Воспоминания афонского старца Николая (Генералова). Продолжение. Часть четвёртая.
Четвёртая часть
Ну что, скажу пару слов о старце Паисие. Конечно, о нём сейчас знает весь мир православный, а Россия тем более. Книги переведены многие его и, конечно, я думаю, у каждого читающего творения отца Паисия даже не возникает мысль, что дело простого какого-то монаха. Нет - это просто святой был человек, жил на земле. Люди шли к нему, исцелял, помогал молитвами. Всё это так сокровенно, смиренно. Мы ходили к нему, я ходил к нему несколько раз, паломников водил. Старался даже архиереев водить наших. В то время приезжали только к праздникам - святого Пантелиймона или Покров, паломники. Я старался всё-таки сводить их к старцу Паисию побеседовать. Хотя сам лично Паисия никогда ничего не спрашивал. Думаю, ну чего, спросить, скажем, как спасаться. Скажет: смиряться, слушаться игумена, жить по заповедям, прочее. А как смиряться? Нелегко! Вот и не спрашивал.
Но, однажды, я его искусил. И вот как это случилось, могу даже поведать. Это было…, я был уже антипросопом, десять лет сидел уже в киноте. Антипросоп - это представитель монастыря, то есть, как бы представляю целый монастырь в одном лице в киноте. Имею голос, как и все, и которое решение берётся, голосуешь «да», «нет», прочее. У власти, так сказать, сидел. Потом, в 92 году уже, так сказать, пошёл на покой. Тоже целая история! Об этом можно говорить и говорить! Но не буду сейчас, всё плохое оставлю на письменное.
А сейчас скажу о старце Паисие. Уже был я антипросопом много лет, старца Паисия много раз видел, вместе даже были как-то на официальных таких приёмах, когда патриархи приезжали или ещё кто-то. На обедах, на крестных ходах, когда Достойно есть, бывали крестные хода, тогда и старец Паисий выходил. И он меня знал, и я его знал.
И вот однажды ко мне летом пришёл с Америки батюшка один русский, иммигрант. Как счас помню - отец Иоанн Карась. Сейчас он уже покойничек, а тогда ему было за семьдесят, и говорит:
- Отец Николай! Мог бы ты пойти со мной к старцу Паисию? У меня есть много проблем, и быть моим переводчиком?
Ну, я говорю:
- Ну, пожалуйста!
Хотя самому, честно говоря, и не хотелось. Потому что жара была… Но, думаю, старец приехал издалека, пойду. Оставил все дела свои, и пошли мы с ним. От кунака до старца было полтора километра, может, ну от силы два. Пришли к келье, а его не оказалось. Стучали, стучали- нет. А там вывеска, старец Паисий повесил, что я пришёл в келью в пустыне не для того, чтобы с вами лясы точить, в этом роде, а для того, чтобы молиться. Поэтому, если хотите, то оставьте записочку, я помолюсь, больше вам пользы принесу, нежели буду с вами разговаривать о пустом. В этом роде была записка.
Я ему перевожу, говорю - вот так и так, записка висит.
- О, отец! Давай, пиши!
И начал мне диктовать, а я от его имени начал писать: «Я, протоиерей такой-то, супруга моя, матушка, скончалась. На приходе такие-то проблемы, и прочее. А потом, думаю, стой! Дай-ка я подпишу своё имя! И пишу дальше: «Помолитесь и о иеромонахе Николае, очень нуждаюсь в святых ваших молитвах».
И опустил эту записку.
Ну, поскольку я был антипросопом, жил один, а горе единому, и это вот я испытал на себе. Сегодня помолишься, завтра поленишься. А там начали уже передачи перестроечные, приёмник появился у меня. Послушаешь какую-нибудь передачу и не до молитвы… И вот, начал лениться, прямо скажу, Богу молиться… И вот, прошла неделя, я думаю, больше недели не прошло, как я опустил эту записку, я как обычно лежу на диване у себя в кунаке. А кунак - это представительский дом, двухэтажный у нас, кстати. Вот я один на эти два этажа, и храм свой, лежу так, сплю, и вдруг вижу - в кельи дверь открывается, входит старец Паисий. Подходит ко мне, вот за плечо меня берёт и говорит:
- Э, Николай! - у него с хрипотцой небольшой был голос. - Патер Николае, ты просил молитв, а сам спишь! Давай, вставай и ты на молитву, помогай мне!
Когда я услышал это, посмотрел, действительно старец Паисий передо мной! Э! Не может быть - как он мог закрытыми дверями зайти? Это искушение!
Перекрестился - не уходит! Посмотрел на него сквозь глаз прищуренных - да, стоит!
Ну ещё он побыл возле меня, видит, что я такой, ну как сказать, ленивый и нерадивый о своём спасении… Смотрю, после того, как он меня растревожил, дверь хлопнула, старца не стало! Когда дверь хлопнула, я пришёл в себя. Думаю: «Как же, дверь хлопнула, я же слышал!» Выскакиваю, смотрю - никого нет. Думаю: «Ну нет, всё-таки это искушение бесовское, продолжай, батюшка, спать!»
Ну, в общем, это первый был такой интересный случай у меня со старцем Паисием. Второй, подобный, был со старцем Паисием уже в восьмидесятом, когда я поехал в Иерусалим.
Попал я в Иерусалим, вот… Поехал к Пасхе, а приехал к святому Пантелеимону. Почти четыре месяца там жил. А почему? А потому что - приехал туда, а там как раз духовник, вот, отец Никита тогда возглавлял миссию, и другие, уехали в отпуск и меня просили остаться в женском монастыре Горненском и быть как бы духовником даже. Ну, исповедать монашек и служить литургию. И я остался.
Ну, в общем, пока…, когда я пока приехал, это был 89-й год, к Пасхе, побыли несколько дней, и мы поехали с отцом Синесием и другими там …, два брата, агиорита. Поехали на Синай.
Приехали на Синай и нас расположили в огромной келье вдвоём с отцом архимандритом Синесием. И вот, в первую же ночь, за несколько минут до службы, уже на рассвете, значит… Не на рассвете, хотя ночью, вижу то же самое: открывается дверь в келью, на пороге появляется старец Паисий и с ним женщина. Благообразная, прекрасная женщина. Ну, не от мира сего, прямо скажу! Почему? Потому что, какая бы женщина не была мирская, ну, тем более я тогда ещё молодой был, можно было и посмотреть. А здесь - как увидел их взор, посмотрел на них, так … Ну, чувствую, что рядом со старцем Паисием стоит какая-то святая женщина. Я как заяц включил задний ход и забился в угол, и сижу… И вот, начали говорить с ними. Ну, говорить это духовно… Не знаю даже, как это объяснить. Ну как будто не так вот, как я сейчас говорю, да, в ваш микрофон, а говорим как бы помыслами, что ли, мыслями.
И вот передо мной, отцы, встаёт вся моя жизнь. Ну, с каких лет? Ну, может даже с шести, с семи. И вот, все не исповеданные грехи, которые я не исповедовал, по забвению, по нерадению, как хотите! По лености…, даже не знаю, по стыду ложному, не знаю. И передо мной как бы кинокамера что ли! Вот, я маленький, вот чуть больше, вот я уже такой - все грехи! Они как бы говорят:
- Вот - это твой грех?
Я говорю:
- Да!
- И это ты делал?
- Да!
- И это? И это? И это?
И, оказалось, что у меня столько грехов! Я начал даже во сне или на яву, даже не могу представить, как это случилось. Я начал плакать, рыдать, вот… Не знаю, чем бы кончилось, но в это время начали звонить в било монастырское, и я проснулся или очнулся, как хотите. Смотрю - действительно подушка у меня всё в слезах! Что такое? - думаю. Говорю отцу Синесию:
- Ты чего-нибудь видел?
- Нет, спал спокойно!
А я говорю:
- А вот у меня вот такое было - старец приходил!
-А! - говорит. - Не обращай внимания! Искушение, может галлюцинация!
Ну как обычно, да, искушение. Ну ладно, искушение и искушение, пошли в храм. А потом он же и говорит:
- Слушай, Николай! Давай поднимемся тут к старцу Адриану, живёт в пещере тут, в храмике святой Эпистимии Галактионской.
-Ну, пойдём! - говорю.
Поднялись - о! старец Адриан! Нас встретил хорошо, такой худенький, быстренький, уже в годах.
- О, отцы! Привет!
Так, так, так…
- Откуда, чего?
Оказывается, он тоже святогорец бывший, с Ватопедского монастыря. Рассказал много чего, а потом говорит:
- О! Ведь полторы недели назад здесь был старец Паисий!
Оп! - думаю. - Чего-то не то!
Вот… А потом начал много говорить о старце Паисии.
- Он же, - говорит, - был здесь раньше целый год там или два.
То, что мы читаем в Житии. Когда ему лёгкие отрезали и прочее вырезали, часть лёгких. И начал говорить о старце Паисие. Думаю: «Ба! Интересно! Значит этот сон не так уж и от лукавого! Что-то тут такое!»
Ну, в общем, мы с ним пошли по горам, собирали иссоп. И в конце концов, к вечеру мы пришли к нему и попросились на исповедь и поисповедались… на греческом языке.
Вот это второй случай со старцем Паисием.
Третий случай произошёл уже в Горненской обители.
Поскольку я уже месяц или два там прослужил… Каждый день почти служил - то у них, то на Гробе, то в миссии. И поскольку я уже знал всех сестёр, и они меня знали… Вот одна сестра долго не появлялась нигде, и вдруг я вижу её:
- Мать! Ты где, в отпуске, что ли была?!
А она, видно чувашка что ли… или… в общем - не русская какая-то.
- Ой, отец! - говорит. - Какой там - в отпуске! Я же вся больная!
- Ты больная? Молодая такая! Монашка и больная!
- Вот, - говорит, - вся больная!
- Это что у тебя? - стал интересоваться.
- Да вот, сама не знаю! - говорит. - Какая-то болезнь - чуть встану с постели, голова кружится, падаю.
- Ну! - говорю. - Обратить к врачу!
- О, отец! - говорит. - Если я обращусь к врачу, меня выгонят из монастыря!
Здесь Никита имеется в виду, начальник миссии тогда. Таких людей больных не держат.
Ну, как-то сжалился я над ней, говорю:
- Слушай, мать! А чем я тебе могу помочь?
А потом говорю:
- Слушай! А давай напишем старцу Паисию письмо, он любит монашек, монашествующих. И поможет своими молитвами.
Не стал говорить я ей случаи всякие. Думаю: «Со мной это не конкретные, ещё рассмеются!»
Ну вот, как-то после трапезной вечерней она говорит:
- Давай напишем, давай!
А в трапезной прям, не отходя из трапезной, сели, она диктует свою историю болезни, я пишу по-гречески её, значит, рассказ о себе… И говорю:
- Ну, и завтра пошли!
И написал адрес… Примерно так: «Карея, старцу Паисию, подвижнику». Думаю: «Дойдёт!»
Через три дня вижу - она уже работает в кухне! На кухне, в трапезной.
Ну, думаю, поинтересуюсь - что ж такое?! Подхожу так:
- Матушка! Ну как вы? Отправили письмо?
- Ой, отец! - говорит. - Забыла!
- А что же ты забыла?!
- Ой! Забыла сказать! Ведь в тот вечер, - говорит, - когда мы написали письмо, я пришла в келью, легла, заснула… Вдруг открывается дверь, входит какой-то благообразный монах! Прошёл, перекрестился и говорит: «Я - врач Паисий!» Подошёл к иконе (у меня лампадка горела перед иконой), взял маслица на пальчик и помазал мне чело мо ё. И я утром встала совсем здоровая!
- Ну и слава Богу! Благодари Господа!
- Вот! - говорит. - Слава Богу!
После этого Господь ещё привёл меня два раза быть в Иерусалиме. Она также работала на кухне, в трапезной. И также не поняла, что с ней произошло чудо Божие, и что старец Паисий… по молитвам старца Паисия… или как хотите - или старец Паисий исцелил её ещё при жизни своей, нашу послушницу, инокиню.
Вот это три случая о старце Паисии.
Ну, конечно, можно и много чего рассказывать. И из практики антипросоаской моей. Столько было всего интересного! Вот даже хочу привесть такой пример. Однажды мы уже с отцом Антонием… Отец Антоний великий был человек, датчанин, подвижник. О нём тоже может как-нибудь скажем, когда будем писать. И что? Мы уже последнее время с ним каждый день служили литургию, он приходил петь ко мне. И вот однажды мы решили одно дело провернуть с ним. По нашим меркам это дело было очень богоугодное, даже на пользу обители нашей. Но, со временем, конечно, всё открылось, и уже всё стало бы ясно. Но в то время для нас это было так: надо это всё сделать так. Ну, мы с ним поговорили накануне: вот завтра пойду я в кинот и буду поднимать этот вопрос. И что вы думаете? В эту ночь мне, не знаю, как сказать, наяву или не наяву, как хотите. Приснился ли, иль привиделся игумен, предстал один, наш игумен, святогорец. Не нашего монастыря, а святогорец. Ну, обычно как - греки, когда подходишь, берёшь благословение, они просто рукой дотрагиваются до твоих рук, и всё. И вот кончено. Тем более - я священник и они священники. Просто по рукам чуть-чуть так и всё.
А здесь, я подхожу к нему как-будто взять благословение у игумена:
- Геронда, евлогите! - говорю ему.
Кланяюсь, а он таким широким русским крестом начинает ограждать меня, значит:
- Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа!
Я хочу ему сказать, что мы решили с отцом Антонием сделать, а он даже не выслушивает, говорит:
- Отец Николай, патер Николае! Что задумал, не делай! Терпи, молись! Господь поможет.
Я ему опять начинаю говорить:
- Отец! То и то…
- Отец Николай! Что задумал, не делай! Молись, терпи.
Вот такой случай был.
А ещё однажды подобный случай был с нашим монастырём, с нашим отцом игуменом. Мне надо было что-то тоже было доложить ему очень важное. Вот… вот тоже - я вижу его, нахожусь у него в кельи. Он в валеночках, вот даже запах такой, какой только у игумена в келье всегда. Он выходит, я говорю:
- Вот батюшка, то и сё случилось! Как быть, как поступить?
Он тоже, подобно вот этому игумену, не буду говорить, потому что он ещё жив… Грека игумена имя не буду называть. Наш отец игумен Иеремия говорит:
- Николай! Ну что ж делать? Терпи, потерпи, молись! Господь поможет!
И так два раза мне сказал. Но я всё таки… это было как … это я уже был в киноте… думаю, ну что же, видел во сне, да. Видение или там как хотите. Думаю: «Нет, пойду, всё же игумену доложу своему».
Прихожу, стучусь в келью, открывает отец игумен. В этих же валеночках, тот же запах в келье. Те же слова! Всё как будто я всё это уже видел. И говорю ему:
- Батюшка!
- Ну что ж, терпи! Терпи, молись, Господь поможет.
Вот эти случаи, интересно вообще-то, необъяснимо просто!
Ну что ещё рассказать? Ну, о старце Паисие рассказывать…., что рассказывать? О нём столько … , книги сейчас написаны…, вот у меня был… Приехал как-то ко мне брат родной и отец. И мы ходили к нему, к старцу. А поскольку брат мой в молодости соей отрицал бытие Бога, потому что очень много начитался книг, прочитал все библиотеки. А известно, библиотеки были безбожные, вот… По милости Божией он сейчас очень глубоко верующий. И даже его вере мне приходится завидовать! Ну, тогда вот так было.
И когда он приехал первый раз, мы пошли к Паисию. Я его попросил:
- Старец Паисий! Вот брат мой когда-то был неверующий, сейчас вот, слава Богу, всё хорошо! Ну, ещё что-нибудь такое скажите, подлейте, - как он любил, - бензинчику в машину! Масла, вот… чтобы завелась ещё больше.
И он, вот то, что описано у него в книгах … Он повторил лично, мне, я был переводчиком брату и отцу. И он говорит:
- Вот когда я переезжал с кельи, на келью Панагуду, которая что.. возле Кареи… То я упаковал свои вещи и когда приехал на эту келью.., утром надо было молиться ночью … Встал на молитву, а не знаю ни день, ни месяц, ни чего уже не помню! И, молюсь по чёткам:
- Святой дня! Моли Бога, о мне, грешном!
И прочее…
- И вот, когда, - говорит, - дошёл по чёткам до девятой песни, вдруг предстал передо мной какой-то мученик.
Но, видно, старец их часто видел, я так понимаю. Ну, я его и спрашиваю:
- Ты, кто, Лонгин?
- Нет, - говорит старец, - я не Лонгин.
- А кто ты?
- Я Лукиниан!
- А! Лукьян!
- Нет, старец! Не Лукьян, а Лу-ки-ни-ан!
- А! Лукиниан!
И вот, - говорит он, - видение кончилось. «Я, - говорит, - тут же, не поленился, распечатал свои баулы, как эти… не баулы, а скажем - чемоданы, где вещи лежат. Достал Минею, достал календарь, и оказалось - память святого Лукиниана!»
Вот… Видите как? Это он мне рассказал для брата и для меня, чтобы утвердить нас в вере. И вот это, что я вам говорю теперь… Для меня это - что было, что нет. Но может кто-то услышит и утвердится в вере. Действительно, над нами - Бог. Ничего случайного не бывает, ничего. Вот сейчас я восемь месяцев нахожусь на древнейшем русском скиту. Скиту Богородичном, в честь Успения Божией Матери, Ксилургу, так называемом.
Его история восходит к десятому веку. Здесь чудотворный образ Божией Матери «Сладкое лобзание». И столько мы видим чудес от иконы! Столько попечения о нас, грешных! Если бы записывать это всё, но это просто можно целую книгу писать вот даже в наше время! Вот так Матерь Божия заботится о своих рабах!
Не смотря на все мои недостатки, на все наши грехи, на все наши роптания и всё… Столько и столько делает! Удивительно просто, как Господь ещё терпит меня, грешного!
И вот, видите… А! Ещё вы хотели за Порфирия знать!
Ну, чего можно сказать? Порфирия я не видел на Афоне, а вот когда ехал с Иерусалима, возвращался в восьмидесятом году… Там было очень много проблем с монашками. У каждой свои проблемы. И они очень просили меня…, я рассказывал о Порфирии, о старце Паисие… Тогда он был ещё неизвестен, книг-то не было о них…
И они просили, если буду у старца Порфирия, то сказать ему о их нуждах, и чтобы они помолились… И вот я, будучи в Афинах, съездил туда, к нему на благословение. Но, поскольку я уже говорил, я никогда ничего не спрашивал у старцев, просто приезжал, брал благословение и уходил. Вот… Или просто сидел и смотрел на них, как они принимают других. И никогда ни о чём не спрашивал. Правда, спросил однажды Паисия, брешу! Обманываю! Однажды спросил отца Паисия:
- Слушай, старец! Помолись, что-то у меня с памятью! Какая-то чепуха!
- А что? - говорит.
Ну, я так в шутку… Он любил шуточный тон. Я говорю:
- Ну, вот, смотрите: запомнить церковное, проповедь там, или какое-то слово, я не могу и два слова связать. А вот что-нибудь плохое, какую-нибудь песню услышу или ещё шо там - быстро запоминаю!
- Э, - говорит, - отец Николай! Ты не на тех волнах работаешь! Перестройся!
Видите как? Однажды я пошёл, чё-то тоже искушения какие-то были в монастыре, я говорю:
- Слушай, - говорю, - старец Паисий! Может мне, вроде того, оставить монастырь и пойти куда-нибудь спасаться? В монастыре навряд ли я спасусь!
- Э! - говорит. - Хорошо, выйди! Но укажи мне место, где нет дьявола, и я тебе туда пошлю!
Рассмеялись! …
И вот когда я поехал к Порфирию на встречу, пришёл …, нас там было трое или четверо человек, это было рано утром, как раз духовник иерусалимский подъехал. И я…, ну думаю: «Ну что я буду занимать старца, когда тут духовник приехал?» Пришёл, взял благословение, дал ему несколько деревянных крестиков иерусалимских, поцеловал руку и вышел. Как видно, старец Порфирий что-то хотел сказать мне … Он что-то хотел сказать мне, он меня снова вернул к себе в келью через свою келейницу, а келейницей была его родная сестра. Кстати сказать, умерла монахиней Порфирией. Постригли её, в честь старца назвали…
Я пришёл снова в келью и опять-таки рассказал о проблемах наших матушек, о их искушениях, попросил святых молитв и о себе. Попрощался и отбыл в Афины, а оттуда поспешил в Уранополис и в обитель нашу, так это было накануне нашего престольного памятника - память святого Великомученика и целителя Пантелеимона.
Вот так произошла у меня встреча с отцом Порфирием. Одна-единственная, и то не на Афоне, а в миру. И вот так, с моей стороны очень…., как сказать …, не духовно. Конечно, если бы сейчас встретился с Порфипием, старцем, то единственное, чтобы я попросил - то, чтобы он поиспеводовал меня. Он бы все мои грехи и прегрешения взял бы …
По крайней мере, вы, живя на Руси…, надеюсь, что в России ещё есть старцы, не повторяете наших ошибок и, если есть возможность, то посещайте старцев и спрашивайте довольно-таки существенные вопросы, разрешайте с ними…
То, что наговорено в этой кассете, я думаю: лучше никуда не потреблять, а если употреблять, то маленькими отрывками. Потому что записано, как я чувствую, очень скверно, малограмотно.
За это время, которое мы прожили на Афоне …, мы же почти не разговариваем, проповеди мы не говорим, поучения также не говорим. И поэтому я забыл и русский язык, и поэтому даже простейшие рассказы, даже которые из своей жизни, я не могу даже сказать нормально, человеческим языком. Поэтому надеюсь, что со временем мы, с Божьей помощью, опишем и более подробно о нашем житии-бытии на Афоне. Ведь мы, когда приехали, захватили ещё старцев, которые общались с старцем святым, Силуаном, расспрашивали их о нём, что за человек.
- А вот такой же был, как и все, вроде монахи, никто не подозревал в нём сосуда благодати Божией…, избранный сосуд… Был смиренный, кроткий, ни с кем не ругался, пребывал в молитве.
Вот и всё! Видите, тоже не ценили и только после смерти узнали о состоянии его благодатном…
Кажется, когда я рассказывал о старицах и говорил о том, как мы поехали к тёте Наталье, я допустил ошибку, я сказал, что мы поехали в Путятино. А совсем нет! Не в Путятино, Путятино далеко от Шацка. Тётя Наталья - родом из Путятино, а жила она в Новосёлках. Поэтому мы поехали в Новосёлки. И почему-то я часто называю в своём рассказе, младшая сестра - Матрона. Хотя младшая сестра - это Агафья, а Матрона всегда была средней сестрой.
Видите? Вот так малограмотно я вам рассказал об этих старцах и о приключениях своих, о своём житии-бытии.
Ну что, скажу пару слов о старце Паисие. Конечно, о нём сейчас знает весь мир православный, а Россия тем более. Книги переведены многие его и, конечно, я думаю, у каждого читающего творения отца Паисия даже не возникает мысль, что дело простого какого-то монаха. Нет - это просто святой был человек, жил на земле. Люди шли к нему, исцелял, помогал молитвами. Всё это так сокровенно, смиренно. Мы ходили к нему, я ходил к нему несколько раз, паломников водил. Старался даже архиереев водить наших. В то время приезжали только к праздникам - святого Пантелиймона или Покров, паломники. Я старался всё-таки сводить их к старцу Паисию побеседовать. Хотя сам лично Паисия никогда ничего не спрашивал. Думаю, ну чего, спросить, скажем, как спасаться. Скажет: смиряться, слушаться игумена, жить по заповедям, прочее. А как смиряться? Нелегко! Вот и не спрашивал.
Но, однажды, я его искусил. И вот как это случилось, могу даже поведать. Это было…, я был уже антипросопом, десять лет сидел уже в киноте. Антипросоп - это представитель монастыря, то есть, как бы представляю целый монастырь в одном лице в киноте. Имею голос, как и все, и которое решение берётся, голосуешь «да», «нет», прочее. У власти, так сказать, сидел. Потом, в 92 году уже, так сказать, пошёл на покой. Тоже целая история! Об этом можно говорить и говорить! Но не буду сейчас, всё плохое оставлю на письменное.
А сейчас скажу о старце Паисие. Уже был я антипросопом много лет, старца Паисия много раз видел, вместе даже были как-то на официальных таких приёмах, когда патриархи приезжали или ещё кто-то. На обедах, на крестных ходах, когда Достойно есть, бывали крестные хода, тогда и старец Паисий выходил. И он меня знал, и я его знал.
И вот однажды ко мне летом пришёл с Америки батюшка один русский, иммигрант. Как счас помню - отец Иоанн Карась. Сейчас он уже покойничек, а тогда ему было за семьдесят, и говорит:
- Отец Николай! Мог бы ты пойти со мной к старцу Паисию? У меня есть много проблем, и быть моим переводчиком?
Ну, я говорю:
- Ну, пожалуйста!
Хотя самому, честно говоря, и не хотелось. Потому что жара была… Но, думаю, старец приехал издалека, пойду. Оставил все дела свои, и пошли мы с ним. От кунака до старца было полтора километра, может, ну от силы два. Пришли к келье, а его не оказалось. Стучали, стучали- нет. А там вывеска, старец Паисий повесил, что я пришёл в келью в пустыне не для того, чтобы с вами лясы точить, в этом роде, а для того, чтобы молиться. Поэтому, если хотите, то оставьте записочку, я помолюсь, больше вам пользы принесу, нежели буду с вами разговаривать о пустом. В этом роде была записка.
Я ему перевожу, говорю - вот так и так, записка висит.
- О, отец! Давай, пиши!
И начал мне диктовать, а я от его имени начал писать: «Я, протоиерей такой-то, супруга моя, матушка, скончалась. На приходе такие-то проблемы, и прочее. А потом, думаю, стой! Дай-ка я подпишу своё имя! И пишу дальше: «Помолитесь и о иеромонахе Николае, очень нуждаюсь в святых ваших молитвах».
И опустил эту записку.
Ну, поскольку я был антипросопом, жил один, а горе единому, и это вот я испытал на себе. Сегодня помолишься, завтра поленишься. А там начали уже передачи перестроечные, приёмник появился у меня. Послушаешь какую-нибудь передачу и не до молитвы… И вот, начал лениться, прямо скажу, Богу молиться… И вот, прошла неделя, я думаю, больше недели не прошло, как я опустил эту записку, я как обычно лежу на диване у себя в кунаке. А кунак - это представительский дом, двухэтажный у нас, кстати. Вот я один на эти два этажа, и храм свой, лежу так, сплю, и вдруг вижу - в кельи дверь открывается, входит старец Паисий. Подходит ко мне, вот за плечо меня берёт и говорит:
- Э, Николай! - у него с хрипотцой небольшой был голос. - Патер Николае, ты просил молитв, а сам спишь! Давай, вставай и ты на молитву, помогай мне!
Когда я услышал это, посмотрел, действительно старец Паисий передо мной! Э! Не может быть - как он мог закрытыми дверями зайти? Это искушение!
Перекрестился - не уходит! Посмотрел на него сквозь глаз прищуренных - да, стоит!
Ну ещё он побыл возле меня, видит, что я такой, ну как сказать, ленивый и нерадивый о своём спасении… Смотрю, после того, как он меня растревожил, дверь хлопнула, старца не стало! Когда дверь хлопнула, я пришёл в себя. Думаю: «Как же, дверь хлопнула, я же слышал!» Выскакиваю, смотрю - никого нет. Думаю: «Ну нет, всё-таки это искушение бесовское, продолжай, батюшка, спать!»
Ну, в общем, это первый был такой интересный случай у меня со старцем Паисием. Второй, подобный, был со старцем Паисием уже в восьмидесятом, когда я поехал в Иерусалим.
Попал я в Иерусалим, вот… Поехал к Пасхе, а приехал к святому Пантелеимону. Почти четыре месяца там жил. А почему? А потому что - приехал туда, а там как раз духовник, вот, отец Никита тогда возглавлял миссию, и другие, уехали в отпуск и меня просили остаться в женском монастыре Горненском и быть как бы духовником даже. Ну, исповедать монашек и служить литургию. И я остался.
Ну, в общем, пока…, когда я пока приехал, это был 89-й год, к Пасхе, побыли несколько дней, и мы поехали с отцом Синесием и другими там …, два брата, агиорита. Поехали на Синай.
Приехали на Синай и нас расположили в огромной келье вдвоём с отцом архимандритом Синесием. И вот, в первую же ночь, за несколько минут до службы, уже на рассвете, значит… Не на рассвете, хотя ночью, вижу то же самое: открывается дверь в келью, на пороге появляется старец Паисий и с ним женщина. Благообразная, прекрасная женщина. Ну, не от мира сего, прямо скажу! Почему? Потому что, какая бы женщина не была мирская, ну, тем более я тогда ещё молодой был, можно было и посмотреть. А здесь - как увидел их взор, посмотрел на них, так … Ну, чувствую, что рядом со старцем Паисием стоит какая-то святая женщина. Я как заяц включил задний ход и забился в угол, и сижу… И вот, начали говорить с ними. Ну, говорить это духовно… Не знаю даже, как это объяснить. Ну как будто не так вот, как я сейчас говорю, да, в ваш микрофон, а говорим как бы помыслами, что ли, мыслями.
И вот передо мной, отцы, встаёт вся моя жизнь. Ну, с каких лет? Ну, может даже с шести, с семи. И вот, все не исповеданные грехи, которые я не исповедовал, по забвению, по нерадению, как хотите! По лености…, даже не знаю, по стыду ложному, не знаю. И передо мной как бы кинокамера что ли! Вот, я маленький, вот чуть больше, вот я уже такой - все грехи! Они как бы говорят:
- Вот - это твой грех?
Я говорю:
- Да!
- И это ты делал?
- Да!
- И это? И это? И это?
И, оказалось, что у меня столько грехов! Я начал даже во сне или на яву, даже не могу представить, как это случилось. Я начал плакать, рыдать, вот… Не знаю, чем бы кончилось, но в это время начали звонить в било монастырское, и я проснулся или очнулся, как хотите. Смотрю - действительно подушка у меня всё в слезах! Что такое? - думаю. Говорю отцу Синесию:
- Ты чего-нибудь видел?
- Нет, спал спокойно!
А я говорю:
- А вот у меня вот такое было - старец приходил!
-А! - говорит. - Не обращай внимания! Искушение, может галлюцинация!
Ну как обычно, да, искушение. Ну ладно, искушение и искушение, пошли в храм. А потом он же и говорит:
- Слушай, Николай! Давай поднимемся тут к старцу Адриану, живёт в пещере тут, в храмике святой Эпистимии Галактионской.
-Ну, пойдём! - говорю.
Поднялись - о! старец Адриан! Нас встретил хорошо, такой худенький, быстренький, уже в годах.
- О, отцы! Привет!
Так, так, так…
- Откуда, чего?
Оказывается, он тоже святогорец бывший, с Ватопедского монастыря. Рассказал много чего, а потом говорит:
- О! Ведь полторы недели назад здесь был старец Паисий!
Оп! - думаю. - Чего-то не то!
Вот… А потом начал много говорить о старце Паисии.
- Он же, - говорит, - был здесь раньше целый год там или два.
То, что мы читаем в Житии. Когда ему лёгкие отрезали и прочее вырезали, часть лёгких. И начал говорить о старце Паисие. Думаю: «Ба! Интересно! Значит этот сон не так уж и от лукавого! Что-то тут такое!»
Ну, в общем, мы с ним пошли по горам, собирали иссоп. И в конце концов, к вечеру мы пришли к нему и попросились на исповедь и поисповедались… на греческом языке.
Вот это второй случай со старцем Паисием.
Третий случай произошёл уже в Горненской обители.
Поскольку я уже месяц или два там прослужил… Каждый день почти служил - то у них, то на Гробе, то в миссии. И поскольку я уже знал всех сестёр, и они меня знали… Вот одна сестра долго не появлялась нигде, и вдруг я вижу её:
- Мать! Ты где, в отпуске, что ли была?!
А она, видно чувашка что ли… или… в общем - не русская какая-то.
- Ой, отец! - говорит. - Какой там - в отпуске! Я же вся больная!
- Ты больная? Молодая такая! Монашка и больная!
- Вот, - говорит, - вся больная!
- Это что у тебя? - стал интересоваться.
- Да вот, сама не знаю! - говорит. - Какая-то болезнь - чуть встану с постели, голова кружится, падаю.
- Ну! - говорю. - Обратить к врачу!
- О, отец! - говорит. - Если я обращусь к врачу, меня выгонят из монастыря!
Здесь Никита имеется в виду, начальник миссии тогда. Таких людей больных не держат.
Ну, как-то сжалился я над ней, говорю:
- Слушай, мать! А чем я тебе могу помочь?
А потом говорю:
- Слушай! А давай напишем старцу Паисию письмо, он любит монашек, монашествующих. И поможет своими молитвами.
Не стал говорить я ей случаи всякие. Думаю: «Со мной это не конкретные, ещё рассмеются!»
Ну вот, как-то после трапезной вечерней она говорит:
- Давай напишем, давай!
А в трапезной прям, не отходя из трапезной, сели, она диктует свою историю болезни, я пишу по-гречески её, значит, рассказ о себе… И говорю:
- Ну, и завтра пошли!
И написал адрес… Примерно так: «Карея, старцу Паисию, подвижнику». Думаю: «Дойдёт!»
Через три дня вижу - она уже работает в кухне! На кухне, в трапезной.
Ну, думаю, поинтересуюсь - что ж такое?! Подхожу так:
- Матушка! Ну как вы? Отправили письмо?
- Ой, отец! - говорит. - Забыла!
- А что же ты забыла?!
- Ой! Забыла сказать! Ведь в тот вечер, - говорит, - когда мы написали письмо, я пришла в келью, легла, заснула… Вдруг открывается дверь, входит какой-то благообразный монах! Прошёл, перекрестился и говорит: «Я - врач Паисий!» Подошёл к иконе (у меня лампадка горела перед иконой), взял маслица на пальчик и помазал мне чело мо ё. И я утром встала совсем здоровая!
- Ну и слава Богу! Благодари Господа!
- Вот! - говорит. - Слава Богу!
После этого Господь ещё привёл меня два раза быть в Иерусалиме. Она также работала на кухне, в трапезной. И также не поняла, что с ней произошло чудо Божие, и что старец Паисий… по молитвам старца Паисия… или как хотите - или старец Паисий исцелил её ещё при жизни своей, нашу послушницу, инокиню.
Вот это три случая о старце Паисии.
Ну, конечно, можно и много чего рассказывать. И из практики антипросоаской моей. Столько было всего интересного! Вот даже хочу привесть такой пример. Однажды мы уже с отцом Антонием… Отец Антоний великий был человек, датчанин, подвижник. О нём тоже может как-нибудь скажем, когда будем писать. И что? Мы уже последнее время с ним каждый день служили литургию, он приходил петь ко мне. И вот однажды мы решили одно дело провернуть с ним. По нашим меркам это дело было очень богоугодное, даже на пользу обители нашей. Но, со временем, конечно, всё открылось, и уже всё стало бы ясно. Но в то время для нас это было так: надо это всё сделать так. Ну, мы с ним поговорили накануне: вот завтра пойду я в кинот и буду поднимать этот вопрос. И что вы думаете? В эту ночь мне, не знаю, как сказать, наяву или не наяву, как хотите. Приснился ли, иль привиделся игумен, предстал один, наш игумен, святогорец. Не нашего монастыря, а святогорец. Ну, обычно как - греки, когда подходишь, берёшь благословение, они просто рукой дотрагиваются до твоих рук, и всё. И вот кончено. Тем более - я священник и они священники. Просто по рукам чуть-чуть так и всё.
А здесь, я подхожу к нему как-будто взять благословение у игумена:
- Геронда, евлогите! - говорю ему.
Кланяюсь, а он таким широким русским крестом начинает ограждать меня, значит:
- Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа!
Я хочу ему сказать, что мы решили с отцом Антонием сделать, а он даже не выслушивает, говорит:
- Отец Николай, патер Николае! Что задумал, не делай! Терпи, молись! Господь поможет.
Я ему опять начинаю говорить:
- Отец! То и то…
- Отец Николай! Что задумал, не делай! Молись, терпи.
Вот такой случай был.
А ещё однажды подобный случай был с нашим монастырём, с нашим отцом игуменом. Мне надо было что-то тоже было доложить ему очень важное. Вот… вот тоже - я вижу его, нахожусь у него в кельи. Он в валеночках, вот даже запах такой, какой только у игумена в келье всегда. Он выходит, я говорю:
- Вот батюшка, то и сё случилось! Как быть, как поступить?
Он тоже, подобно вот этому игумену, не буду говорить, потому что он ещё жив… Грека игумена имя не буду называть. Наш отец игумен Иеремия говорит:
- Николай! Ну что ж делать? Терпи, потерпи, молись! Господь поможет!
И так два раза мне сказал. Но я всё таки… это было как … это я уже был в киноте… думаю, ну что же, видел во сне, да. Видение или там как хотите. Думаю: «Нет, пойду, всё же игумену доложу своему».
Прихожу, стучусь в келью, открывает отец игумен. В этих же валеночках, тот же запах в келье. Те же слова! Всё как будто я всё это уже видел. И говорю ему:
- Батюшка!
- Ну что ж, терпи! Терпи, молись, Господь поможет.
Вот эти случаи, интересно вообще-то, необъяснимо просто!
Ну что ещё рассказать? Ну, о старце Паисие рассказывать…., что рассказывать? О нём столько … , книги сейчас написаны…, вот у меня был… Приехал как-то ко мне брат родной и отец. И мы ходили к нему, к старцу. А поскольку брат мой в молодости соей отрицал бытие Бога, потому что очень много начитался книг, прочитал все библиотеки. А известно, библиотеки были безбожные, вот… По милости Божией он сейчас очень глубоко верующий. И даже его вере мне приходится завидовать! Ну, тогда вот так было.
И когда он приехал первый раз, мы пошли к Паисию. Я его попросил:
- Старец Паисий! Вот брат мой когда-то был неверующий, сейчас вот, слава Богу, всё хорошо! Ну, ещё что-нибудь такое скажите, подлейте, - как он любил, - бензинчику в машину! Масла, вот… чтобы завелась ещё больше.
И он, вот то, что описано у него в книгах … Он повторил лично, мне, я был переводчиком брату и отцу. И он говорит:
- Вот когда я переезжал с кельи, на келью Панагуду, которая что.. возле Кареи… То я упаковал свои вещи и когда приехал на эту келью.., утром надо было молиться ночью … Встал на молитву, а не знаю ни день, ни месяц, ни чего уже не помню! И, молюсь по чёткам:
- Святой дня! Моли Бога, о мне, грешном!
И прочее…
- И вот, когда, - говорит, - дошёл по чёткам до девятой песни, вдруг предстал передо мной какой-то мученик.
Но, видно, старец их часто видел, я так понимаю. Ну, я его и спрашиваю:
- Ты, кто, Лонгин?
- Нет, - говорит старец, - я не Лонгин.
- А кто ты?
- Я Лукиниан!
- А! Лукьян!
- Нет, старец! Не Лукьян, а Лу-ки-ни-ан!
- А! Лукиниан!
И вот, - говорит он, - видение кончилось. «Я, - говорит, - тут же, не поленился, распечатал свои баулы, как эти… не баулы, а скажем - чемоданы, где вещи лежат. Достал Минею, достал календарь, и оказалось - память святого Лукиниана!»
Вот… Видите как? Это он мне рассказал для брата и для меня, чтобы утвердить нас в вере. И вот это, что я вам говорю теперь… Для меня это - что было, что нет. Но может кто-то услышит и утвердится в вере. Действительно, над нами - Бог. Ничего случайного не бывает, ничего. Вот сейчас я восемь месяцев нахожусь на древнейшем русском скиту. Скиту Богородичном, в честь Успения Божией Матери, Ксилургу, так называемом.
Его история восходит к десятому веку. Здесь чудотворный образ Божией Матери «Сладкое лобзание». И столько мы видим чудес от иконы! Столько попечения о нас, грешных! Если бы записывать это всё, но это просто можно целую книгу писать вот даже в наше время! Вот так Матерь Божия заботится о своих рабах!
Не смотря на все мои недостатки, на все наши грехи, на все наши роптания и всё… Столько и столько делает! Удивительно просто, как Господь ещё терпит меня, грешного!
И вот, видите… А! Ещё вы хотели за Порфирия знать!
Ну, чего можно сказать? Порфирия я не видел на Афоне, а вот когда ехал с Иерусалима, возвращался в восьмидесятом году… Там было очень много проблем с монашками. У каждой свои проблемы. И они очень просили меня…, я рассказывал о Порфирии, о старце Паисие… Тогда он был ещё неизвестен, книг-то не было о них…
И они просили, если буду у старца Порфирия, то сказать ему о их нуждах, и чтобы они помолились… И вот я, будучи в Афинах, съездил туда, к нему на благословение. Но, поскольку я уже говорил, я никогда ничего не спрашивал у старцев, просто приезжал, брал благословение и уходил. Вот… Или просто сидел и смотрел на них, как они принимают других. И никогда ни о чём не спрашивал. Правда, спросил однажды Паисия, брешу! Обманываю! Однажды спросил отца Паисия:
- Слушай, старец! Помолись, что-то у меня с памятью! Какая-то чепуха!
- А что? - говорит.
Ну, я так в шутку… Он любил шуточный тон. Я говорю:
- Ну, вот, смотрите: запомнить церковное, проповедь там, или какое-то слово, я не могу и два слова связать. А вот что-нибудь плохое, какую-нибудь песню услышу или ещё шо там - быстро запоминаю!
- Э, - говорит, - отец Николай! Ты не на тех волнах работаешь! Перестройся!
Видите как? Однажды я пошёл, чё-то тоже искушения какие-то были в монастыре, я говорю:
- Слушай, - говорю, - старец Паисий! Может мне, вроде того, оставить монастырь и пойти куда-нибудь спасаться? В монастыре навряд ли я спасусь!
- Э! - говорит. - Хорошо, выйди! Но укажи мне место, где нет дьявола, и я тебе туда пошлю!
Рассмеялись! …
И вот когда я поехал к Порфирию на встречу, пришёл …, нас там было трое или четверо человек, это было рано утром, как раз духовник иерусалимский подъехал. И я…, ну думаю: «Ну что я буду занимать старца, когда тут духовник приехал?» Пришёл, взял благословение, дал ему несколько деревянных крестиков иерусалимских, поцеловал руку и вышел. Как видно, старец Порфирий что-то хотел сказать мне … Он что-то хотел сказать мне, он меня снова вернул к себе в келью через свою келейницу, а келейницей была его родная сестра. Кстати сказать, умерла монахиней Порфирией. Постригли её, в честь старца назвали…
Я пришёл снова в келью и опять-таки рассказал о проблемах наших матушек, о их искушениях, попросил святых молитв и о себе. Попрощался и отбыл в Афины, а оттуда поспешил в Уранополис и в обитель нашу, так это было накануне нашего престольного памятника - память святого Великомученика и целителя Пантелеимона.
Вот так произошла у меня встреча с отцом Порфирием. Одна-единственная, и то не на Афоне, а в миру. И вот так, с моей стороны очень…., как сказать …, не духовно. Конечно, если бы сейчас встретился с Порфипием, старцем, то единственное, чтобы я попросил - то, чтобы он поиспеводовал меня. Он бы все мои грехи и прегрешения взял бы …
По крайней мере, вы, живя на Руси…, надеюсь, что в России ещё есть старцы, не повторяете наших ошибок и, если есть возможность, то посещайте старцев и спрашивайте довольно-таки существенные вопросы, разрешайте с ними…
То, что наговорено в этой кассете, я думаю: лучше никуда не потреблять, а если употреблять, то маленькими отрывками. Потому что записано, как я чувствую, очень скверно, малограмотно.
За это время, которое мы прожили на Афоне …, мы же почти не разговариваем, проповеди мы не говорим, поучения также не говорим. И поэтому я забыл и русский язык, и поэтому даже простейшие рассказы, даже которые из своей жизни, я не могу даже сказать нормально, человеческим языком. Поэтому надеюсь, что со временем мы, с Божьей помощью, опишем и более подробно о нашем житии-бытии на Афоне. Ведь мы, когда приехали, захватили ещё старцев, которые общались с старцем святым, Силуаном, расспрашивали их о нём, что за человек.
- А вот такой же был, как и все, вроде монахи, никто не подозревал в нём сосуда благодати Божией…, избранный сосуд… Был смиренный, кроткий, ни с кем не ругался, пребывал в молитве.
Вот и всё! Видите, тоже не ценили и только после смерти узнали о состоянии его благодатном…
Кажется, когда я рассказывал о старицах и говорил о том, как мы поехали к тёте Наталье, я допустил ошибку, я сказал, что мы поехали в Путятино. А совсем нет! Не в Путятино, Путятино далеко от Шацка. Тётя Наталья - родом из Путятино, а жила она в Новосёлках. Поэтому мы поехали в Новосёлки. И почему-то я часто называю в своём рассказе, младшая сестра - Матрона. Хотя младшая сестра - это Агафья, а Матрона всегда была средней сестрой.
Видите? Вот так малограмотно я вам рассказал об этих старцах и о приключениях своих, о своём житии-бытии.