«Песнь песней» Виктора Цоя. Глава 2 «Иной, благой мир света»
Продолжаю публикацию моей работы «Песнь песней» Виктора Цоя. Духовное измерение его поэзии»
Вводное слово и глава 1 «Бунт против этого мира, неприятие его законов»
Иной, благой мир света
О, Боже мой, благодарю
За то, что дал моим очам
Ты видеть мир, Твой вечный храм,
И ночь, и волны, и зарю...
(«Бог», Д. Мережковский, 1889?)
Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны
(«Память», Н. Гумилёв, 1921)
Образ благого, желаемого мира возникает в творчестве Виктора почти сразу же, в 1983 году, и получает символическое название «Камчатка». Это и знаменитая рок-котельная в Ленинграде, и самая удалённая часть страны - край земли. Что же имел в виду Цой? Интересно, что альбом «Начальник Камчатки» появляется в 1984 году, хотя работать кочегаром в «Камчатке» Виктор станет лишь в 1986-м. Скорее всего, под «Камчаткой» скрывается не конкретная котельная и даже не полуостров Камчатка, а пространство, сочетающее характеристики обоих - культовый, идеальный мир и при этом мир иной, лежащий на краю света и практически недоступный простому смертному. В пользу этой версии говорят и слова Цоя: «Например, вопрос: что означает для меня слово «Камчатка»? Ничего конкретного, я там никогда не был, оно лишь подчёркивает некую абсурдность текста, его фантастичность [выделено мной - А.О.]».*
* Прим.: «Взгляд с экрана». Интервью журналу «Рокси», № 10, 1985. - Сборник. С. 176.
Попробуем вглядеться в этот фантастический, выдуманный мир, представителем и глашатаем которого провозглашает (и чувствует) себя Виктор.
С первых же слов подчёркивается его инаковость, странность, которую можно прочесть и как приют странников. Взыскуемость и чаемость, «сладость» этого мира для Цоя - сразу возникает знакомый с детства сказочный образ молочных рек и кисельных берегов. Однако ни этого мира, ни его вестников («кораблей») в нашем мире нет - поэт не видит даже моста между мирами и реки перехода. Вообще, образ реки, дождя и, шире, воды - один из самых распространённых в текстах Цоя. Его символика таит в себе междумирье, реку Стикс, живую и мёртвую воду, очищение, преображение (крещение) и в любом случае является указанием на некое пограничное состояние, переход. Так и здесь - Цой желает увидеть тропку меж мирами и не может, не может найти и проводников, способных доставить его туда («лошадей»). Он уже хочет забыть эту недоступную страну блаженных, но не в состоянии - слишком сильно она врезалась в память, освещая, как звезда, эту жизнь в нашем мире, в который поэт считает, что больше уже не вернётся.
Наш мир полон руды, но переплавится ли она в настоящих людей? Слепота - его важнейшее качество (словосочетание «не вижу» повторяется в тексте 6 раз), герой никого и ничего не видит. Единственное, что здесь есть ценного для Цоя - любовь и новое понимание, дополнительный опыт восприятия («третий глаз»). Но утолить духовную жажду в нашем мире невозможно («вина» нет), а его обитатели напоминают механические устройства из дерева и металла. Все живущие здесь включают в себя эти чужеродные элементы, даже герой - странник из благого мира. Заметим, что среди деревьев и металлов выбраны одни из самых тяжёлых - дуб и свинец, будто символы распятия и смерти. Тяжесть мира такова, что герой начинает сомневаться в том, что сумеет допеть до конца свою песню, исполнить то, ради чего он здесь. Это сомнение станет постоянным спутником Цоя, нарастая год от года.
О-o, это странное место Камчатка,
О-o, это сладкое слово «Камчатка».
Но на этой земле я не вижу тебя,
Я не вижу твоих кораблей,
Я не вижу реки, я не вижу моста,
Я пытаюсь найти лошадей.
О-o, это странное место Камчатка,
О-o, это сладкое слово «Камчатка».
Я нашёл здесь руду, я нашёл здесь любовь,
Я пытаюсь забыть, забываю и вновь
Вспоминаю собаку, она, как звезда.
Я, наверное, сюда не вернусь никогда.
О-o, это странное место Камчатка,
О-o, это сладкое слово «Камчатка».
Я не вижу здесь их, я не вижу здесь нас,
Я искал здесь вино, а нашёл третий глаз,
Мои руки из дуба, голова из свинца,
Я не знаю, смогу ли допеть до конца...
(«Камчатка», альбом «46», 1983)
Несколько штрихов к образу «Камчатки» добавляет стихотворение «Место для шага вперёд» - исключительная белизна и чистота («белый лёд»), свет (в отличие от ночи, часто символизирующей у поэта наш мир) и горы, устремлённые в небо и подпирающие его. Нарисованная Цоем картина напоминает Беловодье - легендарную страну русских народных преданий. Ту самую, что с молочными реками и кисельными берегами.
И есть ещё белые, белые дни,
Белые горы и белый лёд.
(«Место для шага вперед», альбом «Звезда по имени Солнце», 1989)
Только во сне Цой обретает вновь возможность увидеть (или вспомнить) берег «Камчатки» и разделяющее миры море. И тогда в его душе звучит Песня, которую он и пытается донести до нас. Услышали ли мы его?
Знаешь, каждую ночь
Я вижу во сне море.
Знаешь, каждую ночь
Я слышу во сне песню.
Знаешь, каждую ночь
Я вижу во сне берег.
Знаешь, каждую ночь...
...
Мы сидим у окна вдвоём,
Хочешь, я расскажу тебе...
(«Каждую ночь», альбом «46», 1983)
Я вижу, как волны смывают следы на песке,
Я слышу, как ветер поёт свою странную песню,
Я слышу, как струны деревьев играют её,
Музыку волн, музыку ветра.
(«Музыка волн», альбом «46», 1983)
Песня звучит там отовсюду - её исполняют и ветер, и деревья, и волны, и песок - все четыре стихии. Весь мир предстаёт перед нами как одна объемлющая всё Песня. Подобный образ уже возникал в XX веке, но не думаю, что Виктор о нём знал. Это песнь айнуров в «Сильмариллионе» Дж. Р. Р. Толкина - песнь, которая создавала миры, их идеальные образы, предназначенные для воплощения. Согласно Толкину, весь видимый нами мир - лишь проекция того бесплотного мира первообразов, обезображенная и искалеченная злом.
Странная песня в странном месте. Камчатка.
Тёплое, тёплое море, жаркое солнце.
Синие, синие волны и пустынный пляж.
Музыка рядом со мною, ты рядом со мною,
И весь этот берег наш.
Когда я вижу, как ты танцуешь,
Малыш, ты меня волнуешь.
Когда ты смотришь так серьёзно -
Малыш, я тебя люблю.
Когда ты робко меня целуешь,
Малыш, ты меня волнуешь.
Но не могу, не могу, извини, не могу.
Песня летит над волнами, летит как цунами,
Но корабль на горизонте плывёт.
Что же случилось с нами, что случилось с нами -
Этот вопрос мне покоя не даёт.
(«Малыш», 1987-90)
С первых же слов мы видим знакомую картину: море, берег, волны, пустынный пляж и музыка. «Камчатка».
Перед нашими глазами картина если не рая, то, как минимум, - мира, воспринимаемого Виктором Цоем как свой. В отличие от мира этого. Тепло, доходящее даже до жара, свет, синие волны и пляж как символы безмятежного спокойствия. И повсюду - Песня, музыка. Но к ней добавляется уже и танец, образ которого соотносим с сотворением мира - вспомним танец Шивы. Обращаются к этому мотиву и современные писатели - например, Алексей Пехов и его танцы с тенями Вечного пламени (обитателями мира первообразов) в трилогии «Хроники Сиалы».
В мире света с Виктором оказывается и она, его небесная спутница, хранительница и возлюбленная. Они словно прощаются перед долгой разлукой - вестник скоро войдёт в океан перехода и родится в нашем мире, холодном, жёстком и тёмном. На прощанье она дарит ему свой танец и нежный, робкий поцелуй, но в её глазах нет безмятежности - она просит его остаться. Поэт не может - всё уже решено - и просит за это прощение. Взойдя на корабль, он покидает их берег, чтобы подобно цунами пролететь со своими песнями по нашему миру. И сейчас, оглядываясь назад, Виктору не даёт покоя вопрос: что же стало с ней? Что же стало с ним? Почему он не смог пройти свой Путь до конца?
К восприятию и пониманию Цоем своего Пути обратимся подробнее позже, а пока рассмотрим его иномирную спутницу, его любимого малыша, единственный раз за все песни названного иначе, чем «ты». Простое и ясное слово. Есть я, есть ты, а всё остальное - мир.
Продолжение следует...
Вводное слово и глава 1 «Бунт против этого мира, неприятие его законов»
Иной, благой мир света
О, Боже мой, благодарю
За то, что дал моим очам
Ты видеть мир, Твой вечный храм,
И ночь, и волны, и зарю...
(«Бог», Д. Мережковский, 1889?)
Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны
(«Память», Н. Гумилёв, 1921)
Образ благого, желаемого мира возникает в творчестве Виктора почти сразу же, в 1983 году, и получает символическое название «Камчатка». Это и знаменитая рок-котельная в Ленинграде, и самая удалённая часть страны - край земли. Что же имел в виду Цой? Интересно, что альбом «Начальник Камчатки» появляется в 1984 году, хотя работать кочегаром в «Камчатке» Виктор станет лишь в 1986-м. Скорее всего, под «Камчаткой» скрывается не конкретная котельная и даже не полуостров Камчатка, а пространство, сочетающее характеристики обоих - культовый, идеальный мир и при этом мир иной, лежащий на краю света и практически недоступный простому смертному. В пользу этой версии говорят и слова Цоя: «Например, вопрос: что означает для меня слово «Камчатка»? Ничего конкретного, я там никогда не был, оно лишь подчёркивает некую абсурдность текста, его фантастичность [выделено мной - А.О.]».*
* Прим.: «Взгляд с экрана». Интервью журналу «Рокси», № 10, 1985. - Сборник. С. 176.
Попробуем вглядеться в этот фантастический, выдуманный мир, представителем и глашатаем которого провозглашает (и чувствует) себя Виктор.
С первых же слов подчёркивается его инаковость, странность, которую можно прочесть и как приют странников. Взыскуемость и чаемость, «сладость» этого мира для Цоя - сразу возникает знакомый с детства сказочный образ молочных рек и кисельных берегов. Однако ни этого мира, ни его вестников («кораблей») в нашем мире нет - поэт не видит даже моста между мирами и реки перехода. Вообще, образ реки, дождя и, шире, воды - один из самых распространённых в текстах Цоя. Его символика таит в себе междумирье, реку Стикс, живую и мёртвую воду, очищение, преображение (крещение) и в любом случае является указанием на некое пограничное состояние, переход. Так и здесь - Цой желает увидеть тропку меж мирами и не может, не может найти и проводников, способных доставить его туда («лошадей»). Он уже хочет забыть эту недоступную страну блаженных, но не в состоянии - слишком сильно она врезалась в память, освещая, как звезда, эту жизнь в нашем мире, в который поэт считает, что больше уже не вернётся.
Наш мир полон руды, но переплавится ли она в настоящих людей? Слепота - его важнейшее качество (словосочетание «не вижу» повторяется в тексте 6 раз), герой никого и ничего не видит. Единственное, что здесь есть ценного для Цоя - любовь и новое понимание, дополнительный опыт восприятия («третий глаз»). Но утолить духовную жажду в нашем мире невозможно («вина» нет), а его обитатели напоминают механические устройства из дерева и металла. Все живущие здесь включают в себя эти чужеродные элементы, даже герой - странник из благого мира. Заметим, что среди деревьев и металлов выбраны одни из самых тяжёлых - дуб и свинец, будто символы распятия и смерти. Тяжесть мира такова, что герой начинает сомневаться в том, что сумеет допеть до конца свою песню, исполнить то, ради чего он здесь. Это сомнение станет постоянным спутником Цоя, нарастая год от года.
О-o, это странное место Камчатка,
О-o, это сладкое слово «Камчатка».
Но на этой земле я не вижу тебя,
Я не вижу твоих кораблей,
Я не вижу реки, я не вижу моста,
Я пытаюсь найти лошадей.
О-o, это странное место Камчатка,
О-o, это сладкое слово «Камчатка».
Я нашёл здесь руду, я нашёл здесь любовь,
Я пытаюсь забыть, забываю и вновь
Вспоминаю собаку, она, как звезда.
Я, наверное, сюда не вернусь никогда.
О-o, это странное место Камчатка,
О-o, это сладкое слово «Камчатка».
Я не вижу здесь их, я не вижу здесь нас,
Я искал здесь вино, а нашёл третий глаз,
Мои руки из дуба, голова из свинца,
Я не знаю, смогу ли допеть до конца...
(«Камчатка», альбом «46», 1983)
Несколько штрихов к образу «Камчатки» добавляет стихотворение «Место для шага вперёд» - исключительная белизна и чистота («белый лёд»), свет (в отличие от ночи, часто символизирующей у поэта наш мир) и горы, устремлённые в небо и подпирающие его. Нарисованная Цоем картина напоминает Беловодье - легендарную страну русских народных преданий. Ту самую, что с молочными реками и кисельными берегами.
И есть ещё белые, белые дни,
Белые горы и белый лёд.
(«Место для шага вперед», альбом «Звезда по имени Солнце», 1989)
Только во сне Цой обретает вновь возможность увидеть (или вспомнить) берег «Камчатки» и разделяющее миры море. И тогда в его душе звучит Песня, которую он и пытается донести до нас. Услышали ли мы его?
Знаешь, каждую ночь
Я вижу во сне море.
Знаешь, каждую ночь
Я слышу во сне песню.
Знаешь, каждую ночь
Я вижу во сне берег.
Знаешь, каждую ночь...
...
Мы сидим у окна вдвоём,
Хочешь, я расскажу тебе...
(«Каждую ночь», альбом «46», 1983)
Я вижу, как волны смывают следы на песке,
Я слышу, как ветер поёт свою странную песню,
Я слышу, как струны деревьев играют её,
Музыку волн, музыку ветра.
(«Музыка волн», альбом «46», 1983)
Песня звучит там отовсюду - её исполняют и ветер, и деревья, и волны, и песок - все четыре стихии. Весь мир предстаёт перед нами как одна объемлющая всё Песня. Подобный образ уже возникал в XX веке, но не думаю, что Виктор о нём знал. Это песнь айнуров в «Сильмариллионе» Дж. Р. Р. Толкина - песнь, которая создавала миры, их идеальные образы, предназначенные для воплощения. Согласно Толкину, весь видимый нами мир - лишь проекция того бесплотного мира первообразов, обезображенная и искалеченная злом.
Странная песня в странном месте. Камчатка.
Тёплое, тёплое море, жаркое солнце.
Синие, синие волны и пустынный пляж.
Музыка рядом со мною, ты рядом со мною,
И весь этот берег наш.
Когда я вижу, как ты танцуешь,
Малыш, ты меня волнуешь.
Когда ты смотришь так серьёзно -
Малыш, я тебя люблю.
Когда ты робко меня целуешь,
Малыш, ты меня волнуешь.
Но не могу, не могу, извини, не могу.
Песня летит над волнами, летит как цунами,
Но корабль на горизонте плывёт.
Что же случилось с нами, что случилось с нами -
Этот вопрос мне покоя не даёт.
(«Малыш», 1987-90)
С первых же слов мы видим знакомую картину: море, берег, волны, пустынный пляж и музыка. «Камчатка».
Перед нашими глазами картина если не рая, то, как минимум, - мира, воспринимаемого Виктором Цоем как свой. В отличие от мира этого. Тепло, доходящее даже до жара, свет, синие волны и пляж как символы безмятежного спокойствия. И повсюду - Песня, музыка. Но к ней добавляется уже и танец, образ которого соотносим с сотворением мира - вспомним танец Шивы. Обращаются к этому мотиву и современные писатели - например, Алексей Пехов и его танцы с тенями Вечного пламени (обитателями мира первообразов) в трилогии «Хроники Сиалы».
В мире света с Виктором оказывается и она, его небесная спутница, хранительница и возлюбленная. Они словно прощаются перед долгой разлукой - вестник скоро войдёт в океан перехода и родится в нашем мире, холодном, жёстком и тёмном. На прощанье она дарит ему свой танец и нежный, робкий поцелуй, но в её глазах нет безмятежности - она просит его остаться. Поэт не может - всё уже решено - и просит за это прощение. Взойдя на корабль, он покидает их берег, чтобы подобно цунами пролететь со своими песнями по нашему миру. И сейчас, оглядываясь назад, Виктору не даёт покоя вопрос: что же стало с ней? Что же стало с ним? Почему он не смог пройти свой Путь до конца?
К восприятию и пониманию Цоем своего Пути обратимся подробнее позже, а пока рассмотрим его иномирную спутницу, его любимого малыша, единственный раз за все песни названного иначе, чем «ты». Простое и ясное слово. Есть я, есть ты, а всё остальное - мир.
Продолжение следует...