про руды, розы и воздушные шары
Гражданин Ривароль как-то сказал: живот - это почва, в которой зреют мысли. Сколько ж нареканий он за это вызывает. "Вульгарный материализм", мол. Конечно, я не спорю, в таких вопросах, а особенно с гражданином Барнавом или с гражданкой Полиной, мне не тягаться, а про себя думаю: шутка ли это? Ведь что я давно заметил - настроение человека очень зависит от того, что он ест. Даже опыт хочу поставить. К примеру, если приготовить салаты поострей - станут ли все спорщиками или остряками? И наоборот - от нежного суфле люди сделаются сентиментальными?..
Предметом на сей раз оказались только что опубликованная биография Вадье и найденная Директором Шарантончика гравюра, в которой он предположил Вилата.
- Предположение ваше, гражданин Директор, довольно правдоподобное, - рассуждал Колло, разглядывая картинку. - Фигурка эта маленькая, тоненькая, подвижная, а человек - импульсивный: явно же он, как сказала Главврач, что-то выкрикивает без санкции председателя суда, когда его не спрашивают. Это весьма напоминает нашего Вилата.
- Хоть жди, пока тебе дадут слово, хоть не жди, что изменится! - перебил Камил, памятуя собственный опыт 94-го года. - Вадье поступил всех умней: не дожидался расправы и сбежал. Вот мог бы и Вилата с собой взять.
Ему никто не ответил: Камил, по своей обычной бестактности, сыпанул с размаху соли чуть не всем сразу. Поймав на себе укоризненные взгляды, он тут же стал оправдываться:
- А я что? Я альтернативу предложил! Если бы вы тогда держались вместе и помогали своим, может, и не п-провалилось бы дело бабувистов.
-
Удивлен, услышав это от тебя, - отозвался Антуан, и пояснил еще: - Удивлен, что ты сожалеешь о провале "дела бабувистов".
Камил ринулся в контратаку:
- А ты не удивляйся! Если ты думаешь, что посттермидорский Конвент или Директория отвечают полностью моим идеалам, то оч-чень ошибаешься! То есть... может быть, если бы я это видел там своими глазами... с определенного места и положения - я бы судил... Не знаю. Что говорить о том, как бы я судил! Но Здесь-то я знаю, что было дальше! Между прочим, мы говорили на эту тему с Тальеном. Верь-не верь, дело твое, но он быстро разочаровался в их победе. Не так быстро, как твои коллеги по Комитету, но скоро.
- Тальен, по-моему, человек эмоций, - сказала ГлавВрач, - Как его подтолкнула к участию в перевороте угроза жизни Терезы, так разочарованию способствовало, возможно, то, что она от него отвернулась.
- А быть может, именно этого не хватало другим... - вполголоса проговорил ББ, - кому-то из нас. К сожалению.
- Может, и так, - согласился Камил. - Но какая б ни была причина - факт, все равно.
Но Сен-Жюст, видимо, решил заставить Камила ответить за свои слова.
- Значит, не полностью, но отвечают - посттермидорский Конвент или Директория твоим идеалам?
Сильно задетый тем, что его как будто принимают за реакционера и сторонника Директории, Камил вскочил из-за стола и подошел к противнику.
- Когда речь идет об идеалах, тут не применим меркантилизм: отвечают "на половину", или "на треть", или "на три четверти"! Я бы наверняка приветствовал прекращение массового террора, восстановление свободы печати и отмену максимума. Но не хочешь ведь ты сказать, что в этом состояла суть изменений! И тем более уж нельзя сказать, что эти три вещи стали причиной наступившей реакции! Я никак не могу знать, к чему бы привел успех бабувистов. Может быть, и к новому красному террору. Но я ведь имел в виду, вернемся к началу, другое. Те из радикалов, кто остался на земле и на свободе, вроде Вадье, Юге, они слишком легко дали себя изолировать, разделить. Вот о чем я!
- Камил, видишь ли, - заметил со своего места Мари-Жан, - они не знали, что по прошествии *** десятилетий историки напишут: "в тех условиях их победа была невозможна, поскольку Франция не прошла еще стадию развитого капитализма". В отличие от последующих поколений, они верили в осуществимость своего дела, и потому брались за него не с тем скрытым пессимизмом и сомнением, с каким берутся за альтернативное моделирование граждане из персонала Шарантончика. (Тут он послал ироническую улыбку в сторону ГлавВрача и Директора.) Они всерьез верили - и всерьез работали. Поэтому утверждать, что они позволили себя изолировать "слишком легко", я бы не стал.
Антуан, несколько досадуя на вмешательство Эро, суховато отвечал Камилу:
- Я повторил твои слова. Выражайся точнее - и тебе не придется других упрекать за якобы искажение твоих мыслей... Что до ваших парадоксов, Эро, я скорее соглашусь с Камилом. Мы действительно не знали, что спустя *** десятилетий историки обнаружат между нами больше сходства - которого мы не видели, - чем различия - которое мы только и видели. Мы дали себя изолировать слишком легко.
И без того погрустневший Вилат тихо повторил:
- Самый больший вред люди наносят себе сами. Сами себя изолировали! Это я о... обо всех. Почти о каждом. Может, бабувисты, а потом филадельфы еще яснее, чем их предшественники, стали понимать силу единства. Но было уже поздно.
В общем-то, Антуану было нечего возразить, ни Вилату, ни своим мыслям; однако тема была слишком острой, чтобы он заставил себя так легко прекратить дискуссию, поэтому он вновь обратился к Демулену:
- "Прекращение террора, свобода печати и отмена максимума"... Нет, причиной реакции они не стали, а условием - да. Но что всего хуже - они превратились в массовом сознании в положительные стороны реакции. Кончилось революционное правление - вместе с ним исчез максимум и другие ограничения. Следовательно, революционное правление - это зло, а реакция - благо. Вот тот самый ход рассуждений, на какой только и способен обыватель.
Камил поморгал быстро, словно в глаз ему угодила соринка, и заговорил, не сразу и другим тоном:
- Так, может быть, он и есть, этот обыватель, носитель высшей мудрости - "здравого смысла"?.. Я так не считаю, конечно, но дилемма есть. Как ты, я или Вадье можем претендовать на то, что знаем, в чем суть "счастья"? как можем делать счастливыми обывателей вопреки представлениям и желаниям обывателей?.. Теперь ты можешь ответить на этот вопрос?
- Я и теперь отвечаю на этот вопрос так же. Надо освободить из обывателя Человека - как освобождают ценный металл из руды.
- Да, так, - подхватил Вилат. - Если верить в эту человеческую подлинную и высшую сущность - а можно только верить, потому что пока ее не выделишь в свободном виде, убедиться в ее
реальности бывает трудно. Но процесс это - жестокий... Ты видел март... мартин... нет, как-то иначе... Мартеновскую печь?.. Ну, я хочу сказать, что сравнение подходящее.
- И поэтому, - закончил Мари-Жан, - мы оказываемся в том же положении, что и церковь, которая желает спасти человечество наперекор человечеству, и не предъявила еще ни единого доказательства ни реальности спасения, ни реальности гибели души.
- Вы иронизируете, Эро, - мягко возразил ББ, - а между тем, в некотором смысле, всё, борющееся за духовную человеческую сущность, борется за одно и то же, хотя церковь себя и опорочила. Однако в том, что касается доказательств реальности этой самой сущности, я не соглашусь с вами. Рудознатец определяет, что эта порода таит в себе металл, по тончайшим признакам, по едва заметному блеску или особой прочности - я не могу развить сравнение, не обладая знаниями в сей области. И высшая сущность человека пробивается сквозь обывателя. Как блеск. Как свет. Пусть редкие, но благородные поступки, порывы самоотверженности, тяга к красоте - это ли не доказательства?
- Ах, это правда! - воскликнул Вилат.
- Это все замечательно, - Камил опять обрел уверенность, что моментально отражалось на его манере, - сказано, по крайней мере. Но революция как явление социальное, политическое и эк-кономическое - ее ли задача "поиск человеческой сущности"? Если бы тут были Полина или Варле, или Жорж, они бы сказали: надо смотреть с точки зрения улучшений условий труда, жизни, совершенствования общества и государства, социальной справедливости... А все категории более высокие и более высокие цели - это приложение. Или следствие.
- Знаете, что я думаю? - Вилат, отвлеченный и увлеченный спором, уже приободрился. - Это не приложение и не следствие, а другая сторона. Ну, вот церковь занимается, то есть пытается, только поиском и освобождением духа человека, а на социальные улучшения смотрит только как на одно из средств, и то не самое важное. Тред-ю... ой, в общем, которые за профсоюзы, - они ставят цель только экономических преобразований. Считая, что остальное или приложится, или вовсе не забота. Но Революция, Революция с заглавной буквы, не может и не должна разделять эти две стороны!
ББ, конечно, выразил свое одобрение:
- О, я согласен с вами! полностью! Но на место церкви поставил бы, скорее, разные... философские и филантропические общества... Они более, чем церковь... Я имею в виду, в действительности, а не в своих декларациях...
- Разумеется, - вставил Мари-Жан, не без оснований усмотрев за "обществами" масонское братство; правда, реплика его звучала скорей насмешливо.
А Сен-Жюст, пристально глядя на Вилата, выслушал его, помолчал и вдруг сказал неожиданно:
- Наверное. Но трудно отделаться от поползновений все-таки разделить их на первичное и вторичное...
Неожиданным было именно это откровенное признание, и только Камил съязвил по этому поводу:
- Ха, еще бы! - но тут же стал серьезным. - Говоришь ты правильные вещи, Вилат. Но, видишь, что у нас получалось все время: как только доходило до очередных социально-экономических перемен, так их противники начинали кричать: "это - не важное, важны дух, свобода, самосознание, законы! а этого мы уже достигли!" Так заявили монархисты в лице Барнава, потом жирондисты, потом... -
он слегка замялся, - гм, потом мы, потом - Макс, потом - создатели конституции третьего года... Вот ведь что! Любыми понятиями можно, получается, жонглировать. Вот где трудней всего доискаться истины и особенно сделать эту истину ясной и очевидной для народа!
- Если что-либо "трудно" - не значит "невозможно", - сказал Антуан, скрестив руки.
- Современники, за немногим исключением, - осторожно начал ББ, - воспринимают истину через зримый, осязаемый и конкретный результат. Воспринять и оценить перемены в Человеке возможно, должно быть, лишь с расстояния... И то - не для всех.
-
Вероятно, - кивнул Мари-Жан. - Лучшим доказательством было бы существование нового общества и нового человека. Шарль Фурье и другие это хорошо понимали, создавая общины из своих сторонников. Но община - не общество.
-
Это и эссеи хорошо понимали, и другие всякие гностики. Но почему то, что вполне осуществимо в общине, так тяжело осуществить в обществе? В чем тормоз?.. И ведь все в этом себе отдают отчет! Когда Жан-Жак говорил, что для большой страны невозможна республика... Дело не в размерах территории, я думаю, но в чем?! - и Вилат посмотрел на собеседников так, будто кто-нибудь сию минуту даст исчерпывающий и точный ответ, явится сам Жан-Жак, или, по крайней мере, Филипп Бродель.
- "Общины", "философские кружки", "сообщества" - и с другой стороны "общество" - это как процесс флотации руды, раз уж такое сравнение возникло, - промолвила ГлавВрач, и добавила, не
уступая Эро в язвительности: - Да, пессимист я, пессимист, как нас - и справедливо - охарактеризовал Мари-Жан. Злостный пессимист.
- А я все-таки не согласен! - сказал Вилат.
- Я не пессимист, - констатировал Антуан. - И я бы использовал другое сравнение. Из моей практики. Воздушный шар может поднять строго определенный максимум груза. Больше воздушных шаров может поднять больший груз.
- Другими словами, - уточнил Директор Шарантончика с наивностью гуманитария, - задача по физике: сколько надо воздушных шаров, чтобы оторвать от земли всю инертную массу?
- Ну-у... - удивленно и разочарованно протянул Вилат, - это речь опять о количестве! Большая территория - маленькая территория, много человек - мало человек... А ведь причины же в качестве! То есть - в качествах.
- А количество переходит в качество - знаешь такой закон? - Камил решил продемонстрировать, что и он тоже кое-что почитывает.
Аргумент был выбран неудачно, и Вилат немедленно об этом заявил:
- Ну и собери ты все розы мира в одном месте - от этого они свою "розовую" сущность не изменят!
- Это как посмотреть! - Директор Шарантончика подмигнул Камилу. - Будет новая сущность - розарий.
- Будет "новый сад, лучше, прекраснее прежнего", - подыграл им Мари-Жан.
Вилат понял, что они отшучиваются, не находя пока нужных доводов. Сам он остался очень серьезен.
- Не убедили. Каждый цветок все равно останется тем, чем был. Во-первых. А во-вторых, этим цветам, допустим, менять свою сущность незачем. А даже этот новый сад не изменит сущность, например, чертополоха... Ну, как реальное живое растение чертополох очень даже хороший и полезный, не хуже розы, я - для образности.
- А садовую прививку сделать... - предпринял еще одну попытку Камил. - Получится гибрид. Новая сущность.
- Ах, это еще двусмысленней! То ли победят лучшие качества от каждого вида, то ли - нет. - и Вилат окончательно разбил оппонента: - А уж к закону перехода количества в качество это совсем отношения не имеет!
- С тобой спорить иногда невозможно. Беру тайм-аут! - пожалуй, Камил в этом случае выразил мнение не только свое личное.
- Иногда со мной спорить бесполезно, - подтвердил Вилат. - Вот, например. На дороге от Мазовца до Тереспола есть придорожный трактир, где обычно останавливаются дилижансы... Ну, то есть автобусы. Я, когда вспоминал это место, сказал: "около чучела самолёта". Конечно, они сразу хихикать стали - "чучела бывают животных, а самолета - это макет". А это не макет, и не муляж, потому что он настоящий, который летал, только начинка вся вынута. А, значит, по технологии изготовления и вообще по принципу - все-таки чучело! Другого определения они так и не придумали, - он торжествующе посмотрел на ББ, Эро, администраторов Шарантончика и Антуана.
Появился Жюно:
- А у меня тем временем поспел тот самый страсбургский пирог, о котором толковал гражданин Мюрат. И он-то точно ни муляж, ни макет!
Предметом на сей раз оказались только что опубликованная биография Вадье и найденная Директором Шарантончика гравюра, в которой он предположил Вилата.
- Предположение ваше, гражданин Директор, довольно правдоподобное, - рассуждал Колло, разглядывая картинку. - Фигурка эта маленькая, тоненькая, подвижная, а человек - импульсивный: явно же он, как сказала Главврач, что-то выкрикивает без санкции председателя суда, когда его не спрашивают. Это весьма напоминает нашего Вилата.
- Хоть жди, пока тебе дадут слово, хоть не жди, что изменится! - перебил Камил, памятуя собственный опыт 94-го года. - Вадье поступил всех умней: не дожидался расправы и сбежал. Вот мог бы и Вилата с собой взять.
Ему никто не ответил: Камил, по своей обычной бестактности, сыпанул с размаху соли чуть не всем сразу. Поймав на себе укоризненные взгляды, он тут же стал оправдываться:
- А я что? Я альтернативу предложил! Если бы вы тогда держались вместе и помогали своим, может, и не п-провалилось бы дело бабувистов.
-
Удивлен, услышав это от тебя, - отозвался Антуан, и пояснил еще: - Удивлен, что ты сожалеешь о провале "дела бабувистов".
Камил ринулся в контратаку:
- А ты не удивляйся! Если ты думаешь, что посттермидорский Конвент или Директория отвечают полностью моим идеалам, то оч-чень ошибаешься! То есть... может быть, если бы я это видел там своими глазами... с определенного места и положения - я бы судил... Не знаю. Что говорить о том, как бы я судил! Но Здесь-то я знаю, что было дальше! Между прочим, мы говорили на эту тему с Тальеном. Верь-не верь, дело твое, но он быстро разочаровался в их победе. Не так быстро, как твои коллеги по Комитету, но скоро.
- Тальен, по-моему, человек эмоций, - сказала ГлавВрач, - Как его подтолкнула к участию в перевороте угроза жизни Терезы, так разочарованию способствовало, возможно, то, что она от него отвернулась.
- А быть может, именно этого не хватало другим... - вполголоса проговорил ББ, - кому-то из нас. К сожалению.
- Может, и так, - согласился Камил. - Но какая б ни была причина - факт, все равно.
Но Сен-Жюст, видимо, решил заставить Камила ответить за свои слова.
- Значит, не полностью, но отвечают - посттермидорский Конвент или Директория твоим идеалам?
Сильно задетый тем, что его как будто принимают за реакционера и сторонника Директории, Камил вскочил из-за стола и подошел к противнику.
- Когда речь идет об идеалах, тут не применим меркантилизм: отвечают "на половину", или "на треть", или "на три четверти"! Я бы наверняка приветствовал прекращение массового террора, восстановление свободы печати и отмену максимума. Но не хочешь ведь ты сказать, что в этом состояла суть изменений! И тем более уж нельзя сказать, что эти три вещи стали причиной наступившей реакции! Я никак не могу знать, к чему бы привел успех бабувистов. Может быть, и к новому красному террору. Но я ведь имел в виду, вернемся к началу, другое. Те из радикалов, кто остался на земле и на свободе, вроде Вадье, Юге, они слишком легко дали себя изолировать, разделить. Вот о чем я!
- Камил, видишь ли, - заметил со своего места Мари-Жан, - они не знали, что по прошествии *** десятилетий историки напишут: "в тех условиях их победа была невозможна, поскольку Франция не прошла еще стадию развитого капитализма". В отличие от последующих поколений, они верили в осуществимость своего дела, и потому брались за него не с тем скрытым пессимизмом и сомнением, с каким берутся за альтернативное моделирование граждане из персонала Шарантончика. (Тут он послал ироническую улыбку в сторону ГлавВрача и Директора.) Они всерьез верили - и всерьез работали. Поэтому утверждать, что они позволили себя изолировать "слишком легко", я бы не стал.
Антуан, несколько досадуя на вмешательство Эро, суховато отвечал Камилу:
- Я повторил твои слова. Выражайся точнее - и тебе не придется других упрекать за якобы искажение твоих мыслей... Что до ваших парадоксов, Эро, я скорее соглашусь с Камилом. Мы действительно не знали, что спустя *** десятилетий историки обнаружат между нами больше сходства - которого мы не видели, - чем различия - которое мы только и видели. Мы дали себя изолировать слишком легко.
И без того погрустневший Вилат тихо повторил:
- Самый больший вред люди наносят себе сами. Сами себя изолировали! Это я о... обо всех. Почти о каждом. Может, бабувисты, а потом филадельфы еще яснее, чем их предшественники, стали понимать силу единства. Но было уже поздно.
В общем-то, Антуану было нечего возразить, ни Вилату, ни своим мыслям; однако тема была слишком острой, чтобы он заставил себя так легко прекратить дискуссию, поэтому он вновь обратился к Демулену:
- "Прекращение террора, свобода печати и отмена максимума"... Нет, причиной реакции они не стали, а условием - да. Но что всего хуже - они превратились в массовом сознании в положительные стороны реакции. Кончилось революционное правление - вместе с ним исчез максимум и другие ограничения. Следовательно, революционное правление - это зло, а реакция - благо. Вот тот самый ход рассуждений, на какой только и способен обыватель.
Камил поморгал быстро, словно в глаз ему угодила соринка, и заговорил, не сразу и другим тоном:
- Так, может быть, он и есть, этот обыватель, носитель высшей мудрости - "здравого смысла"?.. Я так не считаю, конечно, но дилемма есть. Как ты, я или Вадье можем претендовать на то, что знаем, в чем суть "счастья"? как можем делать счастливыми обывателей вопреки представлениям и желаниям обывателей?.. Теперь ты можешь ответить на этот вопрос?
- Я и теперь отвечаю на этот вопрос так же. Надо освободить из обывателя Человека - как освобождают ценный металл из руды.
- Да, так, - подхватил Вилат. - Если верить в эту человеческую подлинную и высшую сущность - а можно только верить, потому что пока ее не выделишь в свободном виде, убедиться в ее
реальности бывает трудно. Но процесс это - жестокий... Ты видел март... мартин... нет, как-то иначе... Мартеновскую печь?.. Ну, я хочу сказать, что сравнение подходящее.
- И поэтому, - закончил Мари-Жан, - мы оказываемся в том же положении, что и церковь, которая желает спасти человечество наперекор человечеству, и не предъявила еще ни единого доказательства ни реальности спасения, ни реальности гибели души.
- Вы иронизируете, Эро, - мягко возразил ББ, - а между тем, в некотором смысле, всё, борющееся за духовную человеческую сущность, борется за одно и то же, хотя церковь себя и опорочила. Однако в том, что касается доказательств реальности этой самой сущности, я не соглашусь с вами. Рудознатец определяет, что эта порода таит в себе металл, по тончайшим признакам, по едва заметному блеску или особой прочности - я не могу развить сравнение, не обладая знаниями в сей области. И высшая сущность человека пробивается сквозь обывателя. Как блеск. Как свет. Пусть редкие, но благородные поступки, порывы самоотверженности, тяга к красоте - это ли не доказательства?
- Ах, это правда! - воскликнул Вилат.
- Это все замечательно, - Камил опять обрел уверенность, что моментально отражалось на его манере, - сказано, по крайней мере. Но революция как явление социальное, политическое и эк-кономическое - ее ли задача "поиск человеческой сущности"? Если бы тут были Полина или Варле, или Жорж, они бы сказали: надо смотреть с точки зрения улучшений условий труда, жизни, совершенствования общества и государства, социальной справедливости... А все категории более высокие и более высокие цели - это приложение. Или следствие.
- Знаете, что я думаю? - Вилат, отвлеченный и увлеченный спором, уже приободрился. - Это не приложение и не следствие, а другая сторона. Ну, вот церковь занимается, то есть пытается, только поиском и освобождением духа человека, а на социальные улучшения смотрит только как на одно из средств, и то не самое важное. Тред-ю... ой, в общем, которые за профсоюзы, - они ставят цель только экономических преобразований. Считая, что остальное или приложится, или вовсе не забота. Но Революция, Революция с заглавной буквы, не может и не должна разделять эти две стороны!
ББ, конечно, выразил свое одобрение:
- О, я согласен с вами! полностью! Но на место церкви поставил бы, скорее, разные... философские и филантропические общества... Они более, чем церковь... Я имею в виду, в действительности, а не в своих декларациях...
- Разумеется, - вставил Мари-Жан, не без оснований усмотрев за "обществами" масонское братство; правда, реплика его звучала скорей насмешливо.
А Сен-Жюст, пристально глядя на Вилата, выслушал его, помолчал и вдруг сказал неожиданно:
- Наверное. Но трудно отделаться от поползновений все-таки разделить их на первичное и вторичное...
Неожиданным было именно это откровенное признание, и только Камил съязвил по этому поводу:
- Ха, еще бы! - но тут же стал серьезным. - Говоришь ты правильные вещи, Вилат. Но, видишь, что у нас получалось все время: как только доходило до очередных социально-экономических перемен, так их противники начинали кричать: "это - не важное, важны дух, свобода, самосознание, законы! а этого мы уже достигли!" Так заявили монархисты в лице Барнава, потом жирондисты, потом... -
он слегка замялся, - гм, потом мы, потом - Макс, потом - создатели конституции третьего года... Вот ведь что! Любыми понятиями можно, получается, жонглировать. Вот где трудней всего доискаться истины и особенно сделать эту истину ясной и очевидной для народа!
- Если что-либо "трудно" - не значит "невозможно", - сказал Антуан, скрестив руки.
- Современники, за немногим исключением, - осторожно начал ББ, - воспринимают истину через зримый, осязаемый и конкретный результат. Воспринять и оценить перемены в Человеке возможно, должно быть, лишь с расстояния... И то - не для всех.
-
Вероятно, - кивнул Мари-Жан. - Лучшим доказательством было бы существование нового общества и нового человека. Шарль Фурье и другие это хорошо понимали, создавая общины из своих сторонников. Но община - не общество.
-
Это и эссеи хорошо понимали, и другие всякие гностики. Но почему то, что вполне осуществимо в общине, так тяжело осуществить в обществе? В чем тормоз?.. И ведь все в этом себе отдают отчет! Когда Жан-Жак говорил, что для большой страны невозможна республика... Дело не в размерах территории, я думаю, но в чем?! - и Вилат посмотрел на собеседников так, будто кто-нибудь сию минуту даст исчерпывающий и точный ответ, явится сам Жан-Жак, или, по крайней мере, Филипп Бродель.
- "Общины", "философские кружки", "сообщества" - и с другой стороны "общество" - это как процесс флотации руды, раз уж такое сравнение возникло, - промолвила ГлавВрач, и добавила, не
уступая Эро в язвительности: - Да, пессимист я, пессимист, как нас - и справедливо - охарактеризовал Мари-Жан. Злостный пессимист.
- А я все-таки не согласен! - сказал Вилат.
- Я не пессимист, - констатировал Антуан. - И я бы использовал другое сравнение. Из моей практики. Воздушный шар может поднять строго определенный максимум груза. Больше воздушных шаров может поднять больший груз.
- Другими словами, - уточнил Директор Шарантончика с наивностью гуманитария, - задача по физике: сколько надо воздушных шаров, чтобы оторвать от земли всю инертную массу?
- Ну-у... - удивленно и разочарованно протянул Вилат, - это речь опять о количестве! Большая территория - маленькая территория, много человек - мало человек... А ведь причины же в качестве! То есть - в качествах.
- А количество переходит в качество - знаешь такой закон? - Камил решил продемонстрировать, что и он тоже кое-что почитывает.
Аргумент был выбран неудачно, и Вилат немедленно об этом заявил:
- Ну и собери ты все розы мира в одном месте - от этого они свою "розовую" сущность не изменят!
- Это как посмотреть! - Директор Шарантончика подмигнул Камилу. - Будет новая сущность - розарий.
- Будет "новый сад, лучше, прекраснее прежнего", - подыграл им Мари-Жан.
Вилат понял, что они отшучиваются, не находя пока нужных доводов. Сам он остался очень серьезен.
- Не убедили. Каждый цветок все равно останется тем, чем был. Во-первых. А во-вторых, этим цветам, допустим, менять свою сущность незачем. А даже этот новый сад не изменит сущность, например, чертополоха... Ну, как реальное живое растение чертополох очень даже хороший и полезный, не хуже розы, я - для образности.
- А садовую прививку сделать... - предпринял еще одну попытку Камил. - Получится гибрид. Новая сущность.
- Ах, это еще двусмысленней! То ли победят лучшие качества от каждого вида, то ли - нет. - и Вилат окончательно разбил оппонента: - А уж к закону перехода количества в качество это совсем отношения не имеет!
- С тобой спорить иногда невозможно. Беру тайм-аут! - пожалуй, Камил в этом случае выразил мнение не только свое личное.
- Иногда со мной спорить бесполезно, - подтвердил Вилат. - Вот, например. На дороге от Мазовца до Тереспола есть придорожный трактир, где обычно останавливаются дилижансы... Ну, то есть автобусы. Я, когда вспоминал это место, сказал: "около чучела самолёта". Конечно, они сразу хихикать стали - "чучела бывают животных, а самолета - это макет". А это не макет, и не муляж, потому что он настоящий, который летал, только начинка вся вынута. А, значит, по технологии изготовления и вообще по принципу - все-таки чучело! Другого определения они так и не придумали, - он торжествующе посмотрел на ББ, Эро, администраторов Шарантончика и Антуана.
Появился Жюно:
- А у меня тем временем поспел тот самый страсбургский пирог, о котором толковал гражданин Мюрат. И он-то точно ни муляж, ни макет!