будня
На улице Базилиону два молодых монашка в светло-серых одеяниях (кто это? - не помню) крутят скакалку. Через скакалку прыгает ангел маленькая девочка в белом платье.
***
На улице Пилес сидят три девочки, гитара, вокал и шляпа (касса). Вокалистка прям Дженис Джоплин, то есть, реально похожие данные, к тому же, на другом конце улицы слышно без всякого микрофона, супер, короче. В английской песенке, которую она поет, упорно повторяется строчка: "как попасть в ад?" Девочки при этом светлы, улыбчивы и так переполнены счастьем, что под ними явственная лужица уже натекла.
"Как попасть в ад?" - вопрошают.
Ну, девочки. Прям даже и не знаю, как вам помочь.
***
Захожу в тот самый двор на Бокшто. Ну да, тот самый, где форзиция порой цветет в январе, где появляются самые первые подснежники в городе, где в мае расцветает ландышевое поле, откуда лестница ведет вниз, к реке мимо невидимого кафе, которое я вечно всем показываю.
Ну вот, захожу, значит, во двор. С ревизией. Форзиция там, понятно, уже цветет - при том, что в остальном городе она даже не начала об этом подумывать. Подснежников, белых и синих - море. Присев на корточки, предаюсь стыдному, но сладостному греху фотографирования цветочков. Иногда это, как и положено греху, сильнее меня.
В этот непростой момент чья-то большая рука берет меня за шиворот, приподнимает и
и тут же отпускает.
- Ой, извини, деточка, - говорит дедушка в клетчатой рубашке, лысый в центре, седой и кудрявый по бокам, как карикатурный бог. - Я думал, ты цветы воруешь.
- Э-э-э-э, - говорит деточка (я). - А-а-а-а... Э-э-э. Я - нет! Не того. Не ворую, то есть.
- Да вижу, вижу, деточка, - говорит дедушка. - Фотографируй на здоровье. Я сперва не разглядел, ошибся. Мне так жалко, когда цветы рвут. Я сам их когда-то из леса несколько лет возил и сажал.
- Э-э-э-э, - снова блеет деточка (я). - Э-э-э-э.
Но теперь у нечленораздельного мычания совсем иной смысл. То есть, за ними стоит не озадаченность, а благоговение.
- Это что же, - говорю, - получается? Это, что ли, вы все это устроили?
- Что - все? - пугается дедушка. - Я - не все. Я - только цветы.
- Ну да, - говорю. - Цветы. Подснежники. Я в этот ваш двор по весне хотя бы раз в неделю захожу, а то и чаще. На подснежники смотреть. Они же у вас тут первые в городе. В самом начале марта уже цветут.
- Бывало что и в феврале начинали, - говорит дедушка. - Когда зима теплая.
- Надо же, надо же! - повторяю я. - Получается, цветы не сами тут выросли. Это, выходит, ваша работа. Ну спасибо вам!
- Да не за что, - скромничает дедушка. - Я их давно возил и сажал. Много лет назад. Теперь они уже сами растут, где хотят. У меня из-под окна - видите, вон там мое окно? - сюда ушли, и к соседям, так захотели. Им тут, наверное, лучше. Но вы знаете что? Вы в мае приходите. В мае тут...
- Ландыши, - подхватываю я. - Целое море, вот на этой поляне. Я знаю. Я уже несколько лет сюда в мае хожу на ваш ландыши смотреть.
- Мне говорили, лесные цветы во дворе не приживутся, - улыбается дедушка. - А они растут. Только из-под моего окна ушли. Ну ничего, пусть. Зато разрослись как.
***
А в том месте, где невидимое кафе, раньше, оказывается, было подпольное казино. Работало ночи напролет, пока легальное не открыли.
Дедушка рассказал - сразу после того, как показал мне вход в бомбоубежище, которое в этом дворе тоже зачем-то есть.
***
На улице Пилес сидят три девочки, гитара, вокал и шляпа (касса). Вокалистка прям Дженис Джоплин, то есть, реально похожие данные, к тому же, на другом конце улицы слышно без всякого микрофона, супер, короче. В английской песенке, которую она поет, упорно повторяется строчка: "как попасть в ад?" Девочки при этом светлы, улыбчивы и так переполнены счастьем, что под ними явственная лужица уже натекла.
"Как попасть в ад?" - вопрошают.
Ну, девочки. Прям даже и не знаю, как вам помочь.
***
Захожу в тот самый двор на Бокшто. Ну да, тот самый, где форзиция порой цветет в январе, где появляются самые первые подснежники в городе, где в мае расцветает ландышевое поле, откуда лестница ведет вниз, к реке мимо невидимого кафе, которое я вечно всем показываю.
Ну вот, захожу, значит, во двор. С ревизией. Форзиция там, понятно, уже цветет - при том, что в остальном городе она даже не начала об этом подумывать. Подснежников, белых и синих - море. Присев на корточки, предаюсь стыдному, но сладостному греху фотографирования цветочков. Иногда это, как и положено греху, сильнее меня.
В этот непростой момент чья-то большая рука берет меня за шиворот, приподнимает и
и тут же отпускает.
- Ой, извини, деточка, - говорит дедушка в клетчатой рубашке, лысый в центре, седой и кудрявый по бокам, как карикатурный бог. - Я думал, ты цветы воруешь.
- Э-э-э-э, - говорит деточка (я). - А-а-а-а... Э-э-э. Я - нет! Не того. Не ворую, то есть.
- Да вижу, вижу, деточка, - говорит дедушка. - Фотографируй на здоровье. Я сперва не разглядел, ошибся. Мне так жалко, когда цветы рвут. Я сам их когда-то из леса несколько лет возил и сажал.
- Э-э-э-э, - снова блеет деточка (я). - Э-э-э-э.
Но теперь у нечленораздельного мычания совсем иной смысл. То есть, за ними стоит не озадаченность, а благоговение.
- Это что же, - говорю, - получается? Это, что ли, вы все это устроили?
- Что - все? - пугается дедушка. - Я - не все. Я - только цветы.
- Ну да, - говорю. - Цветы. Подснежники. Я в этот ваш двор по весне хотя бы раз в неделю захожу, а то и чаще. На подснежники смотреть. Они же у вас тут первые в городе. В самом начале марта уже цветут.
- Бывало что и в феврале начинали, - говорит дедушка. - Когда зима теплая.
- Надо же, надо же! - повторяю я. - Получается, цветы не сами тут выросли. Это, выходит, ваша работа. Ну спасибо вам!
- Да не за что, - скромничает дедушка. - Я их давно возил и сажал. Много лет назад. Теперь они уже сами растут, где хотят. У меня из-под окна - видите, вон там мое окно? - сюда ушли, и к соседям, так захотели. Им тут, наверное, лучше. Но вы знаете что? Вы в мае приходите. В мае тут...
- Ландыши, - подхватываю я. - Целое море, вот на этой поляне. Я знаю. Я уже несколько лет сюда в мае хожу на ваш ландыши смотреть.
- Мне говорили, лесные цветы во дворе не приживутся, - улыбается дедушка. - А они растут. Только из-под моего окна ушли. Ну ничего, пусть. Зато разрослись как.
***
А в том месте, где невидимое кафе, раньше, оказывается, было подпольное казино. Работало ночи напролет, пока легальное не открыли.
Дедушка рассказал - сразу после того, как показал мне вход в бомбоубежище, которое в этом дворе тоже зачем-то есть.