* * *
Ночью тёмной и снежной
со среды на четверг
по бессонной Манежной
проходил человек.
Шёл походкой неспешной,
брал снежинки в ладонь.
Сразу видно - нездешний
человек молодой.
Без кашне и перчаток,
легковато одет,
он на стенах зубчатых
видел матовый свет
за чугунной оградой
фонарей восковых -
аллохор Ленинграда
в сердцевине Москвы.
В голове затихали
голоса зазывал.
Кто-то ждал со стихами,
кто-то стол накрывал.
И снежинки летели
в москворецкую тьму.
Вольной жизни неделя
оставалась ему.
Мёрзли львы на фронтоне.
Он не видел уже,
как в окне, в пятом доме,
во втором этаже
в пеленах полотенец
вслед не глядя ему,
улыбался младенец,
непричастный всему.
Сколь ни щедро застолье,
ни вакханка смугла,
даже смерть удостоит
лишь чужого угла
проходящего дальше
по неспящей Москве
за тенями купальщиц
в изъяснимой тоске.
В неурочное время
не увидит Москва
твоего появленья,
твоего Рождества.
От озноба под кожей
до обрыва в груди
проходящий, прохожий,
проходя - проходи.
