В Заповедник Сказок. Оберег.
Вот для этого сказочного проекта:
Вот для этой сказочной темы: "День Фортуны"
ОБЕРЕГ
Лес дышал. Слегка шумно и тревожно, суетливо, словно боясь опоздать, не управиться к концу дня со своими лесными заботами. Где-то вдалеке стучал дятел, рассыпая эхо ударов на полверсты окрест. Звучно копошились в траве букашки, неугомонная кукушка не умолкала ни на миг и, казалось, вовсе не знала покоя. По лесу плыл тягучий, приторно-терпкий аромат, от которого кружилась голова, а душа замирала в предвкушении чего-то умиротворяющего, радостного. Стояла середина червеня. Солнцеворот.
Наверное, он так и прошел бы мимо, коли не камень. Шнурок из крепкой бечевки, завязанный надежным узлом, невесть как развязался, камень скользнул по телу и шлепнулся на землю, выпав с изнанки незаправленной рубахи.
Никогда доколе оберег не выказывал подобного непотребства. Он носил его с детства, не снимая, и ни разу до сих пор веревка не развязывалась.
Наклонившись, чтобы подобрать изворотливую каменюку, он пошарил руками по траве. Заметил, что в этом месте она была не такая густая, как везде. Пригляделся внимательнее - так и есть: дерн срезан, а затем приставлен на место. А чуть поодаль обнаружилась яма. Оберег нашелся на самом ее краю, еще немного - скатился бы вниз.
Он присел, забрал камень, заглянул внутрь ямы. Зоркие глаза рассмотрели едва наметившееся движение.
Зверь попал в ловушку - довольно глубокую, скорее всего, на кабана. Попал - и ладно, не его это дело. Кабаны расплодились в этом лесу последнее время.
Не торопясь, насадил камень обратно на бечевку, повесил на шею, завязав концы крепко-накрепко. И уже поднявшись и намереваясь уйти услышал сдавленный, исходивший из глубины ямы, полувсхлип-полустон. Человеческий.
По-пластунски растянувшись возле края, он свесился в яму, окликнул:
- Эй! Кто там? Отзовись!
В затемненном углу завозились, прошептали тонко, пронзительно:
- Я... я здесь.
Девчонка. Эх, угораздило! Видно, мало втолковывали, плохо учили: остерегайся в лесу ловушек, ям охотничьих, дерна пожухлого, землицы нетвердой. Отстала от подружек, увлеклась грибами да ягодами, вот и налетела сгоряча.
- Послушай, - он уже разматывал веревку, притороченную к поясу и чудом прихваченную с собой сегодня, - я тебя вытащу. Потерпи, ладно?
Полутьма всхлипнула.
Спускаться следовало осторожно. Обычно днище подобных ловушек снабжают крепкими заостренными колышками. Слава Сварогу - в этой колышков не было. Он нащупал худенькое дрожащее тельце, подсадил за спину, перекинув холодные руки через свою шею, велел:
- Держись! Сумеешь?
Она сумела. Схватилась так, что не оттащишь вдругорядь. Все жить хотят.
Не такая уж она легкая, как показалось сначала. Вздулись, напряглись реки жил, участилось дыхание. Девчонки все горазды ему на шею вешаться, но подобным образом не всякой дозволено.
Он выбрался наружу, переводя дух, осторожно опустил свою ношу на мягкий малахитовый мох.
Присмотрелся, прищурился от ставшего вдруг после темени яркого света. Так и есть: не малая уже - отроковица. А пригожа! Не беда, что слезы по лицу вместе с грязью размазывает, а нарядно расшитая понёва глиной вымазана. Толстая льняная косища растрепалась, румяные щеки, хорошенький вздернутый носик. Руки чистые, белые, к труду, видать, непривычные. Купеческая аль боярская дочь, не иначе.
Широко распахнулись серые родниковые глаза. Теперь она его рассматривает, кусает в задумчивости алые губы.
Людям он по нраву в любом наряде. Даже в таком: простая некрашеная рубаха навыпуск, залатанные штаны. Для них он всегда моложавый парень, со светлыми, отдающими в рыжину и вьющимися чуть ниже плеч волосами, перехваченными тесемкой на лбу, чтобы не падали на лицо. В лазоревых его глазах отражается бездонное небо.
- Меня Яром кличут, - наклонился к ней, присел на корточки. - А тебя?
- Л-ладой.
Вот и познакомились.
- Сколько ты там просидела? Лучину? Две?
Девчонка потупилась в сторону молодых березок, вздохнула:
- С полудня, почитай, сижу.
Яр присвистнул.
- Голодная, небось?
Она помотала головой.
- У меня снедь в котомке была припрятана. И фляга с водой. А еще ножик отцовский охотничий, огниво, веревка, нитка с иголкою, соли мешочек, мыльный корень сушеный и...
- Ясно, - перебил парень. - А котомка где?
Снова вздохнув, Лада нахмурила густые брови.
- В яме...
- Так что же ты сразу не сказала? - взвился Яр.
- Растерялась...
Она обиженно надула пухлые губки, собираясь, похоже, снова заплакать.
Делать нечего, пришлось снова лезть в ловушку, котомку доставать.
Когда он вылез, Лада стояла на ногах, пытаясь оттереть от глины понёву. Слава Сварогу, косточки, видать, не сломала, только зашиблась маленько. Ничего, до свадьбы заживет.
- Пойдем, провожу до дому. Где живешь-то?
Меньше всего Яр ожидал услышать то, что услышал:
- Не пойду. В лесу останусь. Пущай волки меня сожрут.
Еще и ногой притопнула для убедительности.
Вот ведь... Мора!
Конец ознакомительного фрагмента
Вот для этой сказочной темы: "День Фортуны"
ОБЕРЕГ
Лес дышал. Слегка шумно и тревожно, суетливо, словно боясь опоздать, не управиться к концу дня со своими лесными заботами. Где-то вдалеке стучал дятел, рассыпая эхо ударов на полверсты окрест. Звучно копошились в траве букашки, неугомонная кукушка не умолкала ни на миг и, казалось, вовсе не знала покоя. По лесу плыл тягучий, приторно-терпкий аромат, от которого кружилась голова, а душа замирала в предвкушении чего-то умиротворяющего, радостного. Стояла середина червеня. Солнцеворот.
Наверное, он так и прошел бы мимо, коли не камень. Шнурок из крепкой бечевки, завязанный надежным узлом, невесть как развязался, камень скользнул по телу и шлепнулся на землю, выпав с изнанки незаправленной рубахи.
Никогда доколе оберег не выказывал подобного непотребства. Он носил его с детства, не снимая, и ни разу до сих пор веревка не развязывалась.
Наклонившись, чтобы подобрать изворотливую каменюку, он пошарил руками по траве. Заметил, что в этом месте она была не такая густая, как везде. Пригляделся внимательнее - так и есть: дерн срезан, а затем приставлен на место. А чуть поодаль обнаружилась яма. Оберег нашелся на самом ее краю, еще немного - скатился бы вниз.
Он присел, забрал камень, заглянул внутрь ямы. Зоркие глаза рассмотрели едва наметившееся движение.
Зверь попал в ловушку - довольно глубокую, скорее всего, на кабана. Попал - и ладно, не его это дело. Кабаны расплодились в этом лесу последнее время.
Не торопясь, насадил камень обратно на бечевку, повесил на шею, завязав концы крепко-накрепко. И уже поднявшись и намереваясь уйти услышал сдавленный, исходивший из глубины ямы, полувсхлип-полустон. Человеческий.
По-пластунски растянувшись возле края, он свесился в яму, окликнул:
- Эй! Кто там? Отзовись!
В затемненном углу завозились, прошептали тонко, пронзительно:
- Я... я здесь.
Девчонка. Эх, угораздило! Видно, мало втолковывали, плохо учили: остерегайся в лесу ловушек, ям охотничьих, дерна пожухлого, землицы нетвердой. Отстала от подружек, увлеклась грибами да ягодами, вот и налетела сгоряча.
- Послушай, - он уже разматывал веревку, притороченную к поясу и чудом прихваченную с собой сегодня, - я тебя вытащу. Потерпи, ладно?
Полутьма всхлипнула.
Спускаться следовало осторожно. Обычно днище подобных ловушек снабжают крепкими заостренными колышками. Слава Сварогу - в этой колышков не было. Он нащупал худенькое дрожащее тельце, подсадил за спину, перекинув холодные руки через свою шею, велел:
- Держись! Сумеешь?
Она сумела. Схватилась так, что не оттащишь вдругорядь. Все жить хотят.
Не такая уж она легкая, как показалось сначала. Вздулись, напряглись реки жил, участилось дыхание. Девчонки все горазды ему на шею вешаться, но подобным образом не всякой дозволено.
Он выбрался наружу, переводя дух, осторожно опустил свою ношу на мягкий малахитовый мох.
Присмотрелся, прищурился от ставшего вдруг после темени яркого света. Так и есть: не малая уже - отроковица. А пригожа! Не беда, что слезы по лицу вместе с грязью размазывает, а нарядно расшитая понёва глиной вымазана. Толстая льняная косища растрепалась, румяные щеки, хорошенький вздернутый носик. Руки чистые, белые, к труду, видать, непривычные. Купеческая аль боярская дочь, не иначе.
Широко распахнулись серые родниковые глаза. Теперь она его рассматривает, кусает в задумчивости алые губы.
Людям он по нраву в любом наряде. Даже в таком: простая некрашеная рубаха навыпуск, залатанные штаны. Для них он всегда моложавый парень, со светлыми, отдающими в рыжину и вьющимися чуть ниже плеч волосами, перехваченными тесемкой на лбу, чтобы не падали на лицо. В лазоревых его глазах отражается бездонное небо.
- Меня Яром кличут, - наклонился к ней, присел на корточки. - А тебя?
- Л-ладой.
Вот и познакомились.
- Сколько ты там просидела? Лучину? Две?
Девчонка потупилась в сторону молодых березок, вздохнула:
- С полудня, почитай, сижу.
Яр присвистнул.
- Голодная, небось?
Она помотала головой.
- У меня снедь в котомке была припрятана. И фляга с водой. А еще ножик отцовский охотничий, огниво, веревка, нитка с иголкою, соли мешочек, мыльный корень сушеный и...
- Ясно, - перебил парень. - А котомка где?
Снова вздохнув, Лада нахмурила густые брови.
- В яме...
- Так что же ты сразу не сказала? - взвился Яр.
- Растерялась...
Она обиженно надула пухлые губки, собираясь, похоже, снова заплакать.
Делать нечего, пришлось снова лезть в ловушку, котомку доставать.
Когда он вылез, Лада стояла на ногах, пытаясь оттереть от глины понёву. Слава Сварогу, косточки, видать, не сломала, только зашиблась маленько. Ничего, до свадьбы заживет.
- Пойдем, провожу до дому. Где живешь-то?
Меньше всего Яр ожидал услышать то, что услышал:
- Не пойду. В лесу останусь. Пущай волки меня сожрут.
Еще и ногой притопнула для убедительности.
Вот ведь... Мора!
Конец ознакомительного фрагмента