КАК МЫ ХОРОНИЛИ БАБУ СОНЮ
Ну вот… Сегодня должна состояться первая встреча бывших «одноклассников». Ну не совсем одноклассников, конечно, а коллег по ещё Центральному Телевидению, но тем не менее. А не виделись мы 13 лет с Вадиком и 21 год с Мариной. Хотя хрипловатый смешок Вадима постоянно все эти годы стоял у меня в ушах немым укором. С того момента, когда я вернулся из армии и до момента, когда мы временно перестали общаться, мы были практически неразлучны. А это всё-таки 8 лет. Мы присутствовали при кончине Центрального Телевидения и принимали участие в родах «РТР» в роли бабок-повитух.
Да.. Но собственно, рассказ не совсем об этом. Было у нас в 1988 году одно забавное событие, связанное с моей бабой Соней, бабкой по отцовской линии.
Батя к тому моменту уже год как был на том свете, а мне в наследство, помимо некоторой суммы денег, не малой по тем временам, и машины «ГАЗ-24» возраста семнадцати лет, осталась баба Соня. И ничего бы страшного в этом не было, и писать бы было практически нечего, не будь у бабы Сони атрофированы задние конечности, то есть ноги.
Не паралич, но ходить краса и гордость музыкального училища им. Ипполитова-Иванова уже не могла. Да в общем-то и не очень хотела изначально, что и явилось причиной этих печальных последствий. Просто однажды она решила, что достаточно находилась по своей коммунальной квартире на Сивцевом Вражке, поездила по миру, что есть у неё горячо её любящие родственники, включая ненаглядного сына, которого она выгнала из своего дома в возрасте 25 лет по причине того, что хотела наслаждаться своей жизнью в одиночестве, поэтому если прилечь, то всё необходимое само приплывёт к ней в руки, рот и под жопу. И баба Соня прилегла на свой засиженный клопами диван, да больше и не встала. Ну вы же знаете, как это у стариков происходит. Я ещё тогда был в Армии. Мамы уже не было. А был отец, которому пришлось разрываться между работой, моим дедом, которому на тот момент было восемьдесят, своим прогрессирующим раком, ну и понятное дело, между вальяжно развалившейся на диване бабой Соней. Чтобы хоть как-то облегчить себе оставшуюся жизнь (батя чётко понимал, что жить ему от силы года два. Как в воду глядел!), он перевёз бабу Соню к себе и деду под бок, то есть в мою комнату, благо, как я и говорил, я ещё отдавал свой долг Родине. Не скажу, что не в меру сварливый дед проявил большую радость по поводу появления соседки, которая к тому моменту уже перестала предпринимать попытки встать, ноги у неё отнялись и от нечего делать баба Соня занималась выниманием мозга то отцу, то деду по очереди.
Вернувшись из армии, я был по просьбе отца переселён в коммуналку, где всю свою жизнь и провела болезная. Это был не плохой вариант, не смотря на десяток соседей. Новый Старый Арбат, возможность пить водку с друзьями, делать что угодно, ну и т.д.
Баба Соня, как вы понимаете, была названа так именно по 5-ой графе наших старых паспортов. А не просто так, ради красивого словца! Баба Соня была 200% еврейкой со всеми вытекающими. Не было вещей, которые бы баба Соня не коллекционировала. Она собирала значки, марки, юбилейные медальки, открытки, журнал «Америка», журнал «Англия», шариковые ручки, французские духи и ещё много практически бесполезных вещей. Бесполезных потому, что к моменту моего заселения, французскими духами, приобретёнными в Париже в 1947 году, можно было разводить костёр, но никак не благоухать. А в шкафу я обнаружил несколько пачек (внимание!) арабского “TIDE”, выпуска 1957 года. Воспользоваться этим подарком далёкой цивилизации я не сумел, т.к. за 30 лет порошок превратился в качественный кирпич и никак не хотел разбиваться на части.
Ну так вот… Поэтому когда я вселился в коммунальные хоромы, кстати, площадью 27 квадратных метров, ко мне потянулись друзья и коллеги по ТВ, которые благодаря и падая ниц, стали постепенно разбирать все эти залежи бесполезных ископаемых для каких-то своих целей, мне не известных. Они приходили, забирали часть, пили со мной водку, и исчезали. Но благодаря этим самоотверженным людям свободное пространство комнаты увеличивалось. И скоро по ней можно было передвигаться даже в темноте, не рискуя споткнуться об очередной ларец с драгоценностями. А после того, как неимоверными усилиями мне удалось вывести клопов, жизнь закипела.
Но счастье не бывает вечным. Летом 1987 батя, как и ожидалось, собственно, умер. И мне пришлось вернуться на Ломоносовский, т.к. квартира осталась с двумя стариками. Дедом и бабой Соней. Ходячим, как мы все помним, был только дед.
Баба Соня была ещё ничего, но сознание постепенно покидало её. Сперва у неё возникли проблемы с судном (в народе «уткой»). Сами понимаете, чем чреваты такие проблемы. Отстирывать было бесполезно, бельё просто выбрасывалось и покупалось новое, благо небольшое наследство позволяло не сильно экономить. Потом начались «бабушкины забубоны» с мозгом. Старуха стала, как новорожденная, путать ночь с днём, в результате чего я практически перестал спать , но продолжал работать в светлое время суток. Кстати, потом даже моему молодому организму это стало не под силу, и пришлось на время уйти с телевидения. Потом в бабе Соне проснулся живой интерес к природным явлениям и тем же сменам дня на ночь и наоборот. С выражение лица Юрия Деточкина она допрашивала меня, как такое может быть. Затем ей стали мерещиться в коридоре какие-то дети, с которыми она общалась, но которых в квартире и в помине не было. Когда это перестало её интересовать, баба Соня нашла себе новую забаву. Она стала сползать с дивана на пол, после чего голосила, что враги покушались на неё, и требовала немедленного её водружения обратно на диван. Это можно было пережить, но иногда это происходило в тот момент, когда я был на работе. Иногда в ночную смену. Тогда мне на работу звонил злобный дед, я отпрашивался на пару часов, летел на противоположный конец Москвы, клал бабу Соню на место и возвращался дорабатывать. В какой-то момент меня всё это заебало, и я ни с кем не посоветовавшись, ввёл физические наказания капризной старушке, выражавшееся в тычке тапком по рёбрам. Тапок, естественно, не снимался. Это имело хоть какой-то краткосрочный эффект. При этом, совершено в этом уверен, баба Соня плохо понимала, что происходит, потому как сразу после тычка её взгляд выражал всё что угодно, но не упрёк. Скорее это были глобальные вопросы «где я?», «кто здесь?» и «а в чём, собственно, дело?»
Меня стали посещать грустные мысли, что мой крест - это именно Баба Соня, а моё жизненное предназначение - выносить судно и выбрасывать засранные простыни. Нет, я не начал спиваться, и не впал в депрессию. И знаете почему? А по-то-му, что однажды утром, собираясь уже снова на работу, я заглянул в зловонную комнату к бабке попрощаться, хотя ей это на хрен не было нужно. И что-то в её крепком и спокойном сне показалось мне подозрительно положительным. Я на автомате подошёл к дивану и отработанным движением тапка поверил состоянии бабы Сони. Никаких признаков жизни. И тут меня осенило: «Баба Соня УМЕРЛА!». Под этим благовидным предлогом я не пошёл на работу, как не пошёл туда и последующие три дня. По законам СССР мне было положены эти три дня! Второе, что я сделал, я обрадовал деда. Затем с шутками и прибаутками я занялся скорбными делами, чему, собственно, я и хотел посвятить своё повествование, потому как, если вы ещё не забыли, рассказ называется «Как мы хоронили бабу Соню». Итак…
День первый: для начала мне надо было доказать милиционеру и врачу, что я не убивец старушек, а «она сама!». Ведь баба Соня скончалась в домашних условиях, а не в больнице. К величайшему счастью, как только участковый и врач из районной поликлиники переступили порог комнаты, которая стала последним пристанищем бабы Сони, они не сговариваясь пришли к выводу, что к её смерти я не имею никакого отношения. И тут же выписали мне все необходимые справки. С этими справками на руках я вызвал агента всесоюзной погребальной конторы «Ритуал». Можно было поехать и самому, но мне было лень. Лучше заплатить лишние 5 рублей. Агенту я подарил блок дефицитного «Camel», накинул ещё пятёрку и похороны, плевать я хотел на традиции, были назначены на следующий день. В результате свидетельство о смерти было у меня на руках. Часам к двенадцати приехал обещанный паталогоанатом. Человек был в меру пьян и ничего не должно было омрачить его благостного состояния. Он сделал бабе Соне какой-то укол, потом потребовал у меня кусок махрового полотенца и водки. Я поинтересовался, зачем ему всего так много. Оказалось, кусок полотенца надо положить на лицо и полить водкой, чтобы лицо до утра не портилось. Водки дома не было. Был коньяк. Это скорее обрадовала паталогоанатома, чем расстроило. Он прикрыл спокойное лицо бабы Сони куском полотенца, обильно полил сверху коньяком, остатки влил в себя, наказал вечером процедуру повторить самостоятельно, получил положенную пятёрку, икнул, рыгнул, пожелал мне счастья и уехал. И в два часа дня (хотя у меня есть сомнения, возможно и раньше) я был совершенно готов к похоронам, со всеми готовыми документами и с кучей свободного времени. Поэтому, прихватив свидетельство о смерти, большую сумку и пару авосек, не говоря уже о рублях пятидесяти, я понёсся в соседний винный магазин на улице Строителей, очередь к которому начиналась от метро «Университет», а это метров 600-700. Те кто этого не помнит, должны знать, что в те времена свирепствовал «сухой закон» Горбачёва. Бухло было большим дефицитом и хорошей валютой. Владельцы Свидетельств о смерти и бракосочетания пропускались бдительными милиционерами БЕЗ ОЧЕРЕДИ! Поэтому под недобрыми взглядами замёрзшей от многочасового стояния очереди, я, сунув менту в лицо спасительную бумажку, без всяких проблем попал в тёплый магазин. Ну для начала я пополнил запасы коньяка. Это было необходимо в медицинских целях. Потом была куплена водка, шампанское, пара настоек и много всякой разной приятной чепухи. Нагруженный, как ишак, я покинул гостеприимный магазин под завистливые взгляды всё той же очереди, которая продвинулась ровно на метр. Надо сказать, я даже не пытался сделать выражение лица скорбным.
Доперев всё это домой и распихав по сусекам, я позвонил свои друзьям Кириллу и Вадику и попросил их помочь в этом непростом и безрадостном деле. Чем закончился день первый, я не помню, но лицо бабы Сони я оросил коньяком ещё раза два. Так, на всякий случай.
День второй: проснувшись часов в семь утра, я понял, что жизнь удалась. Приведя себя в порядок, я двинулся на кухню готовить завтрак себе, деду и двум своим друзьям, которые должны были приехать с минуты на минуту. К тому моменту, когда они позвонили в дверь, я ждал их с двумя яичницами и кофиём. Они старательно делали серьёзно-скорбные лица и были весьма озадачены, найдя меня улыбчивым, сияющим и с завтраком. Мы было сели перекусить, когда в дверь опять позвонили. Это приехали хлопцы с гробом. Они уже часов в восемь утра были не трезвы, но веселы, милы и общительны. Отдав им две табуретки, на которые эти работяги намеревались поставить гроб, дабы переложить в него покойницу с дивана, я ушёл к Кириллу и Вадиму доедать завтрак. Через три минуты раздался грохот. Я решил проверить, что стряслось. Ну так и есть! Они уронили поставленный на табуретки гроб с уже уложенной в него бабой Соней. Пришлось налить хлопцам по стакану, чтобы они так сильно не расстраивались. Хлопцы с благодарностью «позавтракали», получили по трёшке на нос, обещали вечером помянуть старушку и уехали по своим делам. Ещё через пол часа приехал ритуальный ПАЗик, который и должен был нас отвезти в Николо-Архангельский крематорий. Вот тут возникла первая проблемка. Был гроб, в нём лежала бабка, в автобусе сидел водитель, но не было тех, кто всё это вместе соединит, то есть переместит гроб в автобус. Кандидатура деда не рассматривалась по умолчанию. Пришлось напрягаться самому и только что позавтракавшим друзьям. Кирилл, будучи по жизни человеком творческим и даже режиссёром, предложил попробовать поставить гроб вертикально в обычный пассажирский лифт. С третьей попытки мы уяснили, что затея неудачная, т.к. кроме гроба в лифт уже никто не влезал, а баба Соня в вертикальном положении всё норовит из гроба вывалиться. Оставался единственный вариант - тащить всю это бодягу в шесть рук с шестого этажа по узкой лестнице. А чего делать-то?! Ну понесли. Чертыхаясь, матерясь и поминая усопшую недобрым словом. При этом, как нам удалось выяснить, гроб без крышки легче, чем с крышкой. Поэтому крышку оставили на потом. Где-то совсем близко к заветной цели, между третьим и вторым этажом, нас постигла вторая непредвиденная сложность. Там у окошка сидела бабка-соседка. Знаете, есть такие. Дома скучно, поэтому надо вытащить стульчик на лестничную площадку у мусоропровода и сидеть-глядеть в окно. При виде нашей группы бабка подскочила на стуле, ойкнула, хлопнула себя по бёдрам и… застыла. Притом минуты на три. Молча взирая на нас и бабу Соню. «Наверное утренняя встреча с покойником что-то сулит», - подумал я. Мы первое время тоже молчали, надеясь, что нас пропустят. На четвёртой минуте дуэли взглядов, почти как в кино «Хороший, плохой, злой», я прорычал: «Заебала стоять, дай пройти!» Соседка вышла из штопора и прихватив стульчик свалила, что твой болид. И буквально через минуту мы запихивали гроб в задницу ПАЗика.
Я сел, естественно, с водителем и с гробом. Кирюша и Вадик разместились в рыжей «трёшке» первого и вот таким траурным кортежем мы двинулись по беспробочной тогда ещё Москве в сторону крематория. Мои друзья, к счастью, в те времена были не сильны в похоронных делах, поэтому чёткой дороги не знали и придерживались нашего отечественного раздолбанного катафалка. Водитель же, как мы догадываемся, дорогу знал, как машинист метро, поэтому дал газу по скользкой февральской дороге, забыв о том, что мы не одни. Нёсся он, как укушенный, и через пять минут я потерял друзей из вида. Главное было придерживать крышку гроба, чтобы на каждом ухабе она не слетала. Естественно, к крематорию мы приехали вдвоём.
Водитель помог мне найти именно тот подъезд, в котором должно было произойти таинство кремации. К своему неудовольствию я обнаружил там очередь из десяти гробов и сотни полупьяных скорбящих родственников. Решил прогуляться вдоль всего крематория, и через тридцать метров наткнулся на аналогичный подъезд, но без очереди.
Поинтересовался у водителя, что это такое, и как такое может быть. Водитель просветил меня, что в этом зале кремируют малоимущих, бездомных, одиноких и т.д. И ещё в процессе там не играет скрипичная музыка из магнитофона. Я быстренько прикинул, что бабе Соне уже сутки как насрать на скрипичную музыку. Мне и подавно. А времени можно сэкономить массу! Поэтому я протиснулся в зал, нашёл там тётечку с траурной лентой, которая сказала, просмотрев мои направления и документы, что услуга у них раза в два дешевле, чем я оплатил, но денег они не возвращают. Я пообещал ей даже приплатить и она согласилась нас принять. Водитель помог мне перевезти «деревянный макинтош» в зал и даже установит его на опускающийся помост. После этого он не ушёл, а остался скорбно стоять рядом со мной, склонив голову. Тётечка с лентой что-то там зачитывала про «безвеременно-безвременно, на кого ты нас покидаешь», что ввело меня в ступор, так как бабке было 80 лет. После этого она призвала родственников покойной подойти в порядке очереди к гробу и попрощаться. Водитель изподлобья поглядел на меня, я на него. Потом мы вместе посмотрели на тётечку и спросили, где она увидела столько родственников? Работница скорби и печали не нашла что ответить, и я добил её окончательным и волевым решением: «Считай что попрощались! ОПУСКАЙ!». В крышку загнали два гвоздя, повесили бирку с фамилией и с лёгким шелестом гроб ушёл вниз, в сторону крематорных печей. Водитель всё ещё скорбел. Я дал ему четвертак и он уехал страдать дальше. А я остался один. Без водителя, без бабки и без друзей, которые, к счастью, появились минут через сорок с вежливым вопросом: «Саня! Может помочь чем?!», не понимая ещё, что всё уже кончено. «Да, бля, сделано уже всё!», - ответил я изумлённым Вадику и Кириллу, которые пропустили так много интересного, и мы поехали ко мне пить водку под «Останкинские» пельмени, где я им и поведал конец этой жизнеутверждающей истории.
Да.. Но собственно, рассказ не совсем об этом. Было у нас в 1988 году одно забавное событие, связанное с моей бабой Соней, бабкой по отцовской линии.
Батя к тому моменту уже год как был на том свете, а мне в наследство, помимо некоторой суммы денег, не малой по тем временам, и машины «ГАЗ-24» возраста семнадцати лет, осталась баба Соня. И ничего бы страшного в этом не было, и писать бы было практически нечего, не будь у бабы Сони атрофированы задние конечности, то есть ноги.
Не паралич, но ходить краса и гордость музыкального училища им. Ипполитова-Иванова уже не могла. Да в общем-то и не очень хотела изначально, что и явилось причиной этих печальных последствий. Просто однажды она решила, что достаточно находилась по своей коммунальной квартире на Сивцевом Вражке, поездила по миру, что есть у неё горячо её любящие родственники, включая ненаглядного сына, которого она выгнала из своего дома в возрасте 25 лет по причине того, что хотела наслаждаться своей жизнью в одиночестве, поэтому если прилечь, то всё необходимое само приплывёт к ней в руки, рот и под жопу. И баба Соня прилегла на свой засиженный клопами диван, да больше и не встала. Ну вы же знаете, как это у стариков происходит. Я ещё тогда был в Армии. Мамы уже не было. А был отец, которому пришлось разрываться между работой, моим дедом, которому на тот момент было восемьдесят, своим прогрессирующим раком, ну и понятное дело, между вальяжно развалившейся на диване бабой Соней. Чтобы хоть как-то облегчить себе оставшуюся жизнь (батя чётко понимал, что жить ему от силы года два. Как в воду глядел!), он перевёз бабу Соню к себе и деду под бок, то есть в мою комнату, благо, как я и говорил, я ещё отдавал свой долг Родине. Не скажу, что не в меру сварливый дед проявил большую радость по поводу появления соседки, которая к тому моменту уже перестала предпринимать попытки встать, ноги у неё отнялись и от нечего делать баба Соня занималась выниманием мозга то отцу, то деду по очереди.
Вернувшись из армии, я был по просьбе отца переселён в коммуналку, где всю свою жизнь и провела болезная. Это был не плохой вариант, не смотря на десяток соседей. Новый Старый Арбат, возможность пить водку с друзьями, делать что угодно, ну и т.д.
Баба Соня, как вы понимаете, была названа так именно по 5-ой графе наших старых паспортов. А не просто так, ради красивого словца! Баба Соня была 200% еврейкой со всеми вытекающими. Не было вещей, которые бы баба Соня не коллекционировала. Она собирала значки, марки, юбилейные медальки, открытки, журнал «Америка», журнал «Англия», шариковые ручки, французские духи и ещё много практически бесполезных вещей. Бесполезных потому, что к моменту моего заселения, французскими духами, приобретёнными в Париже в 1947 году, можно было разводить костёр, но никак не благоухать. А в шкафу я обнаружил несколько пачек (внимание!) арабского “TIDE”, выпуска 1957 года. Воспользоваться этим подарком далёкой цивилизации я не сумел, т.к. за 30 лет порошок превратился в качественный кирпич и никак не хотел разбиваться на части.
Ну так вот… Поэтому когда я вселился в коммунальные хоромы, кстати, площадью 27 квадратных метров, ко мне потянулись друзья и коллеги по ТВ, которые благодаря и падая ниц, стали постепенно разбирать все эти залежи бесполезных ископаемых для каких-то своих целей, мне не известных. Они приходили, забирали часть, пили со мной водку, и исчезали. Но благодаря этим самоотверженным людям свободное пространство комнаты увеличивалось. И скоро по ней можно было передвигаться даже в темноте, не рискуя споткнуться об очередной ларец с драгоценностями. А после того, как неимоверными усилиями мне удалось вывести клопов, жизнь закипела.
Но счастье не бывает вечным. Летом 1987 батя, как и ожидалось, собственно, умер. И мне пришлось вернуться на Ломоносовский, т.к. квартира осталась с двумя стариками. Дедом и бабой Соней. Ходячим, как мы все помним, был только дед.
Баба Соня была ещё ничего, но сознание постепенно покидало её. Сперва у неё возникли проблемы с судном (в народе «уткой»). Сами понимаете, чем чреваты такие проблемы. Отстирывать было бесполезно, бельё просто выбрасывалось и покупалось новое, благо небольшое наследство позволяло не сильно экономить. Потом начались «бабушкины забубоны» с мозгом. Старуха стала, как новорожденная, путать ночь с днём, в результате чего я практически перестал спать , но продолжал работать в светлое время суток. Кстати, потом даже моему молодому организму это стало не под силу, и пришлось на время уйти с телевидения. Потом в бабе Соне проснулся живой интерес к природным явлениям и тем же сменам дня на ночь и наоборот. С выражение лица Юрия Деточкина она допрашивала меня, как такое может быть. Затем ей стали мерещиться в коридоре какие-то дети, с которыми она общалась, но которых в квартире и в помине не было. Когда это перестало её интересовать, баба Соня нашла себе новую забаву. Она стала сползать с дивана на пол, после чего голосила, что враги покушались на неё, и требовала немедленного её водружения обратно на диван. Это можно было пережить, но иногда это происходило в тот момент, когда я был на работе. Иногда в ночную смену. Тогда мне на работу звонил злобный дед, я отпрашивался на пару часов, летел на противоположный конец Москвы, клал бабу Соню на место и возвращался дорабатывать. В какой-то момент меня всё это заебало, и я ни с кем не посоветовавшись, ввёл физические наказания капризной старушке, выражавшееся в тычке тапком по рёбрам. Тапок, естественно, не снимался. Это имело хоть какой-то краткосрочный эффект. При этом, совершено в этом уверен, баба Соня плохо понимала, что происходит, потому как сразу после тычка её взгляд выражал всё что угодно, но не упрёк. Скорее это были глобальные вопросы «где я?», «кто здесь?» и «а в чём, собственно, дело?»
Меня стали посещать грустные мысли, что мой крест - это именно Баба Соня, а моё жизненное предназначение - выносить судно и выбрасывать засранные простыни. Нет, я не начал спиваться, и не впал в депрессию. И знаете почему? А по-то-му, что однажды утром, собираясь уже снова на работу, я заглянул в зловонную комнату к бабке попрощаться, хотя ей это на хрен не было нужно. И что-то в её крепком и спокойном сне показалось мне подозрительно положительным. Я на автомате подошёл к дивану и отработанным движением тапка поверил состоянии бабы Сони. Никаких признаков жизни. И тут меня осенило: «Баба Соня УМЕРЛА!». Под этим благовидным предлогом я не пошёл на работу, как не пошёл туда и последующие три дня. По законам СССР мне было положены эти три дня! Второе, что я сделал, я обрадовал деда. Затем с шутками и прибаутками я занялся скорбными делами, чему, собственно, я и хотел посвятить своё повествование, потому как, если вы ещё не забыли, рассказ называется «Как мы хоронили бабу Соню». Итак…
День первый: для начала мне надо было доказать милиционеру и врачу, что я не убивец старушек, а «она сама!». Ведь баба Соня скончалась в домашних условиях, а не в больнице. К величайшему счастью, как только участковый и врач из районной поликлиники переступили порог комнаты, которая стала последним пристанищем бабы Сони, они не сговариваясь пришли к выводу, что к её смерти я не имею никакого отношения. И тут же выписали мне все необходимые справки. С этими справками на руках я вызвал агента всесоюзной погребальной конторы «Ритуал». Можно было поехать и самому, но мне было лень. Лучше заплатить лишние 5 рублей. Агенту я подарил блок дефицитного «Camel», накинул ещё пятёрку и похороны, плевать я хотел на традиции, были назначены на следующий день. В результате свидетельство о смерти было у меня на руках. Часам к двенадцати приехал обещанный паталогоанатом. Человек был в меру пьян и ничего не должно было омрачить его благостного состояния. Он сделал бабе Соне какой-то укол, потом потребовал у меня кусок махрового полотенца и водки. Я поинтересовался, зачем ему всего так много. Оказалось, кусок полотенца надо положить на лицо и полить водкой, чтобы лицо до утра не портилось. Водки дома не было. Был коньяк. Это скорее обрадовала паталогоанатома, чем расстроило. Он прикрыл спокойное лицо бабы Сони куском полотенца, обильно полил сверху коньяком, остатки влил в себя, наказал вечером процедуру повторить самостоятельно, получил положенную пятёрку, икнул, рыгнул, пожелал мне счастья и уехал. И в два часа дня (хотя у меня есть сомнения, возможно и раньше) я был совершенно готов к похоронам, со всеми готовыми документами и с кучей свободного времени. Поэтому, прихватив свидетельство о смерти, большую сумку и пару авосек, не говоря уже о рублях пятидесяти, я понёсся в соседний винный магазин на улице Строителей, очередь к которому начиналась от метро «Университет», а это метров 600-700. Те кто этого не помнит, должны знать, что в те времена свирепствовал «сухой закон» Горбачёва. Бухло было большим дефицитом и хорошей валютой. Владельцы Свидетельств о смерти и бракосочетания пропускались бдительными милиционерами БЕЗ ОЧЕРЕДИ! Поэтому под недобрыми взглядами замёрзшей от многочасового стояния очереди, я, сунув менту в лицо спасительную бумажку, без всяких проблем попал в тёплый магазин. Ну для начала я пополнил запасы коньяка. Это было необходимо в медицинских целях. Потом была куплена водка, шампанское, пара настоек и много всякой разной приятной чепухи. Нагруженный, как ишак, я покинул гостеприимный магазин под завистливые взгляды всё той же очереди, которая продвинулась ровно на метр. Надо сказать, я даже не пытался сделать выражение лица скорбным.
Доперев всё это домой и распихав по сусекам, я позвонил свои друзьям Кириллу и Вадику и попросил их помочь в этом непростом и безрадостном деле. Чем закончился день первый, я не помню, но лицо бабы Сони я оросил коньяком ещё раза два. Так, на всякий случай.
День второй: проснувшись часов в семь утра, я понял, что жизнь удалась. Приведя себя в порядок, я двинулся на кухню готовить завтрак себе, деду и двум своим друзьям, которые должны были приехать с минуты на минуту. К тому моменту, когда они позвонили в дверь, я ждал их с двумя яичницами и кофиём. Они старательно делали серьёзно-скорбные лица и были весьма озадачены, найдя меня улыбчивым, сияющим и с завтраком. Мы было сели перекусить, когда в дверь опять позвонили. Это приехали хлопцы с гробом. Они уже часов в восемь утра были не трезвы, но веселы, милы и общительны. Отдав им две табуретки, на которые эти работяги намеревались поставить гроб, дабы переложить в него покойницу с дивана, я ушёл к Кириллу и Вадиму доедать завтрак. Через три минуты раздался грохот. Я решил проверить, что стряслось. Ну так и есть! Они уронили поставленный на табуретки гроб с уже уложенной в него бабой Соней. Пришлось налить хлопцам по стакану, чтобы они так сильно не расстраивались. Хлопцы с благодарностью «позавтракали», получили по трёшке на нос, обещали вечером помянуть старушку и уехали по своим делам. Ещё через пол часа приехал ритуальный ПАЗик, который и должен был нас отвезти в Николо-Архангельский крематорий. Вот тут возникла первая проблемка. Был гроб, в нём лежала бабка, в автобусе сидел водитель, но не было тех, кто всё это вместе соединит, то есть переместит гроб в автобус. Кандидатура деда не рассматривалась по умолчанию. Пришлось напрягаться самому и только что позавтракавшим друзьям. Кирилл, будучи по жизни человеком творческим и даже режиссёром, предложил попробовать поставить гроб вертикально в обычный пассажирский лифт. С третьей попытки мы уяснили, что затея неудачная, т.к. кроме гроба в лифт уже никто не влезал, а баба Соня в вертикальном положении всё норовит из гроба вывалиться. Оставался единственный вариант - тащить всю это бодягу в шесть рук с шестого этажа по узкой лестнице. А чего делать-то?! Ну понесли. Чертыхаясь, матерясь и поминая усопшую недобрым словом. При этом, как нам удалось выяснить, гроб без крышки легче, чем с крышкой. Поэтому крышку оставили на потом. Где-то совсем близко к заветной цели, между третьим и вторым этажом, нас постигла вторая непредвиденная сложность. Там у окошка сидела бабка-соседка. Знаете, есть такие. Дома скучно, поэтому надо вытащить стульчик на лестничную площадку у мусоропровода и сидеть-глядеть в окно. При виде нашей группы бабка подскочила на стуле, ойкнула, хлопнула себя по бёдрам и… застыла. Притом минуты на три. Молча взирая на нас и бабу Соню. «Наверное утренняя встреча с покойником что-то сулит», - подумал я. Мы первое время тоже молчали, надеясь, что нас пропустят. На четвёртой минуте дуэли взглядов, почти как в кино «Хороший, плохой, злой», я прорычал: «Заебала стоять, дай пройти!» Соседка вышла из штопора и прихватив стульчик свалила, что твой болид. И буквально через минуту мы запихивали гроб в задницу ПАЗика.
Я сел, естественно, с водителем и с гробом. Кирюша и Вадик разместились в рыжей «трёшке» первого и вот таким траурным кортежем мы двинулись по беспробочной тогда ещё Москве в сторону крематория. Мои друзья, к счастью, в те времена были не сильны в похоронных делах, поэтому чёткой дороги не знали и придерживались нашего отечественного раздолбанного катафалка. Водитель же, как мы догадываемся, дорогу знал, как машинист метро, поэтому дал газу по скользкой февральской дороге, забыв о том, что мы не одни. Нёсся он, как укушенный, и через пять минут я потерял друзей из вида. Главное было придерживать крышку гроба, чтобы на каждом ухабе она не слетала. Естественно, к крематорию мы приехали вдвоём.
Водитель помог мне найти именно тот подъезд, в котором должно было произойти таинство кремации. К своему неудовольствию я обнаружил там очередь из десяти гробов и сотни полупьяных скорбящих родственников. Решил прогуляться вдоль всего крематория, и через тридцать метров наткнулся на аналогичный подъезд, но без очереди.
Поинтересовался у водителя, что это такое, и как такое может быть. Водитель просветил меня, что в этом зале кремируют малоимущих, бездомных, одиноких и т.д. И ещё в процессе там не играет скрипичная музыка из магнитофона. Я быстренько прикинул, что бабе Соне уже сутки как насрать на скрипичную музыку. Мне и подавно. А времени можно сэкономить массу! Поэтому я протиснулся в зал, нашёл там тётечку с траурной лентой, которая сказала, просмотрев мои направления и документы, что услуга у них раза в два дешевле, чем я оплатил, но денег они не возвращают. Я пообещал ей даже приплатить и она согласилась нас принять. Водитель помог мне перевезти «деревянный макинтош» в зал и даже установит его на опускающийся помост. После этого он не ушёл, а остался скорбно стоять рядом со мной, склонив голову. Тётечка с лентой что-то там зачитывала про «безвеременно-безвременно, на кого ты нас покидаешь», что ввело меня в ступор, так как бабке было 80 лет. После этого она призвала родственников покойной подойти в порядке очереди к гробу и попрощаться. Водитель изподлобья поглядел на меня, я на него. Потом мы вместе посмотрели на тётечку и спросили, где она увидела столько родственников? Работница скорби и печали не нашла что ответить, и я добил её окончательным и волевым решением: «Считай что попрощались! ОПУСКАЙ!». В крышку загнали два гвоздя, повесили бирку с фамилией и с лёгким шелестом гроб ушёл вниз, в сторону крематорных печей. Водитель всё ещё скорбел. Я дал ему четвертак и он уехал страдать дальше. А я остался один. Без водителя, без бабки и без друзей, которые, к счастью, появились минут через сорок с вежливым вопросом: «Саня! Может помочь чем?!», не понимая ещё, что всё уже кончено. «Да, бля, сделано уже всё!», - ответил я изумлённым Вадику и Кириллу, которые пропустили так много интересного, и мы поехали ко мне пить водку под «Останкинские» пельмени, где я им и поведал конец этой жизнеутверждающей истории.