было главного урока - кропотливости, терпения, упорства, в этом самом деле, спрашивать, и отвечать на его вопросы. В нашей прекрасной советской школе никто никогда не учил нас без пафоса и пионерского салюта подходить к людям, говорить с ними, сидеть и общаться, честно обсуждать проблемы. Вот, наверное, это ключевое. Замкнутость, стыдливость, неумение выложить то, что на душе. Вот то самое, больное.
Недоговоренное, не-до-высказанное - оно всегда просится наружу. Парикмахеру, таксисту, соседу по купе в поезде, по креслу в самолете, выкладываем самое главное. От близких порой таимся. Коллегам по работе - боимся показаться слабыми.
Ну и так далее. Базовая, самая первая помощь - это разговор с человеком. В любой ситуации. Болен он или здоров, считает, что все в порядке или уже ищет помощи.
Так вот, подхожу к главному. Помощь эту должны оказывать подготовленные люди. Не просто делать «перепост» в фейсбуке, когда кто-то заболел. Не просто «собирать вещи для детского дома». Хотя и первое и второе - прекрасно. Но для того, чтобы помогать по-настоящему - нужно этому учиться. Нужно потратить время. Нужно пройти длинный путь.
Вот, собственно, к этой черте и подошли сейчас все мы. Пытаемся ли собрать деньги, помочь юридически пострадавшим от неправедного суда, помочь психологически пережившим катастрофу - даже самые искренние волонтеры страдают от того, что не умеют это делать. Необученные бойцы из другой жизни.
Глядя на playback-театр «Новый Jazz» (Вираховская-Журин-Минаева-Мишина-Молев-Объедков-Чусов-Шашкин-Саначина) - я понимал, что с этим здесь все в порядке. В его составе - психологи, консультанты, люди, которые много читали и много исследовали различные состояния человеческой души. Они не врут, когда заставляют вас говорить. Не врут в том смысле, что не имеют в виду зрителя просто как материал для импровизаций. Для шуток или для театральной лирики. За каждым вашим словом, каждой историей - они видят цельное, законченное высказывание. Они просто помогают его сформулировать.
Я подумал: ну хорошо, а что расскажу я? Хочу ли я увидеть себя в этом зеркале скрещенных черных тел, в этом мареве жестов, в этом многоголосье интонаций, в этой музыке и движении? Не знаю. Наверное, мне будет стыдно.
Вообще говоря, плейбек-театры (в одной России трупп, или групп таких несколько, а в мире - даже не знаю, наверное, сотни) - ведут свое начало из середины 70-х. Не так уж им много лет, всего 40 с хвостиком. Джо Салас и Джонатан Фокс встретились в США, штат Коннектикут, и начали выступать, как пишет Джо, «прямо на лужайках». Им был интересен тогда магический театр, театр-мистерия Средневековья, им был интересен другой опыт театральности, и вдруг они это поняли, писатель и ученый, они это нашли - разыгрывать не просто идеи, ритуалы, состояния, а разыгрывать живые истории зрителей. С пылу с жару.
Думаю, впрочем, что эта академическая байка только выглядит академической. Американцы 70-х, собиравшиеся на этих лужайках, рассказывали, бьюсь об заклад, примерно то же самое, что наши люди рассказывают о себе в этом зальчике, в ДЭЗе, в центре депрессивной Москвы, в центре зимы, в центре снегопада, в центре замерзания и перепада температур. Это так мучительно - говорить о себе. И это так важно.
Кстати, в театральном смысле эта вещь («отыгрывай назад!») вполне безупречна. Ни грамма пошлости, ни сантиметра дурного наигрыша. Все устремлено к тем, кто раскрылся. И они это чувствуют. Актерские техники, наработанные создателями, продолжателями плейбек-движения, помогают избежать фальши и просто глупости. Больше того, в том, что это именно театр - можно нисколько не сомневаться, поклоны и аплодисменты, цветы и премьеры (собственно, премьера - на каждом представлении), режиссура и свет - плейбек-театр явно старается НЕ выглядеть - ни психологическим тренингом, ни терапией, хотя это, наверное, и то, и другое. Помимо того, что это просто захватывающая постановка.
Я вот еще о чем подумал. В наше конфликтное время востребованность этого жанра будет все время возрастать. Но как заставить рассказать свои истории, предположим, министра обороны или какого-то другого министра, или премьера, или президента, или депутатов Госдумы, или уполномоченного по правам человека? Как заставить рассказать о себе, и увидеть себя со стороны, людей, облеченных властью и ворочающих миллионами? Как заставить раскрыться тех, кто исходит ненавистью, пуская дым по телевизору, или шьет другим уголовку? Ведь это просто необходимо. Пусть не для всех, всего для нескольких других людей. Да, пока это утопия. А в дальнейшем, в нашей «другой жизни», я бы заставлял людей, облеченных хоть какой-то властью, влиянием, положением, проходить через это испытание. Слишком волевых надо учить подавлять свою волю. В том числе.
Впрочем, на одном плейбеке свет клином не сошелся. Некоторое время назад я побывал на представлении «Запахи детства», которое устраивает в своем некогда политическом «Кабаре» Григорий Заславский, журналист, критик и театровед. Он заставляет самых разных персонажей вспоминать то, что указано в заглавии - запахи детства. И персонажи меняются на глазах. Они почти плачут. Они теплеют. Они уносятся куда-то в другое измерение. И мы вместе с ними. В каждом запахе - определенный код эпохи. Будь то запах с шоколадной фабрики, или запах сапожной ваксы. История рождается прямо на глазах, из памяти выплывают все новые детали, и я сижу, наблюдая за этим действом, в маленьком зале (на этот раз это происходило в клубе «Мастерская»), и понимаю, что сам меняюсь внутренне с каждой такой историей. Иду навстречу этим воспоминаниям. Завожусь, и раскрываюсь.
Подобные вещи делали поэт Вера Полозкова и журналист Михаил Калужский в Театре.doc. Они склеивали представление из кусочков, из зрительских баек, из откровений людей, которые пришли в подвал в Гнездниковском. Подобные вещи вообще сейчас делают многие. Но не все, кто это делают - психологи.
Подготовленные люди. Играть с человеческой душой опасно, можно заиграться. Ведь каждый раз что-то там рвется, обрывается, плачет. Что-то резко осыпается. И рождается вновь. Это очень живая, тонкая штука.
Жить в этом обществе предстоит долго. Надо готовиться. Надо успокаиваться. Надо уметь говорить. Надо - опираться друг на друга.
Вот что такое этот снег. Это послание снега. Этот живой белый искристый воздух начала 2013 года. Я надеюсь, что это так.