Еще про страшные детские сказки-1
Выкладываю специальную статью по вопросу, некогда скопированную мной из концептуального Интернет-журнала "Русский Удод"
Одним из наиболее ярких событий в фольклористике 90-х гг. уходящего века была публикация знаменитым детским писателем Эдуардом Успенским собрания детских "страшилок" в приложении к повести "Красная рука, черная простыня, зеленые пальцы". Хотя издание "Жуткого фольклора русских детей" (как автор озаглавил подборку "ужастиков") и увидело свет около 9 лет назад, в 1992 г., никакой реакции научных кругов на него пока не последовало. В отличие от восторженного отношения просто читающей публики.
Ведь все мы когда-то, захлебываясь от страха, пересказывали друг другу в темных подъездах и на детских площадках истории о "красном пятне" или "гробе на колесиках". Эти "пугалки" появляются как-то вдруг, ниоткуда, в разговорах детей 7-8 летнего возраста и также разом исчезают у 12 -- 13 летних подростков. Тем более странно, что ни психологи, ни фольклористы, ни этнографы до сих пор не прокомментировали этот феномен детского сознания.
Между тем развитие любой гуманитарной науки во многом определяется изданием источников, на изучении которых специалисты базируют свои теории. Книга Эдуарда Успенского -- первый в России, да, пожалуй и в мире, опыт публикации детского фольклора ужасов. (Имеется, естественно, в виду собственно детский фольклор, придуманный и передаваемый самими детьми, а не занимательные истории, созданные для детей взрослыми). Издание велось по реальным письмам детей, охотно присылавших любимому писателю страшные истории, услышанные в школе и во дворе. В том, что Успенский ничего не выдумал, читатель может убедиться сам, поскольку весь набор сюжетов каждому хорошо знаком с детства. Те же истории, где писатель не удержался и "приложил"-таки руку к их художественной обработке, сразу заметны, их всего пара-тройка.
Исследование этих рассказов многое поможет выяснить в массовых подсознательных страхах российских детей. В отличие от самого Успенского, употребившего в подзаголовке к своей публикации термин "русский", я предлагаю именно понятие "российский" (хотя сама его и не очень люблю). Дело в том, что образы, используемые детьми в "страшилках", восходят к символике, появившейся в нашем подсознании еще до формирования национальных архетипов. (Например, черный цвет далеко не у всех народов и далеко не всегда означал траур. А красный цвет у всех и всегда -- кровь, как синий -- покойника. В детском фольклоре "черный" как синоним "страшного" встречается гораздо реже, чем "красный" и "синий", присутствующие почти в каждой истории). Поэтому "ужастики" будут наводить страх на русских, еврейских, чувашских или кавказских детей с одинаковой силой, вне зависимости от того живут ли эти дети у себя на родине, окруженные национальной культурой, или оказались оторваны от нее и попали в громадный мегаполис.
На первый, взгляд большинство "страшилок" очень современны по своему антуражу. В них присутствуют трамваи, милиционеры, директора школ и колхозов, геологи, пограничники, учителя, танки, микробы, самолеты и фотоснимки... Однако эти истории обладают так называемой "цисфинитной" (по определению Д. Хармса) логикой абсурда, которая является своего рода визитной карточкой подключения к потоку подсознания.
Кроме того, в них присутствуют и характерные провисы формальной логики, которые взрослый может восстановить, только, используя логику мифа. Подобные парадоксы с логическим построением повествования в фольклоре чаще всего указывают на глубокую древность источника. Логические неувязки появляются в рассказе именно благодаря тому, что рассказчики, передавая его из поколения в поколение заменяли устаревшие явления реальности на более современные и понятные слушателям. Например, ведьму на учительницу, деревню на город, капище на научную лабораторию ученого-психопата, ставящего эксперименты с кровью и т.д. Благодаря такому "осовремениванию" антуража при сохранении старого сюжета, терялись связи, некогда ясные и совершенно очевидные для всех. Любопытно, что дети не замечают нелогичности подобных рассказов, для них все происходящее там совершенно естественно.
Взрослый может восстановить утраченные связи между событиями, только с большей или меньшей степенью приближения восстановив изначальный сюжет.
В этом смысле особенно характерна история под названием "Железная шея" -- пожалуй наиболее архаичная по своим сюжетным ходам. С ней в смысле древности может соперничать только травестированная (вывернутая наизнанку) страшилка "Новогодняя история" про утюг, которому дали восемь лет строгого режима. (Мой дальнейший рассказ убедит вас в том, что я не шучу, как бы к тому ни располагал материал).
Итак, "Железная шея". Эта история рассказывает о том, что в одном втором классе детей учила не настоящая учительница, а ведьма, у которой голова откручивалась и снималась с плеч. Мальчик Саша однажды уронил ручку, на перемене полез ее искать, а ведьма, не заметив его, сняла голову и начала ее смазывать. Когда мальчик вылез из-под парты и увидел учительницу без головы, она на него рассердилась и приказала прийти ночью на кладбище. Саша очень испугался и признался дома сестрам. Каждая, а их было 4, дала брату совет, во что ему одеться, чтоб мертвецы на кладбище не смогли его найти. 4 ночи подряд Саша приходил на могилы, а покойники и привидения по приказу учительницы искали его (как в "Вие"), но не видели жертву. Он то одевался во все коричневое и прижимался к стволу дерева, то во все зеленое и прятался в листьях, то в черное и ложился на землю. Наконец, младшая сестра, которая не любила Сашу, посоветовала ему лечь в гроб, тут-то покойники и нашли мальчика. Ведьма вырывает ему горло, и Саша погибает.
С точки зрения взрослого, история крайне нелогична. Почему мальчик, преспокойно отпущенный ведьмой домой, должен выполнять ее зловещий приказ и приходить на кладбище? Почему он не жалуется взрослым и не идет в милицию? Положим ему не поверят, но и учительница не сможет ни за что его наказать, если он не придет на могилы. Что она вызовет родителей или сделает запись в дневнике -- "Ваш сын не пришел на кладбище ночью, Ай, яй, яй!". Логичнее, было бы, если б она его немедленно съела. Но нет, ей зачем-то понадобилась игра в прятки. Нелогично и поведение сестер. Они тоже не жалуются родителям и не просят их защитить Сашу, хотя осознают угрозу его жизни со стороны ведьмы как реальную. Три добрых сестры дают правильные советы и спасают брата, а одна злая его губит. При этом девочки ведут себя с подозрительной осведомленностью о том, что будет происходить на месте испытания Саши, как если бы они все знали наперед.
Что сразу бросается в глаза в этой истории? Съемная голова учительницы. Это скорее деталь характерная для призрака, чем для ведьмы. Вспомним многочисленные рассказы о дамах или всадниках без голов, являющихся в разных местах. Отрезанные головы в мифологии разных народов наделяются обычно большой мудростью и пророческим даром. Таким образом съемная голова указывает в данной истории на связь учительницы-ведьмы с миром духов, которым она может управлять (вспомните ее поведение на кладбище, где она командует мертвецами), а также на ее знания, большие, чем у простых смертных (в нашем контексте детей). Такие знания характерны как раз и для учителя и для ведьмы, не даром само название происходит от глагола ведать -- знать.
В "Железной шее" фамилия учительницы Ягина, что сразу ассоциируется с Бабой Ягой. А этот сказочный персонаж как раз и помещался между миром живых, откуда приходят всевозможные добрые молодцы и красные девицы, и миром мертвых, куда она своих гостей провожает. У нее, как у скелета, костяная нога, но она ест, как обычный человек. Герои могут получить от нее помощь, но она же может их засунуть в печь и изжарить себе на ужин -- то есть опять же отправить к праотцам. Особенно часто от Бабы Яги страдают в сказках именно маленькие дети (в отличие от молодца, который может скрутить ведьму, или девицы, которая может ей услужить) из она чаще всего и пытается съесть.
Этнографы считают, что в основе данного сказочного персонажа лежит образ племенной колдуньи первобытных времен, которая жила в отдалении от деревни, в уединенном месте в лесу или горах, куда люди приходили за помощью лишь изредка и должны были за нее платить иногда испытаниями, а иногда и жизнью. Там колдунья общалась с духами и там же маленькие дети, иногда группой, иногда поодиночке, проходили свое посвящение во взрослые, полноправные члены племени. На определенный период ведьма становилась для них учительницей и передавала важные знания о мире и своем роде-племени, делавшие их взрослыми. Такой период обычно заканчивался испытаниями, которые у всех первобытных народов отличались крайней жестокостью -- голодом, физическими увечьями, пытками -- выдержав которые ребенок считался большим и мог вступать в половую жизнь.
Не следует думать, что племенная колдунья учила детей, как забить мамонта, приготовить пищу или сшить одежду из шкур -- для этого нашлись бы другие, более опытные в бытовых вопросах руководители. Так в одном из вариантов истории про "Красное пятно" учительница-ведьма лишь ненадолго заменяет обычного преподавателя.
Знания, которые колдунья передавала своим подопечным, не были объективного характера. Ведьма проводила посвящения, т.е. разными средствами расковывала подсознание детей, для того, чтоб они могли соприкоснуться к некими образами, несшими, как считалось, информацию о силах, управляющих миром вокруг человека. Подобные картины часто возникают в состоянии транса. А для введения в транс различные религиозные традиции использовали галлюциногенные средства, например белену, а также состояние длительной боли и страха. Боль и страх -- два важнейших элемента детского посвящения.
Не даром в "страшилках" присутствуют три основные формы проведения человека через туннель ужаса. Рассказы, рассчитанные на мгновенный испуг -- те, где в конце надо вытянуть к слушателю руки и заорать страшным голосом: "ОТДАЙ МОЮ НОГУ!" или "ДА, Я ВАМПИР!" и т.д. Занимательные рассказы, где слушатель, не смотря на страх, с замиранием сердца следит за сюжетом, что не позволяет ему сильно испугаться сразу. Лишь позже, ночью, когда все заснут и он останется в одиночестве, детали этих историй станут всплывать в его голове и не сможет спать от страха. Третий вид -- травестированные истории, в которых конец не столько жуткий, сколько смешной: на голову соседу снизу падает люстра, когда из пола вывинчивают шуруп; в черном-черном городе, в черной-черной комнате оказываются Василий Иваныч и Петька, жгущие резину; влюбленный в невесту-покойницу в пьяном кошмаре целует не ее, а белый холодный унитаз и т.д. (О последних историях надо сказать, что смех, в отличие от страха, явление очень тесно привязанное ко времени и той культуре, в которой мы живем. Поэтому концы у таких рассказов очень современны. Хотя основная часть истории, как бы предусматривающая страшное развитие сюжета, может нести и очень древние смысловые коды).
Попавшим в распоряжение ведьмы малышам было чего бояться. Во-первых, для достижения своих сакральных целей пожилая неопрятная старуха, сам вид которой, согласно ритуалу, должен был внушать ужас, постоянно запугивала детей страшными рассказами и подвергала их испытательным наказаниям. Во-вторых, не все дети возвращались из одиноко стоявшей в лесу избушки назад. Те, кто не прошел испытаний -- особенно слабые и не сообразительные -- могли быть убиты и съедены, опять же в ритуальных целях. Не даром Баба Яга отпускает девушку, сумевшую ей услужить, домой с наградами, а ее ленивую сестру либо губит, либо обливает дегтем или позорит иным способом. Что же касается братцев Иванушек, то есть маленьких мальчиков, то они представляют собой ее неизменный кулинарный интерес.
Хотя основная часть детей, конечно, возвращалась в деревню живыми, но возможность смерти висела во время посвящений над головой каждого и создавала атмосферу постоянного страха, в которой ужасные истории выглядели особенно реалистично.
Такое посвящение проходило как раз у детей от 7 до 12 -- 13 лет. Считалось, что после него они могли вступать в брак и продолжать род. Это как раз тот возраст, когда у современных детей и подростков неожиданно вспыхивает, прогрессирует и вдруг разом исчезает интерес к рассказам-ужастикам. Этот навязчивый интерес сменяется в 13 -- 14 лет другим, не менее маниакальным любопытством -- первыми любовными опытами.
Следует особо отметить, что страх и боль (ругань и розга), как самые весомые способы обучения ребенка, продолжали существовать в обычных школах в течение веков и не редко используются учителями и сейчас, благодаря чему детское сознание современного ребенка легко воспринимает образ учителя-ведьмы, хотя, конечно, уже в сниженной, чисто бытовой форме. Мало кто из современных педагогов догадывается из какой древности и каких условий пришло убеждение, будто воспитывать ребенка без острастки нельзя. Когда-то такая "острастка" имела чисто посвятительный характер. Сейчас, особенно в тоталитарных обществах и там, где сохранились тоталитарные приемы школьного обучения, она воспитывает чувство страха перед вышестоящими.
Если мы представим себе, что события "Железной шеи" происходили не в современной школе с дневниками и двойками, а на таком вот племенном детском посвящении у ведьмы, нарушенная логика восстановится. Мальчик Саша просто не мог никому пожаловаться на наставницу-колдунью, поскольку она была в полном праве испытывать его на кладбище. Собственно, для подобных испытаний он в и был послан к ведьме, и должен был их выдержать с честью. Саша обращается за помощью к сестрам. Раз они знают, что ему подсказать, значит сами уже прошли подобные испытания и хорошо знакомы с их условиями.
Второй момент, который обращает на себя внимание в истории про "Железную шею" это половая "диспропорция" действующих в ней героев. Саша -- единственный персонаж мужского пола. Ему противостоят аж пять женских -- учительница и четыре сестры. Подобное положение характерно только для очень раннего первобытного общества, где господствует материнское право. Дело в то, что в так называемую эпоху матриархата количественное соотношение мужчин и женщин в племенах было далеко не в пользу мужчин. Во-первых, тяжелые условия жизни первобытных людей приводили к тому, что множество младенцев погибало сразу после рождения. А мальчики в первый месяц своей жизни слабее девочек, и их умирало больше. Во-вторых, охота, которой занималась мужская часть рода, была очень опасна и тоже приводила к частой гибели мужчин. Скитаясь в поисках добычи, мужчины гибли и от голода, в случае если им не удавалось убить зверя. Женщины же, занимаясь собирательством, первобытным огородничеством и скотоводством имели хоть и скудную, но постоянную еду. И, наконец, в третьих ранняя форма языческих религий, общая практически для всех народов, предусматривала поклонение хтоническим силам природы в образе Великой Матери. Для того, чтоб каждый год рождать мир, ей нужен был партнер -- умирающий и вновь воскресающий бог --поэтому в жертву женскому божеству тоже приносили либо молодых мужчин, либо младенцев мужского пола.
Тысячелетиями такое положение считалось вполне нормальным, поскольку даже небольшое число мужчин могло обеспечить стабильное воспроизводство племени. Три сестры Саши любят его и либо видят в нем будущего партнера (если сюжет зародился еще до появления первых запретов на брак с близкими родственниками), либо защитника и воспитателя своих детей от захожих отцов из соседнего племени. Ведь дядя при господстве материнского права считался более близким родственником своим племянникам, чем их отец. Четвертая сестра по каким-то причинам не рассчитывает ни на любовную благосклонность брата, ни на его помощь при воспитании детей. Поэтому она губит его, подсказав лечь в гроб, где Сашу и находят духи покойников.
С фольклорной точки зрения важна и сама "игра в прятки", в которую пускаются Саша, как жертва, и его учительница, как преследователь или охотник. Поскольку Ягина ведьма, ей в поисках мальчика помогают подвластные духи. На ее стороне духи мертвых, так как дело происходит на кладбище. Но к нашему большому удивлению и Саша не беззащитен. Ему помогают духи стихий. На это намекает стремление ребенка искать защиты у Дерева и у Земли. (Вероятно, в первоначальном варианте были задействованы и Вода и Огонь, но они могли выпасть при последующих пересказах. Об этом говорит число сестер. Следуя логике мифа, каждая должна была посоветовать спрятаться у одной из стихий. Дерево в данном случае заменяет Воздух, так как мальчик прячется, припадая к стволу и скрываясь среди листьев, а не путаясь в корнях под землей). Злая сестра вредит брату, именно вырывая его из-под защиты стихий -- предлагает спрятаться в пустом гробу, стоящем у могилы. В таком положении мальчик не находится во власти ни одной из стихий и его легко может выхватить смерть.
Когда же Саша получил помощь и покровительство стихий? В от момент, когда уронил ручку под парту, полез ее поднимать и случайно увидел, как учительница-ведьма снимает голову. То есть оказался сопричастен к ее скрытому знанию больше, чем все остальные дети. И теперь, чтобы отнять у него крошку полученного волшебного дара, ведьма вступает с ним в игру прятки-догонялки. Если ему удастся провести свою преследовательницу, он останется жив, если нет -- она вернет утраченную капельку священных знаний.
Так в ирландском мифе мальчик Гвион сунул палец в волшебный котел богини Керидвен и слизнув три капли обрел волшебную силу. Разгневанна Керидвен преследует его, чтобы съесть. Они поочередно обращаются в разных существ и, наконец, Гвион прикидывается зерном, а Керидвен курицей и склевывает его.
Сюжет ритуального преследования, пряток и превращений присутствует в фольклоре многих народов. В русских сказках жениха нередко заставляет прятаться чудесная невеста, например, Василиса Премудрая, или ее отец-царь. Если юноша сумеет убежать, он сможет жениться и остаться жив. Если нет -- его ждет смерть. Древняя реальность была куда ужаснее адаптированной сказки: если жертва ритуального преследования убегала - ее счастье. Если же "дичь" настигали "охотницы" - то для жертвы наступали сначала "брак" с впавшими в транс женщинами, а затем смерть от их рук.
Преследование менадами мальчика, игравшего роль Диониса характерно для всего древнего Средиземноморья. Одно из самых старых свидетельств о таком ритуале - неолитическая фреска на территории Испании в Когуле, изображающая загнанного мальчика-Диониса в окружении девяти жриц, готовых вот-вот кинуться на него и разорвать.
Именно такова участь несчастного Саши, которого убивают покойники, обнаружив в гробу. Важен мотив вырванного у него ведьмой горла. Здесь нам на помощь приходит английский фольклор, в котором "майский дурак" или "майский король" - тот же жертвенный мальчик -- отождествлялся с птичкой малиновкой и с ее красным от крови горлышком. В английских деревнях ее называли "Робином Славным Малым" и именно ей посвящена известная детская песенка из собрания "Сказок Матушки-гусыни" "Робин-красношейка". За этой птичкой гоняется кошка, которую Робин обманывает, но лишь до поры до времени. Когда "кошка" (или вернее обратившаяся в нее колдунья) поймает "птичку" или майского дурачка Робина, она пустит ему кровь, разорвав горло.
Однако ведьмами в детских "страшилках" оказываются не только учителя. Ими могут стать матери ("Черное пятно", "Красное печенье" и др.), бабушки ("Тень ведьмы", "12 ряд, 12 место"), сестры ("Проклятый дом и колдовская книга"). Вообще женские персонажи в детском фольклоре ужасов очень вредоносны, но обладают большими знаниями: они могут предупредить о грозящей опасности и объяснить, как развеять колдовство.
В отличие от них, отец -- существо крайне никчемное. Он не дает никаких советов, поскольку несведущ в колдовстве, никого ни от чего не может защитить и обычно из всей семьи погибает первым.
Такой образ вполне соответствует роли приходящего и исчезающего отца в материнском роду. Но очень далек от реальной роли мужчины в патриархальном семействе, где вся ответственность за выживание близких лежит именно на отцах и родственниках по отцовской линии. Поэтому логично будет предположить, что сюжеты с активными и опасными женскими персонажами восходят именно к эпохе материнского права.
Отцы, если и появляются в образе злых существ, то это не колдуны, а ожившие покойники ("Отец", "Вещий сон"). Они приходят либо навестить семью, либо отомстить ей за что-то. Так, в "страшилке" "Отец" девочка за обедом роняет под стол ложку и видит, что у ее отца вместо ноги копыто (в других версиях синяя нога -- признак мертвеца). В "Вещем сне" покойник приходит домой помыться и убивает в бане детей, оставив у них на груди след копыта.
Первый напрашивающийся вариант толкования -- в тело мертвеца вселился черт и пошел гулять по родственникам. Если же рассмотреть сюжет в исторической ретроспективе, то у него появятся новые грани. Во-первых, живший вдали от жены и детей муж может после смерти прийти попрощаться с близкими, что по понятиям первобытного человека вполне естественно и даже обязательно. Во-вторых, род жены часто оказывался виновником гибели приходящего к ней мужа из другого рода. Да и сама жена могла повести себя враждебно, подставить "чужака" под удар братьев и дядьев. Тогда муж возвращался мстить за себя и безжалостно убивал своих детей от жены-предательницы.
Такова незавидная роль отца в эпоху материнского права.
Обычным человеком (не мертвецом и не оборотнем) отец предстает только в тех "ужастиках", где различные "злые силы" (пятна на стенах и коврах, пианино, руки, колдовские книги) нападают на семью и приканчивают ее членов по очереди. Здесь отец -- первая по счету жертва. Он гибнет почти всегда без всякого сопротивления. За исключением характерной истории "Тень ведьмы", где отец рубит топором пятно на стене -- тень его покойной тещи-колдуньи, пытавшейся погубить семью.
Здесь описан бунт мужского начала против жутковатых порядков материнского рода. В этой истории мать с кухни посылает девочку в комнату умершей бабушки за сахарницей. Девочка видит там тень, пугается, говорит взрослым и отец разносит комнату по кирпичику. Сразу возникает вопрос: зачем держать сахар в буфете покойной бабушки, в комнате, которая перед этим стояла пустая и закрытая на ключ? Разве сахара нет на кухне, где семья села пить чай?
Вероятнее всего девочку мать послала к погребению бабушки-колдуньи с ритуальной едой (инверсия "с едой" -- "за едой" произошла именно потому, что склеп -- место жизни покойной -- был заменен на ее старую комнату в современной квартире, где она жила прежде). Увидев тень ведьмы, которая вероятнее всего пришла именно для того, чтоб передать девочке свою силу, ребенок говорит об этом взрослым. Отец при изменившемся положении вещей -- его власти в роду -- не может допустить такого посвящения для своей дочери и в гневе разносит могилу колдуньи. Характерна роль матери -- именно она посылает ребенка в запертую комнату (к могиле за посвящением), но уже не может воспрепятствовать отцу, когда тот пресекает попытки тещи приобщить внучку к женским таинствам.
Во всех остальных историях, кроме приведенной, отец -- жертва. Он крайне пассивен, в отличие от других мужских персонажей -- милиционеров, пограничников, часовых с автоматами, геологов, ученых. Эти герои сменили более ранний вариант помощников - охотников, т.е. мужских представителей материнского рода, дядей ребенка и его старших братьев (не даром во многих историях за милицией бежит именно мать, но никогда не отец семейства). Эти помощники всегда приходят со стороны, как приходили из леса мужчины-охотники, мало времени проводившие дома.
Характерно, что в "ужастиках" про поочередное убийство всех членов семьи, жертвы даже и не думают обращаться за помощью к окружающим. Они горюют, когда по вине красного пятна исчезает сначала дед и бабушка, потом отец, мать, кто-нибудь из старших детей, но никуда не заявляют и не просят помощи ни у соседей, ни у тех, кто присутствовал на похоронах.
Такое поведение трудно объяснить, если воспринимать историю, как "произошедшую недавно в одном городе". Но когда-то такой рассказ звучал иначе. Это повествование о смерти жертвенной семьи - целого рода, похищенного представителями другого племени специально для поочередного принесения в жертву. Таким людям просто не у кого было просить о помощи.
Являющиеся под конец милиция и пожарные могут спасти последнего члена семьи - маленького мальчика или девочку. Это сородичи пришедшие отбивать своих у соседей. Пока они искали пропавших, старшие уже успели попасть под жертвенный нож.
Одним из наиболее ярких событий в фольклористике 90-х гг. уходящего века была публикация знаменитым детским писателем Эдуардом Успенским собрания детских "страшилок" в приложении к повести "Красная рука, черная простыня, зеленые пальцы". Хотя издание "Жуткого фольклора русских детей" (как автор озаглавил подборку "ужастиков") и увидело свет около 9 лет назад, в 1992 г., никакой реакции научных кругов на него пока не последовало. В отличие от восторженного отношения просто читающей публики.
Ведь все мы когда-то, захлебываясь от страха, пересказывали друг другу в темных подъездах и на детских площадках истории о "красном пятне" или "гробе на колесиках". Эти "пугалки" появляются как-то вдруг, ниоткуда, в разговорах детей 7-8 летнего возраста и также разом исчезают у 12 -- 13 летних подростков. Тем более странно, что ни психологи, ни фольклористы, ни этнографы до сих пор не прокомментировали этот феномен детского сознания.
Между тем развитие любой гуманитарной науки во многом определяется изданием источников, на изучении которых специалисты базируют свои теории. Книга Эдуарда Успенского -- первый в России, да, пожалуй и в мире, опыт публикации детского фольклора ужасов. (Имеется, естественно, в виду собственно детский фольклор, придуманный и передаваемый самими детьми, а не занимательные истории, созданные для детей взрослыми). Издание велось по реальным письмам детей, охотно присылавших любимому писателю страшные истории, услышанные в школе и во дворе. В том, что Успенский ничего не выдумал, читатель может убедиться сам, поскольку весь набор сюжетов каждому хорошо знаком с детства. Те же истории, где писатель не удержался и "приложил"-таки руку к их художественной обработке, сразу заметны, их всего пара-тройка.
Исследование этих рассказов многое поможет выяснить в массовых подсознательных страхах российских детей. В отличие от самого Успенского, употребившего в подзаголовке к своей публикации термин "русский", я предлагаю именно понятие "российский" (хотя сама его и не очень люблю). Дело в том, что образы, используемые детьми в "страшилках", восходят к символике, появившейся в нашем подсознании еще до формирования национальных архетипов. (Например, черный цвет далеко не у всех народов и далеко не всегда означал траур. А красный цвет у всех и всегда -- кровь, как синий -- покойника. В детском фольклоре "черный" как синоним "страшного" встречается гораздо реже, чем "красный" и "синий", присутствующие почти в каждой истории). Поэтому "ужастики" будут наводить страх на русских, еврейских, чувашских или кавказских детей с одинаковой силой, вне зависимости от того живут ли эти дети у себя на родине, окруженные национальной культурой, или оказались оторваны от нее и попали в громадный мегаполис.
На первый, взгляд большинство "страшилок" очень современны по своему антуражу. В них присутствуют трамваи, милиционеры, директора школ и колхозов, геологи, пограничники, учителя, танки, микробы, самолеты и фотоснимки... Однако эти истории обладают так называемой "цисфинитной" (по определению Д. Хармса) логикой абсурда, которая является своего рода визитной карточкой подключения к потоку подсознания.
Кроме того, в них присутствуют и характерные провисы формальной логики, которые взрослый может восстановить, только, используя логику мифа. Подобные парадоксы с логическим построением повествования в фольклоре чаще всего указывают на глубокую древность источника. Логические неувязки появляются в рассказе именно благодаря тому, что рассказчики, передавая его из поколения в поколение заменяли устаревшие явления реальности на более современные и понятные слушателям. Например, ведьму на учительницу, деревню на город, капище на научную лабораторию ученого-психопата, ставящего эксперименты с кровью и т.д. Благодаря такому "осовремениванию" антуража при сохранении старого сюжета, терялись связи, некогда ясные и совершенно очевидные для всех. Любопытно, что дети не замечают нелогичности подобных рассказов, для них все происходящее там совершенно естественно.
Взрослый может восстановить утраченные связи между событиями, только с большей или меньшей степенью приближения восстановив изначальный сюжет.
В этом смысле особенно характерна история под названием "Железная шея" -- пожалуй наиболее архаичная по своим сюжетным ходам. С ней в смысле древности может соперничать только травестированная (вывернутая наизнанку) страшилка "Новогодняя история" про утюг, которому дали восемь лет строгого режима. (Мой дальнейший рассказ убедит вас в том, что я не шучу, как бы к тому ни располагал материал).
Итак, "Железная шея". Эта история рассказывает о том, что в одном втором классе детей учила не настоящая учительница, а ведьма, у которой голова откручивалась и снималась с плеч. Мальчик Саша однажды уронил ручку, на перемене полез ее искать, а ведьма, не заметив его, сняла голову и начала ее смазывать. Когда мальчик вылез из-под парты и увидел учительницу без головы, она на него рассердилась и приказала прийти ночью на кладбище. Саша очень испугался и признался дома сестрам. Каждая, а их было 4, дала брату совет, во что ему одеться, чтоб мертвецы на кладбище не смогли его найти. 4 ночи подряд Саша приходил на могилы, а покойники и привидения по приказу учительницы искали его (как в "Вие"), но не видели жертву. Он то одевался во все коричневое и прижимался к стволу дерева, то во все зеленое и прятался в листьях, то в черное и ложился на землю. Наконец, младшая сестра, которая не любила Сашу, посоветовала ему лечь в гроб, тут-то покойники и нашли мальчика. Ведьма вырывает ему горло, и Саша погибает.
С точки зрения взрослого, история крайне нелогична. Почему мальчик, преспокойно отпущенный ведьмой домой, должен выполнять ее зловещий приказ и приходить на кладбище? Почему он не жалуется взрослым и не идет в милицию? Положим ему не поверят, но и учительница не сможет ни за что его наказать, если он не придет на могилы. Что она вызовет родителей или сделает запись в дневнике -- "Ваш сын не пришел на кладбище ночью, Ай, яй, яй!". Логичнее, было бы, если б она его немедленно съела. Но нет, ей зачем-то понадобилась игра в прятки. Нелогично и поведение сестер. Они тоже не жалуются родителям и не просят их защитить Сашу, хотя осознают угрозу его жизни со стороны ведьмы как реальную. Три добрых сестры дают правильные советы и спасают брата, а одна злая его губит. При этом девочки ведут себя с подозрительной осведомленностью о том, что будет происходить на месте испытания Саши, как если бы они все знали наперед.
Что сразу бросается в глаза в этой истории? Съемная голова учительницы. Это скорее деталь характерная для призрака, чем для ведьмы. Вспомним многочисленные рассказы о дамах или всадниках без голов, являющихся в разных местах. Отрезанные головы в мифологии разных народов наделяются обычно большой мудростью и пророческим даром. Таким образом съемная голова указывает в данной истории на связь учительницы-ведьмы с миром духов, которым она может управлять (вспомните ее поведение на кладбище, где она командует мертвецами), а также на ее знания, большие, чем у простых смертных (в нашем контексте детей). Такие знания характерны как раз и для учителя и для ведьмы, не даром само название происходит от глагола ведать -- знать.
В "Железной шее" фамилия учительницы Ягина, что сразу ассоциируется с Бабой Ягой. А этот сказочный персонаж как раз и помещался между миром живых, откуда приходят всевозможные добрые молодцы и красные девицы, и миром мертвых, куда она своих гостей провожает. У нее, как у скелета, костяная нога, но она ест, как обычный человек. Герои могут получить от нее помощь, но она же может их засунуть в печь и изжарить себе на ужин -- то есть опять же отправить к праотцам. Особенно часто от Бабы Яги страдают в сказках именно маленькие дети (в отличие от молодца, который может скрутить ведьму, или девицы, которая может ей услужить) из она чаще всего и пытается съесть.
Этнографы считают, что в основе данного сказочного персонажа лежит образ племенной колдуньи первобытных времен, которая жила в отдалении от деревни, в уединенном месте в лесу или горах, куда люди приходили за помощью лишь изредка и должны были за нее платить иногда испытаниями, а иногда и жизнью. Там колдунья общалась с духами и там же маленькие дети, иногда группой, иногда поодиночке, проходили свое посвящение во взрослые, полноправные члены племени. На определенный период ведьма становилась для них учительницей и передавала важные знания о мире и своем роде-племени, делавшие их взрослыми. Такой период обычно заканчивался испытаниями, которые у всех первобытных народов отличались крайней жестокостью -- голодом, физическими увечьями, пытками -- выдержав которые ребенок считался большим и мог вступать в половую жизнь.
Не следует думать, что племенная колдунья учила детей, как забить мамонта, приготовить пищу или сшить одежду из шкур -- для этого нашлись бы другие, более опытные в бытовых вопросах руководители. Так в одном из вариантов истории про "Красное пятно" учительница-ведьма лишь ненадолго заменяет обычного преподавателя.
Знания, которые колдунья передавала своим подопечным, не были объективного характера. Ведьма проводила посвящения, т.е. разными средствами расковывала подсознание детей, для того, чтоб они могли соприкоснуться к некими образами, несшими, как считалось, информацию о силах, управляющих миром вокруг человека. Подобные картины часто возникают в состоянии транса. А для введения в транс различные религиозные традиции использовали галлюциногенные средства, например белену, а также состояние длительной боли и страха. Боль и страх -- два важнейших элемента детского посвящения.
Не даром в "страшилках" присутствуют три основные формы проведения человека через туннель ужаса. Рассказы, рассчитанные на мгновенный испуг -- те, где в конце надо вытянуть к слушателю руки и заорать страшным голосом: "ОТДАЙ МОЮ НОГУ!" или "ДА, Я ВАМПИР!" и т.д. Занимательные рассказы, где слушатель, не смотря на страх, с замиранием сердца следит за сюжетом, что не позволяет ему сильно испугаться сразу. Лишь позже, ночью, когда все заснут и он останется в одиночестве, детали этих историй станут всплывать в его голове и не сможет спать от страха. Третий вид -- травестированные истории, в которых конец не столько жуткий, сколько смешной: на голову соседу снизу падает люстра, когда из пола вывинчивают шуруп; в черном-черном городе, в черной-черной комнате оказываются Василий Иваныч и Петька, жгущие резину; влюбленный в невесту-покойницу в пьяном кошмаре целует не ее, а белый холодный унитаз и т.д. (О последних историях надо сказать, что смех, в отличие от страха, явление очень тесно привязанное ко времени и той культуре, в которой мы живем. Поэтому концы у таких рассказов очень современны. Хотя основная часть истории, как бы предусматривающая страшное развитие сюжета, может нести и очень древние смысловые коды).
Попавшим в распоряжение ведьмы малышам было чего бояться. Во-первых, для достижения своих сакральных целей пожилая неопрятная старуха, сам вид которой, согласно ритуалу, должен был внушать ужас, постоянно запугивала детей страшными рассказами и подвергала их испытательным наказаниям. Во-вторых, не все дети возвращались из одиноко стоявшей в лесу избушки назад. Те, кто не прошел испытаний -- особенно слабые и не сообразительные -- могли быть убиты и съедены, опять же в ритуальных целях. Не даром Баба Яга отпускает девушку, сумевшую ей услужить, домой с наградами, а ее ленивую сестру либо губит, либо обливает дегтем или позорит иным способом. Что же касается братцев Иванушек, то есть маленьких мальчиков, то они представляют собой ее неизменный кулинарный интерес.
Хотя основная часть детей, конечно, возвращалась в деревню живыми, но возможность смерти висела во время посвящений над головой каждого и создавала атмосферу постоянного страха, в которой ужасные истории выглядели особенно реалистично.
Такое посвящение проходило как раз у детей от 7 до 12 -- 13 лет. Считалось, что после него они могли вступать в брак и продолжать род. Это как раз тот возраст, когда у современных детей и подростков неожиданно вспыхивает, прогрессирует и вдруг разом исчезает интерес к рассказам-ужастикам. Этот навязчивый интерес сменяется в 13 -- 14 лет другим, не менее маниакальным любопытством -- первыми любовными опытами.
Следует особо отметить, что страх и боль (ругань и розга), как самые весомые способы обучения ребенка, продолжали существовать в обычных школах в течение веков и не редко используются учителями и сейчас, благодаря чему детское сознание современного ребенка легко воспринимает образ учителя-ведьмы, хотя, конечно, уже в сниженной, чисто бытовой форме. Мало кто из современных педагогов догадывается из какой древности и каких условий пришло убеждение, будто воспитывать ребенка без острастки нельзя. Когда-то такая "острастка" имела чисто посвятительный характер. Сейчас, особенно в тоталитарных обществах и там, где сохранились тоталитарные приемы школьного обучения, она воспитывает чувство страха перед вышестоящими.
Если мы представим себе, что события "Железной шеи" происходили не в современной школе с дневниками и двойками, а на таком вот племенном детском посвящении у ведьмы, нарушенная логика восстановится. Мальчик Саша просто не мог никому пожаловаться на наставницу-колдунью, поскольку она была в полном праве испытывать его на кладбище. Собственно, для подобных испытаний он в и был послан к ведьме, и должен был их выдержать с честью. Саша обращается за помощью к сестрам. Раз они знают, что ему подсказать, значит сами уже прошли подобные испытания и хорошо знакомы с их условиями.
Второй момент, который обращает на себя внимание в истории про "Железную шею" это половая "диспропорция" действующих в ней героев. Саша -- единственный персонаж мужского пола. Ему противостоят аж пять женских -- учительница и четыре сестры. Подобное положение характерно только для очень раннего первобытного общества, где господствует материнское право. Дело в то, что в так называемую эпоху матриархата количественное соотношение мужчин и женщин в племенах было далеко не в пользу мужчин. Во-первых, тяжелые условия жизни первобытных людей приводили к тому, что множество младенцев погибало сразу после рождения. А мальчики в первый месяц своей жизни слабее девочек, и их умирало больше. Во-вторых, охота, которой занималась мужская часть рода, была очень опасна и тоже приводила к частой гибели мужчин. Скитаясь в поисках добычи, мужчины гибли и от голода, в случае если им не удавалось убить зверя. Женщины же, занимаясь собирательством, первобытным огородничеством и скотоводством имели хоть и скудную, но постоянную еду. И, наконец, в третьих ранняя форма языческих религий, общая практически для всех народов, предусматривала поклонение хтоническим силам природы в образе Великой Матери. Для того, чтоб каждый год рождать мир, ей нужен был партнер -- умирающий и вновь воскресающий бог --поэтому в жертву женскому божеству тоже приносили либо молодых мужчин, либо младенцев мужского пола.
Тысячелетиями такое положение считалось вполне нормальным, поскольку даже небольшое число мужчин могло обеспечить стабильное воспроизводство племени. Три сестры Саши любят его и либо видят в нем будущего партнера (если сюжет зародился еще до появления первых запретов на брак с близкими родственниками), либо защитника и воспитателя своих детей от захожих отцов из соседнего племени. Ведь дядя при господстве материнского права считался более близким родственником своим племянникам, чем их отец. Четвертая сестра по каким-то причинам не рассчитывает ни на любовную благосклонность брата, ни на его помощь при воспитании детей. Поэтому она губит его, подсказав лечь в гроб, где Сашу и находят духи покойников.
С фольклорной точки зрения важна и сама "игра в прятки", в которую пускаются Саша, как жертва, и его учительница, как преследователь или охотник. Поскольку Ягина ведьма, ей в поисках мальчика помогают подвластные духи. На ее стороне духи мертвых, так как дело происходит на кладбище. Но к нашему большому удивлению и Саша не беззащитен. Ему помогают духи стихий. На это намекает стремление ребенка искать защиты у Дерева и у Земли. (Вероятно, в первоначальном варианте были задействованы и Вода и Огонь, но они могли выпасть при последующих пересказах. Об этом говорит число сестер. Следуя логике мифа, каждая должна была посоветовать спрятаться у одной из стихий. Дерево в данном случае заменяет Воздух, так как мальчик прячется, припадая к стволу и скрываясь среди листьев, а не путаясь в корнях под землей). Злая сестра вредит брату, именно вырывая его из-под защиты стихий -- предлагает спрятаться в пустом гробу, стоящем у могилы. В таком положении мальчик не находится во власти ни одной из стихий и его легко может выхватить смерть.
Когда же Саша получил помощь и покровительство стихий? В от момент, когда уронил ручку под парту, полез ее поднимать и случайно увидел, как учительница-ведьма снимает голову. То есть оказался сопричастен к ее скрытому знанию больше, чем все остальные дети. И теперь, чтобы отнять у него крошку полученного волшебного дара, ведьма вступает с ним в игру прятки-догонялки. Если ему удастся провести свою преследовательницу, он останется жив, если нет -- она вернет утраченную капельку священных знаний.
Так в ирландском мифе мальчик Гвион сунул палец в волшебный котел богини Керидвен и слизнув три капли обрел волшебную силу. Разгневанна Керидвен преследует его, чтобы съесть. Они поочередно обращаются в разных существ и, наконец, Гвион прикидывается зерном, а Керидвен курицей и склевывает его.
Сюжет ритуального преследования, пряток и превращений присутствует в фольклоре многих народов. В русских сказках жениха нередко заставляет прятаться чудесная невеста, например, Василиса Премудрая, или ее отец-царь. Если юноша сумеет убежать, он сможет жениться и остаться жив. Если нет -- его ждет смерть. Древняя реальность была куда ужаснее адаптированной сказки: если жертва ритуального преследования убегала - ее счастье. Если же "дичь" настигали "охотницы" - то для жертвы наступали сначала "брак" с впавшими в транс женщинами, а затем смерть от их рук.
Преследование менадами мальчика, игравшего роль Диониса характерно для всего древнего Средиземноморья. Одно из самых старых свидетельств о таком ритуале - неолитическая фреска на территории Испании в Когуле, изображающая загнанного мальчика-Диониса в окружении девяти жриц, готовых вот-вот кинуться на него и разорвать.
Именно такова участь несчастного Саши, которого убивают покойники, обнаружив в гробу. Важен мотив вырванного у него ведьмой горла. Здесь нам на помощь приходит английский фольклор, в котором "майский дурак" или "майский король" - тот же жертвенный мальчик -- отождествлялся с птичкой малиновкой и с ее красным от крови горлышком. В английских деревнях ее называли "Робином Славным Малым" и именно ей посвящена известная детская песенка из собрания "Сказок Матушки-гусыни" "Робин-красношейка". За этой птичкой гоняется кошка, которую Робин обманывает, но лишь до поры до времени. Когда "кошка" (или вернее обратившаяся в нее колдунья) поймает "птичку" или майского дурачка Робина, она пустит ему кровь, разорвав горло.
Однако ведьмами в детских "страшилках" оказываются не только учителя. Ими могут стать матери ("Черное пятно", "Красное печенье" и др.), бабушки ("Тень ведьмы", "12 ряд, 12 место"), сестры ("Проклятый дом и колдовская книга"). Вообще женские персонажи в детском фольклоре ужасов очень вредоносны, но обладают большими знаниями: они могут предупредить о грозящей опасности и объяснить, как развеять колдовство.
В отличие от них, отец -- существо крайне никчемное. Он не дает никаких советов, поскольку несведущ в колдовстве, никого ни от чего не может защитить и обычно из всей семьи погибает первым.
Такой образ вполне соответствует роли приходящего и исчезающего отца в материнском роду. Но очень далек от реальной роли мужчины в патриархальном семействе, где вся ответственность за выживание близких лежит именно на отцах и родственниках по отцовской линии. Поэтому логично будет предположить, что сюжеты с активными и опасными женскими персонажами восходят именно к эпохе материнского права.
Отцы, если и появляются в образе злых существ, то это не колдуны, а ожившие покойники ("Отец", "Вещий сон"). Они приходят либо навестить семью, либо отомстить ей за что-то. Так, в "страшилке" "Отец" девочка за обедом роняет под стол ложку и видит, что у ее отца вместо ноги копыто (в других версиях синяя нога -- признак мертвеца). В "Вещем сне" покойник приходит домой помыться и убивает в бане детей, оставив у них на груди след копыта.
Первый напрашивающийся вариант толкования -- в тело мертвеца вселился черт и пошел гулять по родственникам. Если же рассмотреть сюжет в исторической ретроспективе, то у него появятся новые грани. Во-первых, живший вдали от жены и детей муж может после смерти прийти попрощаться с близкими, что по понятиям первобытного человека вполне естественно и даже обязательно. Во-вторых, род жены часто оказывался виновником гибели приходящего к ней мужа из другого рода. Да и сама жена могла повести себя враждебно, подставить "чужака" под удар братьев и дядьев. Тогда муж возвращался мстить за себя и безжалостно убивал своих детей от жены-предательницы.
Такова незавидная роль отца в эпоху материнского права.
Обычным человеком (не мертвецом и не оборотнем) отец предстает только в тех "ужастиках", где различные "злые силы" (пятна на стенах и коврах, пианино, руки, колдовские книги) нападают на семью и приканчивают ее членов по очереди. Здесь отец -- первая по счету жертва. Он гибнет почти всегда без всякого сопротивления. За исключением характерной истории "Тень ведьмы", где отец рубит топором пятно на стене -- тень его покойной тещи-колдуньи, пытавшейся погубить семью.
Здесь описан бунт мужского начала против жутковатых порядков материнского рода. В этой истории мать с кухни посылает девочку в комнату умершей бабушки за сахарницей. Девочка видит там тень, пугается, говорит взрослым и отец разносит комнату по кирпичику. Сразу возникает вопрос: зачем держать сахар в буфете покойной бабушки, в комнате, которая перед этим стояла пустая и закрытая на ключ? Разве сахара нет на кухне, где семья села пить чай?
Вероятнее всего девочку мать послала к погребению бабушки-колдуньи с ритуальной едой (инверсия "с едой" -- "за едой" произошла именно потому, что склеп -- место жизни покойной -- был заменен на ее старую комнату в современной квартире, где она жила прежде). Увидев тень ведьмы, которая вероятнее всего пришла именно для того, чтоб передать девочке свою силу, ребенок говорит об этом взрослым. Отец при изменившемся положении вещей -- его власти в роду -- не может допустить такого посвящения для своей дочери и в гневе разносит могилу колдуньи. Характерна роль матери -- именно она посылает ребенка в запертую комнату (к могиле за посвящением), но уже не может воспрепятствовать отцу, когда тот пресекает попытки тещи приобщить внучку к женским таинствам.
Во всех остальных историях, кроме приведенной, отец -- жертва. Он крайне пассивен, в отличие от других мужских персонажей -- милиционеров, пограничников, часовых с автоматами, геологов, ученых. Эти герои сменили более ранний вариант помощников - охотников, т.е. мужских представителей материнского рода, дядей ребенка и его старших братьев (не даром во многих историях за милицией бежит именно мать, но никогда не отец семейства). Эти помощники всегда приходят со стороны, как приходили из леса мужчины-охотники, мало времени проводившие дома.
Характерно, что в "ужастиках" про поочередное убийство всех членов семьи, жертвы даже и не думают обращаться за помощью к окружающим. Они горюют, когда по вине красного пятна исчезает сначала дед и бабушка, потом отец, мать, кто-нибудь из старших детей, но никуда не заявляют и не просят помощи ни у соседей, ни у тех, кто присутствовал на похоронах.
Такое поведение трудно объяснить, если воспринимать историю, как "произошедшую недавно в одном городе". Но когда-то такой рассказ звучал иначе. Это повествование о смерти жертвенной семьи - целого рода, похищенного представителями другого племени специально для поочередного принесения в жертву. Таким людям просто не у кого было просить о помощи.
Являющиеся под конец милиция и пожарные могут спасти последнего члена семьи - маленького мальчика или девочку. Это сородичи пришедшие отбивать своих у соседей. Пока они искали пропавших, старшие уже успели попасть под жертвенный нож.