Николай из Подольска живёт в потустороннем мире, по отрочески отгороженному от реальности наушниками с хорошей шумоизоляцией. Наивная трактовка состоит во внутренней миграции от ужасной реальности за пределами очерченного Николаем круга, но сцена с расставанием на первых же минутах фильма не оставляет такой трактовке шанса, если только не предположить, что молодая, красивая и чуткая девушка, которую по манерам и внешнему виду нельзя заподозрить в принадлежности к «глубинному народу», находится на одной стороне с «ментами», «быдлом╗ и прочим ужасным насельникам «этой страны». Режиссёр словно бы торопится предупредить наблюдательного зрителя, что не собирается приглашать его на свою кухню, где по тысячному разу (пост)советские интеллигенты расскажут друг другу диссидентские мудрости времён Салтыкова-Щедрина. Эта история о другом.
Правда Николая не в том, что он эмигрировал внутрь, для движения нужны две точки. Нельзя эмигрировать куда-либо из ниоткуда, потому он и оказывается внутри одного пространства с иммигрантами из средней азии. Он может подумать, если однажды снимет наушники и отрефлексирует свои интенции, что эмигрирует из своей страны, которую не любит, но абсурдность ситуации в том, что окружающие воспринимают его как иммигранта, которому только предстоит натурализоваться. Не как своего, который уезжает, а как чужака, который «понаехал», и с которым надо что-то делать.
Несмотря на все прелести сцены в бассейне, западает в душу именно «улика», как называет полицейский видеозапись с празднования девятого дня рождения Николая. Если посмотрели недостаточно внимательно, т.е. не можете вспомнить как выглядел и чем занимался отец Николая, пересмотрите. Контрапункт фильма состоит из расставания Николая с девушкой, отношения его отца к матери и слов «госпожи Марины»: вы смотрите на женщину как на Подольск, а надо смотреть на неё, как на Амстердам.
С таким фокусом очевидна та стратегия отца, которую воспроизводит Николай, и которая, почему то, обладает такой странной навязчивой притягательностью, как привычка многих интеллигентов к просмотру ненавистного официального тв, даже в новогоднюю ночь, или мучительному прослушиванию «попсы галимой» утончёнными меломанами. Никакому менту даже под пыткой Николай не сможет ответить зачем он здесь. «Не здесь» - не буквальная констатация расстояния между текущим местоположением и воображаемым, а принципиальная установка. Это можно было бы сравнить с христианством, если бы не конкретный и обширный список требований, который предъявляется последним к временной жизни на земле, чтобы получить возможность оказаться «там», тогда как евангелие от Николая из Подольска в высшей степени гуманно с иной точки зрения, так как не требует от человека ничего (высшая мера гуманности - надо запомнить выражение). Пока ты не «там», быть всерьёз и основательно не имеет никакого смысла. Так что можно с уверенностью предполагать, что фильм открывается сценой спасения, бросить Николая - одно из самых разумных решений, которые его девушка приняла в своей жизни, и дело конечно не в отсутствии амбиций и низкой зарплате, а в этом нирваническом не-приготовлении к жизни «там». Он персонаж драматический, минное поле, заложенное под любую оказавшуюся рядом женщину в виде череды высококалорийных тортиков, которые она съест, наплакавшись над раковиной.
Что касается Николая, то наказанием за его метафизическую трусость стал «ментовской ад», где его, словно азиата, учат любить родину и запоминать факты из википедии (замечательная инновация в представлениях об аде, достойная Данте). Быть может, этот акт казённого милосердия, если усилия увенчаются успехом, приведёт к тому, что Николай, очутившись, наконец то, в полной мере «здесь», найдёт в себе силы оказаться и «там», какая-бы точка на физической карте мира не скрывалась за этим иероглифом, включая даже и реальную столицу Нидерландов, бывают в жизни и такие удивительные совпадения.