"Аннетт" (2021) Леоса Каракса: подробный разбор
Мне бы хотелось поговорить об "Аннетт" более конкретно, но это нельзя сделать без спойлеров. К примеру, я ничего не писал о самой Аннетт, потому что она как один большой спойлер. Поэтому желающих (и уже смотревших фильм) я приглашаю почитать большую статью, просто переполненную СПОЙЛЕРАМИ!
Итак, Аннетт - не просто девочка, она - деревянная кукла. О которой в Сети уже сказано немало плохого. Кто-то даже поместил её в список самых уродливых младенцев в истории кино. И это настолько странно для меня, что хочется поговорить о самом понятии уродливости. Возможно, пугает само соотношение живое-неживое. Возможно, дело в деревянной шероховатости её "кожи". Уши тоже несколько карикатурные, изрядно лопоухие. Наверное, любое отклонение от нормы потенциально может быть воспринято как уродство. Но всё же давайте присмотримся к ней пристальнее, ибо это исключительно важно для фильма.
В самом конце, уже на титрах, съёмочная группа идёт сразу со всеми куклами фильма, и я насчитал целых четыре Аннетт! Пишут, что их было даже пять, для каждого возраста от рождения до 6 лет. Создатели куклы и кукловоды занимают в титрах большое место, это десятки людей. А напоминают мне эти куклы... скажем, младенцев эпохи кватроченто. Может быть, местами немного угловатые по современным представлениям, но прекраснейшие лица. Её взгляд почти всегда печален, но иногда она радуется, и у неё даже открывается рот для пения. Отдельных слов благодарности заслуживают кукловоды. Как она "играет"! Как естественно поворачивает голову и крутит ручками/ножками! Как она заснула на руках у дирижёра! А когда она одна на сцене, она напоминает младенца, у которого отобрали Мадонну.
Конечно, возникает вопрос, почему именно кукла? Есть мнение, что ни мать, ни отец не видят в ней личность до финальной сцены, когда она вдруг даёт отпор. Для них она как игрушка, поэтому в итоге она обвиняет не только отца, но и мать. Но, на мой взгляд, в первую очередь это новый образ детской красоты. Да-да, именно красоты! Торчащие уши нелепые? Нет, милые! Ручки-ножки как игрушки? Да они такие и есть первое время, в них так и хочется поиграть! Взгляд бездонных глаз как будто немного печален? Да, так и есть! А уж когда она начинает петь... Даже Генри в тот момент замирает, заворожённый, хотя его уже вовсю поглощает "бездна" его самолюбия. В первый момент его поражают не возросшие финансовые перспективы, а именно красота пения и игры света, чудо, совершающееся на его глазах. Кукла Аннетт - это чудо! При этом она почти весь фильм не говорит, только поёт без слов. Сначала это понятно, ведь она только родилась, но она не говорит и позже, когда ей на вид уже лет 5. Поэтому такое сильное впечатление производят её первые слова и финальный диалог с отцом. Ещё у неё есть любимая игрушка - обезьяна. Сам Генри выступает под псевдонимом "Обезьяна бога", которое подходит под ироничное определение человека как вида. И Аннетт всюду окружена обезьянками, и в одном из кадров отец укачивает дочь в образе настоящей гориллы. В финальном кадре и кукла, и обезьянка остаются лежать на тюремном полу... Так вот, у Аннетт есть фирменный жест, когда она прикладывает ухо к груди/животу обезьяны. Как будто проверяет, дышит ли она, бьётся ли её сердце. Две игрушки кажутся благодаря этому более "живыми", чем реальные люди. И символически она проверяет, есть ли сердце у её отца.
Группа Sparks, кажется, впервые за 50 лет своей истории записала вирусный хит. Вообще, есть ощущение, что и Sparks, и Каракс в "Аннетт" старались быть не теми, кто они есть. Sparks написали настоящую поп-песню "We love each other so much", которую, однако, действительно хочется слушать снова и снова, в отличие от большинства хитов. Возможно, секрет в том, что в ней есть только припев, как и в большинстве песен Sparks XXI века, и нетипичная аранжировка. А Каракс сделал всё, чтобы порвать с авторским кино. Нельзя же называть авторским кино, где режиссёр всего лишь поставил чужой мюзикл на иностранном языке? Куда делись французская речь, вездесущий "муз" Дени Лаван, авторский сценарий, наконец? Тем удивительнее, что в итоге каждый остался собой - в музыке есть номера, которые мог написать только очень образованный и "продвинутый" музыкант (как, например, соло аккомпаниатора), а кино своей магией монтажа и летающей камеры буквально гипнотизирует.
Так вот, "хит" хочется слушать снова и снова, в том числе авторам фильма, поэтому интересно проследить его путь. В начале его поют главные герои в трёх версиях - 1) средней громкости 2) громко с тяжёлыми гитарами 3) тихо, но с ускорением на финальном "so much". Ускорение, возможно, придумал Каракс, т.к. это физиологическое крещендо во время секса. Далее тема внезапно возникает у Дирижёра (которого так и не удостоили именем), после чего песня звучит без слов в исполнении Аннетт-куклы. Вочеловечившаяся Аннетт в конце тоже вворачивает эту мелодию с новыми словами - "Тебе нечего больше любить". На этом история не кончается, на финальных титрах звучит новый оркестровый вариант темы, медленный и масштабный. На вышедшем отдельно саундтреке есть, увы, только первый вариант, весь остальной путь можно услышать только в кино.
Более того, эта мелодия оказывается сюжетным триггером. Генри вроде бы интересовали только деньги, но едва он услышал эту песню, его прямо-таки перевернуло, она для него была чем-то священным, хотя у него как будто бы не было ничего святого. Конечно, Дирижёр подхлестнул Генри своими ненужными признаниями, но он вполне мог бы убить и за одну только эту песню.
Последовательным развитием обладают и многие другие лейтмотивы. Например, бассейн. Его нам настойчиво показывают с одним и тем же поворотом камеры. Сначала он светится зелёным цветом Генри. Потом он прозрачен и наполнен детскими игрушками. В конце он не только вновь зеленеет, но постепенно высыхает, покрывается хламом и земноводными. Энн всё время появляется с яблоком и жадно его кусает, слишком прямо намекая на Еву. Генри уже в самом начале говорит, что его притягивает бездна, а правду можно говорить только на юмористическом шоу, чтобы не быть убитым. В самом конце он умоляет дочь не заглядывать в бездну, а на суде заявляет, что не будет говорить правду, потому что здесь за неё убьют.
С цветами отдельная тема. Цвет Генри - зелёный, цвет Энн - жёлтый, и они облачаются в них с маниакальной настойчивостью. Зрители на шоу Генри окрашены зелёным светом. В ночь гибели Энн надевает жёлтый дождевик. Аннетт нередко (например, во время главной песни на коленях дирижёра) облачается в жёлтый, цвет матери. На эмблеме фильма зелёная Аннетт переплетается с жёлтым профилем луны. Сложнее дело обстоит с красным и синим. Во время любовной песни Генри в коричнево-красном, а Энн в небесно-голубом. В тюрьме Генри в красном, запертый внутри зелёных стен камеры (как будто заперт внутри себя, сам не свой). Но Энн тоже была в тёмно-красном, когда ей снился сон про шесть женщин, навеянный оранжевым пожаром в новостях. Синий и голубой может быть цветом жертвенной смерти, как в опере "Лес", в которой Энн каждый раз умирает и кланяется (кстати, на афише оперы есть какая-то смешная русская фамилия "автора" оперы).
Если говорить о психологии, то её, на первый взгляд, нет. Критики обвиняют фильм в отсутствии у героя внятных мотивов для женоубийства. Можно видеть в этом древнегреческую тему рока - им было предначертано, и с самого начала фильма это событие нагнеталось, пока не стало неизбежным. Можно вспомнить фразу "Весь мир - театр", потому что каждый герой действует точно по своей сценической роли, где Генри - брутальный агрессор, а Энн - овечка на закланье, умирающая "за всех". Это, кстати, удивительный мотив - в начале Энн говорит Генри, что спасла своих зрителей, а в конце зрители кричат Генри перед судом, что за них некому больше умирать, как будто Энн и правда была Агнец Божий. Но давайте всё же поищем причины.
Вот парадокс - в фильме мужчина показан средоточием зла, однако фильм упрекают чуть ли не в женоненавистничестве, потому что всё рассказывается от мужского лица, а женщина на вторых ролях. Как тут не вспомнить старину Гумберта Гумберта, с которым у Генри МакГенри даже имена похожи! Ведь и ему волей Набокова приходилось сочувствовать. Но так ли невинна в фильме Энн? Почему дочь бросает ей абсурдное обвинение, что лучше бы её (и Генри) вообще не было? Энн всё повторяет "что-то не так, что-то не так", но делала ли она попытки разобраться, что именно? Как только Энн нагоняет пафос, режиссёр её так или иначе обстёбывает. Например, в её песне-характеристике она поёт, конечно же, о себе (о других она вообще не поёт) и о своём священном голосе. Звучит так, что она служительница храма своего голоса, в котором приносит искупительную жертву за весь мир. При этом она закуривает сигарету (!) и садится на толчок, потом отматывает туалетную бумагу, использует её и спускает воду. Ещё она поёт, что она королева, которой не нужен король, чтобы не было конкуренции. Когда в театре она картинно падает, "умирая", мы видим её не глазами зрителей, а сзади-сбоку, что выглядит смешно. На корабле она поёт, что утихомирит бурю, потому что стихия ей подчиняется, и тут же всё происходит ровно наоборот. Если и правда до встречи с Генри она была "в отчаянии" и на неделю завела роман с аккомпаниатором, пока не подвернулся более маскулинный Генри, это тоже говорит не в её пользу. Благодарила ли она Генри, который сидел целыми днями с ребёнком на руках, пока она блистала на сцене, и не спал ночами, когда она была беременна? В сцене вальсирования в шторм она осыпает Генри градом обвинений, включая "а как же мой голос? У тебя нет ничего святого?", потому что дождь и ветер покушались на самое святое - её голос. Конечно, танцевать пьяным в шторм, подвергая опасности жизни жены и ребёнка - отвратительно, но до конца неясно, было ли у Генри действительно намерение причинить Энн вред. Он не бросился её спасать - это факт, но намеренно ли бросил жену за борт в набежавшую волну или нет, сказать трудно. Правда, с дирижёром он тоже немного "потанцевал" перед броском в воду, словно боксёр на ринге. Кстати, о ринге.
Перед выступлением Генри отчаянно курит под надписью "No smoking" (а первый разговор с Аннетт состоится под надписью "Quiet") и брутально жует банан. С бананом смешно то, что, хотя Генри отыгрывает образ обезьяны, его в этот момент никто не видит, а на сцене он бананы не использует. Не доев банан, он "тушит" его в пепельнице. При этом он изображает разминку боксёра перед боем. Халат на нём тоже как у боксёра, только настоящий боксёр его потом скидывает, а Генри остаётся в нём и в домашних тапочках, что символизирует его открытость, прямое проникновение в его дом и его частную жизнь. Банан же, заметим, жёлтый. Как и дождевик Энн перед тем, как он "притушил" её об воду. Как и такси, на котором приехал дирижёр. Они его бананы - откусил и бросил.
Интересно, что Энн воспринимается как звезда "высокого" искусства, а Генри - "низкого", что в пространстве фильма автоматически лишает его возможности быть на равных, даже если он превзойдёт всех комиков своего времени, а Энн останется рядовой певицей в театре. При этом Энн каждый раз повторяет одни и те же ноты, которые придумал за неё композитор, а Генри каждый раз создаёт новое и импровизирует на сцене. Энн театрально отыгрывает роль, а Генри обнажается на сцене (в том числе буквально). Энн одинаково умирает и кланяется, а Генри неизвестно что выкинет. Из-за чего зрителям, в итоге, комфортнее с Энн.
Поклон - ещё один сквозной элемент фильма. Энн кланяется, Генри её пародирует (сначала на сцене, потом на палубе корабля). Возможно, мне кажется, но есть ещё много таких моментов. Аннетт даже в первый раз, сидя под луной, после песни склоняет голову вниз. Вроде бы она засыпает сидя, потому что папа не удосужился уложить её спать, но голову после выступления склоняет. Дирижёр, когда стал дирижёром, картинно трясёт головой вниз во время выступления. Генри силой склоняют голову, когда он входит в суд. В последнем кадре Генри склоняет голову, утыкаясь лбом в угол своей камеры.
Что же до аккомпаниатора-дирижёра, то он кажется порядочным человеком и положительным персонажем. Попробую сопоставить всё, что о нём известно. Имени у него нет даже в титрах, что делает его несколько жалким и второстепенным. У него был роман с Энн, которая сбежала от него уже через неделю. В начале он её аккомпаниатор, что позволяет ему всё время быть рядом с ней, но это его не радует - амбиции зовут его быть дирижёром и повелевать всеми, включая Энн, и каждый его жест будет... музыкальным? Нет, уникальным. Т.е. махать руками и головой он будет будь здоров. Когда Генри показывает ему, как Аннетт поёт, реакция у него совпадает с Генри - надо выпить! Генри предлагает дирижёру устроить шоу с Аннетт, и дирижёр многократно восклицает: "Это же эксплуатация ребёнка!", но уже в следующем кадре вовсю участвует в гастролях Аннетт. Сцена его гибели одновременно и трагична, и комична, ведь дирижёр последовательно обрубает шансы на спасение. Он сообщает, что и песня его, и дочка его, потом, уже в воде, вместо "Аааа! Помогите!" продолжает театрально рассуждать "Ах! Так значит, это был ты!" и "Я должен был сделать так, чтобы Энн любила меня сильнее!". Такое ощущение, что у этого персонажа все реплики только из женских бульварных романов, поэтому заорать "Ааа!" или дать сдачи он не в состоянии.
Вообще, трагедия и комедия ведут здесь сложную игру. К примеру, мрачнейшие (и, вероятно, самые длинные) эпизоды фильма - это два выступления Генри, успешное и провальное. А, возможно, самые смешные - роды и суд. Каракс подчёркивает юмором всё формальное и неживое, вроде сцены допроса полиции или выпусков новостей. Дирижёр "ломает комедию" в свой смертный час, а Генри ломает четвёртую стену заключительной фразой "Хватит на меня пялиться!", обращаясь, конечно, прямо к нам. Дирижёр рассказывает (нам же), как его волнует всё, что касается Аннетт, но прерывается, чтобы выплеснуть эмоции в музыку - это гениально и очень смешно. Даже Аннетт первым делом шутит на свидании с отцом в тюрьме, наполняя Генри отцовской гордостью. И на титрах после душераздирающего финала (кто-то жаловался, что Sparks не написали мощной заключительной песни, но ведь они написали!) артисты с цветными фонариками как ни в чём ни бывало сначала желают нам осторожно возвращаться домой и не доверять незнакомцам, а потом просят рассказать любому незнакомцу о фильме, если уж у нас нет друзей. Одним словом, мило шутят. Зритель попадает в эмоциональные качели, когда неясно, плакать или смеяться, и в конце концов делает и то, и другое сразу.
Наконец, стоит сказать о самой Аннетт. Так ли чудесно она поёт? Да, песня красивая, но в большей степени пленяет игра света и работа оператора. Кроме того, это ария Энн, которую она "силой" вложила в уста дочери, и теперь она просто не может её не петь всякий раз, когда попадает под нужное освещение, даже во сне. Как только она выучила вторую в жизни песню, её "карьера" трагически прервалась. Шоу, таким образом, в реальности не было бы возможно, ведь из одной трёхминутной песни ребёнка не сделать концерт. Генри объявляет, что здесь нет никаких технических трюков, и Аннетт тут же взлетает под потолок, скорее не собственными левитационными силами, а на верёвочках, как и подобает кукле. На стадионе же её приносят откуда-то с небесных высот и ставят на многометровый треугольный столб (отражение дымного куба с выступлений Генри) четыре квадрокоптера, что абсурдно с точки зрения безопасности ребёнка. Как и езда на мотоцикле без шлема и детского сиденья, к слову. Каракс явно стебётся над запретами, заодно показывая "заботливость" отца. Так вот, первыми словами в жизни Аннетт отправляет папу за решётку, а следующими отрекается от родителей и не оставляет ему надежды на прощение (ну, почти). А также говорит, что никогда больше не будет петь, потому что это для неё как отрава. Можно сочувствовать ей как жертве двойного рабства, но всё же нельзя не отметить некоторой жестокости в её действиях, разрушающей образ поющего ангела.
Всё это наводит на мысли о постмодернизме. После первого просмотра я в сердцах писал, что это исповедь режиссёра, открытое эмоциональное кино без второго дна и т.п. Во второй раз я изучал игру цвета, скрытые взаимосвязи, странные искажения в жанрах трагедии, комедии и мюзикла, и пришёл к другому выводу. Ко всему прочему, режиссёр ломает четвёртую стену не один раз, ведь он лично в кадре "запускает" фильм с дочерью Настей, а потом всей съёмочной группой прощается с нами на титрах. Там же и братья Маэлы ("Sparks"), а кроме того, они же пилотируют самолёт на гастролях Аннетт. Таким образом, в фильме изначально заявлен не один слой, а как минимум два (реальные люди и персонажи), и они взаимодействуют в пределах одного кадра. В дальнейшем даже видимых слоёв становится больше (к примеру, Энн в театральных декорациях, Энн в настоящем лесу, Генри за кулисами, смотрящий на Энн через экран камеры). Безусловно, такая многослойная драматургия является авторским высказыванием Каракса, и в его предыдущем фильме "Корпорация "Святые моторы"" можно было видеть сходные приёмы расслоения реальности. Идеальное постмодернистское произведение напоминает мне философский камень, нечто невозможное: с одной стороны, есть первый слой, где всё по-настоящему, но с другой, где-то за ним спрятана улыбка постиронии. Ирония ставит под сомнение искренность чувств первого слоя, а первый слой пытается отрицать существование второго, утверждая себя всерьёз. "Аннетт" - действительно трагическая история любви и потери, доверия и предательства, эмоциональная и искренняя. И в то же время это постмодернистская игра с переосмыслением жанров, перестановками смешного и несмешного, цветовыми кодами, обращениями к зрителю в неподходящие моменты, аллюзиями и цитатами. Начало называют аллюзией на вступительную песню "Ла-ла-лэнда". Кадр с утопающей Энн в окне иллюминатора цитирует один из любимых фильмов Каракса "Ночь охотника". Виллу для супружеской пары подбирали в стиле фильма Хичкока "К северу через северо-запад". Помимо оригинальной музыки к мюзиклу, в фильме цитируются песни "Thanks but no thanks" и "Bon Voyage" с великого альбома Sparks 1974 года "Propaganda". Мне в этом видится небольшой оммаж к 50-летию группы (подробный рассказ о которой будет в следующей статье). В этом фильме музыка и кино нашли новые пути взаимодействия, и я не без волнения думаю о том, что в будущем опера и кино могут стать настолько естественным союзом, что это уже не будет казаться чудачеством или искусством для избранных. Без показного интеллектуализма Караксу удалось создать сложное кино, каждый кадр которого отличается монументальной многосоставностью, при этом требующее для просмотра скорее эмоциональной открытости, чем искусствоведческой подготовки.
Итак, Аннетт - не просто девочка, она - деревянная кукла. О которой в Сети уже сказано немало плохого. Кто-то даже поместил её в список самых уродливых младенцев в истории кино. И это настолько странно для меня, что хочется поговорить о самом понятии уродливости. Возможно, пугает само соотношение живое-неживое. Возможно, дело в деревянной шероховатости её "кожи". Уши тоже несколько карикатурные, изрядно лопоухие. Наверное, любое отклонение от нормы потенциально может быть воспринято как уродство. Но всё же давайте присмотримся к ней пристальнее, ибо это исключительно важно для фильма.
В самом конце, уже на титрах, съёмочная группа идёт сразу со всеми куклами фильма, и я насчитал целых четыре Аннетт! Пишут, что их было даже пять, для каждого возраста от рождения до 6 лет. Создатели куклы и кукловоды занимают в титрах большое место, это десятки людей. А напоминают мне эти куклы... скажем, младенцев эпохи кватроченто. Может быть, местами немного угловатые по современным представлениям, но прекраснейшие лица. Её взгляд почти всегда печален, но иногда она радуется, и у неё даже открывается рот для пения. Отдельных слов благодарности заслуживают кукловоды. Как она "играет"! Как естественно поворачивает голову и крутит ручками/ножками! Как она заснула на руках у дирижёра! А когда она одна на сцене, она напоминает младенца, у которого отобрали Мадонну.
Конечно, возникает вопрос, почему именно кукла? Есть мнение, что ни мать, ни отец не видят в ней личность до финальной сцены, когда она вдруг даёт отпор. Для них она как игрушка, поэтому в итоге она обвиняет не только отца, но и мать. Но, на мой взгляд, в первую очередь это новый образ детской красоты. Да-да, именно красоты! Торчащие уши нелепые? Нет, милые! Ручки-ножки как игрушки? Да они такие и есть первое время, в них так и хочется поиграть! Взгляд бездонных глаз как будто немного печален? Да, так и есть! А уж когда она начинает петь... Даже Генри в тот момент замирает, заворожённый, хотя его уже вовсю поглощает "бездна" его самолюбия. В первый момент его поражают не возросшие финансовые перспективы, а именно красота пения и игры света, чудо, совершающееся на его глазах. Кукла Аннетт - это чудо! При этом она почти весь фильм не говорит, только поёт без слов. Сначала это понятно, ведь она только родилась, но она не говорит и позже, когда ей на вид уже лет 5. Поэтому такое сильное впечатление производят её первые слова и финальный диалог с отцом. Ещё у неё есть любимая игрушка - обезьяна. Сам Генри выступает под псевдонимом "Обезьяна бога", которое подходит под ироничное определение человека как вида. И Аннетт всюду окружена обезьянками, и в одном из кадров отец укачивает дочь в образе настоящей гориллы. В финальном кадре и кукла, и обезьянка остаются лежать на тюремном полу... Так вот, у Аннетт есть фирменный жест, когда она прикладывает ухо к груди/животу обезьяны. Как будто проверяет, дышит ли она, бьётся ли её сердце. Две игрушки кажутся благодаря этому более "живыми", чем реальные люди. И символически она проверяет, есть ли сердце у её отца.
Группа Sparks, кажется, впервые за 50 лет своей истории записала вирусный хит. Вообще, есть ощущение, что и Sparks, и Каракс в "Аннетт" старались быть не теми, кто они есть. Sparks написали настоящую поп-песню "We love each other so much", которую, однако, действительно хочется слушать снова и снова, в отличие от большинства хитов. Возможно, секрет в том, что в ней есть только припев, как и в большинстве песен Sparks XXI века, и нетипичная аранжировка. А Каракс сделал всё, чтобы порвать с авторским кино. Нельзя же называть авторским кино, где режиссёр всего лишь поставил чужой мюзикл на иностранном языке? Куда делись французская речь, вездесущий "муз" Дени Лаван, авторский сценарий, наконец? Тем удивительнее, что в итоге каждый остался собой - в музыке есть номера, которые мог написать только очень образованный и "продвинутый" музыкант (как, например, соло аккомпаниатора), а кино своей магией монтажа и летающей камеры буквально гипнотизирует.
Так вот, "хит" хочется слушать снова и снова, в том числе авторам фильма, поэтому интересно проследить его путь. В начале его поют главные герои в трёх версиях - 1) средней громкости 2) громко с тяжёлыми гитарами 3) тихо, но с ускорением на финальном "so much". Ускорение, возможно, придумал Каракс, т.к. это физиологическое крещендо во время секса. Далее тема внезапно возникает у Дирижёра (которого так и не удостоили именем), после чего песня звучит без слов в исполнении Аннетт-куклы. Вочеловечившаяся Аннетт в конце тоже вворачивает эту мелодию с новыми словами - "Тебе нечего больше любить". На этом история не кончается, на финальных титрах звучит новый оркестровый вариант темы, медленный и масштабный. На вышедшем отдельно саундтреке есть, увы, только первый вариант, весь остальной путь можно услышать только в кино.
Более того, эта мелодия оказывается сюжетным триггером. Генри вроде бы интересовали только деньги, но едва он услышал эту песню, его прямо-таки перевернуло, она для него была чем-то священным, хотя у него как будто бы не было ничего святого. Конечно, Дирижёр подхлестнул Генри своими ненужными признаниями, но он вполне мог бы убить и за одну только эту песню.
Последовательным развитием обладают и многие другие лейтмотивы. Например, бассейн. Его нам настойчиво показывают с одним и тем же поворотом камеры. Сначала он светится зелёным цветом Генри. Потом он прозрачен и наполнен детскими игрушками. В конце он не только вновь зеленеет, но постепенно высыхает, покрывается хламом и земноводными. Энн всё время появляется с яблоком и жадно его кусает, слишком прямо намекая на Еву. Генри уже в самом начале говорит, что его притягивает бездна, а правду можно говорить только на юмористическом шоу, чтобы не быть убитым. В самом конце он умоляет дочь не заглядывать в бездну, а на суде заявляет, что не будет говорить правду, потому что здесь за неё убьют.
С цветами отдельная тема. Цвет Генри - зелёный, цвет Энн - жёлтый, и они облачаются в них с маниакальной настойчивостью. Зрители на шоу Генри окрашены зелёным светом. В ночь гибели Энн надевает жёлтый дождевик. Аннетт нередко (например, во время главной песни на коленях дирижёра) облачается в жёлтый, цвет матери. На эмблеме фильма зелёная Аннетт переплетается с жёлтым профилем луны. Сложнее дело обстоит с красным и синим. Во время любовной песни Генри в коричнево-красном, а Энн в небесно-голубом. В тюрьме Генри в красном, запертый внутри зелёных стен камеры (как будто заперт внутри себя, сам не свой). Но Энн тоже была в тёмно-красном, когда ей снился сон про шесть женщин, навеянный оранжевым пожаром в новостях. Синий и голубой может быть цветом жертвенной смерти, как в опере "Лес", в которой Энн каждый раз умирает и кланяется (кстати, на афише оперы есть какая-то смешная русская фамилия "автора" оперы).
Если говорить о психологии, то её, на первый взгляд, нет. Критики обвиняют фильм в отсутствии у героя внятных мотивов для женоубийства. Можно видеть в этом древнегреческую тему рока - им было предначертано, и с самого начала фильма это событие нагнеталось, пока не стало неизбежным. Можно вспомнить фразу "Весь мир - театр", потому что каждый герой действует точно по своей сценической роли, где Генри - брутальный агрессор, а Энн - овечка на закланье, умирающая "за всех". Это, кстати, удивительный мотив - в начале Энн говорит Генри, что спасла своих зрителей, а в конце зрители кричат Генри перед судом, что за них некому больше умирать, как будто Энн и правда была Агнец Божий. Но давайте всё же поищем причины.
Вот парадокс - в фильме мужчина показан средоточием зла, однако фильм упрекают чуть ли не в женоненавистничестве, потому что всё рассказывается от мужского лица, а женщина на вторых ролях. Как тут не вспомнить старину Гумберта Гумберта, с которым у Генри МакГенри даже имена похожи! Ведь и ему волей Набокова приходилось сочувствовать. Но так ли невинна в фильме Энн? Почему дочь бросает ей абсурдное обвинение, что лучше бы её (и Генри) вообще не было? Энн всё повторяет "что-то не так, что-то не так", но делала ли она попытки разобраться, что именно? Как только Энн нагоняет пафос, режиссёр её так или иначе обстёбывает. Например, в её песне-характеристике она поёт, конечно же, о себе (о других она вообще не поёт) и о своём священном голосе. Звучит так, что она служительница храма своего голоса, в котором приносит искупительную жертву за весь мир. При этом она закуривает сигарету (!) и садится на толчок, потом отматывает туалетную бумагу, использует её и спускает воду. Ещё она поёт, что она королева, которой не нужен король, чтобы не было конкуренции. Когда в театре она картинно падает, "умирая", мы видим её не глазами зрителей, а сзади-сбоку, что выглядит смешно. На корабле она поёт, что утихомирит бурю, потому что стихия ей подчиняется, и тут же всё происходит ровно наоборот. Если и правда до встречи с Генри она была "в отчаянии" и на неделю завела роман с аккомпаниатором, пока не подвернулся более маскулинный Генри, это тоже говорит не в её пользу. Благодарила ли она Генри, который сидел целыми днями с ребёнком на руках, пока она блистала на сцене, и не спал ночами, когда она была беременна? В сцене вальсирования в шторм она осыпает Генри градом обвинений, включая "а как же мой голос? У тебя нет ничего святого?", потому что дождь и ветер покушались на самое святое - её голос. Конечно, танцевать пьяным в шторм, подвергая опасности жизни жены и ребёнка - отвратительно, но до конца неясно, было ли у Генри действительно намерение причинить Энн вред. Он не бросился её спасать - это факт, но намеренно ли бросил жену за борт в набежавшую волну или нет, сказать трудно. Правда, с дирижёром он тоже немного "потанцевал" перед броском в воду, словно боксёр на ринге. Кстати, о ринге.
Перед выступлением Генри отчаянно курит под надписью "No smoking" (а первый разговор с Аннетт состоится под надписью "Quiet") и брутально жует банан. С бананом смешно то, что, хотя Генри отыгрывает образ обезьяны, его в этот момент никто не видит, а на сцене он бананы не использует. Не доев банан, он "тушит" его в пепельнице. При этом он изображает разминку боксёра перед боем. Халат на нём тоже как у боксёра, только настоящий боксёр его потом скидывает, а Генри остаётся в нём и в домашних тапочках, что символизирует его открытость, прямое проникновение в его дом и его частную жизнь. Банан же, заметим, жёлтый. Как и дождевик Энн перед тем, как он "притушил" её об воду. Как и такси, на котором приехал дирижёр. Они его бананы - откусил и бросил.
Интересно, что Энн воспринимается как звезда "высокого" искусства, а Генри - "низкого", что в пространстве фильма автоматически лишает его возможности быть на равных, даже если он превзойдёт всех комиков своего времени, а Энн останется рядовой певицей в театре. При этом Энн каждый раз повторяет одни и те же ноты, которые придумал за неё композитор, а Генри каждый раз создаёт новое и импровизирует на сцене. Энн театрально отыгрывает роль, а Генри обнажается на сцене (в том числе буквально). Энн одинаково умирает и кланяется, а Генри неизвестно что выкинет. Из-за чего зрителям, в итоге, комфортнее с Энн.
Поклон - ещё один сквозной элемент фильма. Энн кланяется, Генри её пародирует (сначала на сцене, потом на палубе корабля). Возможно, мне кажется, но есть ещё много таких моментов. Аннетт даже в первый раз, сидя под луной, после песни склоняет голову вниз. Вроде бы она засыпает сидя, потому что папа не удосужился уложить её спать, но голову после выступления склоняет. Дирижёр, когда стал дирижёром, картинно трясёт головой вниз во время выступления. Генри силой склоняют голову, когда он входит в суд. В последнем кадре Генри склоняет голову, утыкаясь лбом в угол своей камеры.
Что же до аккомпаниатора-дирижёра, то он кажется порядочным человеком и положительным персонажем. Попробую сопоставить всё, что о нём известно. Имени у него нет даже в титрах, что делает его несколько жалким и второстепенным. У него был роман с Энн, которая сбежала от него уже через неделю. В начале он её аккомпаниатор, что позволяет ему всё время быть рядом с ней, но это его не радует - амбиции зовут его быть дирижёром и повелевать всеми, включая Энн, и каждый его жест будет... музыкальным? Нет, уникальным. Т.е. махать руками и головой он будет будь здоров. Когда Генри показывает ему, как Аннетт поёт, реакция у него совпадает с Генри - надо выпить! Генри предлагает дирижёру устроить шоу с Аннетт, и дирижёр многократно восклицает: "Это же эксплуатация ребёнка!", но уже в следующем кадре вовсю участвует в гастролях Аннетт. Сцена его гибели одновременно и трагична, и комична, ведь дирижёр последовательно обрубает шансы на спасение. Он сообщает, что и песня его, и дочка его, потом, уже в воде, вместо "Аааа! Помогите!" продолжает театрально рассуждать "Ах! Так значит, это был ты!" и "Я должен был сделать так, чтобы Энн любила меня сильнее!". Такое ощущение, что у этого персонажа все реплики только из женских бульварных романов, поэтому заорать "Ааа!" или дать сдачи он не в состоянии.
Вообще, трагедия и комедия ведут здесь сложную игру. К примеру, мрачнейшие (и, вероятно, самые длинные) эпизоды фильма - это два выступления Генри, успешное и провальное. А, возможно, самые смешные - роды и суд. Каракс подчёркивает юмором всё формальное и неживое, вроде сцены допроса полиции или выпусков новостей. Дирижёр "ломает комедию" в свой смертный час, а Генри ломает четвёртую стену заключительной фразой "Хватит на меня пялиться!", обращаясь, конечно, прямо к нам. Дирижёр рассказывает (нам же), как его волнует всё, что касается Аннетт, но прерывается, чтобы выплеснуть эмоции в музыку - это гениально и очень смешно. Даже Аннетт первым делом шутит на свидании с отцом в тюрьме, наполняя Генри отцовской гордостью. И на титрах после душераздирающего финала (кто-то жаловался, что Sparks не написали мощной заключительной песни, но ведь они написали!) артисты с цветными фонариками как ни в чём ни бывало сначала желают нам осторожно возвращаться домой и не доверять незнакомцам, а потом просят рассказать любому незнакомцу о фильме, если уж у нас нет друзей. Одним словом, мило шутят. Зритель попадает в эмоциональные качели, когда неясно, плакать или смеяться, и в конце концов делает и то, и другое сразу.
Наконец, стоит сказать о самой Аннетт. Так ли чудесно она поёт? Да, песня красивая, но в большей степени пленяет игра света и работа оператора. Кроме того, это ария Энн, которую она "силой" вложила в уста дочери, и теперь она просто не может её не петь всякий раз, когда попадает под нужное освещение, даже во сне. Как только она выучила вторую в жизни песню, её "карьера" трагически прервалась. Шоу, таким образом, в реальности не было бы возможно, ведь из одной трёхминутной песни ребёнка не сделать концерт. Генри объявляет, что здесь нет никаких технических трюков, и Аннетт тут же взлетает под потолок, скорее не собственными левитационными силами, а на верёвочках, как и подобает кукле. На стадионе же её приносят откуда-то с небесных высот и ставят на многометровый треугольный столб (отражение дымного куба с выступлений Генри) четыре квадрокоптера, что абсурдно с точки зрения безопасности ребёнка. Как и езда на мотоцикле без шлема и детского сиденья, к слову. Каракс явно стебётся над запретами, заодно показывая "заботливость" отца. Так вот, первыми словами в жизни Аннетт отправляет папу за решётку, а следующими отрекается от родителей и не оставляет ему надежды на прощение (ну, почти). А также говорит, что никогда больше не будет петь, потому что это для неё как отрава. Можно сочувствовать ей как жертве двойного рабства, но всё же нельзя не отметить некоторой жестокости в её действиях, разрушающей образ поющего ангела.
Всё это наводит на мысли о постмодернизме. После первого просмотра я в сердцах писал, что это исповедь режиссёра, открытое эмоциональное кино без второго дна и т.п. Во второй раз я изучал игру цвета, скрытые взаимосвязи, странные искажения в жанрах трагедии, комедии и мюзикла, и пришёл к другому выводу. Ко всему прочему, режиссёр ломает четвёртую стену не один раз, ведь он лично в кадре "запускает" фильм с дочерью Настей, а потом всей съёмочной группой прощается с нами на титрах. Там же и братья Маэлы ("Sparks"), а кроме того, они же пилотируют самолёт на гастролях Аннетт. Таким образом, в фильме изначально заявлен не один слой, а как минимум два (реальные люди и персонажи), и они взаимодействуют в пределах одного кадра. В дальнейшем даже видимых слоёв становится больше (к примеру, Энн в театральных декорациях, Энн в настоящем лесу, Генри за кулисами, смотрящий на Энн через экран камеры). Безусловно, такая многослойная драматургия является авторским высказыванием Каракса, и в его предыдущем фильме "Корпорация "Святые моторы"" можно было видеть сходные приёмы расслоения реальности. Идеальное постмодернистское произведение напоминает мне философский камень, нечто невозможное: с одной стороны, есть первый слой, где всё по-настоящему, но с другой, где-то за ним спрятана улыбка постиронии. Ирония ставит под сомнение искренность чувств первого слоя, а первый слой пытается отрицать существование второго, утверждая себя всерьёз. "Аннетт" - действительно трагическая история любви и потери, доверия и предательства, эмоциональная и искренняя. И в то же время это постмодернистская игра с переосмыслением жанров, перестановками смешного и несмешного, цветовыми кодами, обращениями к зрителю в неподходящие моменты, аллюзиями и цитатами. Начало называют аллюзией на вступительную песню "Ла-ла-лэнда". Кадр с утопающей Энн в окне иллюминатора цитирует один из любимых фильмов Каракса "Ночь охотника". Виллу для супружеской пары подбирали в стиле фильма Хичкока "К северу через северо-запад". Помимо оригинальной музыки к мюзиклу, в фильме цитируются песни "Thanks but no thanks" и "Bon Voyage" с великого альбома Sparks 1974 года "Propaganda". Мне в этом видится небольшой оммаж к 50-летию группы (подробный рассказ о которой будет в следующей статье). В этом фильме музыка и кино нашли новые пути взаимодействия, и я не без волнения думаю о том, что в будущем опера и кино могут стать настолько естественным союзом, что это уже не будет казаться чудачеством или искусством для избранных. Без показного интеллектуализма Караксу удалось создать сложное кино, каждый кадр которого отличается монументальной многосоставностью, при этом требующее для просмотра скорее эмоциональной открытости, чем искусствоведческой подготовки.