Удосужился наконец-то просмотреть давно отложенные видео с лекциями Олега Вадимовича Григорьева.
Впечатлился сочной и сытной фактурой, которую он подкидывает по ходу своих лекций и которая, по-видимому, почти целиком и полностью проходит мимо сознания тех, кто на этих лекциях присутствует лично. Видео можно отыскать на Ю-тубе по названию «Лекция 8. Модели развития в условиях НЭПа, часть 1 (29.11.2016)»
https://www.youtube.com/watch?v=1aO0yxibYBY С 17 минут 30 секунд хронометража видеоролика лектор рисует и объясняет весьма примечательную схему экономической модели существовавшей в РИ с 1863 года до революции-1916. Что интересно, если в той модели блок товарного сельского помещичьего хозяйства и сельского хозяйства колонистов тех лет, заменить на блок нефтегазовой отрасли и прочих сырьевиков сего дня, то модель станет адекватна нынешнему положению дел.
Из этого факта можно сделать массу прелюбопытнейших выводов, например, что такое положение дел носит объективный характер, т.е. экономическая роль России в мировом хозяйстве сложившимся после события N, жестко детерминирована, всякая попытка изменить эту роль без изменения самого мирового хозяйства после события N, заранее обречена на неудачу. Или такой вывод - экспортно-ориентированное крупное товарное производство объективно стремится уменьшить роль государства в этой системе и полностью «закоротиться» на «заграницу», что в дальнейшем приводит систему к разбалансировке и кризису.
Так было в 1916, когда крупная земельная аристократия в тактическом союзе с крупными отечественными промышленниками, ориентированными в сторону своих заграничных инвесторов, свергла самодержца и спровоцировала революционную ситуацию в стране, точно так развивается ситуация и сейчас. Разница между теми событиями и настоящим в том, что пока нет крупномасштабных военных действий, но это различие стремительно нивелируется. Даже в деле престолоохранителей забавные параллели - тогда казачество, сейчас кавказчество. И крупные латифундисты идут в объятья нефтегазовых собратьев по цеху «экспорт».
Григорьев в своей лекции упоминает Евгения Алексеевича Преображенского, я позволю себе кратко процитировать Преображенского: «Задачи социалистического государства не в том, чтобы брать с мелкобуржуазных производителей меньше, чем брал капитализм, а в том, чтобы брать еще больше» и следом дать цитату Н.И. Бухарина с критикой воззрений Преображенского: «Читатель, привыкший иметь дело с анализом различных идеологических оттенков, сразу распознает здесь цеховую идеологию, которой «нет дела» до других классов, которую не заботит основная проблема пролетарской политики, проблема рабоче-крестьянского блока и пролетарской гегемонии в этом блоке. Один шажок в сторону в том же направлении, и тогда у нас полностью дана полуменьшевистская идеология законченных тред-юнионистов российского образца: наплевать на деревенщину, больше концессий иностранному капиталу, ни копейки на кооперативные бредни и аграрщину, усиленный нажим на крестьянство во славу «пролетариата» и т. д. Сюда «растет» эта идеология. И совершенно понятно, если подавляющая масса членов партии отвергает - и притом в очень резкой форме - такие или родственные «теории». Эти «теории» могут погубить (если бы только они имели шанс на «овладение» массами, чего, к счастью, нет и чего не будет) рабоче-крестьянский блок, ту гранитную основу, на которой построено рабочее государство, наш Советский Союз». Прошу заметить это написано в 1925 году, а еще стоит упомянуть, что оба оппонента были расстреляны в ходе террора 30-х. При этом их дискуссия разрешилась самым фантастическим образом: идеи заклеймённого Преображенского вначале были успешно реализованы, а впоследствии правота оплеванного Бухарина поставила крест на этих успехах. Как такое могло случиться? У меня есть по этому поводу свои соображения, но об них я скажу чуть позже.
Часть 2 , продолжение лекции Григорьева по адресу
https://www.youtube.com/watch?v=3JD_BrnjzGk Во второй части лекции Григорьев рассказывает и показывает какие трудности испытывали большевики при модернизации доставшейся им в наследство от РИ экономической модели сырьевой колонии индустриально развитых стран и как они обрели способ реализовать на практике это усовершенствование.
Я, если честно, пробовал погрузиться в эту тему раньше, в своё время очень радовался когда обнаружил в Сети сканы журнала «Плановое хозяйство», читал, пытался понять логику принятия решений о форсированной индустриализации и коллективизации в связи с тем, что случилось позднее и не смог её обнаружить в явном виде посреди изложенных идей в этом журнале, статей и выступлений руководства СССР, что подталкивало к конспирологическим выводам, которые для меня, как материалиста, являются интеллектуальной капитуляцией.
Вместе с тем, имея позднесоветский опыт восприятия тех событий, я обратил внимание на одну особенность в подходах оценки роли крестьянства в целом в истории становления и развития СССР, в первую очередь экономического становления. Все поименованные Григорьевым персонажи, так или иначе, решали прикладную задачу оптимизации сельского поголовья СССР в целях дальнейшего поступательного развития страны. Каждый видел её реализацию по своему, но речь не шла об элиминации, а именно о конструктивном вовлечении крестьянской массы в решение общехозяйственных задач.
На мой взгляд, сам Григорьев выбивается из ряда цитируемых им авторов одним существенным отличием - он не воспринимает крестьянство как субъект и пытается подспудно навязать свою точку зрения своим слушателям, объясняя принципы дискуссии 20-х годов именно с этой точки зрения. Кратко описывая модель Фельдмана, он фактически приписывает ему идею ментального обнуления крестьянства, лишения его не только политэкономической, но и социальной субъектности. С его слов, Фельдман предложил, как бы, на уровне руководства страны сделать вид, что крестьянина единоличника нет, что это фикция, что с точки зрения марксизма он некий обезличенный ресурс в системе производственных отношений и всё.
Такая интерпретация «модели Фельдмана» сама по себе очень показательна для экономиста 1960 года рождения, прошедшего молодым специалистом стажировку в Госплане. Ярким подтверждением этого подхода к оценке крестьянина служит реплика Григорьева в лекции №9 по поводу мнения крестьян о их согласии на коллективизацию - А кто их спрашивал? Это совершенно не соответствует реальному положению вещей.
Вся дискуссия 20-х вертелась около этого вопроса. Память о крестьянских восстаниях начала 20-х была свежа, а для любых реформ в сельском хозяйстве должна была быть железобетонная уверенность в их абсолютной поддержке сельским населением. И эта уверенность появилась как раз к концу 20-х, когда очевидные и тотальные преимущества механизированного и моторизованного сельского хозяйства накрепко связались в массовом сознании с Советской Властью.
Трактор с плугом был тем авансом, за который крестьянин готов был рассчитываться очень долго и очень дорого. Этого не понимают те, кто не ходил бороздою за конским плужком или сохою, не махал «крюком» на жатве и не вязал снопы. Тот же Чаянов это понимал, но Григорьев нет. И Фельдман понимал, что аванс крестьянин не будет отрабатывать вечно, о чем за несколько месяцев до описания своей модели писал в том же журнале: «Мы полагаем, что приведенная выше оценка темпов и тенденций индустриализации С .-А .С .Ш . определяет, в общем и целом, минимальные лимиты индустриализации СССР. Десять, максимум пятнадцать лет - вот те сроки, в течение которых мы должны произвести реконструкцию во всех наших производственных отношениях внутри страны. Темп должен быть таков, чтобы движение было заметно каждому зрячему пролетарию и крестьянину внутри и вне нашей страны. Но эти темпы, это напряжение, к которому мы зовем рабочие массы и крестьянство страны, находятся ли они в пределах человеческих и психологических возможностей и не угрожает ли передовому революционному отряду пролетариата отрыв от более широких рабочих масс, а рабочим массам не грозит ли разрыв с крестьянством?
Достаточно ли крепки сцепления, может ли сознание общности интересов в достаточной степени скрепить весь трудовой народ страны, чтобы при ускоряющемся движении и неминуемых толчках не надорвались бы общественные связи. Наконец, нельзя ли обойтись без такого напряжения».
Ничего не напоминает? Сталинское выступление 1931 года о том, что надо пробежать за 10-15 лет то расстояние, которое промышленно-развитые страны прошли за 100-150 лет или нас сомнут. А кто собственно сомнёт? Все при этом по умолчанию грешат на Гитлера, но ведь речь не о том, речь о внутреннем экономическом потенциале контрреволюции. Успехи Советской Власти должны быть очевидны всем и крестьянам в том числе, что бы устойчивость полит.системы обеспечивала преодоление любых испытаний. И такая лигитимация была получена, как раз до момента естественного выбытия по возрасту тех, кто успел сам походить с конным плугом в полосе. То есть, поколение 1900 г.р. было готово отрабатывать то, что ей дала Сов.власть пожизненно, а вот после обозначилась чисто полит-экономическая проблема.
Дело в том, что упразднив крестьянство из политического лексикона, заменив «крестьянина» на «колхозника» и «работника совхоза», не удалось при том изничтожить сам класс крестьянства, как массу кустарей-товаропроизводителей. Особенностью этих товаропроизводителей являлась практически полная их независимость от сторонних инвестиций в качестве стимула к производству. Почти полная это потому, что «основная» работа для крестьянина в колхозе или совхозе начала являться, с одной стороны, официальным, юридическим прикрытием своего крестьянского статуса, а с другой стороны, средством приобретения сырья для своего личного подворья.
Где полуофициально, где официально за трудодни, где воровским способом, но часть продукции «социалистического» хозяйства шло на производство для личных нужд. А сколько было в торопях украдено и в страхе перед облавой ОБХСС выброшено, чаще всего утоплено - концы в воду, только для того, чтобы после минования угрозы милицейской облавы опять украсть. И всё равно украденное шло в общественный котел через колхозный рынок или заготконтору или стол городских родственников. Поэтому личными эти нужды можно было назвать с натяжкой, поскольку на 1990 год производство картофеля в СССР от общего валового, в ЛПХ составляло 65%, мяса 30%, молока 28%, овощей 33%, плодов и ягод 53%, шерсти 29%, яиц 27 млрд.шт.
Эти цифры сами за себя говорят о том, что ЛПХ были и оставались значительной частью народохозяйственного комплекса СССР, но его при этом как бы и не было, скажем так, это было нелюбимое дитя СССР, «золушка» советской экономики. Спешу напомнить, что граждане в СССР были поголовно трудоустроены и те лица, которые содержали личное подворье, по факту работали на двух, а то и на трех работах! Они создавали прибавочную стоимость в разы эффективнее среднестатистического пролетария. С высочайшей производительностью труда и фантастической интенсивностью производства. И это всё, кстати. строго по Чаянову. При этом такой тип некапиталистического хозяйства был (и остается) одним из самых массированных источников внутренних инвестиций в отечественную экономику. И это не замечают, не желают замечать.
Вспомним о чем рассказывал Григорьев в комментариях к первой схеме экономики РИ (часть 1 лекции) и про то, что я писал, что нефтегазовая отрасль СССР в 70-х, после энергетического кризиса и введения петродоллара заняла место помещичьего товарного хозяйства РИ, обрекая страну на значительные экономические и политические передряги, а конкретно - атаку на государство со стороны экспортеров. Я добавлю к этому еще то, что новая генерация селян к тому моменту требовала иной мотивации в своей многотрудной занятости и не отыскала её в стране победивших сусловских маразмов, а поэтому стала равнодушной к судьбе СССР, просто жила в ней по привычке. Когда нефтегазовое лобби начало демонтаж СССР, советская деревня на этот раз не отрядила из своего состава на его защиту «комсомольцев».
Вот собственно и всё, что необходимо знать о скоропостижной и безвременной кончине СССР.