Писатель
В каждом городе, даже самом захудалом, есть свои достопримечательности. Где-то это усадьба или церковь, построенные несколько веков назад и до сих пор сохранившие первоначальный облик. Где-то это дом, в котором пятьдесят лет назад застрелили знаменитого художника; посетителям и сейчас показывают темное пятно крови на паркете, как в Кентервилльском замке. В соседнем с нами городишке есть фонтан, в который бывшие мужья и жены бросают обручальные кольца после развода. Воровать их из фонтана не принято, и дно выглядит фантастически красиво.
Наш городок основан меньше ста лет назад, и поэтому историческими местами мы похвастаться не можем. Достопримечательность у нас иного рода - она живая. Именно в нашем городе родился и долгое время жил известный на всю страну писатель. Других писателей, как несложно догадаться, в наших краях не было и нет, поэтому мы его зовем просто - Писатель. Имя его красуется на обложках книг, продающихся миллионными тиражами, фотографии постоянно появляются в журналах и газетах, а мы гордимся тем, что можем валяться рядом с ним на пляже, выпивать с ним в баре и ходить с ним по блядям.
Еще в детстве он отличался несуразными выходками. В основном они были довольно беззлобными - по детским понятиям, конечно. Например, как-то раз ему попали в руки бланки областного центра доноров спермы. Он немедленно составил письмо директору нашей школы, о том, что тринадцать лет назад его жена сдала его сперму в этот центр, сперма была успешно использована и теперь у него есть два десятка детей разного пола, большая часть из которых учится как раз в его школе. Ссылаясь на соглашение об анонимности, центр предупреждал директора, что не может разглашать имена его новоявленных детей, а письмо это написано, чтобы папаша просто был в курсе. Директор наш после этого письма неделю ходил по школе тихий и пришибленный, все вглядывался в лица учеников, ни на кого не орал и руку не поднимал. Мы постоянно говорили ему при встрече: «Здравствуй, пап… ой, Исаак Кириллович!». Он багровел, хватал ртом воздух, а мы реально писались в штаны от смеха. Потом он съездил в этот центр и все узнал. Вернувшись, он собрал всю школу в актовом зале и объявил пылающим голосом, что с этой секунды школа превращается в преисподнюю. Но Писатель, которого тогда еще никто так не звал, встал и потушил этот праведный факел ярости одной фразой:
- Исаак Кириллович, вашей жене не понравится, что вы так легко поверили в эту шутку.
И все.
После школы Писатель поехал поступать в какой-то престижный университет в центре. Поступить ему не удалось, но и на родину он не вернулся. Постепенно мы о нем забыли. У нас были свои дела, мы стремились вырваться если не в короли, то хотя бы в герцоги районного масштаба. Особо ретивые претенденты на местный трон очень быстро оказались в могиле. Я тоже в конце концов не избежал этой участи, но до этого все-таки успел вдоволь наиграться в бирюльки, которые здесь обычно называются жизнью.
Писатель вернулся через десять лет. Обычно такие возвращенцы распространяют вокруг себя отчетливый аромат поражения. Какое-то время они развлекают старых друзей рассказами о том, как взлетели к вершинам столичных олимпов и как потом их незаслуженно свергли в провинциальную грязь. Потом они куда-то исчезают. Как правило, уже навсегда. Кстати, возвращались из столицы в основном мужики, женщины как-то ухитрялись зацепиться зубами и когтями за лучшую жизнь. Пораженчество вообще свойственно только мужчинам, бабы воспринимают жизнь как большую кучу навоза, в которой надо лишь методично покопаться, чтобы добыть свою жемчужину.
Так вот, Писатель вернулся, но от него пахло не поражениями, а победами. Он был весел, сорил деньгами и словами, искал и находил себе новых женщин и приключений. Но самое главное - он вернулся Писателем.
Еще за несколько лет до его возвращения мы услышали, что он пишет книги. И вроде бы они неплохо продаются. Мы тогда пожали плечами. По поводу писательства нам сказать было нечего. Вот если бы он угнал с нефтебазы две цистерны солярки, топливо продал капитану сухогруза, а цистерны загнал местным для хранения вина - да, мы бы долго обсуждали детали этой аферы, со знанием дела рассуждали, чьи интересы он задел и как лучше прикрыться от возможных последствий. А тут какая-то книжка. Ну написал он книжку, подумаешь. Нам буквально нечего было об этом сказать.
Впрочем, скоро оказалось, что написание книг может иметь большое значение и вес даже в нашем городке. Первая книга разлетелась большим тиражом по всей стране, за ней последовали вторая, третья, четвертая… Его стали звать на телевидение, о нем стали писать. Потом в какой-то праздник мэр присвоил ему заочно звание почетного гражданина города и долго говорил в микрофон, что город его ждет и помнит, и верит, что когда-нибудь славный сын вернется в отчий дом. Но по-настоящему его славу мы почувствовали, когда Михалыч, начальник нашего отделения милиции, сказал нам с Женькой за рюмкой в баре:
- Мы ведь обычные все. Вы два бандита, да и я не лучше. А он Писатель.
Именно так и сказал, с большой буквы.
Я хорошо помню день его возвращения. Точнее, вечер. Мы с Женькой скучали в баре. Глазели на туристов, совершающих обязательную вечернюю прогулку по набережной. Выпивали. Вдруг смолкла музыка дискотеки и на верхней эстраде, возвышающейся над набережной, показалась фигура в белом костюме. С берега в нее неожиданно и жутковато ударили прожектора береговой охраны, так что вся она оказалась в ослепительно ярком пятне. Фигура заорала в микрофон:
- Дорогие мои!!!
Толпа замерла и словно бы присела. Было слышно, как по спинам струится холодный пот. Мы с Женькой обнаружили, что уже вскочили и готовимся рвать когти. Фигура, убедившись, что произвела нужный эффект, продолжила:
- Любимые мои! Я вернулся!
Женька пробормотал в паузе:
- Авторитет какой-то откинулся, что ли…
Мы сели обратно на свои места и приготовились наблюдать. А с эстрады грохотало:
- Я безумно рад снова видеть свой город и всех вас! И в честь своего возвращения я хочу сделать этот вечер незабываемым! - Фигура повернулась к морю и заорала: - Подавайте зрелище!!
Прожектора развернулись в сторону темного моря, пошарили там и сошлись на силуэте дряхлого баркаса, мирно дрейфующего в середине бухты. Фигура театрально взмахнула руками, прожектора погасли, а через мгновение бухта словно взорвалась. В небо со старого баркаса ударили тысячи фейерверков. По ушам саданула канонада, вокруг стало неимоверно светло, а в сотне метров от берега били и били вверх залпы разноцветных огней. Я не сразу осознал, что все вокруг кричат и визжат, что и сам я ору что-то непотребное, но голоса тысяч людей заглушал гром салюта, которым эта белоснежная фигура праздновала свое возвращение. Посуда подпрыгивала на столе, стаканы и бутылки разлетались вдребезги от звуковых ударов, а по глазам било фантастическое зрелище. Писатель вернулся на родину.
Мы с Писателем все-таки были друзьями детства, поэтому быстро и тесно сошлись с ним. Впрочем, всякий в городе был рад похлопать его по спине и раздавить с ним по рюмке, и Писатель этим активно пользовался. Если я скажу, что его знало полгорода, то это будет неправда. Его знал весь город. Буквально.
Он не переставал удивлять своими эскападами. Но, как и в детстве, в своих шалостях он не переходил границ дозволенного. Как-то он признался мне, что больше всего на свете любит доставлять людям радость. И не просто радость, а какие-то необычные, феерические эмоции. Он не был клоуном и не был шоуменом, в его поступках была искренность и беспримерная широта души.
Как-то вечером он позвонил мне и сказал, что скоро заедет. Через пять минут у моего дома остановилась машина «скорой помощи» и с фельдшерского места вылез Писатель - в халате, шапочке, все как положено.
- Алекс! - заорал он на весь двор. - Поехали людей лечить, тебе пора заняться добрыми делами!
Я вышел, он затащил меня в машину и мы куда-то сразу поехали. Первым делом он, разумеется, налил мне коньяку. Я выпил и спросил, к чему весь этот маскарад. К девкам можно было поехать и на моей машине.
- Девки будут потом. Если захочешь, конечно, - ответил он.
Он напялил на меня белый халат, вручил чемоданчик фельдшера и стал со знанием дела меня инструктировать. Через перегородку из кабины на меня весело поглядывал пожилой врач. Я ничего не понимал.
Через десять минут мы подъехали к стандартной высотке.
- Выходим, - деловито сказал врач.
Мы с Писателем вышли из машины. В руке я держал дурацкий чемоданчик.
- Десятый этаж, сто вторая, женщина в предынфарктном, - сказал врач, направляясь к подъезду.
В руке у Писателя откуда-то появилась рация, в которую он проговорил:
- Пятьдесят седьмая бригада, на месте.
- Отлично, мой сладкий, - ответил воркующий женский голос из рации.
Мне отчаянно захотелось еще коньяку.
На десятом этаже нам открыл дверь обыкновенный старичок. Подслеповато щурясь, он сказал:
- Проходите, она в комнате.
- Дед! - загромыхал Писатель, вваливаясь в квартиру. - Не переживай, вылечим твою бабусю, будет как новая скакать, еще изменять тебе начнет.
- Это что же?.. - дед всмотрелся, узнал и охнул. - Это ты Писатель что ли? Тот самый?! Проходите, проходите! Мать, мать, мать! - он не то выругался, не то позвал жену.
Вслед за дедом мы прошли в захламленную комнату, где на кровати лежала старуха. Я старался держаться позади.
- Ну что, бабуся, - потирая руки, приблизился к ее кровати Писатель. - Давай-ка постараемся, чтобы детям наследства подольше ждать пришлось.
И завертелось… Дед охал и ахал, бабка пыталась встать на кровати, мы с врачом ее удерживали, а из Писателя бил фонтан неукротимой энергии. Даже я почувствовал подъем сил, а уж бабка через пару минут порозовела, как молодая. Он сыпал цитатами и афоризмами, рассказывал соленые анекдоты, от которых старики сначала смущенно хихикали, а потом стали хохотать в голос и рассказывать похабные истории своей юности. В это время врач что-то там делал с бабкой, требовал у меня какие-то лекарства, которые я никак не мог найти в чемоданчике, и врач шипел на меня и называл придурком. Через полчаса мы покинули сияющих стариков. Писатель оставил автографы на всех своих книжках, какие были в их библиотеке, напоследок погрозился придти через месяц и увести бабку у деда. Они долго махали нам из окна, и я подумал, что если бы они не жили так высоко, то мы бы увидели слезы на их щеках. Писатель заметил, каким взглядом я смотрел на стариков в окне и произнес:
- Где слезы радости падают на землю, там вырастают дикие розы.
Мне снова захотелось коньяку.
Весь вечер и всю ночь мы колесили по городу, как обычная «скорая помощь». Мы побывали у нескольких десятков больных, и почти везде после нас оставался аромат диких роз. Я постепенно обвыкся с ролью фельдшера, так что под конец врач пробурчал в мой адрес: «слава богу, не только воры и урки в городе есть». Я не стал напоминать, что два года назад именно он вез меня в больницу с огнестрелом, а Женька совал ему в окошко купюры, чтобы не вызвал ментов.
Примерно к середине ночи к нам присоединилась съемочная группа местного телевидения. Они страшно путались под ногами и мне пришлось даже покрикивать на них, чтобы не мешали заниматься делом. Зато, когда под утро нас высадили у бара, там уже все были в курсе. Нас кормили, поили, поздравляли и выражали уважение. Кто-то из стариков даже подошел ко мне пожаловаться на радикулит. В общем, это был очередной фурор Писателя, и в этот раз отблеск его славы упал на меня.
Потом, когда мы с ним шли домой по рассветающему городу, он спросил:
- Ну что, Алекс, теперь ты понимаешь, зачем я это делаю?
- Наверное, да, - ответил я. - Только я не понимаю, как ты это делаешь.
Он торжествующе улыбнулся.
Теперь пришло время рассказать об Арине. Мы вместе росли и учились, но в детстве мы ее практически не замечали. Примерно лет в пятнадцать Арина стала весьма привлекательной, и это заставило нас обратить на нее внимание. К двадцати годам она превратилась в настоящую красавицу. Нет, не так. Она стала потрясающе, просто фантастически красивой. Каждый мужчина, вне зависимости от возраста, семейного положения и богатства рано или поздно обнаруживал, что он безумно, до зуда под кожей хочет обладать ей. Несложно догадаться, что она была чертовски разборчива. Мы все неоднократно пробовали завоевать ее, но проще было завоевать сердце Михалыча, чем симпатию Арины.
Разумеется, многие и многие пытались взять ее в жены или хотя бы в любовницы. Но Арина не горела желанием стать чьей-то, и воздвигла для штурмующих ее мужчин дополнительный барьер, который оказался почти непреодолимым. Понятно, что она не могла вовсе обходиться без мужчин, в конце концов, она была молодой женщиной со здоровыми инстинктами. Но тщательно отобранные самцы, которые удостаивались ее ласки и постели, должны были заплатить ей довольно крупную сумму денег. Это не была проституция, просто таким образом она отгораживалась от потенциально опасных душевных отношений. Переведя все в коммерческую плоскость, она получила возможность жестко прерывать любые отношения и не чувствовать за собой никаких обязательств.
Разумеется, ей не были чужды обычные человеческие чувства, она и влюблялась, и страдала, но никогда не изменяла своим принципам. Поцелуи, ласки, секс - только за деньги. Помню, однажды она влюбилась в нашего общего знакомого. Он ее боготворил, носил на руках и каждый день дарил небо в алмазах. Она принимала все подарки, но, кроме того, брала деньги по установленному тарифу - за оральный секс, за обычный секс, и так далее. И рядом с ним держалась как всегда независимо: «я ничья, и уж тем более не этого мужика». Но я заметил, что ей было действительно тяжело. Как-то мы с ней слегка выпили и она начала плакаться мне в жилетку:
- Ты же знаешь, я обычная баба, и нужно мне все то же самое, что и обычной бабе. Ничего мне больше не нужно. Но я ведь вам не-ве-рю!! Ну как я пойму, саму меня мужик любит или только тело мое да рожу? Ведь это мне надо кислотой себя всю облить, чтобы выяснить. Только потом поздно будет, да и жалко. Как это выяснить, Алекс, скажи? Он меня правда любит, или просто кайфует от того, что у него одного есть то, чего все другие хотят?
Я пожимал плечами:
- Ну я-то откуда знаю? Ведет себя как обычный влюбленный мужик.
- Вот то-то и оно, что вы все такие одинаковые, хер поймешь, кто из вас по-настоящему любит.
- Кончала бы ты дурью маяться. Тебе же еще лет семь осталось, потом на тебя цена не та будет. И останешься одна. Гордая и непокоренная. Ничья.
- Не останусь. Я своего, настоящего, дождусь. Хоть в семьдесят лет.
Через месяц эта проблема решилась сама собой - ее любовника убили. Видимо, при попытке добыть для нее побольше алмазов с неба.
Само собой, Писатель не смог пройти мимо Арины, а она не смогла ему отказать. Они стали официальными любовниками. С оплатой всех услуг по прейскуранту, разумеется. Писателя такое положение дел вроде бы устраивало, а Арину, как обычно, было не понять.
Все случилось, когда Писатель праздновал свой тридцать третий день рождения. Он решил отметить «по-домашнему» - в нашем баре. Ограничивать круг приглашенных он и не подумал, поэтому в бар набилось какое-то немыслимое количество народу. Ему бесконечно что-то дарили, произносили тосты в его честь, хлопали его по спине, приглашали куда-то. Мы пристроились в углу за своим обычным столиком и сквозь спины наблюдали, как Писатель перемещается по бару, что-то говорит одним, смеется с другими, поет хором с третьими. И со всеми пьет, пьет, пьет. Мы тоже пили. На душе было хорошо и тихо, словно где-то скоро расцветут дикие розы.
Когда благодаря льющейся рекой выпивке и усилиям самого Писателя эмоциональный градус в баре достиг максимума, он решил взять слово. Запрыгнув на стойку, он попросил тишины. Все пьяные рожи повернулись в сторону Писателя и приготовились, икая, вкушать слово именинника.
- У меня тоже для вас есть подарок! - прокричал разгоряченный Писатель. - И не простой подарок. Это подарок, лучше которого не найти. Это правда. Правда с большой буквы!
Толпа слегка покачивалась, но большой радости от того, что ей подарят правду, не выражала. Заметив это, Писатель счел нужным пояснить:
- Это не такая правда, которой вас пичкают из телевизора или на общегородских собраниях. Это моя личная, маленькая, но очень важная для меня правда. Вы готовы узнать правду обо мне?
Зал зашумел, всячески выражая готовность узнать про любимого Писателя правду и принять ее, какой бы она ни была.
- Так вот, дорогие мои. Я не писатель.
Толпа удивленно молчала, Писатель улыбался. Чернявый бармен по прозвищу Турок спросил от имени всех:
- Это как это? А вон эти книжки кто написал?
Он ткнул рукой в сторону барной стойки, где над многочисленными бутылками красовались все книги Писателя - в подарочных изданиях, все с автографами вроде «Моему дорогому Турку, а также всем остальным, кто оставляет ему большие чаевые».
- Написал я. Но это не мои книги, - совершенно непонятно ответил Писатель.
Зал облегченно зашумел.
- Э, дорогой, - мягко сказал Турок. - Давай-ка слезай, столько пить вредно. День рождения, конечно, но пойдем мы лучше к морю, погуляем.
- Погодите, - Писатель поднял вверх руку. - Я должен объясниться.
Он покусал губы. Улыбки на его лице уже не было. Писатель набрал в грудь воздуха и продолжил:
- Я прекрасно понимаю, что вы в школе готовились к сложной взрослой жизни, а не изучали литературу. Поэтому мне было так легко вас обманывать. Это не мои книги. Я просто переписал то, что задолго до меня придумали другие. Те, кого действительно можно назвать писателями.
Он взял с полки одну из своих книг.
- Вот, пожалуйста, - он прочитал название с обложки, - «Убийца и проститутка». Знаете, чей это сюжет? Слышали про такого Достоевского? Это он написал. «Преступление и наказание». А я просто переложил этот сюжет, чтобы таким, как вы, было легко и интересно это читать. Вот, - он взял с полки другую, - пожалуйста, «В молодости легко умереть от любви». Да, замахнулся на Вильяма нашего Шекспира. «Ромео и Джульетта», прошу любить и жаловать.
Он брал с полки книгу за книгой, говорил про каждую пару слов и бросал их в толпу. Толпа молчала. Признаться, мы просто ничего не понимали. Было очевидно, что у Писателя истерика, и его действительно надо вывести на воздух, но мы не понимали, почему он так психует. Что такого случилось? Ну подумаешь, какие-то еще писатели на свете есть. Ну взял он у кого-то пару строк. И чего он стесняется? Перед ним стояли люди, для которых что-то украсть было так же естественно, как почистить утром зубы. Да и потом… Я даже не успел додумать эту мысль, как Турок выразил ее вслух.
- Дорогой! - сказал Турок, облегченно улыбаясь. - Ты, наверное, нас с кем-то перепутал. Ты что, кого-то из нас с книжкой в руках видел? Ну не читали мы Шекспиров этих, правда. Так мы и твоих книжек толком не читали. Зачем ты нам все это рассказываешь, мы бы все равно никогда не узнали. Слезай уже, дорогой, давай выпьем.
Улыбаясь, он потянул Писателя за штанину. Тот ошарашено смотрел сверху вниз на Турка.
- Как не читали? А это все? - он обвел рукой свои книги, разбросанные по полу. - Я же тебе автографы оставлял.
- Ну не до того было, веришь? Вот давай сейчас выпьем, а завтра утром прям сразу возьмусь читать. С какой начать? Эта нормальная? - Турок поднял с пола одну из книг.
Писатель круглыми глазами смотрел на Турка.
- Погодите. А кто-нибудь из вас мои книги читал? - он обвел взглядом зал. - Ну хоть одну? Хоть пару страниц?
Зал молчал. Многие отводили глаза.
- Так с чего же вы взяли, что я писатель?! - завопил он.
В ответ кто-то робко произнес:
- Ну, так в газетах пишут.
- По телику говорят. Да и вообще…
Писатель часто дышал, он с каким-то безумным лицом смотрел в зал.
- Погодите-погодите. То есть вам кто-то там сказал, что я писатель, а вы даже книг моих не открывали. А скажите-ка мне, вот если бы я не был писателем. Точнее, если бы я писал книги, они выходили, но про меня не говорили ничего, то вы бы пришли сегодня ко мне? А?! Отвечайте?!
Он ткнул пальцем в Турка.
- Ты?!
Турок развел руками:
- Дорогой, ты же понимаешь, я здесь работаю.
- Так, понятно. Ты?! - он показал на кого-то из толпы.
- А чего я. Я и так тут каждый вечер ошиваюсь.
- Ты?!
- Ну пришел бы конечно, ты же всех позвал.
Он повернулся в нашу сторону.
- Алекс?!
- Мы с тобой с детства друзья. Пришел бы, конечно.
Писателя перекосило.
- То есть вот это все, - он двумя руками словно обхватил зал, - только потому, что кто-то там сказал вам, что я великий писатель? И вам насрать, кто я есть на самом деле! Вы же просто хотите с писателем пообщаться, да! Как же, знаменитость, звезда! Да еще и угощает, веселит, развлекает постоянно! А то, что писатель для вас пишет, для вас мучается и что-то делает - вам насрать! Для вас это просто круто! Вот кто-нибудь может сказать, что он здесь потому, что любит и уважает мое творчество? А?! Любит и уважает меня как личность, а не как знаменитость?!
Мне казалось, что его сейчас хватит удар. Он был весь мокрый, багровый, какой-то и отвратительный и красивый одновременно.
Неожиданно от углового столика поднялась Арина. В полной тишине она подошла к стойке, легко вспрыгнула на нее и встала рядом с Писателем. Порывшись в сумочке, она достала пачку купюр и протянула их Писателю.
- Возьми. Это то, что ты мне платил. Мне это не нужно на самом деле.
Писатель потрясенно смотрел на нее. Наконец понял. Он взял деньги и не глядя бросил их куда-то за стойку.
- Пойдем домой, милый, - просто сказала Арина и взяла его за руку.
Он спрыгнул со стойки, помог спуститься Арине и они ушли.
Вот, собственно, и вся история. Мы изредка встречались с Писателем после этого на улице. Обменивались какими-то пустяковыми новостями. Я рассказывал про свои дела, он про семью. Говорил, что пишет настоящую, свою книгу. Я обещал помочь с издательствами, он ухмылялся и говорил, что публиковаться для него необязательно. Потом они уехали куда-то из города, и больше я его никогда не видел. Только иногда, проходя мимо книжного магазина, я думал, что надо бы купить какую-то из его книг. Мне казалось, что, открыв книгу, я почувствую аромат диких роз. Но, разумеется, никаких книг я так и не купил.