Шербургские зондики
Эта давняя история началась, когда врачи оставили у меня в желудке желудочный зонд.
Два дня, которые я была в коме, зонд находился у меня внутри вполне по делу. Видимо, климат ему приглянулся, и резиновый жгут длиной35 сантиметров решил стать нелегальным эмигрантом, оборвался и остался внутри.
Зонда никто не хватился - про меня, вероятно, подумали: «Не жилец!», а на складе таких зондов полным полно.
Нежадные люди, уважаю.
Когда выяснилось, что я вышла из комы, эскулапы сочли, что надо поберечь нервную систему выздоравливающего и не стали травмировать меня подробностями о том, что там где-то у меня в животе находится предмет, который я вряд ли смогу переварить.
Следующие два года мы с зондом прожили, если не душа в душу, то тело в тело точно.
А потом я начала заниматься в учебно-клиентской группе телесно-ориентированной психотерапией. И вот тут зонд счел, что мы так не договаривались и начал рваться наружу.
«Гастрит», - подумала я и пошла в поликлинику 4-го управления (где работала подруга моей бабушки) на гастроскопию.
«Это продлится ровно одну минуту» - сказала добрая пожилая врач.
За следующие 20 минут (проведенные с гастроскопом в зубах, а также пищеводе и желудке) моё базальное доверие к миру достигло нуля с ужасающей скоростью.
Когда три врача убедились (по очереди и все вместе), что внутри у меня не групповая галлюцинация, а инородный предмет и убрали гастроскоп, я сказала… Нет, не правда. Я издала хриплое сипение, отдаленно напоминавшее человеческую речь.
- А ты точно вчера ничего на ночь не ела? - спросила врач.
- Мгы-ы, - ответила я. В том смысле, что «сказали с шести вечера не есть, я и не ела».
- Ты случайно волосы не жуешь? - осторожно спросила другая доктор.
- Мгы-ы, - упорствовала я, отрицая саможевание любых своих производных.
- А ты лежала когда-нибудь в больнице? - спросила третья.
К этому моменту я уже смогла ответить членораздельно.
- Так это желудочный зонд, - резюмировали доктора, - Тебе надо поехать в Склифосовского, пусть его вынут, мы не сможем сделать этого сами, потому что у нас только диагностическое отделение.
Зажав в руке направление, я потрусила в Склиф.
В приемном отделении меня встретил местный гастроэнтеролог со звучным именем Джон Геннадьевич. Ростом доктор был метр сорок на коньках (когда подпрыгнет), поэтому я решила, что родители назвали его в честь известного сподвижника Робина Гуда - Крошки Джона.
Джон Геннадьевич взял направление, глянул на результаты гастроскопии и возвестил с великолепным сарказмом: «Вы посмотрите, что за чушь они в поликлинике нарисовали! Да если бы у человека была такая штука внутри, он бы давно умер!».
Я подумала, что когда преподавали ятрогенные заболевания, студент Джон играл в морской бой на задней парте.
Джон Геннадьевич уложил меня на кушетку, вытер гастроскоп об мою кофту и засунул его мне в глотку.
Через минуту напряженного молчания Крошка Джона вытащил своё орудие труда и обескуражено сказал медсестре:
- И правда… Ну, ладно, Зоя, давай петельку, будем вынимать.
- Джон Геннадьевич, петелька-то лысая, - осторожно возразила Зоя, - Опять ведь внутри останется.
Мне захотелось спросить: «Это вы меня спасаете, или подбираете моему зонду подходящую компанию?». Но я сочла за лучшее промолчать.
Некоторое время специалисты спорили (Крошка Джон считал, что надо рискнуть). Но Зоя победила и по звонку Джона Геннадьевича, в кабинете появился мужчина с запакованной в пластиковый пакетик новой петелькой в руках. Он посмотрел на меня с такой обжигающей ненавистью, что я всерьез испугалась:
- Что я ему сделала? - дрожащим голосом спросила я.
Джон Геннадьевич не снизошел до объяснений, а Зоя глянула на меня как на сумасшедшую и лениво ответила:
- А вы знаете, сколько стоит эта петелька?
- Нет, - сказала я, - Но я всегда открыта к новым знаниям, расскажите мне.
Зоя фыркнула и промолчала.
Джон Геннадьевич взял гастроскоп, петельку и… полез ловить.
Но сегодня не клевало.
Было два часа дня, я ничего не ела с шести часов дня минувшего. Бешеное слюноотделение и две уже пережитые в этот день гастроскопии вызывали естественные (но от того не менее безобразные, кто бы из философов чего не говорил) позывы к рвоте.
Видимо, для того чтобы я лучше расслабилась, Джон Геннадьевич непрерывно орал на меня матом. Увы, волшебные слова не помогали.
Наконец, поняв, что ковбой из Крошки Джона не лучше, чем доктор и что зонд ему не заарканить, я потянула за гастроскоп и выплюнула Джона Геннадьевича и петельку.
- С этим зондом я прожила два года, а с вами я провела полчаса, - сказала я мрачно - Я выбираю его.
Джон Геннадьевич не на шутку обиделся.
- Зачем ты глотала зонд? - спросил он после пререканий о том, как бы нам всё-таки обустроить Помпеи.
Я объяснила.
- Во дают ребята, - хохотнул Джон Геннадьевич, но сразу посуровел, узнав, что случилось это во вверенном ему богоугодном заведении.
- Ну, и что я теперь должен с тобой делать? - спросил Крошка Джон на прощанье.
- Доктор, - сказала я устало - Засуньте этот зонд себе в жопу, если достанете.
И ушла.
Многострадального резинового гиганта через несколько дней из меня вытащили в гастроэнтерологическом отделении Спасо-Первоского госпиталя Мира и Милосердия.
Я написала о происшедшем статью (в ней были фотографии меня с зондом в руках) в газете, в которой тогда работала и отправила с курьером начальнику Джона Геннадьевича и самому Крошке Джону. Статья завершалась словами: «Если больному суждено выжить, медицина бессильна».
«Даже гастрита не осталось» - сказала мне доктор на обследовании через месяц - «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей».