ОПРИЧИНА
Невозвращенец Григорий Агабеков и секретная служба Сталина
Только в Москве 20-х годов действовало около 10 тысяч секретных агентов ГПУ.
Международный терроризм НКВД-еще одно преступление сталинщины.
Архивы КГБ молчат. Кто-то хранит верность традициям сталинских спецслужб!
И сегодня в атмосфере новой правды есть некое пространство, словно прикрытое огромным валуном, через который перекатывается водопад великих событий и неслыханных преступлений, благородных и подлых имен, подвигов и предательств. Именно там кроется истинное знание о деятельности советских органов государственной безопасности ВЧК - ГПУ - НКВД - МГБ - КГБ. Немало из этой деятельности обоснованно хранится в секрете. Но сокрытие многого другого никакими государственными интересами оправдать нельзя. Любой исследователь, получивший доступ к таким материалам, испытает соблазн проследить генезис страшного превращения одного из самых чистых по замыслу создателей общественного института - ВЧК - в иезуитский орден...
Еще и сейчас «карающий меч пролетариата и щит, укрывающий Отечество от врага», остаются едва ли не самыми романтическими символами первых лет Советской власти. Действительность же была, как выясняется, во многом иной. Какой? Мы все еще не располагаем достаточными для ответа знаниями. Записки чекиста Агабекова - а события, описанные в них, происходили в 20-х годах (!) - лишь ничтожно малая часть того, что все еще хранят спецхраны могущественных тайных ведомств.
Он все продумал до мелочей - десять лет агентурной работы дали необходимый опыт... Через давние и надежные связи в персидском консульстве под видом купца получил визу на въезд во Францию и 19 июня 1930 года покинул Константинополь. Пост начальника резидентуры ОГПУ на Ближнем Востоке стал вакантным. Восемь дней спустя он был в Париже, а вскоре другим, более верным путем прибыли туда и записки, над которыми он работал последние месяцы. Они должны были поступить по адресу во что бы то ни стало. Даже в случае провала...
Григорий Агабеков стал первым крупным чекистом-невозвращенцем. Много позднее его примеру последовали Вальтер Кривицкий, Игнатий Раисе, Александр Орлов . Но это уже было время Большого Террора... В 1937 году в разгар охоты на невозвращенцев Григорий Агабеков, проживавший в Бельгии, был выслежен и на франко-испанской границе ликвидирован Заграничным Особым Центром НКВД по специальному распоряжению наркома Ежова. Труп его нашли через несколько месяцев. А что же записки? В беллетризированном виде они вышли в свет за рубежом. Полный текст рукописи «ГПУ. Записки чекиста» хранился в эмигрантском Русском заграничном историческом архиве в Праге, откуда после второй мировой войны попал в Москву, в Центральный архив Октябрьской революции (ЦГАОР СССР).
286 машинописных страниц. 26 глав, раскрывающих многие сокровенные тайны ОГПУ. Вот лишь названия некоторых: «Внутренняя организация ОГПУ», «ОГПУ и правительство», «Убийство Энвера-паши», «Бегство секретаря Сталина», «Советская военная интервенция в Афганистан», «Высылка Троцкого»...
Что же произошло? Почему видный чекист - не просто исполнитель, но и организатор многих крупных секретных акций советской службы госбезопасности - пошел на этот безумный шаг: порвал со своими хозяевами и поведал миру об их деятельности?
«Мне часто приходилось слышать вопрос, да и сам я не раз себе его задаю: почему я, проработавший десять лет, с 1920 по 1930 годы, в ЧК и ГПУ, ныне решил порвать с Советской властью. Я работал в центре ОГПУ в Москве и на периферии, в отделах по борьбе с врагами СССР внутри страны и последние шесть лет в Иностранном отделе по работе за границей. Я больше, чем кто-либо, был знаком с системой и механизмом Советской власти, я видел совершавшееся из года в год перерождение, вернее, вырождение этой власти. Я потерял веру в то, что нынешнее правительство сможет осуществить мои идеалы. Я порвал с ними. Одним из главных оплотов этой власти является ОГПУ, и я решил в первую очередь ударить по ОГПУ, разоблачить то, непосредственным участником и свидетелем чего я был в течение последних десяти лет (...) Сотрудники, считавшие работу в ГПУ революционной обязанностью, ныне превратились в ретивых чиновников, работающих в целях личного благополучия и карьеры. (...) ГПУ, поставленное над всеми другими учреждениями Советской власти (...), стало «царской опричниной». Но это Агабеков написал в 1930 году. Что за опыт предшествовал такому выводу? «Началось это на Урале в городе Екатеринбурге (ныне Свердловск) в конце 1926 года, когда я из губкома (губернского партийного комитета) был направлен на службу в местное губчека, Мне было тогда 24.Помню вечное недоедание, голод и холод в Красной Армии, где я до того служил. Они сменились более или менее сытой ЖИЗНЬЮ, как только я перешел в чека. Губчека помещалась на Пушкинской улице в доме № 7. Это было небольшое двухэтажное здание с большим подвалом для арестованных, с двором и с конюшней в конце двора, где производились расстрелы (...). Председателем чека и одновременно начальником особого отдела 3-й армии, находящегося в Екатеринбурге, был Тунгусков, старый матрос. Об этом недалеком человеке, жестоком по природе и болезненно самолюбивом, рассказывали страшные вещи. Его товарищами были начальник секретно-оперативной части Хромцов, человек очень хитрый, наиболее образованный из всей тройки, до революции мелкий служащий в Вятской губернии, и латышка Штальберг, настолько любившая свою работу, что, не довольствуясь вынесением смертных приговоров, сама спускалась с верхнего этажа в конюшню и лично приводила приговоры в исполнение. Эта тройка наводила такой ужас на население Екатеринбурга, что жители не осмеливались проходить по Пушкинской улице. Это было десять лет тому назад. Сейчас, в 1930 году, Тунгусков сам расстрелян за бандитизм, Хромцов исключен из партии, ходит безработным по Москве, и только Штальберг работает следователем по партийным взысканиям заграничных работников при Центральной Контрольной Комиссии. Их садистические наклонности получили некоторое возмездие только много лет спустя, после того, как они погубили тысячи беззащитных людей, прикрываясь защитой революции и интересами пролетариата. В то время из центра пришло распоряжение об отмене красного террора. Однако подвал губчека и особого отдела был полон всяким народом, начиная от офицеров и священников и кончая крестьянами, прятавшими хлеб от реквизиции. Каждую ночь происходили «ликвидации» этих нахлебников, как их называли в чека. Хотя для расстрелов существовал специальный комиссар, однако в них принимало участие и начальство... Такое продолжалось до мая 1921 года, когда пришло распоряжение о переформировании 3-й армии в первую трудовую и о ликвидации особого отдела. Началась ликвидация не только отдела, но и имущества. Было много конфисковано золотых и серебряных вещей, денег, драгоценностей, одежды, даже продовольствия. Все это было вынесено в общую комнату и распределено между сотрудниками. После этого была устроена генеральная попойка всех сотрудников, и особый отдел 3-й армии закончил свое существование». Агабеков, знающий восточные языки, был переведен с Урала в Москву, в 14-е восточное спецотделение ВЧК, а затем отправлен в Туркестан, где провел операцию по «очищению» бухарского правительства от сторонников басмачей и организовал убийство басмаческого вождя Энвера-паши. В начале 1922 года ВЧК преобразовано в ГПУ, при этом значительно сузились функции органов, что, впрочем, не отразилось заметно, по описываемым Агабековым эпизодам, на характере и методах их работы...
Один из руководителей ГПУ по борьбе с басмачеством Скижали Вейс рассказывал мне, как он расправлялся с басмачами. Он подсылал людей к повстанцам, поручая травить пищу басмачей цианистым калием, от чего погибали сотни людей; люди Скижали Вейса снабжали басмачей самовзрывающимися гранатами, вбивали в седла главарей отравленные гвозди и так далее. Так было уничтожено большинство руководителей басмаческого движения». И не случайно органы ГПУ, как и ранее ВЧК, продолжали вызывать инстинктивный страх. Агабеков рассказывает о мастерски исполненном убийстве атамана Дутова на территории Западного Китая, которое организовал агент ГПУ, бывший штабс-капитан царской армии. За эту операцию офицер получил желанную амнистию, советский паспорт и возвратился к своей семье в Ташкент.
Однако вскоре он был вызван в представительство ГПУ и подвергся допросу о положении дел в Западном Китае. «Окончив допрос, во время которого он весь дрожал, я спросил, в какой части города он живет, и, узнав, что нам по пути, вышел вместе с ним из ГПУ. На улице к офицеру подошла женщина, оказавшаяся его сестрой. Он мне признался, что, получив вызов в ГПУ, он думал, что его расстреляют, и взяп с собой сестру, чтобы она хотя бы знала, что с ним случилось. Выйдя живым из ГПУ, он радовался, как мальчик. Мы устроили его на службу куда-то в бухгалтерию, однако через месяц он явился ко мне как-то вечером и в крайне возбужденном состоянии просил меня сказать, почему за ним продолжает следить ГПУ. Я пытался его разуверить. Он ушел, видимо, поверив. Еще через месяц явилась его сестра и сказала, что брата, заболевшего манией преследования, отвезли в больницу. Нервы этого человека, бывшего 8 лет на войне, не выдержали страха перед ГПУ».
Агабеков был действительно опытным работником: прошел школу легальной резидентской работы («атташе посольства в Кабуле») и полулегальной («старший советник торгпредства в Тегеране»), исполнял должность начальника Восточного сектора Иностранного отдела и даже возглавлял всю резидентуру в странах Ближнего Востока. Неудивительно поэтому, что приводимые им сведения сопровождаются довольно серьезными выводами и явно не комплиментарными оценками форм и методов сталинской внешней политики.
«Ежегодно Советское правительство отпускает для шпионажа в иностранных государствах только в руки ГПУ около 3 млн. долларов, которые добываются от продажи на заграничных рынках продуктов питания, вырванных изо рта голодных рабочих и крестьян. Но доллары, жесточайшим образом выколачиваемые из народа, текут не только в руки ГПУ. Несмотря на официальные заверения Советского правительства о полной непричастности к делам III Интернацио нала, фактически Наркомат иностранных дел и Разведупр работают вместе для общей цели и на одного хозяина -имя которому Политбюро Центрального Комитета, или Сталин. Разница между ними та, что Наркомат иностранных дел разговаривает и отвлекает внимание, а остальные молча ведут работу под теми, с кем Наркомат иностранных дел говорит. На языке сотрудников ГПУ, Разведупра и Коминтерна такое «разделение труда» облекается в следующую формулу по адресу Наркомата иностранных дел: «Ваше дело болтать и отписываться, а наше дело вести реальную работу».
Произведенные в 1927 году китайской полицией налеты на советские консульства в Шанхае и Кантоне привели к конфискации многих документов, свидетельствовавших о роли советских легальных и нелегальных резидентов во внутриполитических событиях в стране, об особенностях «китайской политики» Коминтерна и Советского правительства. Поэтому, как вспоминает Агабеков, «пришла циркулярная телеграмма для полпредств, торгпредств, Разведупра и ГПУ с предложением просмотреть все архивы этих учреждений и уничтожить документы, которые могли бы компрометировать работу Советской власти за границей. ГПУ получило более строгое распоряжение Москвы уничтожить вообще весь архив и впредь сохранять переписку только за последний месяц. Полпредство и торгпредство (в Персии, где был Агабеков.- В. Б. ) немедленно приступили к разбору архивов, отобрали колоссальные кипы бумаг, подлежащих сожжению. Целую неделю эти бумаги жгли во дворе посольства. Пламя поднималось так высоко, что городское управление думало уже, не пожар ли в советском полпредстве, хотело прислать пожарных».
Особое внимание уделяет Агабеков характеристике функций и деятельности структурных подразделений ОГПУ: Контрразведывательного, Секретного, Специального, Информационного, Оперативного, Иностранного, Пограничного отделов, Экономического и Административно-организационного управлений.
Так, Контрразведывательный отдел вел разнообразную работу внутри СССР «с иностранными шпионами и с контрреволюционными выступлениями граждамских лиц», вел сбор информации в иностранных миссиях, а также различных зрелищных учреждениях, осуществлял вербовку агентов. Секретный отдел вел работу с различными политическими партиями, течениями внутри большевистской партии, а также со служителями культа. Информационный отдел вел сбор информации о настроениях всех слоев советского общества, осуществлял при необходимости функции цензуры. Особый отдел вел работу в Вооруженных Силах. Специальный отдел руководил охраной государственных тайн, составлял шифры для многих учреждений, занимался перехватом и расшифровкой корреспонденции. Экономическое управление вело борьбу «с контрреволюционными выступлениями и экономическим шпионажем» в промышленных, торговых и финансовых учреждениях. Оперативный отдел ведал агентурой для наружного наблюдения (слежка), ему подчинялась комендантская часть, проводившая обыски, аресты и расстрелы в подвалах под зданиями ОГПУ.
По сведениям Агабекова, только в Москве имелось около 10 тысяч секретных агентов. Однако главной опорой режима к концу 20-х годов стали уже соответствующие настроения масс, страшные сдвиги в общественном сознании.
«Каждый коммунист, каждый комсомолец, наконец, каждый «сознательный» гражданин СССР, узнав или услышав что-нибудь, идущее вразрез с интересами Советского правительства, обязан сообщить об этом в ГПУ. Таких добровольцев-осведомителей сотни тысяч в СССР, но они считают нужным помогать ГПУ или находиться с этим учреждением в хороших отношениях, потому что только тогда они могут рассчитывать на относительно спокойную и обеспеченную жизнь. Таким образом, зерна, посеянные 12 лет тому назад (...), ныне выросли в повсеместный шпионаж: сын доносит на отца и сестра на брата». Занимая совершенно особое место в сталинской политической системе, ОГПУ в то же время, особенно после смерти Дзержинского, выполняло не более чем исполнительские функции. «ОГПУ хотя формально подчиняется Совнаркому СССР, однако фактически подчиняется Политбюро ЦК. Оно беспрекословно выполняет все директивы, получаемые от руководителей ЦК партии. Если при жизни Дзержинского ОГПУ иногда пускалось в обсуждение того или иного вопроса или постановления ЦК, то после его смерти оно (... ) не смеет рассуждать (...)».
По некоторым направлениям работы ОГПУ имело в государственной структуре тех лет «двойников»-конкурентов среди других ведомств. Так, Наркомат иностранных дел со своей стороны готовил для партийного и государственного руководства информацию о положении за рубежом; Разведывательное управление наркомата по военным и морским делам - конфиденциальную информацию оборонного характера... Этот параллелизм всегда принципиально важен, так как дает возможность сопоставлять информацию из различных источников. Но, что самое главное, благодаря возникавшим трениям между этими ведомствами, патологическому недоверию и непрерывному контролю их друг за другом режим личной власти генсека Сталина все более укреплялся. Что же представляли из себя, по впечатлениям Агабекова, руководители органов ОГПУ конца 20-х годов? После смерти Дзержинского в 1926 году Политбюро рассматривало на место «железного Феликса» кандидатуры Г. К. Орджоникидзе и А. И. Микояна, которые, однако, вызвали «ропот среди сотрудников ОГПУ». В результате утвержден был заместитель Дзержинского - В. Р. Менжинский. Однако «в то время как первый сам был членом Политбюро и играл там крупную роль, последний едва прошел на последнем съезде в члены ЦК. Отсутствие личного авторитета несколько снизило авторитет и всего ОГПУ по отношению к другим наркоматам, руководителями которых являлись более крупные фигуры, чем Менжинский». Сам же Менжинский «редко вмешивается в дела внутреннего управления ОГПУ и ограничивает свою деятельность тем, что представительствует это учреждение в Центральном Комитете партии».
Именно при Менжинском усилилось влияние Г. Г. Ягоды, который стал первым заместителем и фактически руководил органами ОГПУ. «Ягода - человек властолюбивого характера, обладающий сильной волей и готовый на все ради достижения намеченной цели. Насколько Менжинский благовоспитан и образован, настолько Ягода груб и некультурен. Ягода окружил себя бездарной, но преданной публикой. Один из его прихвостней, секретарь Шанин,- угодливая личность с явно садистскими наклонностями. Он устраивает Ягоде оргии с вином и женщинами, на которые Ягода большой охотник». Л. П. Берия в то время еще не был величиной союзного значения. Он занимал должности заместителя полномочного представителя ОГПУ в Закавказье и наркома внутренних дел Грузии.
«В аппарате ГПУ о нем ходили целые легенды. Он с 1922 года выживал всех полномочных представителей ГПУ, которые по тем или иным причинам восставали против него. Как раз перед своим приездом в Москву он подрался с полномочным представителем ОГПУ в Закавказье Павлуновским, имевшим колоссальное влияние в Москве, и, несмотря на (...) могущественные связи (Павлуновского.- В. Б.), добился его отзыва из Тифлиса и назначения на это место некоего Кауля, совершенно бесцветной фигуры. Конечно, Берия мог держаться так долго на своем посту (...) вследствие личной близости к Орджоникидзе, нынешнему председателю ЦКК и РКП».
Обращают на себя внимание оценки, неожиданные и непривычные нам, данные Г. И. Бокому и Я. X. Петерсу, ставшим впоследствии «жертвами сталинского террора». Бокий, начальник Специального отдела, будучи в свое время полпредом ВЧК, «буквально терроризировал Туркестан в 1919-1920 годах. О нем еще и сейчас, десять лет спустя, ходят легенды в Ташкенте, что он любил питаться сырым мясом и пить свежую человеческую кровь». «Петере - фигура морально окончательно разложившаяся. Женщины и личная жизнь интересуют его больше, чем все остальное. Еще будучи полномочным представителем ОГПУ, он, разъезжая по окраинам, всегда имел при себе в вагоне двух-трех личных секретарш, которых по мере ненадобности высаживал из поезда по пути следования».
Из других характеристик обращу внимание на И. Н. Запорожца, заместителя начальника Информационного отдела, впоследствии печально знаменитого по делу об убийстве С. М. Кирова.
Оказывается «этот Запорожец славился тем, что во время петлюровщины сумел проникнуть к Петлюре и состоял одно время его личным адъютантом». Невозможно поверить, что даже самое негативное отношение к отдельным руководителям и исполнителям в системе ОГПУ могло привести человека, отдавшего себя революционному делу, к полному разрыву с Родиной, олицетворением которой в душах людей, подобных Агабекову, была Советская власть. По характеру своей деятельности он в основном занимался разведкой за рубежом. Однако и ему нередко Поручалась организация терактов, причем имевших несомненный политический резон. Это было не только убийство Энвера-паши, на самом деле опасного и жестокого врага молодого Советского государства. Агабеков готовил «ликвидацию» бывшего секретаря Сталина Бажанова, бежавшего за границу, и советника полпредства в Париже Беседовского (эти задания, впрочем, были отменены до исполнения)... Вот одно из объяснений поступка Агабекова. В «Воспоминаниях бывшего секретаря Сталина» Борис Бажанов утверждал, что видный чекист просто запутался в любовных отношениях с одной «ангпичаночкой» в Константинополе и решил «порвать с Советами». «У него вид и психология типичного чекиста»,- резюмировал Бажанов, увидев Агабекова в 1932 году в Париже. Однако Бажанов вообще крайне негативно оценивает невозвращенцев, начисто отрицая у них какие-либо идейные мотивы, монопольно приписывая их лишь себе. Тем более у него были основания не любить человека, готовившего его «ликвидацию».
Сам Агабеков дает такое объяснение своим действиям.
«Уже в Москве на работе в Иностранном отделе в 1928 году во мне возникали сомнения в правильности той политики, которая проводилась Советским правительством. Особенно меня поражало, что даже наиболее ответственные работники не могли выражать открыто своих мыслей. Я вскоре лично убедился, что каждое неосторожное слово, не соответствующее политике Центрального Комитета, влечет за собой немедленные репрессии...
Я всe более убеждался в том, что народное хозяйство разрушается и гибнет, пока наверху идет драка за власть. Постепенно становилось ясно, что в создавшемся положении виноваты не отдельные личности, но вся система управления. Зрела мысль борьбы с руководителями преступной политики. Ехать обратно в СССР (из Константинополя.- В. Б.) и начать там открытую борьбу - значило в лучшем случае сесть куда-нибудь в концентрационный лагерь. Я решил ехать на Запад». Дальнейшее известно... «Борьба» успехом не увенчалась. Созданную, в том числе и руками Агабекова, систему уже не могли поколебать никакие откровения раскаявшихся функционеров. «Власти Кремля никогда , не сделали ни малейшей попытки оспорить то, что я писал (да и не могли это сделать), и предпочли избрать тактику полного замалчивания, и мое имя не должно было нигде упоминаться» - так пишет Бажанов о судьбе своих воспоминаний. Но сказанное им в полной мере может быть отнесено и к Агабекову, что косвенно подтверждает достоверность приводимых им сведений. Для Сталина и его сатрапов Григорий Агабеков был «гнусным предателем Родины».
Отказываясь от этой специфической терминологии в оценках, не будем торопиться делать из него и героя. По крайней мере, и собственные мемуары Агабекова не дают нам для этого должных оснований. Однако время замалчивания ушло. Наступило время открытости...
Виктор Бортневский,
кандидат исторических наук.
Собеседник № 34 АВГУСТ 1989
Только в Москве 20-х годов действовало около 10 тысяч секретных агентов ГПУ.
Международный терроризм НКВД-еще одно преступление сталинщины.
Архивы КГБ молчат. Кто-то хранит верность традициям сталинских спецслужб!
И сегодня в атмосфере новой правды есть некое пространство, словно прикрытое огромным валуном, через который перекатывается водопад великих событий и неслыханных преступлений, благородных и подлых имен, подвигов и предательств. Именно там кроется истинное знание о деятельности советских органов государственной безопасности ВЧК - ГПУ - НКВД - МГБ - КГБ. Немало из этой деятельности обоснованно хранится в секрете. Но сокрытие многого другого никакими государственными интересами оправдать нельзя. Любой исследователь, получивший доступ к таким материалам, испытает соблазн проследить генезис страшного превращения одного из самых чистых по замыслу создателей общественного института - ВЧК - в иезуитский орден...
Еще и сейчас «карающий меч пролетариата и щит, укрывающий Отечество от врага», остаются едва ли не самыми романтическими символами первых лет Советской власти. Действительность же была, как выясняется, во многом иной. Какой? Мы все еще не располагаем достаточными для ответа знаниями. Записки чекиста Агабекова - а события, описанные в них, происходили в 20-х годах (!) - лишь ничтожно малая часть того, что все еще хранят спецхраны могущественных тайных ведомств.
Он все продумал до мелочей - десять лет агентурной работы дали необходимый опыт... Через давние и надежные связи в персидском консульстве под видом купца получил визу на въезд во Францию и 19 июня 1930 года покинул Константинополь. Пост начальника резидентуры ОГПУ на Ближнем Востоке стал вакантным. Восемь дней спустя он был в Париже, а вскоре другим, более верным путем прибыли туда и записки, над которыми он работал последние месяцы. Они должны были поступить по адресу во что бы то ни стало. Даже в случае провала...
Григорий Агабеков стал первым крупным чекистом-невозвращенцем. Много позднее его примеру последовали Вальтер Кривицкий, Игнатий Раисе, Александр Орлов . Но это уже было время Большого Террора... В 1937 году в разгар охоты на невозвращенцев Григорий Агабеков, проживавший в Бельгии, был выслежен и на франко-испанской границе ликвидирован Заграничным Особым Центром НКВД по специальному распоряжению наркома Ежова. Труп его нашли через несколько месяцев. А что же записки? В беллетризированном виде они вышли в свет за рубежом. Полный текст рукописи «ГПУ. Записки чекиста» хранился в эмигрантском Русском заграничном историческом архиве в Праге, откуда после второй мировой войны попал в Москву, в Центральный архив Октябрьской революции (ЦГАОР СССР).
286 машинописных страниц. 26 глав, раскрывающих многие сокровенные тайны ОГПУ. Вот лишь названия некоторых: «Внутренняя организация ОГПУ», «ОГПУ и правительство», «Убийство Энвера-паши», «Бегство секретаря Сталина», «Советская военная интервенция в Афганистан», «Высылка Троцкого»...
Что же произошло? Почему видный чекист - не просто исполнитель, но и организатор многих крупных секретных акций советской службы госбезопасности - пошел на этот безумный шаг: порвал со своими хозяевами и поведал миру об их деятельности?
«Мне часто приходилось слышать вопрос, да и сам я не раз себе его задаю: почему я, проработавший десять лет, с 1920 по 1930 годы, в ЧК и ГПУ, ныне решил порвать с Советской властью. Я работал в центре ОГПУ в Москве и на периферии, в отделах по борьбе с врагами СССР внутри страны и последние шесть лет в Иностранном отделе по работе за границей. Я больше, чем кто-либо, был знаком с системой и механизмом Советской власти, я видел совершавшееся из года в год перерождение, вернее, вырождение этой власти. Я потерял веру в то, что нынешнее правительство сможет осуществить мои идеалы. Я порвал с ними. Одним из главных оплотов этой власти является ОГПУ, и я решил в первую очередь ударить по ОГПУ, разоблачить то, непосредственным участником и свидетелем чего я был в течение последних десяти лет (...) Сотрудники, считавшие работу в ГПУ революционной обязанностью, ныне превратились в ретивых чиновников, работающих в целях личного благополучия и карьеры. (...) ГПУ, поставленное над всеми другими учреждениями Советской власти (...), стало «царской опричниной». Но это Агабеков написал в 1930 году. Что за опыт предшествовал такому выводу? «Началось это на Урале в городе Екатеринбурге (ныне Свердловск) в конце 1926 года, когда я из губкома (губернского партийного комитета) был направлен на службу в местное губчека, Мне было тогда 24.Помню вечное недоедание, голод и холод в Красной Армии, где я до того служил. Они сменились более или менее сытой ЖИЗНЬЮ, как только я перешел в чека. Губчека помещалась на Пушкинской улице в доме № 7. Это было небольшое двухэтажное здание с большим подвалом для арестованных, с двором и с конюшней в конце двора, где производились расстрелы (...). Председателем чека и одновременно начальником особого отдела 3-й армии, находящегося в Екатеринбурге, был Тунгусков, старый матрос. Об этом недалеком человеке, жестоком по природе и болезненно самолюбивом, рассказывали страшные вещи. Его товарищами были начальник секретно-оперативной части Хромцов, человек очень хитрый, наиболее образованный из всей тройки, до революции мелкий служащий в Вятской губернии, и латышка Штальберг, настолько любившая свою работу, что, не довольствуясь вынесением смертных приговоров, сама спускалась с верхнего этажа в конюшню и лично приводила приговоры в исполнение. Эта тройка наводила такой ужас на население Екатеринбурга, что жители не осмеливались проходить по Пушкинской улице. Это было десять лет тому назад. Сейчас, в 1930 году, Тунгусков сам расстрелян за бандитизм, Хромцов исключен из партии, ходит безработным по Москве, и только Штальберг работает следователем по партийным взысканиям заграничных работников при Центральной Контрольной Комиссии. Их садистические наклонности получили некоторое возмездие только много лет спустя, после того, как они погубили тысячи беззащитных людей, прикрываясь защитой революции и интересами пролетариата. В то время из центра пришло распоряжение об отмене красного террора. Однако подвал губчека и особого отдела был полон всяким народом, начиная от офицеров и священников и кончая крестьянами, прятавшими хлеб от реквизиции. Каждую ночь происходили «ликвидации» этих нахлебников, как их называли в чека. Хотя для расстрелов существовал специальный комиссар, однако в них принимало участие и начальство... Такое продолжалось до мая 1921 года, когда пришло распоряжение о переформировании 3-й армии в первую трудовую и о ликвидации особого отдела. Началась ликвидация не только отдела, но и имущества. Было много конфисковано золотых и серебряных вещей, денег, драгоценностей, одежды, даже продовольствия. Все это было вынесено в общую комнату и распределено между сотрудниками. После этого была устроена генеральная попойка всех сотрудников, и особый отдел 3-й армии закончил свое существование». Агабеков, знающий восточные языки, был переведен с Урала в Москву, в 14-е восточное спецотделение ВЧК, а затем отправлен в Туркестан, где провел операцию по «очищению» бухарского правительства от сторонников басмачей и организовал убийство басмаческого вождя Энвера-паши. В начале 1922 года ВЧК преобразовано в ГПУ, при этом значительно сузились функции органов, что, впрочем, не отразилось заметно, по описываемым Агабековым эпизодам, на характере и методах их работы...
Один из руководителей ГПУ по борьбе с басмачеством Скижали Вейс рассказывал мне, как он расправлялся с басмачами. Он подсылал людей к повстанцам, поручая травить пищу басмачей цианистым калием, от чего погибали сотни людей; люди Скижали Вейса снабжали басмачей самовзрывающимися гранатами, вбивали в седла главарей отравленные гвозди и так далее. Так было уничтожено большинство руководителей басмаческого движения». И не случайно органы ГПУ, как и ранее ВЧК, продолжали вызывать инстинктивный страх. Агабеков рассказывает о мастерски исполненном убийстве атамана Дутова на территории Западного Китая, которое организовал агент ГПУ, бывший штабс-капитан царской армии. За эту операцию офицер получил желанную амнистию, советский паспорт и возвратился к своей семье в Ташкент.
Однако вскоре он был вызван в представительство ГПУ и подвергся допросу о положении дел в Западном Китае. «Окончив допрос, во время которого он весь дрожал, я спросил, в какой части города он живет, и, узнав, что нам по пути, вышел вместе с ним из ГПУ. На улице к офицеру подошла женщина, оказавшаяся его сестрой. Он мне признался, что, получив вызов в ГПУ, он думал, что его расстреляют, и взяп с собой сестру, чтобы она хотя бы знала, что с ним случилось. Выйдя живым из ГПУ, он радовался, как мальчик. Мы устроили его на службу куда-то в бухгалтерию, однако через месяц он явился ко мне как-то вечером и в крайне возбужденном состоянии просил меня сказать, почему за ним продолжает следить ГПУ. Я пытался его разуверить. Он ушел, видимо, поверив. Еще через месяц явилась его сестра и сказала, что брата, заболевшего манией преследования, отвезли в больницу. Нервы этого человека, бывшего 8 лет на войне, не выдержали страха перед ГПУ».
Агабеков был действительно опытным работником: прошел школу легальной резидентской работы («атташе посольства в Кабуле») и полулегальной («старший советник торгпредства в Тегеране»), исполнял должность начальника Восточного сектора Иностранного отдела и даже возглавлял всю резидентуру в странах Ближнего Востока. Неудивительно поэтому, что приводимые им сведения сопровождаются довольно серьезными выводами и явно не комплиментарными оценками форм и методов сталинской внешней политики.
«Ежегодно Советское правительство отпускает для шпионажа в иностранных государствах только в руки ГПУ около 3 млн. долларов, которые добываются от продажи на заграничных рынках продуктов питания, вырванных изо рта голодных рабочих и крестьян. Но доллары, жесточайшим образом выколачиваемые из народа, текут не только в руки ГПУ. Несмотря на официальные заверения Советского правительства о полной непричастности к делам III Интернацио нала, фактически Наркомат иностранных дел и Разведупр работают вместе для общей цели и на одного хозяина -имя которому Политбюро Центрального Комитета, или Сталин. Разница между ними та, что Наркомат иностранных дел разговаривает и отвлекает внимание, а остальные молча ведут работу под теми, с кем Наркомат иностранных дел говорит. На языке сотрудников ГПУ, Разведупра и Коминтерна такое «разделение труда» облекается в следующую формулу по адресу Наркомата иностранных дел: «Ваше дело болтать и отписываться, а наше дело вести реальную работу».
Произведенные в 1927 году китайской полицией налеты на советские консульства в Шанхае и Кантоне привели к конфискации многих документов, свидетельствовавших о роли советских легальных и нелегальных резидентов во внутриполитических событиях в стране, об особенностях «китайской политики» Коминтерна и Советского правительства. Поэтому, как вспоминает Агабеков, «пришла циркулярная телеграмма для полпредств, торгпредств, Разведупра и ГПУ с предложением просмотреть все архивы этих учреждений и уничтожить документы, которые могли бы компрометировать работу Советской власти за границей. ГПУ получило более строгое распоряжение Москвы уничтожить вообще весь архив и впредь сохранять переписку только за последний месяц. Полпредство и торгпредство (в Персии, где был Агабеков.- В. Б. ) немедленно приступили к разбору архивов, отобрали колоссальные кипы бумаг, подлежащих сожжению. Целую неделю эти бумаги жгли во дворе посольства. Пламя поднималось так высоко, что городское управление думало уже, не пожар ли в советском полпредстве, хотело прислать пожарных».
Особое внимание уделяет Агабеков характеристике функций и деятельности структурных подразделений ОГПУ: Контрразведывательного, Секретного, Специального, Информационного, Оперативного, Иностранного, Пограничного отделов, Экономического и Административно-организационного управлений.
Так, Контрразведывательный отдел вел разнообразную работу внутри СССР «с иностранными шпионами и с контрреволюционными выступлениями граждамских лиц», вел сбор информации в иностранных миссиях, а также различных зрелищных учреждениях, осуществлял вербовку агентов. Секретный отдел вел работу с различными политическими партиями, течениями внутри большевистской партии, а также со служителями культа. Информационный отдел вел сбор информации о настроениях всех слоев советского общества, осуществлял при необходимости функции цензуры. Особый отдел вел работу в Вооруженных Силах. Специальный отдел руководил охраной государственных тайн, составлял шифры для многих учреждений, занимался перехватом и расшифровкой корреспонденции. Экономическое управление вело борьбу «с контрреволюционными выступлениями и экономическим шпионажем» в промышленных, торговых и финансовых учреждениях. Оперативный отдел ведал агентурой для наружного наблюдения (слежка), ему подчинялась комендантская часть, проводившая обыски, аресты и расстрелы в подвалах под зданиями ОГПУ.
По сведениям Агабекова, только в Москве имелось около 10 тысяч секретных агентов. Однако главной опорой режима к концу 20-х годов стали уже соответствующие настроения масс, страшные сдвиги в общественном сознании.
«Каждый коммунист, каждый комсомолец, наконец, каждый «сознательный» гражданин СССР, узнав или услышав что-нибудь, идущее вразрез с интересами Советского правительства, обязан сообщить об этом в ГПУ. Таких добровольцев-осведомителей сотни тысяч в СССР, но они считают нужным помогать ГПУ или находиться с этим учреждением в хороших отношениях, потому что только тогда они могут рассчитывать на относительно спокойную и обеспеченную жизнь. Таким образом, зерна, посеянные 12 лет тому назад (...), ныне выросли в повсеместный шпионаж: сын доносит на отца и сестра на брата». Занимая совершенно особое место в сталинской политической системе, ОГПУ в то же время, особенно после смерти Дзержинского, выполняло не более чем исполнительские функции. «ОГПУ хотя формально подчиняется Совнаркому СССР, однако фактически подчиняется Политбюро ЦК. Оно беспрекословно выполняет все директивы, получаемые от руководителей ЦК партии. Если при жизни Дзержинского ОГПУ иногда пускалось в обсуждение того или иного вопроса или постановления ЦК, то после его смерти оно (... ) не смеет рассуждать (...)».
По некоторым направлениям работы ОГПУ имело в государственной структуре тех лет «двойников»-конкурентов среди других ведомств. Так, Наркомат иностранных дел со своей стороны готовил для партийного и государственного руководства информацию о положении за рубежом; Разведывательное управление наркомата по военным и морским делам - конфиденциальную информацию оборонного характера... Этот параллелизм всегда принципиально важен, так как дает возможность сопоставлять информацию из различных источников. Но, что самое главное, благодаря возникавшим трениям между этими ведомствами, патологическому недоверию и непрерывному контролю их друг за другом режим личной власти генсека Сталина все более укреплялся. Что же представляли из себя, по впечатлениям Агабекова, руководители органов ОГПУ конца 20-х годов? После смерти Дзержинского в 1926 году Политбюро рассматривало на место «железного Феликса» кандидатуры Г. К. Орджоникидзе и А. И. Микояна, которые, однако, вызвали «ропот среди сотрудников ОГПУ». В результате утвержден был заместитель Дзержинского - В. Р. Менжинский. Однако «в то время как первый сам был членом Политбюро и играл там крупную роль, последний едва прошел на последнем съезде в члены ЦК. Отсутствие личного авторитета несколько снизило авторитет и всего ОГПУ по отношению к другим наркоматам, руководителями которых являлись более крупные фигуры, чем Менжинский». Сам же Менжинский «редко вмешивается в дела внутреннего управления ОГПУ и ограничивает свою деятельность тем, что представительствует это учреждение в Центральном Комитете партии».
Именно при Менжинском усилилось влияние Г. Г. Ягоды, который стал первым заместителем и фактически руководил органами ОГПУ. «Ягода - человек властолюбивого характера, обладающий сильной волей и готовый на все ради достижения намеченной цели. Насколько Менжинский благовоспитан и образован, настолько Ягода груб и некультурен. Ягода окружил себя бездарной, но преданной публикой. Один из его прихвостней, секретарь Шанин,- угодливая личность с явно садистскими наклонностями. Он устраивает Ягоде оргии с вином и женщинами, на которые Ягода большой охотник». Л. П. Берия в то время еще не был величиной союзного значения. Он занимал должности заместителя полномочного представителя ОГПУ в Закавказье и наркома внутренних дел Грузии.
«В аппарате ГПУ о нем ходили целые легенды. Он с 1922 года выживал всех полномочных представителей ГПУ, которые по тем или иным причинам восставали против него. Как раз перед своим приездом в Москву он подрался с полномочным представителем ОГПУ в Закавказье Павлуновским, имевшим колоссальное влияние в Москве, и, несмотря на (...) могущественные связи (Павлуновского.- В. Б.), добился его отзыва из Тифлиса и назначения на это место некоего Кауля, совершенно бесцветной фигуры. Конечно, Берия мог держаться так долго на своем посту (...) вследствие личной близости к Орджоникидзе, нынешнему председателю ЦКК и РКП».
Обращают на себя внимание оценки, неожиданные и непривычные нам, данные Г. И. Бокому и Я. X. Петерсу, ставшим впоследствии «жертвами сталинского террора». Бокий, начальник Специального отдела, будучи в свое время полпредом ВЧК, «буквально терроризировал Туркестан в 1919-1920 годах. О нем еще и сейчас, десять лет спустя, ходят легенды в Ташкенте, что он любил питаться сырым мясом и пить свежую человеческую кровь». «Петере - фигура морально окончательно разложившаяся. Женщины и личная жизнь интересуют его больше, чем все остальное. Еще будучи полномочным представителем ОГПУ, он, разъезжая по окраинам, всегда имел при себе в вагоне двух-трех личных секретарш, которых по мере ненадобности высаживал из поезда по пути следования».
Из других характеристик обращу внимание на И. Н. Запорожца, заместителя начальника Информационного отдела, впоследствии печально знаменитого по делу об убийстве С. М. Кирова.
Оказывается «этот Запорожец славился тем, что во время петлюровщины сумел проникнуть к Петлюре и состоял одно время его личным адъютантом». Невозможно поверить, что даже самое негативное отношение к отдельным руководителям и исполнителям в системе ОГПУ могло привести человека, отдавшего себя революционному делу, к полному разрыву с Родиной, олицетворением которой в душах людей, подобных Агабекову, была Советская власть. По характеру своей деятельности он в основном занимался разведкой за рубежом. Однако и ему нередко Поручалась организация терактов, причем имевших несомненный политический резон. Это было не только убийство Энвера-паши, на самом деле опасного и жестокого врага молодого Советского государства. Агабеков готовил «ликвидацию» бывшего секретаря Сталина Бажанова, бежавшего за границу, и советника полпредства в Париже Беседовского (эти задания, впрочем, были отменены до исполнения)... Вот одно из объяснений поступка Агабекова. В «Воспоминаниях бывшего секретаря Сталина» Борис Бажанов утверждал, что видный чекист просто запутался в любовных отношениях с одной «ангпичаночкой» в Константинополе и решил «порвать с Советами». «У него вид и психология типичного чекиста»,- резюмировал Бажанов, увидев Агабекова в 1932 году в Париже. Однако Бажанов вообще крайне негативно оценивает невозвращенцев, начисто отрицая у них какие-либо идейные мотивы, монопольно приписывая их лишь себе. Тем более у него были основания не любить человека, готовившего его «ликвидацию».
Сам Агабеков дает такое объяснение своим действиям.
«Уже в Москве на работе в Иностранном отделе в 1928 году во мне возникали сомнения в правильности той политики, которая проводилась Советским правительством. Особенно меня поражало, что даже наиболее ответственные работники не могли выражать открыто своих мыслей. Я вскоре лично убедился, что каждое неосторожное слово, не соответствующее политике Центрального Комитета, влечет за собой немедленные репрессии...
Я всe более убеждался в том, что народное хозяйство разрушается и гибнет, пока наверху идет драка за власть. Постепенно становилось ясно, что в создавшемся положении виноваты не отдельные личности, но вся система управления. Зрела мысль борьбы с руководителями преступной политики. Ехать обратно в СССР (из Константинополя.- В. Б.) и начать там открытую борьбу - значило в лучшем случае сесть куда-нибудь в концентрационный лагерь. Я решил ехать на Запад». Дальнейшее известно... «Борьба» успехом не увенчалась. Созданную, в том числе и руками Агабекова, систему уже не могли поколебать никакие откровения раскаявшихся функционеров. «Власти Кремля никогда , не сделали ни малейшей попытки оспорить то, что я писал (да и не могли это сделать), и предпочли избрать тактику полного замалчивания, и мое имя не должно было нигде упоминаться» - так пишет Бажанов о судьбе своих воспоминаний. Но сказанное им в полной мере может быть отнесено и к Агабекову, что косвенно подтверждает достоверность приводимых им сведений. Для Сталина и его сатрапов Григорий Агабеков был «гнусным предателем Родины».
Отказываясь от этой специфической терминологии в оценках, не будем торопиться делать из него и героя. По крайней мере, и собственные мемуары Агабекова не дают нам для этого должных оснований. Однако время замалчивания ушло. Наступило время открытости...
Виктор Бортневский,
кандидат исторических наук.
Собеседник № 34 АВГУСТ 1989