quasi una fantasia
Et moi, Francais, moi, Camille Desmoulins,
je ne serais pas aussi libre qu'un journaliste anglais!
VIVRE LIBRE OU MOURIR!
ПРОЛОГ
Из затемнения выплывает исписанный лист бумаги...рука, держащая перо...фигура Поэта, склоненного перед свечой.
ПОЭТ. Мне странные приходят мысли,
И сны...Как будто кто-то
Зовет из прошлого, как будто я
Сумею голос тот расслышать...
(Услышав шаги, поворачивает голову.) Представь, Мери, мне снилось, что я живу во времена Революции.
МЕРИ. Славной?
ПОЭТ. Нет, я был во Франции...И меня должны были казнить. (Мери слушает внимательно, без тревоги, но и без снисходительной улыбки.) Должно быть, воспоминания о стольких благородных, прекрасных жертвах во имя свободы навеяли мне этот сон...
МЕРИ. Ты сказал сейчас верно, сам, может, даже не поняв всей глубины, - жертва во имя свободы или справедливости должна быть благородной и прекрасной. Именно потому она жертва. Помнишь слова Верньо?
ПОЭТ (настойчиво). И все же, разве не стократвеличественней и прекрасней Революция, в которой остаются лучшие ее сыны, умножая свои деяния!..
МЕРИ. Да - но такого еще не бывало.
ПОЭТ (встает и снова садится). Но ведь должно быть возможно! Я не верю, что люди не находят иного выхода потому, что его нет, - они не видят! Не ищут!.. Наконец, порой меня охватывает жалость, и я хочу спасти их, хотя бы в моем воображении.
МЕРИ (пробегая глазами несколько исписанных листов). Камилл - ты говоришь о нем?
ПОЭТ. Да, о Камилле. (Взяв жену за руки.) Разве не заслужил он другой участи? Разве его гибель была неизбежна?..
МЕРИ. Не знаю. Я бы тебе посоветовала...
ПОЭТ (нетерпеливо). Что, что?
МЕРИ. Найти в его окружении человека, который имел на него влияние...
ПОЭТ. О, такой человек был, его не надо искать! И он увлек его к гибели.
МЕРИ. Не преувеличивай роль Дантона, и не наделяй его демоническими качествами. Я говорю о человеке более обыкновенном, рассудительном и трезвом, к которому бы Камилл прислушался.
ПОЭТ (задумывается). Они все были беспечны или слишком азартны, или упрямы, или - наивны. МЕРИ. А я, мне кажется, вижу такого человека. И - другой совет: попробуй перейти на прозу. (Выходит.)
ПОЭТ (запускает пальцы в волосы). Проза...рассудительный человек...Как трудно быть рассудительным!
Затемнение
Сцена первая
Камилл Демулен, в той же позе, что и Шелли, за очень похожим столом.
КАМИЛЛ (рука с пером летает по бумаге, он бормочет). Богиня Свободы! Майяр или Кандель, надевшая красный колпак, или сорокашестифутовая статуя, которой бредит Давид!.. Неужели, о мои сограждане, вы все еще простодушные дикари, обожествляющие идолов?! Свобода - это принцип!.. (Останавливается.) Поймут? Должны понять! Ведь я обращаюсь не к отребью, с которым заигрывают демагоги вроде Эбера.
Входит ДАНТОН.
КАМИЛЛ (бросается ему навстречу). Ну, что? Не правда ли, успех третьего номера превзошел все ожидания?! О, это еще не все! Я выскажу все истины...(Тащит Дантона за рукав к столу и сует ему начатую статью.) Меня ничто не остановит...
ДАНТОН (только делает вид, что читает, смотрит на Демулена и кладет ему руку на плечо). Тебя должны услышать - тебя, человека 14 июля и 10 августа.
КАМИЛЛ (с искренней горячностью). Нас обоих.
ДАНТОН (слегка скривив рот).Мое имя в последнее время дискредитируют.
КАМИЛЛ. Это никому не удастся. Никогда!
ДАНТОН. Будем смотреть на вещи трезво. Когда нужно вытащить нашу телегу, увязшую в дорожной грязи, зовут меня. Потом зато удобно взвалить на мои плечи и все ошибки, и кровь, самим же остаться незапятнанными. Но я выдержу, спина у меня крепкая.
Словно за кадром, голос Шелли: "Не понимаю, когда он был искренен, этот титан...Нет, в самом деле титан".
КАМИЛЛ (повторяет, как эхо). Ты титан. И не дать нашей телеге сорваться с крутого обрыва в бездонную пропасть анархии и насилия - задача по плечу лишь тебе. Это дело - твое!.. (Поправляется.) Наше. (Тоном более простым и светским.) Робеспьер находит "Старого кордельера" сейчас нужным. Я убежден, что он сам думает так же. Ты знаешь, он ведь вовсе не жесток, напротив, чувствителен...Не смейся! Я хорошо его изучил... У него есть известная доля самомнения, даже властности, и порой он обидчив...
ДАНТОН (перебивает). Он так же любит лесть, как и другие. Ему приятно, должно быть, сознавать, что его слово решающее. Он любит поучать и руководить, но так, чтобы ответственность несли другие.
КАМИЛЛ. Ты несправедлив к нему! Я знаю всего его стороны, хорошие и слабые. И уверен в его поддержке.
ДАНТОН. Хм... На твоем месте я бы не очень обольщался.
КАМИЛЛ (продолжает). Он любит меня. И, потом, Жорж, разве все люди не почувствовали, наконец, что настало время мира, когда каждый вправе вернуться к своему очагу, в круг любимых и друзей, к жизни? Иначе - зачем все это, борьба за счастье и свободу?.. Даже Сен-Жюст говорит, что счастье - новая идея!
ДАНТОН. Могу только догадываться, что он под этим разумеет...
КАМИЛЛ (старается быть серьезным, но больше походит на сердитого ребенка, топнув ногой). Мы должны действовать - вот что! Моя газета и твои связи...
ДАНТОН вопросительно приподнимает брови.
КАМИЛЛ. Максимилиан и Барер - ты ведь видишься с ним? - члены правительства. Нужно, чтобы они поддержали идею комитета милосердия, тогда...(Растеряв слова, морщит лоб, потом смеется.) Ну, словом, мы открываем настоящую войну против террористов, и мы ее выиграем!
ДАНТОН. Давно ты был в Конвенте?
КАМИЛЛ (виновато моргает). Говоря по правде...я...мне...Я чувствую, как на меня снисходит вдохновение, здесь (хлопая по газетным страницам) от меня больше толку. А почему ты спросил?
ДАНТОН. Хотел знать, понимаешь ли ты, в какую войну ввязываешься...
КАМИЛЛ, растроганный этим проявлением дружеской заботы и предупредительности, со слезами бросается к нему и долго трясет его руку.
ДАНТОН (нетерпеливо, хоть и снисходительно). Полно тебе.
За кадром голос Шелли: "Когда он был искренен?.. Льстил самолюбию Камилла, показывая, что считает его союзником, пригодным для битвы, или действительно предостерегал?.. А может быть, и сам надеялся на то, что им по пути с Робеспьером?.." Голос Мери: "Это вряд ли. И как бы то ни было, Дантон скорей вдохновлял Камилла, чем отговаривал". Голос Шелли: "А Камилл - понимал ли он, что вонзает нож в спину своему другу Робеспьеру?.. Так где он, рассудительный человек, который..."
Сцена вторая
КАМИЛЛ, увлеченный статьей, не сразу замечает вошедшую мадам ДЮПЛЕССИ.
КАМИЛЛ (поднимает голову и вскакивает). Аннетт!.. (Целует руку.) Вот приятная неожиданность!.. Садись же... (Улавливая ее настроение, заглядывает ей в лицо.) Ты кажешься озабоченной. Что-нибудь произошло?
М-м ДЮПЛЕССИ (тоном невеселой, даже жутковатой шутки). Как ни велика честь разделять статус "подозрительного" с Лебоном Друзом и Кассием, я не чувствую в себе мужества римлянки...И мой муж тоже.
КАМИЛЛ. Что? Вам кто-нибудь угрожал? О, эта толпа, недостойная имени людей! Тигры в красных колпаках, пропитанных кровью! Завтра они узнают всю тяжесть этой легкой вещицы!.. (Потрясает пером.)
М-м ДЮПЛЕССИ (выждав момент, чтобы вставить слово).Камилл, на нас сыплются, не прекращаясь, оскорбления и угрозы, но чего я боюсь по-настоящему - что это только начало.
КАМИЛЛ (хватаясь зачем-то за звонок). О, Шометт, Эбер, вы поплатитесь за свою гнусную дерзость!..
М-м ДЮПЛЕССИ (движением руки удерживает его; немного насмешливо). Сядь, пожалуйста. Ни тот, ни другой тебя не слышат, а если бы и услышали, что бы это изменило.
КАМИЛЛ. О, я позабочусь о вашей безопасности!
М-м ДЮПЛЕССИ. Я не притворяюсь, что меня не беспокоит безопасность, твоя и наша, но... (Снимает шляпку и кладет на стол, подходит к окну и говорит, глядя на улицу.) Сегодня я шла мимо булочной... Ты бы видел эти лица, ужасные, изможденные, эти безумные злые глаза. Они не верят уже ничему, или готовы поверить всему, самым нелепым обвинениям, самым чудовищным мерам, отъявленной клевете...(Проводит рукой по лицу.) Они, должно быть, считают, что всякий, кто имеет хлеб, - их враг, и что террор облегчит их страдания.
КАМИЛЛ (сбитый с толку). Да, они так считают... Но... Что...
М-м ДЮПЛЕССИ. Ах, если б знать!.. (Оборачивается.) Это (указывает на газеты) война не с Эбером и Шометтом.
КАМИЛЛ. Конечно... Это - гораздо больше.
М-м ДЮПЛЕССИ. И это бесполезная война.
КАМИЛЛ (страдальчески). Почему же, почему?!
М-м ДЮПЛЕССИ. Это дело правительства, полиции, армии, но слова здесь бессильны и вредны. Они озлобляют и не лечат.
КАМИЛЛ. Аннетт, я начинаю понимать. Ты - хочешь сказать - что - мне надлежит молчать, предоставив всех их участи, - отойдя в сторону.
Молчание.
Сцена третья
Те же, там же.
КАМИЛЛ. Но если промолчу я, промолчат другие, эти переодетые агенты Питта окончательно восторжествуют...Только что у меня был Дантон. Если мое оружие - только слово, то он...за ним... Нет, многие думают так же, как мы!
М-м ДЮПЛЕССИ (повторяет). Дантон?..
КАМИЛЛ. Да если бы я заранее знал, что вместе с ним защищаю проигранное дело, и тогда я бы не отступился. Но у меня есть сознание нашей правоты, и я предвижу победу. (Подыскивает новые доводы, и радостно восклицает.) И Робеспьер тоже!
М-м ДЮПЛЕССИ (снова повторяет, с еще большим сомнением). Робеспьер?..
КАМИЛЛ. Я знаю, что ты хочешь сказать...
М-м ДЮПЛЕССИ. Нет, не знаешь.
КАМИЛЛ. Он не кровожаден.
М-м ДЮПЛЕССИ. В этом я его не упрекаю.
КАМИЛЛ. Он никогда не желал подорвать неприкосновенность собственности.
М-м ДЮПЛЕССИ. Он для этого слишком умен.
КАМИЛЛ. Значит, он найдет вскоре способ размежеваться с Колло, Бийо и всеми замаскированными предателями!
М-м ДЮПЛЕССИ. Он найдет способ размежеваться и с прежними друзьями, если того потребует его долг.
КАМИЛЛ (пятясь, садится в кресло). Ты меня мучаешь загадками!
М-м ДЮПЛЕССИ. Я тоже видела Максимилиана достаточно близко, иначе не говорила бы с такой уверенностью. Долг, как он его понимает, для него всего превыше. Второе - его власть. Он не злоупотребляет ею, злейший недоброжелатель не укорит его в этом, но, добравшись до власти, он ни с кем не станет ее делить. Дантон же... Камилл, рядом они не останутся. Ты говоришь, что уверен в своей правоте -
Голос Мери: "Кто же не уверен в своей правоте?.."
М-м ДЮПЛЕССИ (как эхо). Кто же не уверен?.. Робеспьер тоже, и более, чем кто-либо другой. Сомнений в своей правоте он не потерпит. Сегодня он будет поддерживать вожаков санкюлотов, завтра - тебя и Дантона, и во всех случаях будет прав.
КАМИЛЛ (в волнении). Ты меня пугаешь... Послушай... Нет, нет, ты просто все еще сердишься на него, оттого так говоришь.
М-м ДЮПЛЕССИ. Нисколько. Я всегда была рада, что этот брак не состоялся. Мне холодно было бы в присутствии Максимилиана в нашей семье... холодно и неловко. А ему среди нас - неловко и тесно...(Устало.) Прости, я не умею объяснить всего, что я вижу и чувствую. Вы мне слишком дороги, и я... наверное, напрасно.
КАМИЛЛ (помолчав). Но...все ждут следующего номера "Кордельера"... а субсидия... а типограф - я обещал ему... (Где-то хлопает дверь. Камилл - радостно, вмиг позабыв все тяжелые сомнения.) О, вот вернулись с прогулки Люлю и Орас! Увидишь, как он вырос!.. (Устремляется к двери, но вдруг оборачивается.) Пожалуйста, не говори ей - про наш разговор. Пока что.
М-м ДЮПЛЕССИ (наклоняет голову). Я собиралась просить тебя о том же самом.
Затемнение
ЭПИЛОГ
Комната Шелли.
ПОЭТ. Но ведь ты не считаешь, что Робеспьер жертвовал друзьями ради власти?
МЕРИ. А ради долга?.. Но ведь все сказано мадам Дюплесси, с ее точки зрения.
ПОЭТ. Этим можно было убедить Камилла? И почему - она, не Филиппо, не Диллон, не сам Робеспьер, наконец?
МЕРИ (качает головой). Не знаю. Я думала о том, что выбор Камилла - в отличие от Робеспьера - не столько политический, сколько психологический.
ПОЭТ. Но Камилл - умолкнувший - предоставив событиям просто идти своим чередом?!..
Свеча на столе медленно гаснет, и на фоне светлеющего окна обозначается силуэт Демулена.
P.S. Просим не искать здесь мистики, а диалоги Поэта и Мери рассматривать как художественное обрамление и часть рефлексии.
Этот "этюд альтернативной истории" создан в проходившей в брюмере CCXIII года очередной игре по моделированию "Трое в одной лодке". Л. - координатор - задала нашей команде реальные исторические условия и двух персонажей - Камилла и Дантона, третьего же нам предстояло выбрать самим, с тем, чтобы попытаться изменить имевшее место развитие событий, хотя бы в частностях, учитывая другие реальные факторы и стремясь к политической и психологической достоверности (правдоподобию).
Время и место. Получив задание, мы сначала не восприняли ситуацию как безнадежную. Конечно, лучше бы было вмешиваться до выпуска 3-го номера "Старого кордельера" или даже до 1-го, но, принимая во внимание, что М.Р. [М.Робеспьер, здесь и далее], ставя под удар собственную репутацию, защищал Камилла даже в речи 18 нивоза, решили не отказываться от попытки. А кроме того - на том, что поединок, ЗА Камилла, или С Камиллом, будет психологический, сошлись сразу и все, а раз так - на чем-то же строила Станислава Пшибышевска гипотезу, что М.Р. не отступался от попыток спасти этого великовозрастного дитятю даже в "последнюю ночь вантоза"?.. В ходе размышлений будущий "Дантон" сделал и такое еще замечание: Камиллом движут тщеславие и/или страх. Рациональные доводы, к сожалению, его мало "пробирают". Последствия 3-го номера уже достаточно серьезны, чтобы его напугать, тогда как в атмосфере относительно безопасной он станет распускать хвост. И место соответственно выбрано. Одни и те же декорации (сценический минимализм) - чтобы не отвлекаться от диалогов, не просто их выстроить, а ощутить внутреннюю непрерывность. Домашняя обстановка, а не Конвент, типография или кафе, - более доверительная, способствующая тому, чтобы эти люди были "более собой".
Действующие лица. Разумеется, Камил, - только...объект или субъект, поединок ЗА него или С ним?.. Разумеется, Дантон, ибо без него "Старого кордельера" могло и не быть. И третий. Тот, кто способен противостоять Дантону, противостоять и Камиллу, в то же время увлечь его за собой, убедить, или даже запугать по-настоящему. Если людей, к которым Камилл прислушается, все-таки можно набрать - прежде всего Лолотта, М.Р., Фрерон, Диллон, Аннетт Дюплесси, возможно, и Фабр, и Эро Сешель, Филиппо, - то с влиянием Дантона им всем тягаться трудно. Смеялись мы по этому поводу, задавали вопрос - не преувеличиваем ли роль Дантона, не делаем ли из него демоническую фигуру (как и сказали ШеллЫ), и старались не впасть в эту крайность. В конце концов, может быть, на самом деле не Дантон был так силен и велик, а Камилл - так слаб и податлив? Но если это так, то нет никакой возможности закрепить успех внушения: завтра опять придет Дантон, и Камилл повернется в противоположную сторону, и тогда мы внутри замкнутого круга, неразрешимой задачи. Значит, следует предполагать у Камилла и толику здравого мысла, и собственное мнение, или/и найти надежный привод для влияния на него.
КАМИЛЛ (Натали)
Привод - тщеславие и/или страх, как выше сказано. То и другое в нем очень сильно, даже трудно иной раз сказать, что является ведущим мотивом поведения. И, конечно, не мог не встать вопрос, а почему вообще появилась газета? Был Камилл так наивен и не понимал, что его используют (и для чего)? Доставало у него проницательности и здравомыслия понять, что между ним и Эбером разворачивается не война перьев, а оба они приводят в действие страшные, огромные социальные механизмы? Не понять, хотя бы почувствовать? Ответ на эти вопросы позволил бы принять или отбросить "политические" доводы убеждения. В то же время он упрям, как осленок (метко заметил папаша Дюшен), и склонен к фанфаронству. Демонстрировать свою "независимость", самостоятельность, взрослость - ну в точности подростковый комплекс самоутверждения! И если его доброжелатель (М.Р. в якобинском клубе) держал себя по отношению к Камиллу покровительственно - 9 против 1, что осленок начал бы бить копытами! Мы постарались показать, как действует Дантон (сознательно или интуитивно): он льстит мнимой независимости Камилла, его популярности, исподволь делает так, чтобы Камилл воображал, будто противостояние эбертистам, кампания "Старого кордельера", словом, все активные действия исходят от него самого. "Моя газета и твои связи!.." - о, это он, Камилл, "человек 14 июля и 10 августа", вдохновляет самого Дантона. Фразы о том, что М.Р. считает нужной газету и ссылка на слова Сен-Жюста о счастье - показатели камилловской неадекватности, эйфории. В шуме толпы за окнами он слышит дифирамбы себе как журналисту и - не слышит угрожающего рокота, который уже безошибочно уловила Дюплесси. "Полагает ли он, что наша свобода достаточно упрочена?" - Мне кажется, у Камилла эгоцентрическое восприятие жизни. Если у меня дома есть хлеб с вареньем, значит - голода и нет. Если меня попрекают достатком и довольством - значит, уже покушаются на Свободу вообще. Очень трудно до него достучаться. Хотя, кто знает! 12 июля в Пале-Рояле и в эпоху "Генерального прокурора фонаря" он как будто сопереживает... В общем, надо сказать, трудность была в том, чтобы не переиграть его упрямство, тщеславие, наивность и, наоборот, не превратить его в слишком рассудительного. Это тоже отразилось в интермеццо с Шелли: поэту, который сам похож на Камилла во многом, трудно устоять, чтоб не сделать героя просто жертвой игры чужих воль и социальных сил. Все-таки Камилл выбор делает - эмоционально, спонтанно, но это же все равно выбор. Он не идиот, в клиническом смысле, а значит, должен отвечать за свои действия. Поэт ты или не поэт, а гражданином быть обязан. Да ведь каким бы наивным он не был, но практические расчеты ему не чужды. И не могу представить, чтоб у 34-летнего дядьки совсем не было ответственности перед близкими. И последний кадр - об этом:
КАМИЛЛ (помолчав). Но...все ждут следующего номера "Кордельера"... а субсидия... а типограф - я обещал ему...(Где-то хлопает дверь. Камилл - радостно, вмиг позабыв все тяжелые сомнения.) О, вот вернулись с прогулки Люлю и Орас! Увидишь, как он вырос!.. (Устремляется к двери, но вдруг оборачивается.) Пожалуйста, не говори ей - про наш разговор. Пока что. - Я взволнован неподдельной тревогой Аннетт. Я задумался. Но такому обнадеживающему концу противостоит вопрос - а чем будет жить Камилл? Исключено, что он станет исполнителем воли М.Р. Исключено, что он будет ему сознательным помощником и соратником. Не исключено, что он устранится (это - единственный вариант), хотя его держат "субсидия" и моральные обязательства, но главное - а как же его популярность, его слава? Обречь на молчание себя, талантливейшего - в чем он сам не сомневается - журналиста Франции?! ПОЭТ. Но Камилл - умолкнувший - предоставив событиям просто идти своей чередой?!.. Проблема, поставленная еще в "Апреле", в связи с Шарлоттой, Дантоном и другими.
МЕРИ. Ты сказал сейчас верно, сам, может, даже не поняв всей глубины, - жертва во имя свободы или справедливости должна быть благородной и прекрасной. Именно потому она жертва. Помнишь слова Верньо?
ПОЭТ (настойчиво). И все же, разве не сто крат величественней и прекрасней Революция, в которой остаются лучшие ее сыны, умножая свои деяния!.. - да, если бы...но неправдоподобно.
ДАНТОН (Игорь)
А ведь я чуть не стал его отговаривать от продолжения выпуска газеты. И, сам не знаю, хотел ли предостеречь этого великовозрастного ребенка или подогреть в нем азарт опасной ситуацией. В какой-то момент у нас мелькнула мысль сделать Дантона одновременно и третьим, но мелькнула и ушла. Но лучше начинать с начала. Поскольку это знакомство с Дантоном для меня не первое, кое-какие выводы из предыдущей игры я использовал. Он расчетлив и внутренне закрыт при внешней "распахнутости". Он на самом деле неплохой друг, но не откажется от идеи использовать способности своего друга ради собственных целей, даже понимая, что подставляет его. Это сейчас его локальная задача; о методах и приемах воздействия на Камилла выше уже сказано. Пожалуй, он испытывает уколы совести: ДАНТОН. Давно ты был в Конвенте? ... Хотел знать, понимаешь ли ты, в какую войну ввязываешься... - но в итоге рассуждает примерно так же, как и мы, а именно: окончательное решение принимает сам Камилл, ему и отвечать за себя. Все мы взрослые и все одинаково понимаем, на что идем. Короткими вспышками, на миг его пугает податливость Камилла, но - вот это, можно сказать, было некоторое для меня "новшество" - Дантон как раз не понимает всей глубины наивности Камилла и всю силу своего влияния на него, а не наоборот. Рядом с этими вопросами и предположениями стоят другие, более общие. Каковы вообще устремления Дантона в этот период? Насколько он себя чувствует сильным? Желает ли он устранить - только эбертистов, - эбертистов И следом Робеспьера (Комитеты)? Насколько реально он оценивает шансы М.Р. (и насколько уверен в преданности Камилла ему, Дантону, чтобы не опасаться М.Р.)?.. Чтобы играть, нужно принять какой-то стержень поведения персонажа, как мне кажется. Верный, неверный, но определенный. И Дантон нацелен на уничтожение эбертистов, вынужден считаться с Робеспьером, но о коалиции с ним не помышляет, считает себя достаточно сильным и авторитетным, чтобы менять социально-экономическую и внешнюю политику правительства и переориентировать общественное мнение. Последнее - важно, затем и нужна газета Камилла. (Одно замечание, к делу прямо не относящееся. Тирады о милосердии, мире, прекращении кровопролитий - это форма, "дискурс", но не самая суть стремлений дантонистов. И потому сентиментальные мотивы вроде "кошмарных видений сентября" я полностью отметаю. Есть - новый политический курс, который мы намерены проводить в жизнь, дольше не откладывая.) Робеспьера он откровенно недолюбливает, но пока ему достаточно вооруженного нейтралитета:
ДАНТОН (перебивает). Он так же любит лесть, как и другие. Ему приятно, должно быть, сознавать, что его слово решающее. Он любит поучать и руководить, но так, чтобы ответственность несли другие. - это не брань, а ворчание. Но он тут же противопоставляет, перед Камиллом, себя: Будем смотреть на вещи трезво. Когда нужно вытащить нашу телегу, увязшую в дорожной грязи, зовут меня. Потом зато удобно взвалить на мои плечи и все ошибки, и кровь, самим же остаться незапятнанными. Но я выдержу, спина у меня крепкая. - За меня держись, мой мальчик. А на счет расположения Робеспьера - не обольщайся. Дантон никоим образом не демоническая и не роковая фигура. Он не всеведущ и не всесилен. Но у него есть большая психологическая гибкость и проницательность, по крайней мере, в отношении Камилла. Он расчетлив, но при этом импровизатор. Он, возможно, и не знал, что именно будет говорить и как, когда переступал порог этого дома, но слова и интонации приходят ему в нужный момент. И при этом он во многом искренен. Разве можно правдоподобно играть, не веря самому себе? Есть ли в его атаке на Камилла какие-то недоработки? Кажется, нет. Давить сильней и откровенней было бы опасно. Ухожу, уверенный, что не оставил моему противнику шансов.
ТРЕТИЙ (Анна)
Вопрос поставлен при обсуждении "действующих лиц", пришла пора на него отвечать. Да, скажем, Фабр, который сам напуган и изрядно запутался, но у которого, видимо, восприятие событий гораздо трезвей, мог бы его предостеречь, что если война начнется, это будет война на истребление. Тем более что его самого однозначно отнести к "дантонистам" не получается. Но как фигуру сомнительную во многих отношениях, его отодвинули. (К тому же проба показала, что мы съезжаем к "Апрелю", а мы старались избежать любых аллюзий, с литературными произведениями или играми.) О Филиппо, к сожалению, известно не так много, чтобы строить на этом материале гипотезу. Диллон и Фрерон - оба привязаны к семье Камилла и оба недолюбливают Робеспьера, на их трезвость и объективность рассчитывать не особенно приходится. Лолотта...кто знает! Порой - взбалмошная, балованная девочка, порой - рассудительная женщина...Мы совсем не склонны считать ее морально зависимой от Камилла, как это видится Г.Бюхнеру, но и она, увы, тщеславна и беспечна. Итак, остаются Робеспьер и Аннетт. Отрабатывая вариант с М.Р., неизбежно пришлось отвечать на вопрос, что им-то движет? Но этого мы никогда не узнаем, поэтому - что им могло двигать? Привязанность, чувство долга по отношению к школьному другу, политические соображения, нравственные? И чего ему, собственно говоря, нужно, - изолировать Камилла от Дантона, "обезвредить", как взрывоопасный объект, или привлечь на свою сторону (как нам кажется, это не одно и то же)? А попутно всплывали и другие вопросы: цели и намерения М.Р. в отношении левых, в отношении правых, определяемая им перспектива революционного правительства. Хоть они и отошли на второй план, все же, может быть, стоит на них чуть-чуть задержаться. Судя по описаниям работы в Комитете этого периода и предположениям о намерениях робеспьеристов бескровно устранить обе фракции, у него действительно если не оптимистическая вера, то скорей позитивный, без иллюзий, настрой. И, благодаря нашим "беседам" с товарищами из КОС, обрисовались две...гипотезами их трудно назвать, но что-то в этом роде. Первая. В этот период М.Р. интуитивно придвигается к пониманию экономических рычагов политики. Но как раз яростная борьба санкюлотов и нуворишей, ее откровенно экономическая подоплека (одни покушаются на чужую собственность, другие слишком жадны и хотят иметь все) осознается им в результате как опасность экономического подхода, негативность и бесперспективность - он делает ставку на "моральную экономику", более того - на "морализированную" политику. Чистая экономика - это источник всеобщих бедствий. Вторая, с первой ничего общего не имеющая. М.Р., я вынуждена с этим согласиться, стремится скрыть свою потребность в чем-либо, а особенно в ком-либо, а особенно личную. И нужна катастрофа или явное ее приближение, чтобы он произнес слова просьбы, чтобы он дошел до уговоров или мольбы. И вот поэтому Станислава и выбрала - она наверняка имела в виду эту черту Максимилиана! - для решающего, решительного и отчаянного откровенного разговора канун ареста Камилла, а не более благоприятный и объективно обнадеживающий момент. Но что прикажете делать с такими посылками? "Старый кордельер" я бы сравнила с раскачиванием каната, по которому (между "лево" и "право") осторожно ступает канатоходец. Ситуация нагнетается день ото дня, но все же это не катастрофа. Еще нет. Следовательно - следовательно, если мы с Натали-Камиллом начнем разыгрывать бурную сцену, мы же первые над ней станем хохотать. Предположим, что Максимилиан на этом этапе попытается разговаривать с Камиллом с политической аргументацией, сочетая строгость и мягкость (на какую он сейчас способен - какую способен допустить в себе). Может быть, как и Дантон, он использует лесть, подчеркнет нужность "Кордельера" - только "Кордельера", руководимого им? И тут мы уткнулись носом в прецедент. А разве в момент "чистки" в клубе он не сделал почти то же самое? Можно легко дофантазировать, как после заседания и речи с трибуны Максимилиан беседует с Камиллом наедине, пытаясь его вразумить. А Камилл, напуганный и тем самым обозленный, слышит только менторский тон М.Р., который "хочет всеми повелевать!" Да, видимо так: с одной стороны, действуют все "камилловские" факторы, о которых речь шла выше, с другой - М.Р. еще не дошел до той точки, чтобы доводы ad ratio заменить доводами ad hominem. Но все же надо было попробовать. Предположим, что встречные идеи о комитетах милосердия и справедливости созрели у их творцов не в миг, когда верстался номер газеты и не на трибуне. Предположим, в эти стремительно ускользающие минуты между ними происходит разговор, в немалой степени доверительный и все же вполне деловой? М.Р. может быть откровенным в том, что для упрочения свободы не надо делать резких движений, и в то же время "брать" Камилла на самолюбие и страх...Ну что ж, как вы поняли, такой план позволил вообще не отвечать прямо на вопрос, что же движет (могло бы двигать) Максимилианом. В самом деле - мы бы показали, как он убеждает, а почему - предоставили бы вам голову ломать. Избежали бы любойдвусмысленной трактовки и постарались бы недостатки "политической" аргументации компенсировать "психологической" и наоборот. Их диалог завершился также неуверенным многоточием, позволяющим надеяться. Но, перечитав заново текст, мы сказали друг другу "не верю". И, удалив нашу интеллектуальную продукцию (именно так - за ее механистичность), сыграли другую ситуацию - ту, что и представили. А ШеллЫ - это отчасти отражение наших колебаний между художественно-романтическим и трезво-историческим подходами к ситуации и эхо тех философских, если можно их так называть, проблем, которые мы в этой ситуации находили.
p.s. При открытой публикации мы решили ничего не менять в нашем этюде, сохранив те непосредственные образы, идеи, тот уровень знаний и рассуждений, которые сейчас бы мы оценили по-другому. Сохранили мы и наши комментарии, сделанные после игры. Как в абсолютном большинстве подобных опытов, мы пришли к «открытому финалу", к выбору, а потому приглашаем, как всегда, заинтересовавшихся коллег к обсуждению.
Натали Красная Роза, Анна Алексеева и Игорь Стешенко
5 фримера CCXVI года
