про бегства и побеги
- ...Не такое уж и чудо, - разглагольствовал Колло. - Мы мечтали о многих невероятных изобретениях, а некоторые из них даже оказались действительностью. Правда, о записи и воспроизведении звука много говорили, и о фиксации изображения без карандаша и бумаги. Но чтобы весь спектакль - такое никому в голову не приходило.
Но, однако, в кино есть нечто, что мне непонятно... - он оглядел слушателей, выдерживая паузу, - дубли и монтаж.
- Что же непонятного... - начала было Клер.
- А ты подумай, как актриса, представь... Ты приходишь каждый раз в театр в разном настроении, и, хотя текст тот же, и партнеры те же, ты играешь по-разному. Но каждый раз - от начала до конца. Ты проживаешь сцены жизни своей героини. Но если бы тебе пришлось остановиться, лишь на нескольких минутах, и повторять несколько раз подряд?
- Разве на репетиции у нас бывало иначе?
- Но в кино у тебя нет даже временной последовательности. То, что происходит в конце фильма, снимают в начале, а начало снимают где-то в средине. Меж эпизодами нет эмоциональной преемственности!
Клер пожала плечами:
- Это не трудней, чем другое в актерской профессии. Это работа, в конце концов.
Колло не возразил и не согласился.
- И тем не менее, - заговорил он опять, - как бы ни было оно, результаты бывают удивительны.
- А какой фильм для тебя стал первым? - спросила Лола. - Что-нибудь из нашей истории?
Колло качнул головой.
- Значит, про театр! - допытывалась Бабетта.
- С Марлен Дитрих, - хихикнул Камил.
- Нет, и нет, и нет, - Колло оглядывал их торжествующе, - И если б я вам дал угадывать, вы бы не угадали.
Это история парижского подростка, который живет в конце пятидесятых... (подумав, он уточнил: тысяча девятьсот) Жизнь его не рассказана целиком, зрителям предложено додумать самим - и это несложно. Матушка обзавелась им, не будучи замужем, совсем юной. Верно, ей много пришлось вытерпеть из-за этого, и у нее приступы ненависти чередуются с приступами исступленной нежности к сыну. Отчим любит свою хорошенькую жену, не зная, что она зарабатывает не секретарством, а проституцией, но пасынка вынужденно терпит. Учитель в школе относится к нему неплохо, но отворачивается от него, поймав на лжи, а психолог в исправительной колонии, куда герой попадает в конце концов, благожелательна, но не вникает слишком глубоко.
Он одинок дома, одинок и среди сверстников. А между тем он не совершает ничего по-настоящему дурного, но "быть хорошим", удовлетворять требованиям окружающих - ему не дается это. Но он не исключение, таких, как он, много. Он такой же, как многие его товарищи, не хуже и не лучше, лишь менее других готовый принять правила игры.
Он еще не понимает, что его будущее зависит только от него. Его постоянно тянет бежать, просто так, куда глаза глядят. Куда-то, где не ему нужно подстраиваться под общество, а наоборот, мир будет таким, как хочется ему.
И он бежит. Бежит по берегу моря, оторвавшись от преследователей. Может, его догонят и вернут. Может, он найдет временное и ненадежное пристанище. Ему неважно будущее. Ему необходим этот глоток одиночества и свободы, горько-соленый, как море, резкий, как осенний ветер... *
- И все это, - изумленно подняла глаза Анка, - сыграл ребенок?..
Колло кивнул: "Почти ровесник героя".
- Там часто подростки убегают из дома, - нарушила молчание Лола. - Не потому, что дома им очень плохо, а потому, что кажется - где-то лучше.
- Прекрасная безответственность, - сказала Бабетта.
- Безответственность, - повторил МР, однако с другой интонацией. - И нельзя сказать, что прекрасная.
При этом он ни на кого не смотрел, но Антуан подавил усмешку. Наверное, Эро заметил это.
- Ответственность каждый из нас несет не только перед семьей, но и перед самим собой, перед своим "Я".
- При условии, что человек действительно несет эту ответственность, - с нажимом сказал Колло.
- Конечно, - вмешался и Вилат, быстро переводя глаза с одного лица на другое, - можно уйти, но сделать это и ради себя, и ради семьи. А можно, и оставаясь дома, не нести никакой ответственности перед родными, лишь пользуясь тем, что дает дом и семья.
- Я ушла, - сказала Анка, самая откровенная из собеседников, - чтоб содержать младших братьев.
- Хм... Я ведь тоже помогал своим... Когда встал на ноги, - подхватил Колло.
- А я - я бы могла убежать. Просто так, - созналась Лола.
Камил держался того же мнения.
Оказаться в одной с Демуленами компании Антуану было не слишком приятно. Он промолчал.
- Мне, - покачал головой ББ, - покинуть свой дом никогда не хотелось.
- И мне, - согласился Вилат, - но пришлось. Надо было учиться и кормить семью, когда папы не стало.
- А ты? - повернулся Камил к Эро.
Мари-Жан с минуту молчал.
- Однажды я собрал узелок, выбрался из дортуара и даже перебрался через стену, ограждавшую сад... То было в первый год моего пребывания в коллеже...
Я добрался до большой дороги и стал ждать рассвета, чтобы с какой-нибудь попутной телегой двинуться на Запад.
Пока я сидел под деревом и следил за звездами, мне явственно представилось отчаяние матушки, бабки и дяди. Вспомнилось то, что не раз твердили мне с очевидной искренностью - что я единственная их надежда... Словом, я вернулся, спрятавшись среди корзин с хлебом, которые под утро привез в Жюийе наш пекарь.
- А куда вы собирались бежать? - не утерпела Бабетта.
- В Бретань, разумеется... Я думал найти там деда Ла Ланд, броситься к его ногам и выпросить благословения поступить юнгой на корабль... Или в Морскую школу.
Пока он рассказывал, МР смотрел на него, как будто впервые видел.
- М-мда-а, - протянул Колло, - Что ни говорите, но, начав великую работу по разрушению сословий и семейного деспотизма, мы, в конечном счете, освободили миллионы молодых людей и девиц для той деятельности, к какой склоняют их личные способности.
- Помимо способностей, - перебил Бийо, долго молчавший, - есть множество обстоятельств, и прежде всего материальных. Им еще далеко до подлинного равенства возможностей. И есть другая сторона - потребности общества.
Колло пожал плечами, но не спорил.
- Сколько же веков продолжается эта борьба за освобождение! - заговорил Вилат. - Я видел, как... - он поправил себя, - видел кино про колонию для девочек. У нас, во Франции, тоже в пятидесятые годы. Там держали в основном сирот, под предлогом того, что они аморального поведения. Точно в тюрьме, их водили строем в арестантской робе, сажали в карцер, запрещали разговаривать друг с другом, учили только стирать, шить, гладить и молиться - всем заправляли монахини, похожие на жандармов. Девочки были лишены даже элементарной медицинской помощи; бог дал, бог и взял. И все это покрывалось молчанием и министерства образования, и здравоохранения. Можете себе представить?! Эту дикость изжили только в семидесятых годах. Сколько за это время было побегов, самоубийств, изломанных жизней!..
- Правда? - переспросил Сен-Жюст. Не потому что сомневался в словах Вилата, но...
- Правда! И закрытые пансионы для мальчиков и девочек тоже были похожи на монастырь, тюрьму и казарму. Наша писательница Анн Филипп воспитывалась в таком пансионе и рассказывала, что им пришлось переживать... так и бывает, когда государству не нужны разумные граждане с чувством собственного достоинства, а требуются лояльные конформисты.
- А русские? - спросила Бабетта.
- Так же! Элен Водовозофф, тоже писательница, училась в закрытом институте для девиц...
- Нет, а Макаренко!
- Макаренко воспитывал беспризорников и маленьких воров, озлобленных, доведенных до отчаяния. Но он же старался изменить их отношение к другим людям и к миру.
- Ты, пожалуй, договоришься до того, что дисциплина вовсе ни к чему? - бросил Бийо.
- Не забывайте, что я сам был учителем! - вскипел Вилат, - И дольше, чем вы. Дисциплина, уважение к учителю и к товарищам - это одно. Но запугивание и насилие - это другое! И запрет - запрет всегда должен быть разумным, обоснованным. Запрещая что-то ребенку, ему нужно объ-яс-нять, отчего это вредно или нехорошо!..
- Воспитательные учреждения, - начала Тереза-с-Юга, - не должны быть религиозными, я могу сказать с полной уверенностью. Вот послушайте. Однажды мы с Адель и Жаном смотрели кино. "Эмманюэль".
- Про Сийеса? - простосердечно спросила Бабетта.
Камил хмыкнул. Вилат взглянул на Бабетту, на МР, закашлялся и украдкой потянул Терезу за край шелкового пончо; она его предостережения не поняла и продолжала:
- Так зовут героиню. Все кино - это ее любовные похождения. Она без всяких комплексов, экспериментирует, меняет партнеров и партнерш, главное, чтоб получить удовольствие. И ее муж ей подстать. И в одном разговоре - а разговаривают, как вы понимаете, там вообще очень мало, - она признается, что воспитывалась в закрытой католической школе, где запрещалось все, даже самые невинные развлечения и чтение романов. С другой стороны, у нее так прочно засело в голове понятие "греха", что ей необходимо от него избавиться. Гости и муж соглашаются, у них была такая же ситуация. И только один персонаж, которому эта сексуальная свобода... ("Не свобода, а вседозволенность" - проворчал Антуан, достаточно громко. Терезу его замечание не сбило с курса.) ...не по вкусу, говорит: "А я не учился в католической школе".
- Резонно, - подумав, согласился Колло. - Я еще пару историй знаю, о том, как взрослые люди не могут избавиться от представлений, привитых в религиозных пансионах.**
- Чем только не оправдывают распущенность, - усмехнулся Бийо.
- Найти объяснение не означает "оправдать", - вздохнул ББ. - Это область психологии, и тут неизменно подобают осмотрительность и взвешенность. И, в сущности, либертинаж вполне объясняется тем давлением, какое оказывала на человеческое сознание и природу церковь.
- Тому и учил Жан-Жак, сам будучи искалечен воспитанием: морально здоровый человек сочетает духовность и естественную чувственность, и распутство ему чуждо так же, как отвращение к чувственности.
- Допустим, все это так. - Бийо решил, как видно, высказаться до конца. - Допустим, либертинаж был из-за давления церкви, а движение хиппи и молодежный бунт шестьдесят восьмого - в противовес ограниченности и ханжеству в послевоенной Европе. Я не одобрил бы тех крайностей, которые бытовали и Там у нас, и у них (он кивнул Вилату), в виде тюремных порядков в воспитательных учреждениях. Но неужели вы не видите, что своеволие - не альтернатива?..
Молодые люди эгоистичны по природе. Сами себе они кажутся единственными в своем роде, уникальными, Личностью. Тогда как на самом деле до личности большинству из них еще расти и работать над собой.
Во-вторых, даже состоявшаяся личность не может и не должна себе позволить попирать окружающих. Вот поэтому поддержание дисциплины, ограничения свободы со стороны родителей и учителей воспитывает умение жить в обществе... И это совсем не обязательно связано с притворством и воспитанием конформизма (тут он послал выразительный взгляд Колло). Свобода - не произвол и анархия, а уравновешенность прав и взаимных обязанностей. Прежде чем заявлять о своих правах личности перед обществом, следует стать кем-то полезным для этого общества.
- А я разве говорил, что не надо?!.. - возмутился Колло. - Но все ли требования общества безоговорочно справедливы, ответь мне!
- Не все, - просто ответил его бывший коллега. - Но пока их нечем заменить.
. . . . . . . . . .
* "400 ударов" Франсуа Трюффо.
** "Восемь с половиной" и "Джульетта и духи" Феллинни.
. . . . . . . . . .
- А я, граждане, - подошел папаша Жюно, - задумал сварить настоящий прованский суп. Набрал букет трав, но услышал, как они спорили между собой. Душистый майоран кричал, что он всех важнее. "Нет, я, нет, я" - наперебой кричали кориандр, эстрагон, кервель и чабрец. Лук-резанец наотрез отказывался идти в общую кастрюлю, боясь затеряться там "среди кого попало". Еле-еле я подавил эту анархию, уверив их всех, что вместе они будут куда ароматней, чем поодиночке. А вы попробуйте и скажите, прав ли я.
- Ну, анархия - не анархия, но получилось вкусно, - заключила Лола, попробовав. - А что касается свободы и воспитания, точка в этом деле еще не поставлена.