о ремесле и об искусстве
- Журналистика... О, журналистика в девятнадцатом столетии превратилась в ремесло, в том нет сомнения, и нагляднейшее доказательство тому - цели, которые преследовали молодые люди, вступая на эту стезю. Журналистика не была призванием. С ней не связывалось будущее. В ней невозможно было достичь признания. Она рассматривалась исключительно лишь как ступенька к карьере, либо литературной, либо политической. Вместе с тем, журналистика нанесла непоправимый урон словесности, низведя ее из ранга искусства до уровня толпы. Прежде судить писателя могли только равные, те, кто пишет сам. Журналисты продемонстрировали, что критиковать может всякий. А что самое ужасное, таким способом уничтожена была даже тень свободы: отныне и навеки словесность оказалась поставлена в зависимость от публики, от массового читателя, его среднего вкуса и от тех требований, которые он предъявляет к литературному произведению.
- Ну, допустим, все это не враз случилось, не в одночасье, - поддакнула Оксана, - но доля правды в этом есть. Главное, сказано со знанием дела.
- Я еще не высказался! - вмешался опять Колло, отрываясь от еды и поворачиваясь так, чтобы его слышали все, - поэтому тема не может быть закрыта. Кое-что верно ты подметил, Вилат, но скорей уж живопись и иже с нею занимали промежуточное положение между ремеслом и искусством. И в наше время еще, а в средневековье тем паче, профессия обычно наследовалась. В этом смысле рисовальщики, актеры, музыканты, ваятели составляли такие же ремесленные цеха. В словесности ничего подобного не было. Но! В отличие от гончаров, ткачей или простых каментесов, более важную роль играли индивидуальные способности. Это уже приближает живописцев и прочих к искусству.
Второе, что надобно сказать. Актер, как и живописец и ваятель, имеет стимул для постоянного совершенствования. В отличие от гончара и ткача. Тех если и подгоняет, так разве что конкуренция. Сделать лучше, чем сосед, или по крайней мере больше, или хотя бы с меньшими затратами. Для актера и живописца стимул - в достижении известности, в одобрении. Само собой, это тоже открывает перспективу большего дохода, и в то же время это уже ближе к «идеальной» славе, к которой-де стремились писатели. И последнее. Какой вид искусства, в их современном понятии, ты бы ни взял, в нем существуют три уровня: ремесла, мастерства и искусства. Было ли так же раньше? Или нет?..
Вилату ничего не оставалось, как продолжать дискуссию.
- Раз вы заговорили о целях, то... То и тему можно повернуть и совсем в другую плоскость. Может, вы и правы, поставив, как лестницу, ремесло - мастерство - и искусство. Но я ведь и не приравнивал, если вы внимательно слушали, не приравнивал совсем каменотеса к ваятелю и рисовальщика к ткачу!.. Для первых целью было что? создание необходимого. Для вторых? - создание красивого, прекрасного... тоже необходимого... Нет, лучше сказать «нужного», но для духовных потребностей. Но только словесность в той ее старой ипостаси своей целью провозглашала истину. А потребность в истине, или то, что люди принимают за таковую, - это потребность самая высокая.
Мари-Жан тоже с интересом прислушивался.
- Что ж, рассуждение весьма логическое. Если наши универсальные Гончар и Ткач удовлетворяют потребности тела, то Живописец и Актер удовлетворяют потребности сердца и души - помнится, в тамошней книге я читал о том, что эстетическое чувство во многом есть реакция биологическая. А словесность, в качестве наиболее действенного средства отыскать или утвердить истину, связывается со знанием и удовлетворяет потребность духа и ума. Вот, собственно, иерархия и позднего Средневековья, и Ренессанса, и нашего времени. - Он сделал паузу и лукаво добавил: - Леонардо, которого вспомнил гражданин Очевидец, пример не слишком показательный, поскольку не типичный. Мне кажется, своей целью он почитал знание и истину, и к своим сочинениям о тайнах природы придавал значение куда большее, чем рисованию.
- Что интересно, - задумчиво произнес Колло, - так это то, что об истине в живописи, например, заговорили как раз те, кто не умел рисовать. Как там его, Бертран?.. Да-да, Малевич.
Вилат, благодаря ББ и Мари-Жану, почувствовал себя уверенней:
- Ну, да... То есть я, конечно, не утверждаю, что все в точности так, когда обобщают, всегда пренебрегают какими-то деталями, но... Тогда можно говорить, что с какого-то времени началась... - набрав побольше воздуха, он собирался произнести «дифференциация», но покосился на Колло, - началось разделение словесности на низшие жанры и высшие. Потом их разница становилась все заметнее. Но все-таки высокая словесность, которая «ради истины» и для потребностей духа, господствовала. Когда же настала эра журналистики, другая ветвь, которая «ради красоты и удовольствия», эта самая художественная литература, вдруг взяла верх...
- И тогда-то объявили, что искусство должно быть бесполезно, - подхватил Бийо, - что оно оправдывается самим собой. И прочее в том же роде. Только вот что еще вы забыли: словесность имела цель воспитывать. Не уж говоря о ремесленнике, живописец не почитался за исправителя нравов... А вот актер - да. Но как носитель мысли писателя.
- Я с тобой не могу согласиться: живопись и в особенности живопись имела морально-назидательную цель, - возразил ББ.
- Словесность, на мой взгляд, - отозвался Мари-Жан, - как и живопись, вечно колебалась между поучением и изображением, между тем, что должно быть и тем, что есть.
- Главное, что это присутствовало, - сказал Бийо.
- А высокая словесность совершенно выродилась в философию! - закончил свою мысль Вилат.
Тут Барнав перестал делать вид, что читает журнал:
- Это почему - «выродилась»?
Сначала Вилат немного растерялся, но старался это не слишком обнаружить.
- Выродилась?.. Ну, потому что... потому что философия очень уж абстрактна. Потому что философия стала пренебрегать стилем и формой... Потому что философия почти совсем исторгла из себя эмоциональное... - Обрадовавшись, что нашел аргумент, он повернулся в сторону Эро. - Вот-вот: между поучением и изображением, между идеальным и реальным. И между духовным и эмоциональным тоже было равновесие. И это была самая высокая и самая сильная с точки зрения влияния на людей словесность, подлинное искусство.
- И аудитория была наиболее просвещенная и... и деятельная, - поторопился на выручку ББ. - Возможно, Отсюда я превратно воспринимаю картину, но философия составляет круг чтения очень избранной публики, тогда как победившая литература сюжета, литература «ради удовольствия» спустилась на тот слой читателей, которые мало мыслят и мало действуют.
Бийо посмотрел на бывшего коллегу, словно нехотя с ним соглашается:
- Может, поэтому мы так стремились в литературу, что наша аудитория была деятельна.
Барнав, не любитель публичных дискуссий, тем не менее ответил, адресуясь к Вилату в первую очередь:
- Но в то же время философия сблизила словесность и подлинную науку. И потом, философия следующего века отнюдь не пренебрегала ни стилистической формой, ни эмоциями, ни образами.
ББ и сам хотел сделать такое замечание, поэтому поспешно добавил:
- Ваши слова, Барнав, справедливы, но в отношении экзистенциалистов и постмодерна, однако в целом... В целом философия, с точки зрения философической, есть отрицание словесности.
Колло занимала частная сторона проблемы, и он горячо поддержал Бийо:
- Мы стремились в литературу! И особенно в театр, Бийо, ведь так!.. Вилат, как ни странно, точно говорит: одним поучением, одним только действием на разум многого не добьешься. Идеал нужно показывать!
- А вот это, - негромко ответил Барнав, - зависит от просвещенности человека.
- Вы все еще верите в возможность изменить человека рационально, действуя на его разум? - вопрос мари-Жана не дал ему уйти от разговора.
- Это вопрос не веры, а принципа.
Колло не отступал:
- И я лично вполне согласен с тем, что философия Гегеля по сравнению с философией Вольтера - вырождение!
Вилат вынужден был что-то ответить.
- Наверное, я выразился как-то неудачно... получилось резко, но я имел в виду «выродилась» - как в природе. Есть же такие тупиковые ветки на древе эволюции, когда один какой-то вид не деградирует, но и не развивается дальше... Я это имел в виду.
- Все, что не развивается, всегда деградирует, - бросил Бийо.
- Да, но... Если рассуждать таким образом, - как обычно, ББ искал компромисс, - то, наверное, все или почти виды искусства, и словесность, и философия, и некоторые науки находятся в тупике. Однако - как и в природе, позволю себе продолжить эту параллель, - от исчезновения их спасает синтез, возникновение новых форм, жанров, видов... Появилась же синема как синтез театра и живописи, именно в тот момент, когда и традиционный театр исчерпывал уже свои ресурсы, и эксперименты в живописи обретали характер антиэстетический.
- Говоря откровенно, за редким исключением синтез жанров ведет к тому же, что и все попытки совместить несколько свойств или функций в одном предмете. «Ни богу свечка, ни черту кочерга» получается... Это мой взгляд на вещи, я ничего не обобщаю, - чтобы избежать упреков, закончил Бийо.
- А сильная дифференциация ведет в науке - к изолированности знаний! а в искусстве - к исчерпанию жанра! - запальчиво возразил Вилат.
- А общая интеграция ведет к снижению качества знания в отдельной области и об отдельном предмете, - парировал Бийо, но не выдержал и едва заметно улыбнулся.
Появился Жюно.
- Извините, я учился давно и в науках несведущ. Но вот, к примеру, взять пирог с вишнями. Если все его компоненты - ягоды, сахар, муку, яйцо, приправы, глазурь, - положить на тарелку в отдельности, я уверен, граждане, вы бы их есть не стали. Если те же компоненты растереть, переболтать и сунуть в печь, это была бы однородная, но весьма неаппетитная масса. Я же как делаю? Каждому компоненту отвожу свой черед. Смешиваю их не сразу все, а в положенном порядке и нужной пропорции. Вот, пробуйте, пожалуйста.
Посетители рассмеялись, а Вилат воскликнул:
- Ой, самое убедительное доказательство - наглядное... особенно вкусное!