«Поэтому мы победили»
Postée à l'origine par anna_mayskaya sur «Поэтому мы победили»
6 сентября 2011 года петербурженка, ныне жительница Гатчины Елена Иосифовна Львова отметила свой 90-летний юбилей. Несмотря на возраст, бывшая учительница и блокадница держится стойко и полна жизнелюбия и планов: возродить общество «Знание», например. А еще она пишет книгу о своем муже: «Его должны помнить. Во время войны Володя спас множество человеческих жизней».
Немцы кричали час начала войны
…Владимир Львов родился в Оренбурге в интеллигентной семье: один дедушка был преподавателем, другой, так же, как и отец Володи, работал доктором. Сам Владимир с детства мечтал стать астрономом, и при поступлении в Саратовский университет на его работе профессора написали: «исключительная подготовленность». Но Львова не приняли - он не был рабоче-крестьянского происхождения. Тогда юноша поехал в Ленинград, закончил Второй мединститут. В марте 41-го его как врача призвали в армию. Владимир попал в 259-й саперный батальон. Часть была расположена под литовским городом Таураге на берегу Немана: с этой стороны наши, с той - немцы.
- И они кричали оттуда день и час, когда начнется война, издевались, ругались по-русски, - вспоминает Елена Иосифовна. - Первый снаряд разорвался у стен санчасти. Наши войска стали отступать, все это велось в спешке и неогранизованно. А так как Володя очень хорошо знал звездное небо, то он стал одним из организаторов движения. Наши отступающие войска несли колоссальные потери, но те остатки армии, где был Володя, хоть они и находились в окружении, шли беспрепятственно и без потерь. Шли лесами, ночами. Вокруг везде были немцы, но в леса они не совались.
- Что это была за армия?
- Кто знает? Уже всякая. Это был хаос: бесчисленное количество людей, которые бежали от немцев. Не только военные, но и мирные жители, которые видели эту колонну и к ней присоединялись. Ленинград был в блокаде с начала сентября, а они к нему вышли в конце месяца. Линию фронта переходили под Детским селом. И когда они подошли к этому рубежу - тут окопы немцев, там наши - то уже шли в полный рост. Конечно, по ним стреляли, и были убитые и раненые, но люди знали, что они на подходе к своим. Володе было тогда 33 года, но в Ленинград он пришел совсем седым, такая колоссальная была на нем ответственность. И здесь он сразу стал работать в 54-м эвакогоспитале (потом 991-м) Ленинградского фронта. Он был расположен в одной из школ, тогда во всех питерских школах были госпитали. Очень скоро он стал работать хирургом, но сначала его определили в лабораторию.
Голод и любовь
- Меня, 19-летнюю дурочку, закончившую 9-месячные медицинские курсы, тогда как раз назначили старшей сестрой, хотя там и пожилые дамы были. У меня, как и у всех, были тяжелые кирзовые сапоги, но я не могла ходить, шаркая ими, как некоторые. Я с детства любила балет, и у меня была красивая походка, даже звук шагов у меня отличался от других. И когда я подходила к лаборатории, Володя всегда прятался - смущался, так что я еще долго не была с ним знакома. И только потом узнала отчего, когда я захожу в лабораторию, все улыбаются. Потом наши войска стали потихонечку наступать, и мы с госпиталем двигались с ними.
…После демобилизации семья Львовых поселилась в Гатчине: Владимир Леонидович работал врачом- рентгенологом, а Елена Иосифовна преподавала биологию в 9-й школе. Она была таким талантливым педагогом, что люди, проучившиеся у нее всего год, встречаясь с ней, узнают, здороваются и радуются встрече. А в праздники ее всегда поздравляют множество бывших учеников…
…А еще из всего огромного госпиталя Владимир Леонидович был одним из 3 врачей, которых наградили орденом Красной звезды, а Елена Иосифовна - одной из трех медсестер, награжденной за боевые заслуги: - Блокада - это были не просто физические перегрузки и голод. Это были еще и прекрасные человеческие отношения. Наши медсестры - это были милые интеллигентные девочки, как и я, окончившие курсы. Мы все жили в общежитии на казарменном положении, по 12 человек в комнате. Вставали в семь утра и работали столько, сколько нужно - не было понятия о какой-то норме. Но дисциплина была совершенной. В определенное время был перерыв на обед. Он, конечно, был очень скудным, но перед раздачей сидела диет-сестра и не пускала, пока ты не выпьешь стакан настоя из хвойного концентрата. Это была гадость ужасная, но зато ни у кого из нас не было цинги. На обед давали кусочек хлеба или сухарик и суп - чаще всего это была мучная болтушка, причем она очень сильно пахла керосином, так как муку добывали из разбомбленных складов. А на второе - немножко чечевицы или сырой пророщеный горох.
Самое страшное и самое прекрасное
- Очень страшно было, когда в 41-42 году мы видели эти машины, полные мороженых синих худых трупов, которые собирали и везли на Пискаревку. Но самое страшное были обстрелы. Я часто ходила с кусочком хлеба к своим родным - они жили в том доме, где сейчас станция метро «Технологический институт», и эта сторона часто обстреливалась. Немцы вообще старались метить по трамвайным и автобусным остановкам, там, где должно было быть скопление людей - у них все просчитано было. Как- то раз моя 13-летняя кузина пошла за хлебом, возвращается вся в крови. Оказалось, начался обстрел, люди побежали прятаться под арку, и туда угодил снаряд. Сестру не зацепило, но когда она побежала обратно, то вся выпачкалась в чужой крови.
И такая уникальная вещь - в наш госпиталь за все время не попало ни одной бомбы! Потому что у нас была очень хорошая светомаскировка, плотные шторы, и надо было все тщательно осмотреть снаружи, чтобы не было ни одной щели. Где идет обстрел, мы определяли по радио по метроному: на одной стороне улицы обстрел и там звучит метроном, а на другой стороне в это время обстрела может не быть, и там звучит музыка. Вообще сколько мы во время блокады слышали прекрасной музыки! И по радио, и нас отпускали на концерты в филармонию. А когда был Бетховенский фестиваль, на него собирали музыкантов не только из госпиталей, но и с передовой, и эту музыку в роскошном совершенно исполнении немцам специально по радио транслировали. И в это время обстрелы города прекращались! Оккупанты вообще слышали много совершенно непонятных для них вещей - когда, например, в осажденном голодающем городе был устроен футбольный матч. Людей на него тоже набирали с передовой. И конечно, эти изможденные солдаты бегали столько, сколько могли, но это была не только показуха для немцев, это и нам было очень важно. Это говорило, что мы не сломлены, мы живем, мы боремся!
Выстояли, несмотря ни на что!
- Хотя весь этот ужас вокруг, всеобщее доносительство - это не могло не коснутся. Так, моего мужа должны были арестовать в 49-м году по доносу человека, который был в меня влюблен и хотел таким образом убрать своего соперника. Володю спасло то, что он разрешил одному из своих подчиненных параллельно с работой негласно учится на юридическом факультете, и потом этого молодого юриста взяли в округ, где он и обнаружил этот донос и доказал, что это полная нелепость. Володю спасло и то, что все знали о его исключительной надежности и честности.
А за мной в госпитале ходил наш особист и настаивал, чтобы я доносила на коллег и раненых, убеждал, как это важно. Но для меня это было так мучительно, что однажды я не выдержала и сказала: «Я никогда не буду этим заниматься» - и он от меня отстал, хотя я была дочерью «врага народа» (моего отца, инженера Иосифа Козловского расстреляли в 37-м как иностранного шпиона, хотя никаким шпионом он быть, конечно, не мог. Просто в роду у нас были не только русские, но также поляки, немцы и евреи. Маму отправили в ссылку в Казахстан, а я осталась заканчивать школу, живя у родственников).
- А зачем доносить на беспомощных раненых?
- Они видели то, о чем им запрещали говорить. Они, конечно, не осмеливались нам рассказывать, но кое-что до нас доходило. Мы знали, например, что когда шли бои под Невской Дубровкой, то чтобы подняться на эту гору со льдом, красным от крови (там на один метр было 17 наших убитых), надо было умудриться не попасть не только под пули немцев, но и под пули уголовников, шедших сзади. Это был не только героизм, но и вот такая подлость. И подобная практика применялась очень часто. И мы знали страшную вещь: если приближается праздник, значит, жди огромных поступлений раненых, так как к празднику надо было обязательно победу иметь. Вообще раненых привозили нам по 2-3 раза в день, многие были у нас уже не первый раз и просились специально в наш госпиталь. И когда они чуть-чуть подлечивались, тут же рвались обратно на фронт, несмотря на это все. Такие были люди, и их было большинство. Поэтому мы и победили, и выжили.
Анна Майская
PS: Я горжусь тем, что Елена Иосифовна - моя подруга. Кстати, она спасла и мою жизнь в 1996-м, буквально подобрав умирающую. То есть я навязалась у них пожить (у меня не было тогда денег ни на что, и уже не было сил сделать даже шаг после трех суток скитаний с температурой) - но она пустила в свой дом совершенно постороннего, незнакомого человека. Я, избитая по заказу бандюг и вышвырнутая на улицу тогдашним любимым человеком, иначе бы не выжила…
6 сентября 2011 года петербурженка, ныне жительница Гатчины Елена Иосифовна Львова отметила свой 90-летний юбилей. Несмотря на возраст, бывшая учительница и блокадница держится стойко и полна жизнелюбия и планов: возродить общество «Знание», например. А еще она пишет книгу о своем муже: «Его должны помнить. Во время войны Володя спас множество человеческих жизней».
Немцы кричали час начала войны
…Владимир Львов родился в Оренбурге в интеллигентной семье: один дедушка был преподавателем, другой, так же, как и отец Володи, работал доктором. Сам Владимир с детства мечтал стать астрономом, и при поступлении в Саратовский университет на его работе профессора написали: «исключительная подготовленность». Но Львова не приняли - он не был рабоче-крестьянского происхождения. Тогда юноша поехал в Ленинград, закончил Второй мединститут. В марте 41-го его как врача призвали в армию. Владимир попал в 259-й саперный батальон. Часть была расположена под литовским городом Таураге на берегу Немана: с этой стороны наши, с той - немцы.
- И они кричали оттуда день и час, когда начнется война, издевались, ругались по-русски, - вспоминает Елена Иосифовна. - Первый снаряд разорвался у стен санчасти. Наши войска стали отступать, все это велось в спешке и неогранизованно. А так как Володя очень хорошо знал звездное небо, то он стал одним из организаторов движения. Наши отступающие войска несли колоссальные потери, но те остатки армии, где был Володя, хоть они и находились в окружении, шли беспрепятственно и без потерь. Шли лесами, ночами. Вокруг везде были немцы, но в леса они не совались.
- Что это была за армия?
- Кто знает? Уже всякая. Это был хаос: бесчисленное количество людей, которые бежали от немцев. Не только военные, но и мирные жители, которые видели эту колонну и к ней присоединялись. Ленинград был в блокаде с начала сентября, а они к нему вышли в конце месяца. Линию фронта переходили под Детским селом. И когда они подошли к этому рубежу - тут окопы немцев, там наши - то уже шли в полный рост. Конечно, по ним стреляли, и были убитые и раненые, но люди знали, что они на подходе к своим. Володе было тогда 33 года, но в Ленинград он пришел совсем седым, такая колоссальная была на нем ответственность. И здесь он сразу стал работать в 54-м эвакогоспитале (потом 991-м) Ленинградского фронта. Он был расположен в одной из школ, тогда во всех питерских школах были госпитали. Очень скоро он стал работать хирургом, но сначала его определили в лабораторию.
Голод и любовь
- Меня, 19-летнюю дурочку, закончившую 9-месячные медицинские курсы, тогда как раз назначили старшей сестрой, хотя там и пожилые дамы были. У меня, как и у всех, были тяжелые кирзовые сапоги, но я не могла ходить, шаркая ими, как некоторые. Я с детства любила балет, и у меня была красивая походка, даже звук шагов у меня отличался от других. И когда я подходила к лаборатории, Володя всегда прятался - смущался, так что я еще долго не была с ним знакома. И только потом узнала отчего, когда я захожу в лабораторию, все улыбаются. Потом наши войска стали потихонечку наступать, и мы с госпиталем двигались с ними.
…После демобилизации семья Львовых поселилась в Гатчине: Владимир Леонидович работал врачом- рентгенологом, а Елена Иосифовна преподавала биологию в 9-й школе. Она была таким талантливым педагогом, что люди, проучившиеся у нее всего год, встречаясь с ней, узнают, здороваются и радуются встрече. А в праздники ее всегда поздравляют множество бывших учеников…
…А еще из всего огромного госпиталя Владимир Леонидович был одним из 3 врачей, которых наградили орденом Красной звезды, а Елена Иосифовна - одной из трех медсестер, награжденной за боевые заслуги: - Блокада - это были не просто физические перегрузки и голод. Это были еще и прекрасные человеческие отношения. Наши медсестры - это были милые интеллигентные девочки, как и я, окончившие курсы. Мы все жили в общежитии на казарменном положении, по 12 человек в комнате. Вставали в семь утра и работали столько, сколько нужно - не было понятия о какой-то норме. Но дисциплина была совершенной. В определенное время был перерыв на обед. Он, конечно, был очень скудным, но перед раздачей сидела диет-сестра и не пускала, пока ты не выпьешь стакан настоя из хвойного концентрата. Это была гадость ужасная, но зато ни у кого из нас не было цинги. На обед давали кусочек хлеба или сухарик и суп - чаще всего это была мучная болтушка, причем она очень сильно пахла керосином, так как муку добывали из разбомбленных складов. А на второе - немножко чечевицы или сырой пророщеный горох.
Самое страшное и самое прекрасное
- Очень страшно было, когда в 41-42 году мы видели эти машины, полные мороженых синих худых трупов, которые собирали и везли на Пискаревку. Но самое страшное были обстрелы. Я часто ходила с кусочком хлеба к своим родным - они жили в том доме, где сейчас станция метро «Технологический институт», и эта сторона часто обстреливалась. Немцы вообще старались метить по трамвайным и автобусным остановкам, там, где должно было быть скопление людей - у них все просчитано было. Как- то раз моя 13-летняя кузина пошла за хлебом, возвращается вся в крови. Оказалось, начался обстрел, люди побежали прятаться под арку, и туда угодил снаряд. Сестру не зацепило, но когда она побежала обратно, то вся выпачкалась в чужой крови.
И такая уникальная вещь - в наш госпиталь за все время не попало ни одной бомбы! Потому что у нас была очень хорошая светомаскировка, плотные шторы, и надо было все тщательно осмотреть снаружи, чтобы не было ни одной щели. Где идет обстрел, мы определяли по радио по метроному: на одной стороне улицы обстрел и там звучит метроном, а на другой стороне в это время обстрела может не быть, и там звучит музыка. Вообще сколько мы во время блокады слышали прекрасной музыки! И по радио, и нас отпускали на концерты в филармонию. А когда был Бетховенский фестиваль, на него собирали музыкантов не только из госпиталей, но и с передовой, и эту музыку в роскошном совершенно исполнении немцам специально по радио транслировали. И в это время обстрелы города прекращались! Оккупанты вообще слышали много совершенно непонятных для них вещей - когда, например, в осажденном голодающем городе был устроен футбольный матч. Людей на него тоже набирали с передовой. И конечно, эти изможденные солдаты бегали столько, сколько могли, но это была не только показуха для немцев, это и нам было очень важно. Это говорило, что мы не сломлены, мы живем, мы боремся!
Выстояли, несмотря ни на что!
- Хотя весь этот ужас вокруг, всеобщее доносительство - это не могло не коснутся. Так, моего мужа должны были арестовать в 49-м году по доносу человека, который был в меня влюблен и хотел таким образом убрать своего соперника. Володю спасло то, что он разрешил одному из своих подчиненных параллельно с работой негласно учится на юридическом факультете, и потом этого молодого юриста взяли в округ, где он и обнаружил этот донос и доказал, что это полная нелепость. Володю спасло и то, что все знали о его исключительной надежности и честности.
А за мной в госпитале ходил наш особист и настаивал, чтобы я доносила на коллег и раненых, убеждал, как это важно. Но для меня это было так мучительно, что однажды я не выдержала и сказала: «Я никогда не буду этим заниматься» - и он от меня отстал, хотя я была дочерью «врага народа» (моего отца, инженера Иосифа Козловского расстреляли в 37-м как иностранного шпиона, хотя никаким шпионом он быть, конечно, не мог. Просто в роду у нас были не только русские, но также поляки, немцы и евреи. Маму отправили в ссылку в Казахстан, а я осталась заканчивать школу, живя у родственников).
- А зачем доносить на беспомощных раненых?
- Они видели то, о чем им запрещали говорить. Они, конечно, не осмеливались нам рассказывать, но кое-что до нас доходило. Мы знали, например, что когда шли бои под Невской Дубровкой, то чтобы подняться на эту гору со льдом, красным от крови (там на один метр было 17 наших убитых), надо было умудриться не попасть не только под пули немцев, но и под пули уголовников, шедших сзади. Это был не только героизм, но и вот такая подлость. И подобная практика применялась очень часто. И мы знали страшную вещь: если приближается праздник, значит, жди огромных поступлений раненых, так как к празднику надо было обязательно победу иметь. Вообще раненых привозили нам по 2-3 раза в день, многие были у нас уже не первый раз и просились специально в наш госпиталь. И когда они чуть-чуть подлечивались, тут же рвались обратно на фронт, несмотря на это все. Такие были люди, и их было большинство. Поэтому мы и победили, и выжили.
Анна Майская
PS: Я горжусь тем, что Елена Иосифовна - моя подруга. Кстати, она спасла и мою жизнь в 1996-м, буквально подобрав умирающую. То есть я навязалась у них пожить (у меня не было тогда денег ни на что, и уже не было сил сделать даже шаг после трех суток скитаний с температурой) - но она пустила в свой дом совершенно постороннего, незнакомого человека. Я, избитая по заказу бандюг и вышвырнутая на улицу тогдашним любимым человеком, иначе бы не выжила…