Просветитель (ч. II)
А.Б.Зубов, как известно, в первую очередь, историк. Менее известно, что специализировался он отнюдь не на отечественной истории, а на истории Таиланда. Видимо, некоторое знакомство с реалиями Юго-Восточной Азии - в частности, с южным буддизмом и его индуистским субстратом - натолкнуло профессора на глубоко ошибочную мысль, что он, по совместительству, ещё и религиовед. Как водится, подобная мысль, раз поселившись в голове, рвётся наружу, и теперь популярность Зубова в значительной степени зиждется на уверенности публики в разносторонности его дарований и эрудиции.
Вообще, если говорить начистоту, то сам предмет "общая история религий" более чем сомнителен. Можно ли себе представить историка, вещающего о всемiрной истории - от исландцев до зулусов и от Китая до майя? Не знаю как кто, а я бы к подобному универсаму отнёсся весьма скептически - хотя бы в силу ограниченности человеческих возможностей в чисто языковом плане. Но о событиях мiровой истории худо-бедно можно составить себе представление и не владея соответствующими языками; к примеру, история завоевания Африки европейцами базируется на европейских источниках - за неимением у негритянских племён письменности. Но, лишь дело доходит до Эфиопии - единственной страны (условно) Чёрной Африки, имеющей солидную письменную культуру, как становится очевидно, что заниматься ею профессионально, не владея при этом двумя-тремя письменными эфиопскими языками, - нонсенс. Но почему-то требования такого рода упорно игнорируются, когда речь заходит об истории религии - и это притом, что религиозная история не в меньшей, а в большей степени, нежели политическая, оперирует текстами.
Юмор в том, что, будучи, на самом деле, филологом и написав филологическую диссертацию, защищал я её на кафедре истории религий, поскольку пехлевийская филология неотделима от исследования зороастризма: нерелигиозных текстов там раз-два и обчёлся. Иранские филологические штудии предполагают, как минимум, знакомство с языком Вед, санскритом (это не одно и то же!) древнеиндийскими текстами и историей индийской религиозной мысли. Но мне бы и в голову не пришло выступать с лекциями на эту тему - я не индолог. Представить себе, что проф. Зубов в равной мере владеет санскритом, древнекитайским, шумерским, аккадским, древнееврейским, арамейским и классическим арабским, я не в состоянии; это, однако, не мешает ему читать лекции об индуизме, даосизме, исламе, иудаизме, древнемесопотамской религии и т. д. Опять-таки, судить об их качестве, коль скоро речь идёт о чуждых мне сферах, я не берусь - но тем большее любопытство вызвала у меня лекция о зороастризме, неожиданным образом затесавшаяся в цикл "Индоарийское наследие". Опасения оправдались - досточтимый профессор не владеет не только фактурой, но и терминологией. Необязательно знать язык Авесты и пехлеви (зороастрийский вариант среднеперсидского), чтобы не сделать чудовищного ляпсуса, с которого он начинает, и к которому неоднократно возвращается на протяжении всей лекции: понятие "индоарийский" относится исключительно к североиндийской (и сингальской) традиции, тогда как стадия, предшествовавшая разделению "арьев" на индийскую и иранскую ветви обозначается как "индоиранская". Было бы полбеды, если бы его заблуждение не шло дальше путаницы в терминах, но он с удручающей серьёзностью говорит о "кризисе Вед", получившем разные решения в Индии и Иране; иранским ответом на этот кризис Зубов и считает зороастризм.
Здесь необходимо отступление, чтобы стало ясно, о каком кризисе речь. Так называемая ведическая религия - не индоиранский, а чисто индийский феномен; насколько она была близка к индоиранским верованиям, можно лишь догадываться. Ряд имён индийских и иранских божеств, равно как и множество религиозных терминов, включая важнейшие, в иранской и индийской традиции передаются словами общего происхождения. Учитывая несомненную близость авестийского языка ведическому, мы исходим из того, что обе ветви арьев изначально разделяли и общие религиозные представления, но это ни в коем случае не означает, что мы можем произвольно переносить индийские реалии на иранскую почву. Это настолько элементарно, что менее всего я ждал подобного перла от профессионального историка (расплодившиеся в последнее время пророки параноидальной паранауки, толкующие о "Русских Ведах" и т. д. - не в счёт). Между тем, проф. Зубов не раз и не два повторяет, что Заратуштра был брахманом!!! Заметив, что авестийское zaotar и ведийское hotar ("верховный жрец") - "одно и то же слово" (что, с известными оговорками, верно), он попутно делает совершенно потрясающее заявление, будто эти языки ближе друг к другу, нежели русский и украинский! Здесь я не удержусь от пространной цитаты, дающей представление как о стиле изложения, так и об уровне владения материалом:
"И вот таким человеком, который увидел вот эту распадающуюся Вселенную поздневедической традиции, магическую Вселенную, решил и решился восстановить этот закон Правды, и был Зороастр. Кто он был? Мы знаем о нём, конечно, практически только из авестийских текстов. Ну и чуть-чуть его упоминания у античных авторов. (Такую чушь можно сказать, только не делая различия между авестийскими и пехлевийскими текстами, чем проф. Зубов и грешит постоянно, Д.Б.) Во многом мы знаем его с его собственных слов, поскольку до нас дошли гимны, написанные им самим - семнадцать песен или, на авестийском языке, "Гат"; вы опять же будете на каждом шагу убеждаться, насколько авестийский язык близок к санскриту - вы помните, как "песня" на санскрите, да? - Бхагават-гита, "гита", а здесь - "гата", то есть, практически, это диалекты (Скр. gītā- и ав. gāθā- - слова, действительно, однокоренные, но морфологически авестийскому gāθā- соответствует не gītā-, а gāthā-, Д.Б.). И, действительно, язык, на котором написаны древние тексты зороастризма, это - ну, язык авестийский, других памятников нету на нём, кроме текстов, священных текстов зороастризма - это язык очень близкий к санскриту, практически, это... ну... они близки больше, чем, скажем, русский и украинский языки. Хотя, разумеется, язык зороастризма тоже развивался, и даже в большей степени развивался, чем санскрит, поскольку санскрит был храним заучиванием религиозных текстов наизусть, и там нельзя было менять ничего, как вы помните, до запятой, поэтому санскрит, действительно сохранился таким, каким он был в древности. Вот, возникли новые языки на его основе, но он сам сохранился, а поскольку в Авесте - Авеста это священная книга зороастризма, тоже происходит от слова "весть", "знание", да (нет, Д.Б.), "ведать" - Авеста записана была (?!!, Д.Б.), то её произношение текстов, написание новых текстов уже модифицируется; как ни странно, записанный текст открывает больше возможностей эволюции языка, чем текст заученный - это кажется немножко парадоксальным, но это, тем не менее, так".
Последнее утверждение выдаёт тотальное невежество проф. Зубова в том, что касается иранской филологии. В той же лекции он приписывает "запись Авесты" самому Заратуштре, для чего нет ровным счётом никаких оснований, даже если слепо доверять пехлевийской традиции, согласно которой царский список Авесты на 12 000 бычьих шкур, впоследствии погибший в пожаре, устроенном воинами Александра Македонского, был создан при Ахеменидах, то есть, уже после смерти Заратуштры и вне авестийского языкового ареала. Но главное не это: Авеста, точно так же, как и Ригведа, была записана лишь в I тыс. от Р. Хр. Древнейшая дошедшая до нас рукопись Авесты датируется 1278 годом, но это, разумеется, не значит, будто только тогда она и была впервые записана: авестийская письменность была создана при Сасанидах, а первые попытки письменной фиксации по преданию относятся к аршакидскому времени (а именно, к царствованию Вологеза I, 51-78 гг. от Р. Хр.) Как бы там ни было, авестийские тексты, независимо от письменной фиксации, передавались и по сей день передаются изустно, ничем в этом смысле не отличаясь от Вед. Бóльшая, по сравнению с Ведами, искажённость авестийского произношения обусловлена исторически: после завоевания Персии арабами и переселения значительной части зороастрийцев в Индию, возникло две параллельные традиции исполнения авестийских гимнов - иранская и так называемая "парсийская" (в Индии), причём обе были подвержены сильнейшему фонетическому влиянию разговорных языков - язди и кермани для Ирана и гуджарати для Индии. Никакого "развития языка" при этом, разумеется, не происходило. Я понимаю, конечно, что историк не обязан по совместительству быть лингвистом, но нельзя же так, в самом-то деле...
Ладно, возвращаемся к нашим баранам. Говоря о "кризисе Вед", Зубов исходит из двух совершенно произвольных посылок, первая из которых (тождество реконструируемой индоиранской религии "Ведам") попросту безграмотна, а вторая характерна для предвзятого представления о стадиальной последовательности развития религии от "естественного" монотеизма к "магическому" язычеству (с возможностью последующего возрождения первоначального учения на новом витке). Стало быть, под кризисом автор разумеет отход от некоей "чистой" и высокоморальной ведической религии с культом Единого Нерождённого (aja-) в сторону гипертрофии культа, при котором в центре религии оказывается жертвоприношение, призванное подчинить высшие силы земным человеческим интересам по принципу do ut des. Справедливости ради, надо заметить, что анализ Вед действительно приводит к выводу, что в недрах древнейшей индийской религии имело место если не противостояние, то, по крайней мере, сосуществование двух начал - ритуалистического и, так сказать, пранатурфилософского, но последнее фиксируется не в ранних, а наоборот, в относительно поздних текстах и находит своё выражение лишь в постведическую эпоху - в период Упанишад (то, что Зубов трактует как "индийский ответ на кризис Вед"). Что же касается иранской религии, то самые ранние доступные нам тексты принадлежат никому иному, как самому Заратуштре: это вышеупомянутые Гаты, гимны верховному божеству Мазде, отмеченные острым этическим чувством. Делать на их основе выводы о дозороастрийской иранской религии можно ещё с меньшим успехом, нежели судить об античном язычестве на основе святоотеческих писаний: если Святые Отцы вели полемику с греческими философами, пользуясь выработанным в недрах той же культуры риторическим аппаратом, то Заратуштра - поэт, и древнеиранские реалии отражены в его гимнах в виде образов, аллюзий, упоминания знакомых аудитории, но неизвестных современному исследователю предметов и т. д. Но проф. Зубова подобные мелочи не смущают. Я не буду заниматься начётничеством, перечисляя допускаемые им на каждом шагу ошибки; текст и так разросся, а начни я это делать, пришлось бы писать не пост в ЖЖ, а целый трактат. Что мне кажется важным подчеркнуть, поскольку это характеризует не только степень осведомлённости проф. Зубова в частном вопросе, но и его общую методологию: будучи, по идее, историком, в своём подходе к нехристианским религиям он вопиюще антиисторичен. Втискивая чужую религиозную историю в христианский контекст и навязывая ей христианскую систему понятий, он, к примеру, настаивает на центральной роли категории "свободы" (понимаемой исключительно в христианском смысле!) в зороастризме - притом что ни в авестийском, ни в пехлеви нет даже слова, которым можно было бы более или менее адекватно передать это понятие. В неотрефлектированном виде оно там, возможно, и присутствует, но приписывать его зороастрийской доктрине - всё равно, что характеризовать Гамлета как "борца за права человека". Я уж не говорю о детсадовском уровне сравнений и аналогий с современностью, представление о котором может дать следующий пассаж (речь идёт о первом периоде проповеди Заратуштры, когда его изгнали из общины):
"То есть, нет этой сказочности, что, вот, он стал говорить, и, там, миллионы пошли за ним, как, там, любили говорить, скажем, нацисты Германии или в коммунистической России, что, там, "Сталина любит всё человечество, все трудящиеся, там, и так далее", и "Гитлер, там, все истинные арийцы ему внимают", вот - ничего подобного, правда - другая, правда, как раз, та, что надо быть отверженным".
Я, возможно, пристрастен, и не исключено, что в областях, не столь далёких от непосредственного опыта, профессиональный уровень проф. Зубова неизмеримо выше. Но, честно говоря, большого доверия мне он не внушает: "Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом" (Лк 16: 10).