Марта, Марта, надо ль плакать
1. Разговоры на кухне
Сегодня я опять забыл заказать газ. И вчера забыл. И черт с ним.
Я поднес спичку к конфорке, смесь остатков газа с воздухом глухо хлопнула, но голубые точки все-таки засветились по периметру. Может быть, хватит вскипятить чайник? Ну, посмотрим, не помру, если не хватит. За спиной тоже глухо хлопнуло. Это еще что такое? Чему там хлопать? Это такое запоздалое эхо, что ли? Я обернулся. За столом на скамейке сидела посреди кучи зимней одежды, вцепившись обеими руками в ворот сшитой на взрослую и не худенькую женщину блузки, белобрысая девчонка, на вид лет десяти, и таращила на меня полные животного ужаса серо-голубые глазищи.
Бумс! Я глянул под стол. Так и есть, это с ноги девчонки свалился сапог. Бумс! Свалился второй. Зимние сапоги, на скамейке меховой полушубок, внутри полушубка чужой испуганный ребенок, и что все это значит, и как мне теперь выкручиваться из этой ситуации, а? Может, это какое-то наваждение, если перекреститься, оно исчезнет? Я перекрестился. Наваждение никуда не делось, поерзало тощей задницей по твердой поверхности и сиплым шепотом спросило:
- Ты кто?
- Я? Я здешний ворон, - зачем-то ляпнул я. Девчонка пискнула и вжалась в спинку скамейки.
- Ну ладно, ладно, успокойся, это я сдуру, от неожиданности. Это из оперы. Знаешь, что такое опера? - Девчонка нерешительно кивнула. - Ну вот. А вообще то я Николай Павлович Туманов. Хотя кой черт Павлович? Я Коля Туманов, пока еще просто Коля, Павлович буду лет, пожалуй, через десять, - я болтал языком, пытаясь монотонным потоком слов хоть немного снять напряжение у девчонки и, чего уж греха таить, у себя тоже. Читал я где-то про такой психологический прием.
- А… на каком языке ты говоришь? На каком языке я говорю?! Боже мой, что за язык?!!
Ого, а вот это уже была полноценная истерика, с нарастание градуса и срывом на визг. Я протянул к ней руку, девчонка шарахнулась по скамейке, как подвальный котенок, зажмурилась, жидкие волосенки прилипли к вспотевшему лбу. Да что ж это я делаю? Она же явно в шоке. По идее я тоже вроде должен был бы быть в шоке, но никакого особого душевного трепета почему-то не ощущал, то ли сказалось нервное истощение после недавних событий, то ли просто стало интересно. Что само по себе уже неплохо.
- Ч-ш-ш. Ну все, все. Я убрал руку. Видишь? Хочешь, спрячу за спину? Вот, спрятал, обе спрятал. А язык русский, конечно.
- Почему русский?
Ничего себе вопросик! Почему русский? А какой надо? Я так и спросил. Девчонка надолго задумалась. А потом неожиданно рассудительно произнесла:
- Вообще-то, с учетом обстоятельств, язык, вероятно, может быть любой. Удивляет одно - откуда я его знаю?
Я поймал отвисшую челюсть, тоже подумал об обстоятельствах, ничего путевого не надумал и решил сменить тему:
- Давай с языком разберемся попозже. Лучше скажи, как тебя зовут? А то разговаривать неловко. Ты зови меня Коля, а как мне тебя называть?
- Зови фрау Штайн, а дальше посмотрим. Если будет это дальше.
Че-го? Фрау? Эта сопля? Хотя… одежда-то явно на взрослого, вон, сваливается с нее. И вообще, «с учетом обстоятельств»…
Я сбегал в ванную, снял со стены зеркало, принес на кухню и поставил на стол напротив странной гостьи.
- Согласись, на фрау ты не тянешь. Зато теперь я понял, какой должен быть язык. Извини, в немецком я полный ноль, в школе учил английский, сдал на троечку и слава Богу. Может, согласишься на что-то менее официальное? С учетом обстоятельств?
«Фрау» вытаращила глаза на зеркало, потом поднесла к лицу руку, повертела так и этак, уронила ее на колени и тихо заплакала. Она почти не всхлипывала, только смахивала слезы со щек тоненькими пальчиками, и такая аурища серой безнадеги сгустилась вокруг нее, что у меня самого защипало в горле. Ну и где эта сволочь с пропеллером Карлсон, лучший в мире утешитель плачущих и подниматель настроения, спрашивается? Я же не умею успокаивать и заговаривать зубы, не приходилось еще ни разу, молодой я, неопытный! Меня успокаивали, мне заговаривали зубы, а сам я - никогда и никому… Я потоптался на крохотном пятачке между столом и плитой, собрался с силами и выдавил:
- Ты это… фрау Штайн… успокойся сама, а то я не умею…
Девчонка покачала головой и обреченно произнесла:
- Такой ужас…
- Да где он, ужас-то? Очаровательный ребенок и никакого ужаса!
Ребенок и в самом деле был очаровательный - острые шершавые локти, коленок мне видно не было, их прикрывала плотная, сползшая с талии тряпка, в которой я опознал теплую юбку, но они так замечательно торчали под тканью, чуть ее не прокалывая, что я совершенно не сомневался - они тоже острые и шершавые. Локти, коленки и глазищи - кузнечик! Сплошное обаяние!
- Ребенок… - девчонка вздохнула, не прекращая плакать. - Смотри.
Она выкопала из меховых складок полушубка сумочку, вытащила из нее твердую квадратную пластинку и протянула мне. Я взял. На пластинке оказались: фото одутловатого старческого лица с переизбытком косметики, два туманных пятна, буквы Stein, Martha Adelina, цифры 2002.20.12 (дата рождения? Или где?), магнитная полоска. Все.
- Это что?
- Паспорт.
- Чей?
- Мой.
- Да ладно тебе, какой еще паспорт? Паспорта же не такие.
- А какие?
- Ну… книжечкой…
- Да что ты говоришь! - Девчонка аж вскинулась, даже слезы разом высохли. - Я уже и не помню, сколько лет по всему миру паспорта людей имеют такую форму!
От неуклюжести лингвистической конструкции меня слегка передернуло.
- То по всему миру. А то в России. Дикая страна, холод, голод, медведи на улицах. Паспорта не как в цивилизованном мире, а книжечкой!
- Я восемь лет проработала в крупном отеле! Русские туристы у нас тоже бывали. С такими вот паспортами. Так что не пудри мне мозги, Коля. А… что за медведи?
- Это шутка такая, специальная, прикалывать иностранцев. Мы, мол, верхом на медведях катаемся. Еще водку пьем из самовара. А «пудрить мозги» - чисто российская идиома. И ты ее знаешь…
- Говорю же - я не понимаю, откуда я знаю русский язык, причем с этими вашими… идиомами! Я не понимаю, почему я вдруг оказалась здесь! Почему в России! Почему в таком виде! - Она снова начала плакать, но уже злыми слезами. Это мне понравилось, это были эмоции, это был протест, это была жизнь. Меня, конечно, заинтересовал паспорт, но сначала я задал вопрос, который интересовал меня гораздо больше:
- А как ты вообще сюда попала? Что это было? Какой-то эксперимент?
- Да какой эксперимент… С утра стояла прекрасная погода, солнце, легкий мороз, я вышла прогуляться в сквер, сделала несколько шагов по дорожке и… вот.
- Ага. А в каком городе сквер?
- В Гамбурге. А где я оказалась?
- Да рукой подать от Гамбурга. В Калининграде. Знаешь, бывший Кенигсберг, по берегу Балтийского моря ножками топ-топ, за неделю как раз дойдешь.
- Знаю. А ты не мог бы разговаривать со мной серьезно?
- Я постараюсь, извини. Просто твой возраст располагает к несерьезному тону.
- А такой возраст к чему располагает? - гостья ткнула пальчиком в фото. Я слегка ошалел.
- Так это действительно твой паспорт?!
- Мой. И одежда моя. И… она с меня сползает. С меня все сползает!
Ну вот, опять истерика с визгами, с судорожным натягиванием дурацкой кофты на узенькие плечи. Она еще юбку пыталась подтянуть, но уж из этого точно ничего не вышло.
- Сиди. Будем принимать меры, - я вышел в комнату, открыл шкаф и достал Майкин халатик. Подержал в руках, прижался щекой. Даже постиранный и выглаженный, халатик все еще сохранял слабенький запах Майкиных духов. Я мысленно попросил у Майки прощения, но ведь она и сама бы не отказала в помощи попавшему в беду человеку. Отнес халатик на кухню, протянул гостье:
- Примерь вот это. Ничего меньшего размера в доме просто нет.
- Но… это ведь женский халат?
- Моей жены.
- А она не будет против?
- Не будет.
- Может быть, лучше подождать, пока она придет, и спросить? Когда она должна прийти?
- Она не придет.
- А. Извини, я не подумала. У тебя не найдется обыкновенной булавки? Трусы, знаешь, тоже сваливаются.
Я поискал в Майкиной коробочке с нитками и иголками, нашел булавку, принес на кухню. Гостья (Марта Аделина!) успела надеть халат. М-да. Майка была миниатюрной девушкой, но в ее халат Марта Аделина обернулась дважды, и еще место осталось. Я вручил ей булавку, вышел, послушал за дверью, как она возится и пыхтит, когда звуки стихли, вернулся. Одежда гостьи уже была свернута в компактный мохнатый узел, увенчанный сапогами, Марта Аделина сидела на скамейке, прижимая узел к боку.
- Да оставь ты свои шмотки, никуда они не денутся!
- Как же я их оставлю? Меня скоро должно перенести обратно, у нас зима!
И откуда такая уверенность? Неведомая сила перетащила пожилую женщину сквозь годы и расстояния, вернула ей детский возраст, вложила знание чужого языка - ради получасового визита? Что-то не верится. Но я промолчал.
- А у вас тепло, и зелень кругом… Сейчас лето?
- Двадцатое мая, - сказал я и удивился, когда от названия месяца мое сердце не прошила ледяная игла.
- Не очень похоже на город. То, что видно в окно.
- А это окраина. Садоводческое общество «Радуга» в черте города. Земельные участки с садами, огородами, дачами, кто-то строит капитальные дома. У меня дом капитальный, можно жить круглый год. Тут много народу живет постоянно, семьи с детишками, в общем, практически как в деревне, свежий воздух, автобусы к благам цивилизации каждые 10 минут, после работы - снова на свежий воздух. Здесь хорошо.
Чайник начал неуверенно посвистывать и затих. Я оглянулся, голубые точки вокруг конфорки погасли. Газ иссяк окончательно.
- Давай попьем чаю? Правда, в холодильнике у меня мышь повесилась, но есть батон и яблочное варенье.
Я взялся за ручку холодильника, чтобы достать варенье.
- Не надо! - быстро и почему-то с испугом проговорила Марта Аделина. - Не открывай!
- Почему? Не хочешь варенья - не ешь, а я буду.
- Н-ну как тебе сказать… Мышки, конечно, милые, пушистые и трогательные, но… я их не очень люблю.
- Что?
- Боюсь мышей, - сухо произнесла Марта Аделина.
Я заржал.
- Что смешного? - возмутилась она. - Не все в восторге от грызунов. Неприязнь к мышам и крысам у человека инстинктивная, на уровне генов. Да прекрати же ты смеяться!
- Марта Аделина! Выражение «мышь повесилась» означает отсутствие еды!
- А-а! Это тоже идиома! - ну вот и поверь, что ей не десять лет. Впрочем, судя по дате в паспорте, двенадцать, хотя невелика разница. Я достал варенье. Марта Аделина осторожно заглянула мне через плечо, убедилась, что повешенная мышь в холодильнике напрочь отсутствует и окончательно успокоилась.
- Не называй меня Марта Аделина. Второе имя существует для документов и в общении не употребляется.
- А ты прекрати разговаривать, как прожженный бюрократ. Значит, тебя следует называть просто Марта? Аделина - это как у нас отчество?
- Объясни насчет отчества, пожалуйста.
- Это очень просто. У вас человеку дается второе имя, а у нас - только одно, но к нему в документах приписывается имя отца. Моего отца зовут Павел, поэтому я - Николай Павлович. У моего друга Бориса отец Тимофей - он Борис Тимофеевич. Ну и так далее.
- А женщинам приписывают имя матери?
- Нет, тоже имя отца.
- Странный обычай.
- Так принято. В России это норма.
Марта наворачивала хлеб с вареньем так, что любо-дорого, не прекращая при этом периодически всхлипывать. Нервы, однако. Но ведь и ловко же у нее получается, не в ущерб приему пищи! Я вспомнил «Птицелова» Багрицкого:
- Марта, Марта, надо ль плакать?
- Что?
- Это стихи. Я потом тебе найду, если хочешь.
- Хочу, если стихи хорошие.
Вот и ладненько. А пока займемся делом. Я взял Мартин паспорт, постучал пальцем по магнитной полоске:
- Расскажи, что это?
- Информация. У тебя есть компьютер? Отсканируй и прочти.
Дааа…
- Компьютер-то есть. А вот прочесть сию информацию возможности нет. Нету, понимаешь ли, отверстия, куда полагается засовывать документы такого формата.
- Как это нет? Куда оно делось?
- Его и не было. Как ты думаешь, почему у нас у всех паспорта книжечкой? По всему миру, кстати. Почему ты выглядишь, как ребенок? Тебя переместило не только в пространстве, но и во времени. Переместило в прошлое на… какой был год, когда… ну тогда, в Гамбурге?
- Две тысячи семьдесят пятый.
- Сейчас май 2015 года. Тебя откинуло во времени на 60 лет назад. Только не впадай в истерику! - забеспокоился я.
- Не бойся, не впаду. Я же вот-вот вернусь домой. Законы природы не могут быть нарушены так грубо. Спасибо за чай, варенье очень вкусное.
- Сладкоежка. А что это за пятна?
- Отпечаток сетчатки, отпечатки пальцев. Полная информация о личности обладателя паспорта.
- Круто. Вообще-то я слышал краем уха о биометрических паспортах, но вроде они пока что выглядят не совсем так. Видимо, со временем кое-что поменяется.
За окном совсем стемнело, на дороге зажглись фонари. Марта сжалась в комочек и слегка поерзывала по скамейке.
- Пошли со мной.
- Куда?
- Пошли, пошли. Покажу место, где можно снять дискомфорт.
- Я никуда не двинусь! Вдруг я уйду, а оно в этот момент сработает…
- Да тьфу на тебя! Намочишь мне скамейку - заставлю вытирать твоей шубой!
Марта тяжело вздохнула и покорилась судьбе. Вернулась она заметно повеселевшая, плюхнулась на прежнее место и строго спросила:
- Почему у тебя нет раковины для умывания? У вас не принято мыть руки после туалета?
- Почему не принято? Принято. Это можно сделать над ванной.
- Ты не экономишь воду! - ужаснулась Марта.
- А чего ее экономить, если она из скважины, в неограниченном количестве? - развеселился я. - Иди умойся, да будем уже укладываться, я пока приготовлю тебе постель. Запасной зубной щетки у меня, к сожалению, нет, на гостей не рассчитывал, но ты так, пальцем. Сумеешь, жертва цивилизации? С краном разберешься?
Марта вспыхнула, обожгла меня презрительным взглядом и ринулась обратно в ванную. Я пошел в комнату, раздвинул ширму, постелил ей на диване, достал чистое полотенце - в общем, сделал все, что мог. Марта не появлялась. Я вернулся на кухню. Мрачная Марта сидела на прежнем месте, мокрыми руками обнимая свой узел с одеждой и роняя капли с подбородка. Я протянул ей полотенце. Она молча вытерлась, бросила полотенце на стол и нахохлилась, всем своим видом демонстрируя решительное нежелание уходить куда бы то ни было.
- Марта. Ну не будь такой упрямой, - я хотел сказать «не будь такой дурой», но не рискнул. - Я отгородил тебе уголок, выспись нормально, ты же перенервничала, устала, надо отдохнуть. Я предложил бы тебе отдельную комнату, на втором этаже их еще две, но они пустые, там нет мебели, поспим пока в одной. Не бойся, я не буду за тобой подглядывать.
- Я. Никуда. Отсюда. Не пойду.
Да блин же! Уж не считает ли она меня педофилом каким-нибудь?! Или так уверена в скором своем обратном переносе? Я вернулся в комнату, достал из шкафа пуховое одеяло, принес на кухню, сложил его вдвое, кинул на скамью, забрал с дивана простыню, подушку и плед, кое-как оборудовал спальное место на кухне.
- Ладно, спи здесь. Можешь подпереть дверную ручку шваброй, если боишься, что я ворвусь к тебе среди ночи и надругаюсь в извращенной форме.
Марта изумленно посмотрела на меня.
- Какую ерунду ты говоришь! Как можно тебя бояться, ты же мухи не обидишь, это сразу видно… ой, кажется, опять идиома! Так интересно внезапно овладеть в совершенстве чужим языком… Я боюсь уходить с того места, куда меня вынесла эта непонятная сила. Понимаешь, вдруг из другого места она не сможет меня вернуть, когда придет время. Что, если именно там, где я появилась, расположена какая-то аномалия, точка перехода, или как там это называется? Я не буду ложиться, посижу так, подожду.
- Что тебе мешает передвинуть постель на место твоей аномалии и немного расслабиться?
- Спасибо. Я подумаю. Спокойной ночи.
Я не стал желать ей спокойной ночи - еще поймет не так, ушел к себе, рухнул на кровать и мгновенно уснул. И спал до утра, крепко, без снов.
Сегодня я опять забыл заказать газ. И вчера забыл. И черт с ним.
Я поднес спичку к конфорке, смесь остатков газа с воздухом глухо хлопнула, но голубые точки все-таки засветились по периметру. Может быть, хватит вскипятить чайник? Ну, посмотрим, не помру, если не хватит. За спиной тоже глухо хлопнуло. Это еще что такое? Чему там хлопать? Это такое запоздалое эхо, что ли? Я обернулся. За столом на скамейке сидела посреди кучи зимней одежды, вцепившись обеими руками в ворот сшитой на взрослую и не худенькую женщину блузки, белобрысая девчонка, на вид лет десяти, и таращила на меня полные животного ужаса серо-голубые глазищи.
Бумс! Я глянул под стол. Так и есть, это с ноги девчонки свалился сапог. Бумс! Свалился второй. Зимние сапоги, на скамейке меховой полушубок, внутри полушубка чужой испуганный ребенок, и что все это значит, и как мне теперь выкручиваться из этой ситуации, а? Может, это какое-то наваждение, если перекреститься, оно исчезнет? Я перекрестился. Наваждение никуда не делось, поерзало тощей задницей по твердой поверхности и сиплым шепотом спросило:
- Ты кто?
- Я? Я здешний ворон, - зачем-то ляпнул я. Девчонка пискнула и вжалась в спинку скамейки.
- Ну ладно, ладно, успокойся, это я сдуру, от неожиданности. Это из оперы. Знаешь, что такое опера? - Девчонка нерешительно кивнула. - Ну вот. А вообще то я Николай Павлович Туманов. Хотя кой черт Павлович? Я Коля Туманов, пока еще просто Коля, Павлович буду лет, пожалуй, через десять, - я болтал языком, пытаясь монотонным потоком слов хоть немного снять напряжение у девчонки и, чего уж греха таить, у себя тоже. Читал я где-то про такой психологический прием.
- А… на каком языке ты говоришь? На каком языке я говорю?! Боже мой, что за язык?!!
Ого, а вот это уже была полноценная истерика, с нарастание градуса и срывом на визг. Я протянул к ней руку, девчонка шарахнулась по скамейке, как подвальный котенок, зажмурилась, жидкие волосенки прилипли к вспотевшему лбу. Да что ж это я делаю? Она же явно в шоке. По идее я тоже вроде должен был бы быть в шоке, но никакого особого душевного трепета почему-то не ощущал, то ли сказалось нервное истощение после недавних событий, то ли просто стало интересно. Что само по себе уже неплохо.
- Ч-ш-ш. Ну все, все. Я убрал руку. Видишь? Хочешь, спрячу за спину? Вот, спрятал, обе спрятал. А язык русский, конечно.
- Почему русский?
Ничего себе вопросик! Почему русский? А какой надо? Я так и спросил. Девчонка надолго задумалась. А потом неожиданно рассудительно произнесла:
- Вообще-то, с учетом обстоятельств, язык, вероятно, может быть любой. Удивляет одно - откуда я его знаю?
Я поймал отвисшую челюсть, тоже подумал об обстоятельствах, ничего путевого не надумал и решил сменить тему:
- Давай с языком разберемся попозже. Лучше скажи, как тебя зовут? А то разговаривать неловко. Ты зови меня Коля, а как мне тебя называть?
- Зови фрау Штайн, а дальше посмотрим. Если будет это дальше.
Че-го? Фрау? Эта сопля? Хотя… одежда-то явно на взрослого, вон, сваливается с нее. И вообще, «с учетом обстоятельств»…
Я сбегал в ванную, снял со стены зеркало, принес на кухню и поставил на стол напротив странной гостьи.
- Согласись, на фрау ты не тянешь. Зато теперь я понял, какой должен быть язык. Извини, в немецком я полный ноль, в школе учил английский, сдал на троечку и слава Богу. Может, согласишься на что-то менее официальное? С учетом обстоятельств?
«Фрау» вытаращила глаза на зеркало, потом поднесла к лицу руку, повертела так и этак, уронила ее на колени и тихо заплакала. Она почти не всхлипывала, только смахивала слезы со щек тоненькими пальчиками, и такая аурища серой безнадеги сгустилась вокруг нее, что у меня самого защипало в горле. Ну и где эта сволочь с пропеллером Карлсон, лучший в мире утешитель плачущих и подниматель настроения, спрашивается? Я же не умею успокаивать и заговаривать зубы, не приходилось еще ни разу, молодой я, неопытный! Меня успокаивали, мне заговаривали зубы, а сам я - никогда и никому… Я потоптался на крохотном пятачке между столом и плитой, собрался с силами и выдавил:
- Ты это… фрау Штайн… успокойся сама, а то я не умею…
Девчонка покачала головой и обреченно произнесла:
- Такой ужас…
- Да где он, ужас-то? Очаровательный ребенок и никакого ужаса!
Ребенок и в самом деле был очаровательный - острые шершавые локти, коленок мне видно не было, их прикрывала плотная, сползшая с талии тряпка, в которой я опознал теплую юбку, но они так замечательно торчали под тканью, чуть ее не прокалывая, что я совершенно не сомневался - они тоже острые и шершавые. Локти, коленки и глазищи - кузнечик! Сплошное обаяние!
- Ребенок… - девчонка вздохнула, не прекращая плакать. - Смотри.
Она выкопала из меховых складок полушубка сумочку, вытащила из нее твердую квадратную пластинку и протянула мне. Я взял. На пластинке оказались: фото одутловатого старческого лица с переизбытком косметики, два туманных пятна, буквы Stein, Martha Adelina, цифры 2002.20.12 (дата рождения? Или где?), магнитная полоска. Все.
- Это что?
- Паспорт.
- Чей?
- Мой.
- Да ладно тебе, какой еще паспорт? Паспорта же не такие.
- А какие?
- Ну… книжечкой…
- Да что ты говоришь! - Девчонка аж вскинулась, даже слезы разом высохли. - Я уже и не помню, сколько лет по всему миру паспорта людей имеют такую форму!
От неуклюжести лингвистической конструкции меня слегка передернуло.
- То по всему миру. А то в России. Дикая страна, холод, голод, медведи на улицах. Паспорта не как в цивилизованном мире, а книжечкой!
- Я восемь лет проработала в крупном отеле! Русские туристы у нас тоже бывали. С такими вот паспортами. Так что не пудри мне мозги, Коля. А… что за медведи?
- Это шутка такая, специальная, прикалывать иностранцев. Мы, мол, верхом на медведях катаемся. Еще водку пьем из самовара. А «пудрить мозги» - чисто российская идиома. И ты ее знаешь…
- Говорю же - я не понимаю, откуда я знаю русский язык, причем с этими вашими… идиомами! Я не понимаю, почему я вдруг оказалась здесь! Почему в России! Почему в таком виде! - Она снова начала плакать, но уже злыми слезами. Это мне понравилось, это были эмоции, это был протест, это была жизнь. Меня, конечно, заинтересовал паспорт, но сначала я задал вопрос, который интересовал меня гораздо больше:
- А как ты вообще сюда попала? Что это было? Какой-то эксперимент?
- Да какой эксперимент… С утра стояла прекрасная погода, солнце, легкий мороз, я вышла прогуляться в сквер, сделала несколько шагов по дорожке и… вот.
- Ага. А в каком городе сквер?
- В Гамбурге. А где я оказалась?
- Да рукой подать от Гамбурга. В Калининграде. Знаешь, бывший Кенигсберг, по берегу Балтийского моря ножками топ-топ, за неделю как раз дойдешь.
- Знаю. А ты не мог бы разговаривать со мной серьезно?
- Я постараюсь, извини. Просто твой возраст располагает к несерьезному тону.
- А такой возраст к чему располагает? - гостья ткнула пальчиком в фото. Я слегка ошалел.
- Так это действительно твой паспорт?!
- Мой. И одежда моя. И… она с меня сползает. С меня все сползает!
Ну вот, опять истерика с визгами, с судорожным натягиванием дурацкой кофты на узенькие плечи. Она еще юбку пыталась подтянуть, но уж из этого точно ничего не вышло.
- Сиди. Будем принимать меры, - я вышел в комнату, открыл шкаф и достал Майкин халатик. Подержал в руках, прижался щекой. Даже постиранный и выглаженный, халатик все еще сохранял слабенький запах Майкиных духов. Я мысленно попросил у Майки прощения, но ведь она и сама бы не отказала в помощи попавшему в беду человеку. Отнес халатик на кухню, протянул гостье:
- Примерь вот это. Ничего меньшего размера в доме просто нет.
- Но… это ведь женский халат?
- Моей жены.
- А она не будет против?
- Не будет.
- Может быть, лучше подождать, пока она придет, и спросить? Когда она должна прийти?
- Она не придет.
- А. Извини, я не подумала. У тебя не найдется обыкновенной булавки? Трусы, знаешь, тоже сваливаются.
Я поискал в Майкиной коробочке с нитками и иголками, нашел булавку, принес на кухню. Гостья (Марта Аделина!) успела надеть халат. М-да. Майка была миниатюрной девушкой, но в ее халат Марта Аделина обернулась дважды, и еще место осталось. Я вручил ей булавку, вышел, послушал за дверью, как она возится и пыхтит, когда звуки стихли, вернулся. Одежда гостьи уже была свернута в компактный мохнатый узел, увенчанный сапогами, Марта Аделина сидела на скамейке, прижимая узел к боку.
- Да оставь ты свои шмотки, никуда они не денутся!
- Как же я их оставлю? Меня скоро должно перенести обратно, у нас зима!
И откуда такая уверенность? Неведомая сила перетащила пожилую женщину сквозь годы и расстояния, вернула ей детский возраст, вложила знание чужого языка - ради получасового визита? Что-то не верится. Но я промолчал.
- А у вас тепло, и зелень кругом… Сейчас лето?
- Двадцатое мая, - сказал я и удивился, когда от названия месяца мое сердце не прошила ледяная игла.
- Не очень похоже на город. То, что видно в окно.
- А это окраина. Садоводческое общество «Радуга» в черте города. Земельные участки с садами, огородами, дачами, кто-то строит капитальные дома. У меня дом капитальный, можно жить круглый год. Тут много народу живет постоянно, семьи с детишками, в общем, практически как в деревне, свежий воздух, автобусы к благам цивилизации каждые 10 минут, после работы - снова на свежий воздух. Здесь хорошо.
Чайник начал неуверенно посвистывать и затих. Я оглянулся, голубые точки вокруг конфорки погасли. Газ иссяк окончательно.
- Давай попьем чаю? Правда, в холодильнике у меня мышь повесилась, но есть батон и яблочное варенье.
Я взялся за ручку холодильника, чтобы достать варенье.
- Не надо! - быстро и почему-то с испугом проговорила Марта Аделина. - Не открывай!
- Почему? Не хочешь варенья - не ешь, а я буду.
- Н-ну как тебе сказать… Мышки, конечно, милые, пушистые и трогательные, но… я их не очень люблю.
- Что?
- Боюсь мышей, - сухо произнесла Марта Аделина.
Я заржал.
- Что смешного? - возмутилась она. - Не все в восторге от грызунов. Неприязнь к мышам и крысам у человека инстинктивная, на уровне генов. Да прекрати же ты смеяться!
- Марта Аделина! Выражение «мышь повесилась» означает отсутствие еды!
- А-а! Это тоже идиома! - ну вот и поверь, что ей не десять лет. Впрочем, судя по дате в паспорте, двенадцать, хотя невелика разница. Я достал варенье. Марта Аделина осторожно заглянула мне через плечо, убедилась, что повешенная мышь в холодильнике напрочь отсутствует и окончательно успокоилась.
- Не называй меня Марта Аделина. Второе имя существует для документов и в общении не употребляется.
- А ты прекрати разговаривать, как прожженный бюрократ. Значит, тебя следует называть просто Марта? Аделина - это как у нас отчество?
- Объясни насчет отчества, пожалуйста.
- Это очень просто. У вас человеку дается второе имя, а у нас - только одно, но к нему в документах приписывается имя отца. Моего отца зовут Павел, поэтому я - Николай Павлович. У моего друга Бориса отец Тимофей - он Борис Тимофеевич. Ну и так далее.
- А женщинам приписывают имя матери?
- Нет, тоже имя отца.
- Странный обычай.
- Так принято. В России это норма.
Марта наворачивала хлеб с вареньем так, что любо-дорого, не прекращая при этом периодически всхлипывать. Нервы, однако. Но ведь и ловко же у нее получается, не в ущерб приему пищи! Я вспомнил «Птицелова» Багрицкого:
- Марта, Марта, надо ль плакать?
- Что?
- Это стихи. Я потом тебе найду, если хочешь.
- Хочу, если стихи хорошие.
Вот и ладненько. А пока займемся делом. Я взял Мартин паспорт, постучал пальцем по магнитной полоске:
- Расскажи, что это?
- Информация. У тебя есть компьютер? Отсканируй и прочти.
Дааа…
- Компьютер-то есть. А вот прочесть сию информацию возможности нет. Нету, понимаешь ли, отверстия, куда полагается засовывать документы такого формата.
- Как это нет? Куда оно делось?
- Его и не было. Как ты думаешь, почему у нас у всех паспорта книжечкой? По всему миру, кстати. Почему ты выглядишь, как ребенок? Тебя переместило не только в пространстве, но и во времени. Переместило в прошлое на… какой был год, когда… ну тогда, в Гамбурге?
- Две тысячи семьдесят пятый.
- Сейчас май 2015 года. Тебя откинуло во времени на 60 лет назад. Только не впадай в истерику! - забеспокоился я.
- Не бойся, не впаду. Я же вот-вот вернусь домой. Законы природы не могут быть нарушены так грубо. Спасибо за чай, варенье очень вкусное.
- Сладкоежка. А что это за пятна?
- Отпечаток сетчатки, отпечатки пальцев. Полная информация о личности обладателя паспорта.
- Круто. Вообще-то я слышал краем уха о биометрических паспортах, но вроде они пока что выглядят не совсем так. Видимо, со временем кое-что поменяется.
За окном совсем стемнело, на дороге зажглись фонари. Марта сжалась в комочек и слегка поерзывала по скамейке.
- Пошли со мной.
- Куда?
- Пошли, пошли. Покажу место, где можно снять дискомфорт.
- Я никуда не двинусь! Вдруг я уйду, а оно в этот момент сработает…
- Да тьфу на тебя! Намочишь мне скамейку - заставлю вытирать твоей шубой!
Марта тяжело вздохнула и покорилась судьбе. Вернулась она заметно повеселевшая, плюхнулась на прежнее место и строго спросила:
- Почему у тебя нет раковины для умывания? У вас не принято мыть руки после туалета?
- Почему не принято? Принято. Это можно сделать над ванной.
- Ты не экономишь воду! - ужаснулась Марта.
- А чего ее экономить, если она из скважины, в неограниченном количестве? - развеселился я. - Иди умойся, да будем уже укладываться, я пока приготовлю тебе постель. Запасной зубной щетки у меня, к сожалению, нет, на гостей не рассчитывал, но ты так, пальцем. Сумеешь, жертва цивилизации? С краном разберешься?
Марта вспыхнула, обожгла меня презрительным взглядом и ринулась обратно в ванную. Я пошел в комнату, раздвинул ширму, постелил ей на диване, достал чистое полотенце - в общем, сделал все, что мог. Марта не появлялась. Я вернулся на кухню. Мрачная Марта сидела на прежнем месте, мокрыми руками обнимая свой узел с одеждой и роняя капли с подбородка. Я протянул ей полотенце. Она молча вытерлась, бросила полотенце на стол и нахохлилась, всем своим видом демонстрируя решительное нежелание уходить куда бы то ни было.
- Марта. Ну не будь такой упрямой, - я хотел сказать «не будь такой дурой», но не рискнул. - Я отгородил тебе уголок, выспись нормально, ты же перенервничала, устала, надо отдохнуть. Я предложил бы тебе отдельную комнату, на втором этаже их еще две, но они пустые, там нет мебели, поспим пока в одной. Не бойся, я не буду за тобой подглядывать.
- Я. Никуда. Отсюда. Не пойду.
Да блин же! Уж не считает ли она меня педофилом каким-нибудь?! Или так уверена в скором своем обратном переносе? Я вернулся в комнату, достал из шкафа пуховое одеяло, принес на кухню, сложил его вдвое, кинул на скамью, забрал с дивана простыню, подушку и плед, кое-как оборудовал спальное место на кухне.
- Ладно, спи здесь. Можешь подпереть дверную ручку шваброй, если боишься, что я ворвусь к тебе среди ночи и надругаюсь в извращенной форме.
Марта изумленно посмотрела на меня.
- Какую ерунду ты говоришь! Как можно тебя бояться, ты же мухи не обидишь, это сразу видно… ой, кажется, опять идиома! Так интересно внезапно овладеть в совершенстве чужим языком… Я боюсь уходить с того места, куда меня вынесла эта непонятная сила. Понимаешь, вдруг из другого места она не сможет меня вернуть, когда придет время. Что, если именно там, где я появилась, расположена какая-то аномалия, точка перехода, или как там это называется? Я не буду ложиться, посижу так, подожду.
- Что тебе мешает передвинуть постель на место твоей аномалии и немного расслабиться?
- Спасибо. Я подумаю. Спокойной ночи.
Я не стал желать ей спокойной ночи - еще поймет не так, ушел к себе, рухнул на кровать и мгновенно уснул. И спал до утра, крепко, без снов.