Старый добрый постмодернизм (часть первая)
Я начинаю серию текстов о постмодернистском стиле мышления. Постараюсь, не повторяя себя (ведь это моя любимая тема), без сложных терминов описывать то, что попадает в поле зрения обычного постмодерниста. Серия имеет конкретные цели и задачи, но я предпочту их не раскрывать, у меня все еще алергия на академизм. )
Постмодернистом я стал рано, поэтому начну с детства. Мультик, расположенный сразу под этим абзацем навсегда изменил мое детское сознание. С тех пор меня практически невозможно удивить "современным искусством", для меня это норма. Меня удивляет Джотто, Босх, Леонардо, Караваджо, Репин, смотря на них я восхищаюсь, но каждый раз хочу "вернуться" к Малевичу, Ротко или Поллоку. ) Я слушаю лекции о постструктурализме, читаю о концептуалистах, пишу про веб 2.0, все это удивляет и вдохновляет, но, в то же время, "это все моё-родное", все отсылает к обычному американскому мультику 1953-го года.
Это уникальное произведение, поэтому я считаю уместным, даже для тех кто посмотрел видео, сухо и по возможности безоценочно пересказать ключевые, на мой взгляд, сцены.
Титры как-будто говорят о начале какой-то среденевековой истории.
Об этом же говорит первая сцена, в которой Даффи Дак - мушкетер.
"Мушкетер" вышел из нарисованного для него фона с замком и оказался
в пустоте. После неловкой паузы Даффи говорит, как бы незаметно:
"Эй, кто здесь главный? Сценарий, где сценарий!?".
"Главный" услышал Даффи и любезно нарисовал ему новые декорации. Но и здесь...
...и здесь, они не соответствуют виду и поведению персонажа, который
безуспешно пытается вписаться в новую сцену.
Второй раз оказавшись в пустоте Даффи, уже открыто, обращается к предполагаемому
режиссеру: "Слушай, может быть для тебя это сюрприз, но ведь это мультфильм, а у
каждого мультфильма должен быть сценарий..." Но автор не желает слушать критику
и стирает надоедливого персонажа.
Стертый персонаж подает голос за кадром: "Ладно, умник, где я?".
Его рисуют, с гитарой и, не желая больше спорить, Даффи пытается играть,
но понимает, что нет звука. По его просьбе дают звук, но он не соотвтествует
действиям героя, гитара стреляет, утка кукарекает и так далее...
"Я чувствую, что это совсем не я. Я себя неплохо чувствую, но все же..."
говорит Даффи за секунду до того, как перед ним рисуют зеркало.
До этого он критиковал новые, нераскрашенные декорации, свой
внешний вид (в крапинку). И вот результат.
Очередные декорации занесли Даффи на отдаленный остров, где он уже
в грубой форме потребовал крупный план. Его просьбу выполнили, но
крупный план для него же самого не устраивает нашего героя, он хочет
крупный план для зрителя.
Герой уже критиковал декорации, свой внешний вид, операторскую работу,
теперь пришло время оспорить рамки сцены, ощутить на себе всю тяжесть
зановеса, впервые подумать о закадровом пространстве, как о предмете.
И порвать его, как предмет.
Порвав черную рамку герой уже настроился на примирение: "Давай начнем снимать"
говорит он. Но именно на этих словах автор решает закончить мультик.
Отодвинув "конец" персонаж договаривается с автором: "Давай ты будешь все
делать по-своему, а я по-своему. Живи, и дай жить другому!" - проповедует Даффи.
После этого он представляет себя, как конферансье, но постепенно сталкивается
с проблемой монтажа. Он видит свою копию на другом кадре и беседует с ней,
на повышенных тонах.
В новых декорациях происходит несколько типичных сцен насилия - дань традиции.
После чего Даффи окончательно выходит из себя и ругательно ругает режиссера.
Уставший от творчества аниматор решает закончить свое произведение и
рисует на этом кубистско-сюрреалистском фоне дверь и закрывает ее перед
носом персонажа.
И показывается сам.
Дело в том, что в детском мультике 53-го года происходит по сути все то, чему спустя почти 60 лет удивляются искусствоведы и зрители, то, что до сих пор актуально и далеко не исчерпано. За шесть минут зритель погружается в сюрреализм, кубизм, супрематизм, концептуализм и даже в еще неописанные на тот момент направления в искусстве и философии. Хотя это даже погружением не назовешь, ведь здесь разрушена "четвертая стена" между происходящим на сцене и зрителем, благодаря которой постановка честно притворяется реальностью. Но даже не это важно и не это ново. Еще Станиславский разделял сценическое искусство на "искусство переживания" (зритель сам переживает представленные проблемы, как настоящие) и "искусство представления" (зритель чувствует себя зрителем некой постановки). Обычно Голливуд делает акцент именно на переживании, но этот мультик является представлением, причем не просто, а представлением самого представления, демонстрацией самого акта создания произведения и его восприятия. "Сверхзадача" героя заключается в освобождении от власти автора, в претензии на самостоятельность, а задачей всего мультика является рефлексия зрителя, концентрация внимания на его восприятии. В этом заключается авангардность мультика, ведь в 1953-м году теоретики еще не знали как об этом говорить, а это, на мой взгляд, и есть признак авангарда. Авангард это то, что уже происходит, но никто понятия не имеет как об этом говорить. Авангард умирает с рождением дискурса, подходящего для его описания. Но в эти годы даже слово метатекст еще не вошло в научный оборот, семиотика только зарождалась.
Так о чем собственно мультик? Режиссер обращается к аудитории напрямую, спрашивая: "Кто такой Даффи Дак вообще? Узнаете ли вы его, если я сделаю с ним вот так? Что если он не живет в лесу? Не живет вообще нигде? Что если у него нет голоса? Нет лица? Что если он даже не утка больше? " В любом случае, очевидно, что Даффи по-прежнему Даффи, не каждый герой мультфильма может претендовать на такие особенности личности. (источник)
Мне особенно приятно найти аналогию с идеей супрематистов, сформулированной О. В. Ковалем на одной из лекций примерно так: Чем для нас является живопись? За что мы ее любим? За цвет? За свет или форму? за сходство с натурой или за техничность? А что если нет цвета, нет формы, нет натуры? Что есть живопись, сама по себе?
Но это лишь часть содержания "Бешеной утки", поэтому, пользуясь неограниченными правами интерпрететора, я продолжаю. Мультик постоянно предает ожидания и зритель невольно начинает подмечать собственные стереотипы и штампы, например средневековая стилистика начальных титров заставляет нас думать, что это неспроста, первые кадры поддерживают это ожидание, но уже через пять секунд появляются первые вопросы... Испытанию подвергается восприятие всех средств выразительности, цвета, формы, звука, соответствия текста и картинки, приемов монтажа. Происходит рефлексия на саму точку зрения и даже самая основа кинематографа - великая иллюзия непрерывной реальности, вместо ряда дискретных образов, подвергается испытанию. Все эти вещи помещаются из подсознательного, само собой разумеющегося, в зону осознанности. Героем становится не Даффи Дак, а вообще-персонаж, вообще-автор и вообще-зритель. Мы наблюдаем саморазоблачающую иллюзию, саморефлексируюшее повествование.
В основе сюжета лежит идея борьбы творца и творения, идея свободы персонажа от Автора, противоречивости творческого акта. С одной стороны автор может стереть персонажа, но он все равно будет жить, пусть его нет на сцене, но он всегда есть за сценой, невозможно стереть то, что не нарисовано, как невозможно намеренно стереть свою память. Персонаж за сценой в силах подпереть рамки экрана, отодвинуть "конец фильма", даже порвать черную пустоту - саму возможность конца или рамки. Мы конечно можем подумать, что персонаж за сценой и на сцене все равно во власти автора, но ведь сам автор не знает единства и целостности. Ни один сюжет не был бы интересен, если б автор во время работы не создал в самом себе оппозицию, конфликт, не противопоставил бы одной воле другую. То-есть автор распадается, а в конце мультика обнаруживается, что это тоже персонаж, что в сущности не далеко от истины, ведь любой автор состоит из фрагментов чужого опыта, он неоделим от себя-читателя, а начав творить он просто теряет себя (читайте ускользающего Барта). Последняя сцена с Багсом Банни распахивает ворота в бесконечный фрактал повествовательной структуры и одновременно восстанавливает "четвуртую стену" перед носом сдвинутого набекрень сознания зрителя.
В наше время это не кажется чем-то революционным, но тогда, в 53-м году в простом американском мультике были предсказаны все идеи постструктуралистов, деконструктивистов. Любой впечатлительный подросток мог посмотреть "Безумную Утку" и стать Роланом Бартом или Дерридой! Этот шедевр однозначно опередил время, и ярким тому подтверждением служит то, что его заметили, признали и в национальный кинематографический реестр США поместиили лишь в 1994 и 1999 годах.
Это все были рассуждения меня сегодняшнего, культурного, заумного, с кучей слов в голове. Но это не самое интересное. Интересно то, как такой мультик запомнился мне семи или восьмилетнему. И вообще, что происходит с детским сознанием после подобной истории. Сперва о себе. Свои тогдашние мысли я помню не очень конкретно, но, как я уже писал, моя картина мира перевернулась. Понятие реальности и вымысла размылись, причем размылись вполне логически, а не аффективно.В голове что-то засуетилось, загудело, скорее всего гудело примерно в том месте, где спустя много лет появились облака тегов для таких понятий как: метатекст, нарратив, постструктурализм, и конечно - смерть автора!
И о детях вообще. Согласитесь, ребенку ближе искусство переживания. Если его внимание захвачено, то все происходящее на экране, сцене, или на странице становится частью его опыта так сказать. Конечно, ребенок знает, что это был мультик, когда он закончился, но во время него, по классике, происходит полное погружение и переживание. Теперь представим, что маленький ребенок вдруг видит, что мультик признается ему, что он - всего-лишь мультик, книга - всего-лишь книга, а не реальность, верящая сама в себя! Происходит когнитивный диссонанс, рушится картина мира, по крайней мере иллюзорного мира книги или мультика, но вместе с ним может пострадать и "реальный" эмпирический мир ребенка, особенно в раннем возрасте. Разоблачившийся мультик подобен Деду Морозу, который отклеивает бороду и рассказывает ждущим чуда детям, что никакого Деда Мороза не существует, ему платят за то, что он обманывает детей и даже подарки, которые он дарит на самом деле от родителей и вообще, нечего верить во всякую чушь, пора бы уже повзрослеть! Для маленьких детей это однозначно травма. Для детей постарше это скорее запретное священное знание, скажем знание о том как создается персонаж мультфильма подобно знанию о том, откуда берутся дети. Особенно приятно получить такие знания первым в коллективе, и лучше не от взрослых, а от старшего товарища или брата, который может быть и покажет что-то на близкую к деторождению тему.
Вобщем метатекст - разновидность подглядывания за ширму, но не только. В случае с глубоким погружением метатекст способен выбить из транса, разбудить лунатика на краю корниза. Метатекст может быть очень жестоким, например я никогда не встречал более жестокого и невыносимого метатекста, чем в Онегине. Пушкин - тот еще сукин сын!
И в заключение скажу, что не стоит сходу обвинять описанный мультик во всех тяжких, очевидно, что он снимался с расчетом также и на взрослую аудиторию, это одна из особенностей американской мультипликации, хотя совершенно неоправданно выпускать такие мультики без возрастного ограничения, скажем "старше семи". Все-таки система "охраны общественной морали" насквозь прогнила, они не думают о внутреннем мире детей. Они хотят чтобы не убивали и не насиловали, но о причинах этого им думать лень, поэтому запрещают то, чему якобы будут подражать, указывая тем самым на запретный плод. Вред сцен насилия или эротических сцен, почему-то признается, а насилие над мифологическим сознанием маленького человека вообще игнорируется. Необдуманный метатекст может сильно повредить сознанию искренне переживающего читателя.
P.S. Американские и советские мультгерои являются очень интересным материалом для исследования, об этом я постараюсь написать в следующем тексте.
Постмодернистом я стал рано, поэтому начну с детства. Мультик, расположенный сразу под этим абзацем навсегда изменил мое детское сознание. С тех пор меня практически невозможно удивить "современным искусством", для меня это норма. Меня удивляет Джотто, Босх, Леонардо, Караваджо, Репин, смотря на них я восхищаюсь, но каждый раз хочу "вернуться" к Малевичу, Ротко или Поллоку. ) Я слушаю лекции о постструктурализме, читаю о концептуалистах, пишу про веб 2.0, все это удивляет и вдохновляет, но, в то же время, "это все моё-родное", все отсылает к обычному американскому мультику 1953-го года.
Click to viewЭто уникальное произведение, поэтому я считаю уместным, даже для тех кто посмотрел видео, сухо и по возможности безоценочно пересказать ключевые, на мой взгляд, сцены.
Титры как-будто говорят о начале какой-то среденевековой истории.
Об этом же говорит первая сцена, в которой Даффи Дак - мушкетер.
"Мушкетер" вышел из нарисованного для него фона с замком и оказался
в пустоте. После неловкой паузы Даффи говорит, как бы незаметно:
"Эй, кто здесь главный? Сценарий, где сценарий!?".
"Главный" услышал Даффи и любезно нарисовал ему новые декорации. Но и здесь...
...и здесь, они не соответствуют виду и поведению персонажа, который
безуспешно пытается вписаться в новую сцену.
Второй раз оказавшись в пустоте Даффи, уже открыто, обращается к предполагаемому
режиссеру: "Слушай, может быть для тебя это сюрприз, но ведь это мультфильм, а у
каждого мультфильма должен быть сценарий..." Но автор не желает слушать критику
и стирает надоедливого персонажа.
Стертый персонаж подает голос за кадром: "Ладно, умник, где я?".
Его рисуют, с гитарой и, не желая больше спорить, Даффи пытается играть,
но понимает, что нет звука. По его просьбе дают звук, но он не соотвтествует
действиям героя, гитара стреляет, утка кукарекает и так далее...
"Я чувствую, что это совсем не я. Я себя неплохо чувствую, но все же..."
говорит Даффи за секунду до того, как перед ним рисуют зеркало.
До этого он критиковал новые, нераскрашенные декорации, свой
внешний вид (в крапинку). И вот результат.
Очередные декорации занесли Даффи на отдаленный остров, где он уже
в грубой форме потребовал крупный план. Его просьбу выполнили, но
крупный план для него же самого не устраивает нашего героя, он хочет
крупный план для зрителя.
Герой уже критиковал декорации, свой внешний вид, операторскую работу,
теперь пришло время оспорить рамки сцены, ощутить на себе всю тяжесть
зановеса, впервые подумать о закадровом пространстве, как о предмете.
И порвать его, как предмет.
Порвав черную рамку герой уже настроился на примирение: "Давай начнем снимать"
говорит он. Но именно на этих словах автор решает закончить мультик.
Отодвинув "конец" персонаж договаривается с автором: "Давай ты будешь все
делать по-своему, а я по-своему. Живи, и дай жить другому!" - проповедует Даффи.
После этого он представляет себя, как конферансье, но постепенно сталкивается
с проблемой монтажа. Он видит свою копию на другом кадре и беседует с ней,
на повышенных тонах.
В новых декорациях происходит несколько типичных сцен насилия - дань традиции.
После чего Даффи окончательно выходит из себя и ругательно ругает режиссера.
Уставший от творчества аниматор решает закончить свое произведение и
рисует на этом кубистско-сюрреалистском фоне дверь и закрывает ее перед
носом персонажа.
И показывается сам.
Дело в том, что в детском мультике 53-го года происходит по сути все то, чему спустя почти 60 лет удивляются искусствоведы и зрители, то, что до сих пор актуально и далеко не исчерпано. За шесть минут зритель погружается в сюрреализм, кубизм, супрематизм, концептуализм и даже в еще неописанные на тот момент направления в искусстве и философии. Хотя это даже погружением не назовешь, ведь здесь разрушена "четвертая стена" между происходящим на сцене и зрителем, благодаря которой постановка честно притворяется реальностью. Но даже не это важно и не это ново. Еще Станиславский разделял сценическое искусство на "искусство переживания" (зритель сам переживает представленные проблемы, как настоящие) и "искусство представления" (зритель чувствует себя зрителем некой постановки). Обычно Голливуд делает акцент именно на переживании, но этот мультик является представлением, причем не просто, а представлением самого представления, демонстрацией самого акта создания произведения и его восприятия. "Сверхзадача" героя заключается в освобождении от власти автора, в претензии на самостоятельность, а задачей всего мультика является рефлексия зрителя, концентрация внимания на его восприятии. В этом заключается авангардность мультика, ведь в 1953-м году теоретики еще не знали как об этом говорить, а это, на мой взгляд, и есть признак авангарда. Авангард это то, что уже происходит, но никто понятия не имеет как об этом говорить. Авангард умирает с рождением дискурса, подходящего для его описания. Но в эти годы даже слово метатекст еще не вошло в научный оборот, семиотика только зарождалась.
Так о чем собственно мультик? Режиссер обращается к аудитории напрямую, спрашивая: "Кто такой Даффи Дак вообще? Узнаете ли вы его, если я сделаю с ним вот так? Что если он не живет в лесу? Не живет вообще нигде? Что если у него нет голоса? Нет лица? Что если он даже не утка больше? " В любом случае, очевидно, что Даффи по-прежнему Даффи, не каждый герой мультфильма может претендовать на такие особенности личности. (источник)
Мне особенно приятно найти аналогию с идеей супрематистов, сформулированной О. В. Ковалем на одной из лекций примерно так: Чем для нас является живопись? За что мы ее любим? За цвет? За свет или форму? за сходство с натурой или за техничность? А что если нет цвета, нет формы, нет натуры? Что есть живопись, сама по себе?
Но это лишь часть содержания "Бешеной утки", поэтому, пользуясь неограниченными правами интерпрететора, я продолжаю. Мультик постоянно предает ожидания и зритель невольно начинает подмечать собственные стереотипы и штампы, например средневековая стилистика начальных титров заставляет нас думать, что это неспроста, первые кадры поддерживают это ожидание, но уже через пять секунд появляются первые вопросы... Испытанию подвергается восприятие всех средств выразительности, цвета, формы, звука, соответствия текста и картинки, приемов монтажа. Происходит рефлексия на саму точку зрения и даже самая основа кинематографа - великая иллюзия непрерывной реальности, вместо ряда дискретных образов, подвергается испытанию. Все эти вещи помещаются из подсознательного, само собой разумеющегося, в зону осознанности. Героем становится не Даффи Дак, а вообще-персонаж, вообще-автор и вообще-зритель. Мы наблюдаем саморазоблачающую иллюзию, саморефлексируюшее повествование.
В основе сюжета лежит идея борьбы творца и творения, идея свободы персонажа от Автора, противоречивости творческого акта. С одной стороны автор может стереть персонажа, но он все равно будет жить, пусть его нет на сцене, но он всегда есть за сценой, невозможно стереть то, что не нарисовано, как невозможно намеренно стереть свою память. Персонаж за сценой в силах подпереть рамки экрана, отодвинуть "конец фильма", даже порвать черную пустоту - саму возможность конца или рамки. Мы конечно можем подумать, что персонаж за сценой и на сцене все равно во власти автора, но ведь сам автор не знает единства и целостности. Ни один сюжет не был бы интересен, если б автор во время работы не создал в самом себе оппозицию, конфликт, не противопоставил бы одной воле другую. То-есть автор распадается, а в конце мультика обнаруживается, что это тоже персонаж, что в сущности не далеко от истины, ведь любой автор состоит из фрагментов чужого опыта, он неоделим от себя-читателя, а начав творить он просто теряет себя (читайте ускользающего Барта). Последняя сцена с Багсом Банни распахивает ворота в бесконечный фрактал повествовательной структуры и одновременно восстанавливает "четвуртую стену" перед носом сдвинутого набекрень сознания зрителя.
В наше время это не кажется чем-то революционным, но тогда, в 53-м году в простом американском мультике были предсказаны все идеи постструктуралистов, деконструктивистов. Любой впечатлительный подросток мог посмотреть "Безумную Утку" и стать Роланом Бартом или Дерридой! Этот шедевр однозначно опередил время, и ярким тому подтверждением служит то, что его заметили, признали и в национальный кинематографический реестр США поместиили лишь в 1994 и 1999 годах.
Это все были рассуждения меня сегодняшнего, культурного, заумного, с кучей слов в голове. Но это не самое интересное. Интересно то, как такой мультик запомнился мне семи или восьмилетнему. И вообще, что происходит с детским сознанием после подобной истории. Сперва о себе. Свои тогдашние мысли я помню не очень конкретно, но, как я уже писал, моя картина мира перевернулась. Понятие реальности и вымысла размылись, причем размылись вполне логически, а не аффективно.В голове что-то засуетилось, загудело, скорее всего гудело примерно в том месте, где спустя много лет появились облака тегов для таких понятий как: метатекст, нарратив, постструктурализм, и конечно - смерть автора!
И о детях вообще. Согласитесь, ребенку ближе искусство переживания. Если его внимание захвачено, то все происходящее на экране, сцене, или на странице становится частью его опыта так сказать. Конечно, ребенок знает, что это был мультик, когда он закончился, но во время него, по классике, происходит полное погружение и переживание. Теперь представим, что маленький ребенок вдруг видит, что мультик признается ему, что он - всего-лишь мультик, книга - всего-лишь книга, а не реальность, верящая сама в себя! Происходит когнитивный диссонанс, рушится картина мира, по крайней мере иллюзорного мира книги или мультика, но вместе с ним может пострадать и "реальный" эмпирический мир ребенка, особенно в раннем возрасте. Разоблачившийся мультик подобен Деду Морозу, который отклеивает бороду и рассказывает ждущим чуда детям, что никакого Деда Мороза не существует, ему платят за то, что он обманывает детей и даже подарки, которые он дарит на самом деле от родителей и вообще, нечего верить во всякую чушь, пора бы уже повзрослеть! Для маленьких детей это однозначно травма. Для детей постарше это скорее запретное священное знание, скажем знание о том как создается персонаж мультфильма подобно знанию о том, откуда берутся дети. Особенно приятно получить такие знания первым в коллективе, и лучше не от взрослых, а от старшего товарища или брата, который может быть и покажет что-то на близкую к деторождению тему.
Вобщем метатекст - разновидность подглядывания за ширму, но не только. В случае с глубоким погружением метатекст способен выбить из транса, разбудить лунатика на краю корниза. Метатекст может быть очень жестоким, например я никогда не встречал более жестокого и невыносимого метатекста, чем в Онегине. Пушкин - тот еще сукин сын!
И в заключение скажу, что не стоит сходу обвинять описанный мультик во всех тяжких, очевидно, что он снимался с расчетом также и на взрослую аудиторию, это одна из особенностей американской мультипликации, хотя совершенно неоправданно выпускать такие мультики без возрастного ограничения, скажем "старше семи". Все-таки система "охраны общественной морали" насквозь прогнила, они не думают о внутреннем мире детей. Они хотят чтобы не убивали и не насиловали, но о причинах этого им думать лень, поэтому запрещают то, чему якобы будут подражать, указывая тем самым на запретный плод. Вред сцен насилия или эротических сцен, почему-то признается, а насилие над мифологическим сознанием маленького человека вообще игнорируется. Необдуманный метатекст может сильно повредить сознанию искренне переживающего читателя.
P.S. Американские и советские мультгерои являются очень интересным материалом для исследования, об этом я постараюсь написать в следующем тексте.